Загадка XII века

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Загадка XII века

Говоря о развитии искусства (см. «Другая история искусства, М., Вече, 2001), мы отметили архаичность произведений XI–XII веков. Это так называемая романская эпоха, переходящая ближе к началу XIII века к готике. Основываясь на классическом искусствознании, мы видим в этой эпохе изделия, сюжеты которых не имеют ничего общего с тематикой, излюбленной в Древних Греции и Риме. Перед нами уродливые, неумелые, далекие от античных идеалов произведения изобразительного искусства. Это известно и художникам и искусствоведам:

«Повсюду повторяется одна и та же орнаментальная схема лица: глаза, обведенные кругами, будто они в очках, длинный прямой нос с изуродованными ноздрями, по большей части крошечные уши, пухлые щеки, схематичные, заплетенные в косички волосы» (Феге).

«Манера, в которой исполнены все эти скульптуры, характеризуется тем, что свойственное прикладному искусству понимание форм, воспитанное на резных из слоновой кости и на золотых чеканных изделиях, перенесено в произведения монументального масштаба» (Дегио).

Как считают искусствоведы, романское искусство «естественно примыкает к позднеантичному христианскому искусству». Каким образом XII век «примыкает» к V веку, они не объясняют. А мы им поможем: посмотрите на стандартную «греческую» синусоиду, и вы увидите, что и в самом деле эти века лежат на одной линии № 4.

Но литература неожиданно дает нам другую картину: наряду с работами неумелыми мы находим весьма изощренную поэзию и прозу, склонную к античной тематике, причем и латинскую и греческую, чего нельзя объяснить даже опережающим развитием словесных искусств по сравнению с изобразительными. Можно для начала предположить, что работы неумелые действительно принадлежат XII веку, но будет ли правильным вывод, что сильные, изощренные произведения «привнесены» сюда по ошибке или умыслу?

Германн Расслабленный. «СЕКВЕНЦИЯ О СВЯТЕЙШЕЙ ТРОИЦЕ»:

Троичной Единости,

единосущной Божественности

Хвала многовидная —

Владыке,

что в безначальном

самотождестве покоится,

как Вечность,

Иатриилу дивному;

и Слову, собезначальной

Отчей Мудрости зиждительной,

от века просиявшей Истине;

и Тебе, сих обоих

Благоволение,

Параклите сладостный,

о, Блаженство святое

и Святость всесветлая!

Истинная и благая

Вечность,

вечная же и благая

Истина.

Истинная и вечная

Благость!

Отче, Эл, Элион,

Элоэ, Элион,

Иа, Садаи,

Свет, Самаин,

Ты еси Эйэ, Бог

Саваоф, неизреченный

Адонаи;

от Тебя сотворенных

помилуй.

Петр Дамиани. «НА ВЕЧЕРНЕ»:

Царствия небес благородный консул,

Мы к тебе взываем с мольбой, да явишь

Курию Олимпа для нас отверстой,

Апполинарий!

Слуг твоих да примет Ключарь небесный,

Что утешен много питомца славой

И ликует, вняв, как тебя величит

Мерное пенье.

Ибо ты Равенне, в ночи косневшей,

Вверженной во мрак и обман кумиров,

Утренней Звездой возблистал с Востока

Пламеннозрачно.

Иренея отпрыск, незрячий прежде,

Зрит, дивясь, тебя, как светило мира;

Ты ж уму отца, как и взору сына,

Свет открываешь.

Не поможет Фекле врачей искусство,

Не помогут сонмы богов безбожных;

Но тобой она спасена и к небу

Очи подъемлет.

Радостно глаголют уста классийца,

Что разверсты мощью твоей молитвы,

И, слова слагать научившись, славят

Отчее Слово.

Деву, что двоякой подпала смерти,

Воздвигаешь ты от греха и тлена;

Се, дыханьем – плоть, благочестьем – сердце

Животворится.

Славу и хвалу мы Отцу приносим,

Что Своих святых возвеличил дивно,

С Ним же Сыну честь и Святому Духу

Буди вовеки.

Такие простенькие, наивные стихи как раз свойственны эпохе. Но тут же, в сборниках европейских и византийских произведений XII века, опубликованы масштабные литературные полотна, воспевающие античных героев, выполненные в классическом стиле, иногда содержащие прямые обращения к древним авторам. Даже одна лишь разностильность этих работ может вызвать у непредвзятого читателя недоумение, нас же, предлагающих свою хронологию и объясняющих механизм построения традиционной истории, особенно волнует несовпадение стиля с нашей синусоидой.

Для «греческих» работ возможный выход мы показали в предыдущей главе: они должны быть датированы по «византийской» волне синусоиды. Теперь мы покажем, что не только греческие, но и многие латинские произведения XII века нужно отнести к XIV–XV векам; так все приходит в норму: ведь в этих веках мы в изобилии встречаем и сходные литературные приемы, и склонность к антике! Приходится признать, что многих латинских авторов, в том числе и национальных авторов Европы (англичан, французов) следует датировать по «византийской» волне.

Вальтер Шатильонский (XII век). «АЛЕКСАНДРЕИДА»:

В детские годы, когда еще были пухом покрыты

Мальчика щеки, когда на лице не курчавился волос,

С Марсом поспорить он не был готов, но всем своим сердцем

Рвался к оружью: слыхал он не раз, что должны быть подвластны

Земли Пеласгов отцу, но их, подчинив себе, Дарий

Держит под игом; и мальчик, разгневан, вскричал, негодуя:

«О, как медлительно время течет! Когда же удастся

Мне, в смертельном бою, взмахнув мечом засверкавшим,

Сбросить персов ярмо? Когда мне удастся, тирану

Медленный бег колесницы пресечь нападением быстрым,

Войско повергнуть в смятенье? Когда же львенок поднимет

Знамя свое? И когда же, увенчанный шлемом, он сможет

С мощным сразиться врагом? И разве в своей колыбели

Не был младенцем Алкид, когда двух змей кровожадных

Он, задушив, умертвил? А разве бы я не решился

Подвиг такой же свершить, когда б до сих пор не внушало

Мне ребяческий страх Аристотеля славное имя?

В возраст двенадцатилетний – пусть тело еще не окрепло —

Доблесть души велика; возмещают цветущая юность,

Пылкий задор недостаток годов! И доколь меня будут

Сыном считать Нектанеба? Нет, выродком я не останусь!»

Так он сам с собой говорил в негодующем сердце…

Можно ли здесь говорить о «варварском простодушии», столь свойственном XII веку, – если судить о нем по произведениям изобразительного искусства этого же времени? Ни в коем случае. Мы привыкли прилагать слово «гуманизм» к XV–XVI векам, но оказывается, что в XI–XII веках жили и творили сплошь гуманисты. Они пишут на античные сюжеты и одновременно проявляют светское вольномыслие, свойственное ее возрождению, хотя в то время, которому их приписывают, следовало бы ожидать церковного догматизма. Смешивается все, и это смешение не дает увидеть цельной картины.

Далее приведем произведение того же автора, относимое к жанру «поэзия вагантов». Об этого сорта работах литературоведы говорят: «…удивленная Европа увидела, что мрачное Средневековье умело не только молиться, но и веселиться, и не только на народных языках, но и на ученой латыни». Это – произведение реального XIV века.

Вальтер Шатильонский. «ОБЛИЧЕНИЕ РИМА»:

Обличить намерен я лжи природу волчью:

Часто, медом потчуя, нас питают желчью,

Часто сердце медное златом прикрывают,

Род ослиный львиную шкуру надевает.

С голубиной внешностью дух в разладе волчий:

Губы в меде плавают, ум же полон желчи.

Не всегда-то сладостно то, что с медом схоже:

Часто подлость кроется под атласной кожей.

Замыслы порочные скрыты речью нежной,

Сердца грязь прикрашена мазью белоснежной.

Поражая голову, боль разит все тело;

Корень высох – высохнуть и ветвям приспело.

Возглавлять вселенную призван Рим, но скверны

Полон он, и скверною все полно безмерной —

Ибо заразительно веянье порока,

И от почвы гнилостной быть не может прока.

Рим и всех и каждого грабит безобразно;

Пресвятая курия – это рынок грязный!

Там права сенаторов продают открыто,

Там всего добьешься ты при мошне набитой.

Кто у них в судилище защищает дело,

Тот одну лишь истину пусть запомнит смело:

Хочешь дело выиграть – выложи монету:

Нету справедливости, коли денег нету.

Есть у римлян правило, всем оно известно:

Бедного просителя просьба неуместна.

Лишь истцу дающему в свой черед дается —

Как тобой посеяно, так же и пожнется.

Лишь подарком вскроется путь твоим прошеньям.

Если хочешь действовать – действуй подношеньем.

В этом – наступление, в этом – оборона:

Деньги ведь речистее даже Цицерона.

Деньги в этой курии всякому по нраву

Весом и чеканкою и сверканьем сплава.

В Риме перед золотом клонятся поклоны

И уж, разумеется, все молчат законы.

Ежели кто взяткою спорит против права —

Что Юстиниановы все ему уставы?

Здесь о судьях праведных нету и помина —

Деньги в их суме – зерно, а закон – мякина.

Алчность желчная царит в Риме, как и в мире:

Не о мире мыслит клир, а о жирном пире;

Не алтарь в чести, а ларь там, где ждут подарка,

И серебряную чтят марку вместо Марка.

К папе ты направился? Ну, так знай заране:

Ты ни с чем воротишься, если пусты длани.

Кто пред ним с даянием появился малым, —

Взором удостоен он будет очень вялым.

Не случайно папу ведь именуют папой:

Папствуя, он хапствует цапствующей лапой.

Он со всяким хочет быть в пае, в пае, в пае —

Помни это каждый раз, к папе приступая.

Писарь и привратники в этом с папой схожи,

Свора кардинальская не честнее тоже.

Если, всех обславивши, одного забудешь, —

Всеми разом брошенный, горько гибнуть будешь.

Дашь тому, дашь этому, деньги в руку вложишь,

Дашь, как можешь, а потом дашь и как не можешь.

Нас от многоденежья славно в Риме лечат:

Здесь не кровь, а золото рудометы мечут.

К кошельку набитому всем припасть охота:

Раз возьмут и два возьмут, а потом без счета.

Что считать на мелочи? Не моргнувши глазом,

На кошель навалятся и придушат разом.

Словно печень Тития, деньги нарастают:

Расточатся, явятся и опять растают.

Этим-то и кормится курия бесстыдно:

Сколько ни берет с тебя, все конца не видно.

В Риме все навыворот к папской их потребе:

Здесь Юпитер под землей, а Плутон – на небе.

В Риме муж достойнейший выглядит не лучше,

Нежели жемчужина средь навозной кучи.

Здесь для богача богач всюду все устроит

По поруке круговой: рука руку моет.

Здесь для всех один закон, бережно хранимый:

«Ты мне дашь – тебе я дам» – вот основа Рима!

А вот следующее произведение, возможно, надо отнести не к XIV, а к XV веку. Иначе совсем непонятно, о каком разрушении Рима идет речь? Ни в XII, ни в XIV веках (по общепринятой хронологии) Рим, будь то Рим итальянский, или византийский (Константинополь) разрушен не был. А в XV веке пострадали оба.

Хильдеберт Лаварденский (XII век). «ПЕРВАЯ ЭЛЕГИЯ О РИМЕ»:

Нет тебе равного, Рим; хотя ты почти и разрушен —

Но о величье былом ты и в разрухе гласишь.

Долгие годы твою низринули спесь, и твердыни

Цезаря, храмы богов ныне в болоте лежат.

Рухнула мощь, эта мощь, приводившая некогда в трепет

Грозный Аракс, что теперь горько о ней же скорбит.

Рим мечами царей, неусыпной заботой сената,

Волею вышних богов мира владыкою был;

Рим, над коим мечтал быть Цезарь единым владыкой,

Властолюбиво поправ дружбу и узы родства;

Рим, усилясь втройне, вражду, преступления, дружбу

Завоевал и пресек и, одаряя, обрел;

Рим, создаваясь, храним был твердо заботами знати,

Силой соседей своих, морем и местом своим.

Дерево, и мастера, и деньги с севера, с юга

Шли, и служило стеной самое место ему.

Щедрыми были к нему и вожди, и счастливые судьбы,

Каждый художник, весь мир Риму дары свои нес.

Град сокрушился, но в честь ему и великую славу

Только одно я хочу вымолвить: это был Рим!

Но ни годов череда, ни меч, ни пламя пожара

Не были в силах дотла славу его сокрушить.

Рим стараньем людей воздвигнут был столь величаво,

Что и старанье богов не сокрушило его.

Мрамор опять собери, и богатства милостью вышней

Нового пусть мастера будут стараться достичь.

Но не удастся создать никогда им подобной твердыни,

Даже развалин ее не восстановят они.

Столько осталось еще и рухнуло столько такого,

Что не сравнимо ни с чем и не воскреснет опять.

Здесь даже боги богов изваяниям сами дивятся

И походить на свои изображенья хотят.

Не в состоянье была дать богам такой облик природа,

В коем их дал человек на удивление всем.

Лики живые у них и, взирая на них, почитают

Дело художника здесь больше, чем их божество.

Город счастливый, когда б у него были власти другие

И не стыдились познать истину веры они!

В книге «Памятники средневековой латинской литературы X–XII веков» сказано: «Хильдеберт Лаварденский был тем из писателей XI и XII вв., в котором дух начинающегося средневекового гуманизма нашел наиболее чистое и ясное выражение… Из трех поэтов «овидианского предвозрождения» на Луаре Бальдерик Бургейльский, пожалуй, самый овидианский. У него нет глубины и ясности Хильдеберта, у него нет учености и достоинства Марбода, он легкомыслен, словообилен и хлопотлив, но в нем привлекательно само непосредственное простодушие, с которым он упивается новым миром, раскрывшимся перед его поколением».

Спрашивается: какой же новый мир раскрылся перед этим поколением, если художники ничего нового не видят, скульпторы и архитекторы работают в прежней романской манере, поэты обращаются к Овидию, жившему за сотни лет до них, и до «обновления» («возрождения») еще двести-триста лет?

Бальдерик Бургейльский. «ФЛОР-ОВИДИЮ»

Шлю, Назон, я тебе привет мой, слезами омытый;

Коль он к тебе не дойдет – и твоего я лишусь.

Ты, изгнанник, живешь, привета лишенный, близ Понта;

Так же, привета лишен, в Риме скорблю я, один.

Кто, от отчизны вдали, постоянно к отчизне не рвется?

Кто в родную страну жадно возврата не ждет?

Разве что жалкий бедняк, не имея ни дома, ни крова,

Может в себе не хранить память о крае родном.

Ты ж, гражданин и потомок семей благороднейших Рима,

Роду Цезарей был равен по крови своей.

Изгнан ты в дальний парфянский предел и к тем, кто в изгнанье

Кару несет за вину, ты без вины сопричтен.

Цезарь во гневе тебя, не по праву, подверг наказанью;

Слезы же лить о тебе – мне это право дано.

Ныне из Рима ты изгнан, отправлен на Истр ледовитый —

Ровно полгода царит там ледяная зима.

Рим наш – вселенной глава, к нему весь мир притекает,

Образ его для тебя – дом твой прелестный, родной.

Наши театры знакомы тебе, каждый портик известен,

И в переулке любом знаешь ты выход и вход.

Где толпится народ, где девушки в страсти клянутся, —

Знал ты все эти места, был там известен и ты.

Принято считать, что возрождение началось в Италии. Мы же здесь видим, что все гуманисты живут в Англии, Франции и Германии: Ансельм Кентерберийский, Бернард Клервоский, Иоанн Сольсберийский, Оттон Фрейзингенский, Марботт Реннский…

Марбот Реннский. Из «КНИГИ О КАМНЯХ»:

Царь арабский Эвакс, преданье гласит, при Нероне,

Том, что по Августе был вторым правителем в Риме,

Книгу составил о том, какие камни бывают,

Где обретаются, в чем их сила, их цвет и названье.

Книга понравилась мне, и вот решил изложить я

То, что в ней прочитал, как можно доступней и кратче.

Я изложенье мое писал для себя и для близких -

Ибо величие тайн умаляется дальней оглаской;

Став уделом толпы, становится важное пошлым.

Самое большее – трем друзьям я дарю эту книгу:

Три – святое число, а я ведь пишу о священном

И обращаюсь лишь к тем, кто к таинствам божьим допущен,

Строгие нравы хранит и праведной жизнью известен.

Ежели разум людской познает свойства каменьев,

Силу их, коей причина сокрыта, а следствие явно, —

Это кажется нам сугубо достойно и важно.

Ведомо всем, что искусству врачей пособляют каменья

Из человеческих тел изгонять зловредные хвори;

Ведомо также и то, что каменья бывают причиной

Всяческих благ, дающихся тем, кто должно их носит.

Пусть никого не дивит – сомнение здесь неуместно, —

Что в драгоценных камнях волшебная кроется сила:

В травах сила ведь есть, а в камнях она только мощнее.

«Следует также упомянуть Матвея из Вандома, поэта и теоретика литературы, любителя мифологии, черпавшего свои сюжеты из Вергилия, Овидия и Стация (все – линии № 5–6). Его «Гермафродита» Полициано перевел на греческий в 1494 году, а филологи нового времени долго принимали это стихотворение за подлинное произведение античности», – все это пишет С. Аверинцев в Истории всемирной литературы. А мы вспомним еще и Алана из Лилля (умер в 1202 году). Его аллегоризм, сложные построения тоже «заинтересовали итальянских поэтов» только с наступлением эпохи Возрождения, в XV веке.

Нам приходится датировать творчество этих авторов, как и византийских, по «византийской» волне синусоиды, поскольку подтверждается серьезная параллель между хронологией Европы и Византии. Впрочем, если понимать, что Западная Европа была частью империи, это нас не удивит.

Мазо Финигуэрра. Агамемнон и Менелай. Иллюстрация к «Всемирной хронике», XV век.

Мазо Финигуэрра. Парис и Елена. Иллюстрация к «Всемирной хронике», XV век.

Что же это такое было, Византия XII века? Следующим исследователям придется «собирать» ее по кусочкам, ведь в традиционной истории догматическое христианство этого государства «передано» в V–VI века, а светская литература для него «позаимствована» у XIV века, причем события, описываемые этой литературой, стараниями историков подарены «древним грекам» XIII века до н. э.

Иоанн Цец (1110 – после 1180). «СОБЫТИЯ ГОМЕРОВСКОГО ВРЕМЕНИ»:

К мрачному Кроносу Ночь удалиться еще не успела, —

Раннего утра Заря, дочь Зевса, блеснула на кровлях.

Гелиос славный в сияньи лучей из-за моря поднялся;

Силою гордый своей, всем блаженным бессмертным светил он,

Пир окончив в чертогах морских Посейдона-владыки.

Радость, веселье объяло богов, увидевших Солнце.

Тотчас проснулся Приам, из смертных самый несчастный;

С пыльной земли поднялся, где сморил его сон ненадолго,

Слезы когда проливал он о Гекторе, гордости Трои.

Молвил Приам, что отправится к мужу, убившему сына:

Старца седого душа преисполнилась смелой отвагой

Голову Гектора либо отнять у мужеубийцы,

Либо погибель найти себе от руки Эакида.

Трои сыны удерживать в городе стали Приама;

Только увидев в небе орла, летящего справа,

Двинуться в путь разрешили; впрягли они мулов в повозку

И положили в нее за голову Гектора выкуп:

Много нарядных уборов и золота десять талантов.

Вот и засовы с троянских ворот городских они сняли.

С воплем вперед устремился народ, обгоняя Приама.

После того, как толпа ко рву приблизилась с криком,

Тотчас же силой Приам оттеснил ее к башням троянским;

Только Идея оставил себе, погонщика мулов.

С думой тяжелой Приам, обессиленный телом и духом,

Прахом посыпав главу в знак страданья и скорби глубокой,

Пешим шел по тропе, убиваясь тоской безысходной.

Царская дочь Поликсена, прекрасная, славная видом,

Путь совершала с отцом, держась за правую руку.

Следом за девушкой шла Андромаха, льющая слезы;

Двое малюток ее за рукав ухватили, рыдая:

Астианакт, Лаодам, рождены от Гектора оба.

Так, наконец, добрались до шатров и палаток ахейцев.

Стали аргивян они умолять, припадая к стопам их,

Пусть Эакид согласится принять за Гектора выкуп.

Старцы-цари порешили созвать самых знатных ахейцев;

Всех, кто прибыл из Трои, ввели в палатку Пелида.

Только он их увидал, распростертых у ног и рыдавших,

Жалостью сжалось в груди железное сердце Ахилла.

Не поднимаясь с земли, обратился Приам к нему первым:

«О могучий Пелид! Укроти гневный дух свой великий!

Или побойся небесных богов: всех и все они видят!

Старость мою пощади, над моими сединами сжалься!

О, пожалей старика, из смертных я самый несчастный!

Лучше возьми и убей пятьдесят сыновей моих храбрых,

Мне они меньше милы, чем славный, божественный Гектор!

Слезно молю – прими за мертвого Гектора выкуп!

Сына нежные члены не брось на съеденье собакам.

В руки мне тело отдай, привезу его в Трою оплакать».

Так говорил Эакиду Приам, потомок Дардана.

После него жена конеборца, стяжавшего славу,

Громкий стон испустив, рыдая, безудержно плача,

Голову низко склонив и лицо красивое спрятав,

К мужеубийце с мольбой обратилась и так говорила

Злому, жестокому мужу, рыданьями речь прерывая:

«Великодушный Ахилл, по облику схожий с богами!

Деток-сироток моих пожалей и меня, о, владыка!

Славой троянцев был их отец, тобою сраженный.

Сжалься, молю, надо мной, горемычной из женщин, которой

Воля небесных богов судила печаль и страданья!

Громкие стоны мои и рыданья потомки услышат.

Но, так страдая, зачем говорю тебе это, владыка?

Сжалься, молю, надо мной, хоть я тебе враг ненавистный!

Гектора тело отдай, его опущу я в гробницу!

Братьев моих семерых ты убил и отца дорогого,

Но с них доспехов не снял, а земле их предал с оружьем,

Выкупа даже не взяв, проявил геройскую доблесть.

Вот и сейчас покажи ее нам, предводитель ахейцев!

Гектора тело отдай его детям, дары приносящим,

Чтобы в земле погребли и курган огромный воздвигли, —

Памятник доблестной славы твоей потомкам оставив».

Так говорила с мольбой благородная дочь Этиона.

Гектора дети прекрасные, славные плакали горько,

Видя, как слезы мольбы у милой их матери льются:

Вспомнили дети отца, услыхав его славное имя.

Слезы ручьями текли из очей детей малолетних;

Жесткое сердце и ум Эакида они покорили.

Глядя на них, пожалел он несчастных и гнев укротил свой:

Слезы детей родовитых смягчили жестокого мужа.

Щеки его то краснели, то белыми вдруг становились.

Слезы же он затаил: глаза оставались сухими.

Так ведь бывает порой, что на солнце, светящее в небе,

Тучи нежданно найдут из нижнего слоя эфира,

Мраком покроют густым и погасят сиянье светила:

Бледный виднеется лик сквозь гремящие темные тучи;

Льются потоки дождя на железно-твердую землю.

Ветра же сильный порыв усмиряет вдруг ливень бурлящий.

Видимо, было таким бледно-желтым и сердце Ахилла.

С лилией схожие очи его смотрели сурово.

Душу терзала печаль-печаль о судьбе Гекторидов.

Все-таки слезы, готовые хлынуть из глаз Эакида,

Сдержаны были усилием воли и разумом мужа:

Их незаметно таил в глубине очей своих ясных.

А Поликсена, в хитон одетая мягкий, сказала,

Стройные ноги свои скрывая в складках одежды:

«Сжалься над нами, Ахилл, и нрав усмири свой жестокий!

Старца помилуй, отца моего, убитого горем!

Царь он, а жалостно так к стопам твоим припадает.

О, пожалей его дрожащие старые члены!

Гектора, славного сына Приама, отдай нам за выкуп.

Выкуп возьми за него и меня в придачу рабыней:

Буду в шатрах у тебя с другими служанками вместе».

Кротко промолвила так Поликсена с печалью на сердце.

Жалко их стало Ахиллу, и за руку взял он Приама;

Старца усаживать стал, тихонько плача при этом.

Долго его утешал, уговаривал яства отведать;

И согласился Приам против воли принять угощенье.

Вот вкруг широких столов понесли всевозможные яства.

В это время Ахилл из шатра стремительно вышел,

Злато с повозки он снял, серебро – за Гектора выкуп;

Все остальное отдал Поликсене, – пусть в Трою увозит,

Память храня о помолвке своей с великим Ахиллом:

Не было даже мысли в уме, что до свадьбы погибнет

Сам он, а деву меч поразит на его же могиле.

Все завершив и Гектора тело взвалив на повозку,

«Сколько же дней нам в бой не вступать?» —

вопросил он Приама:

Гектора чтобы оплакать смогли безопасно троянцы.

Старца услышав ответ и дав ему обещанья,

Быстро в палатку к себе возвратился Ахилл несравненный.

Путники, громко стеная, направились к городу Трое.

Ренессанс XII века мы наблюдаем во всей Европе и на востоке и на западе. А с учетом каролингского, оттоновского и македонского возрождений, произошедших еще до XII века, а также палеологовского возрождения обнаруживаем, что вся история Средневековья не есть история в смысле эволюционного развития общества и государства, культуры и религии, искусства и литературы, а есть непрерывная череда «возрождений», плавно перетекающих одно в другое. Причем этой череде «возрождений» предшествовала череда «падений», произошедших после блистательного периода «древнего» развития тех же самых категорий: государства, культуры, литературы, правил общежития, мифов…

Иоанн Сольсберийский (XII век, Англия). «ПОЛИКРАТИК»:

«Об охоте, ее происхождении, ее видах и практике, допустимой и недопустимой.

Фиванцы первые, если верить истории, решили, что о ней нужно сообщить всем. В частности, это они составили правила этого промысла или, вернее, этого зла, отчего все стали смотреть на них с подозрением как на народ, опозоренный отцеубийствами, оскверненный кровосмешением, отмеченный печатью лжи и вероломства. Свои правила они передали затем народу изнеженному и слабосильному, ветреному и нескромному – я говорю о фригийцах. Фиванцы не были в чести у афинян и спартанцев, народов достойных, у которых тайны природы и таинства обычаев облачены были в нарядный покров исторических и баснословных деяний; эти сказки к тому же служили полезной цели, предостерегая от пороков и доставляя наслаждение своей поэтической прелестью.

Так, они рассказывают об охотнике-дарданце, который был похищен орлом на небо, где сначала служил Юпитеру как виночерпий, а потом для недозволенных и неестественных любовных ласк. И это совершенно естественно, поскольку крылатым созданиям присуща ветреность, а наслаждение, не знающее умеренности, не краснеет, предаваясь похоти с кем попало».

Вот еще мнения литературоведов, которые расскажут о параллелях между древностью и Средневековьем лучше нас:

«Иоанн Цец являет собой в XII в. несколько устаревший к этому времени тип эрудита, каким его знала еще эпоха Фотия, Арефы, Константина Багрянородного» (905–959 годы, линия № 6)».

«Евстафий Солунский еще в XII в. дошел в своей филологической работе до введения конъектур, т. е. до научной текстологии; а дальнейшее расширение текстологической и комментаторской деятельности было осуществлено Димитрием Триклинием (1 пол. XIV в.) и другими учеными палеологовской эпохи».

«Эпоха Палеологов создала свой гуманизм, в определенных отношениях аналогичный гуманизму Ренессанса (можно отметить культ классической древности – в одном, правда исключительном, случае Плифона…)».

«Эта страсть к платоновским словечкам, тонко подмеченная Николаем Кавасилой, представляет параллель не менее безудержному культу лексики Цицерона у западных гуманистов» (Цицерон относится к линии № 5–6).

«Линию Феодора Продрома продолжает в XIV в. поэт из Эфеса Мануил Фил».

Можно еще отметить опубликованное сочинение XII века под поразительным названием: «Драматическое сочинение, по Еврипиду излагающее, нас ради совершившееся воплощение и спасительное страдание Господа нашего Иисуса Христа» (исторический Еврипид и евангельский Иисус принадлежат одной линии № 5). В общем, литературоведам все давно известно, но они продолжают дурачить доверчивого читателя. Не пора ли им отказаться от негодной хронологии, дабы создать подлинную историю литературы? Пусть историки ориентируются на выводы литературоведов, а не наоборот.

В книге «Памятники византийской литературы IX–XIV веков» сказано:

«То, что греки XIV в. воспринимали воспетую Гомером троянскую легенду через западные подражания Диктису и Даресу, в высшей степени неожиданно, но по сути дела вполне понятно: время требовало такого прочтения легенды, которое соответствовало бы феодальному стилю жизневосприятия – а в этом «франки» опередили византийцев». Но ведь так можно объяснить вообще все что угодно! Ну, вот требовало время «такого прочтения», и все тут!

Дарес Фригиец и Диктис из Крита – средневековые авторы, видимо, современники Бенуа де Сент-Мора, написавшего «Роман о Трое» в 1160 году. А проблема в том, что в XIV веке византийцы описывали Троянскую войну уже не так, как Иоанн Цец в XII, и это сбивает литературоведов с толку. Так, они отмечают, что Константин Гермониак «уснастил свою Илиаду самыми колоритными анахронизмами (например Ахилл предводительствует, кроме мирмидонян, еще болгарами и венграми!)». Вот почему они считают, что византийцы в своих описаниях идут вслед за французами. Мы же обнаружили, что XII и XIV века «византийской» волны – это одно и то же время и что проблемы здесь нет; просто у одних авторов литературоведы находят меньше «анахронизмов», а у других больше и делают из этого свои странные выводы. Причем они сами следуют за традиционной историей, вместе с ее хронологией, а потому, читая их «откровения», часто невозможно понять, кто кому и почему «следует».

О работах XIV века, неправомерно попавших в XII век, поговорили достаточно и для сравнения стиля приведем здесь произведения неизвестных авторов реального XIV века. Именно к этому времени относят, например, «Ахиллеиду», хоть она и выполнена, говорят, как стилизация «под античность», то есть под XII век.

Ахиллеида (XIV век). «ПИСЬМО АХИЛЛА ПОЛИКСЕНЕ»:

… И вот он деве написал любовную записку,

Призвал к себе кормилицу и с ней послал записку,

И речи этой грамоты гласили слово в слово:

«Пишу письмо любовное, пишу, а сам тоскую.

Возьми письмо, прочти письмо, не отвергай признанья.

Услышь, о дева милая, услышь, цветок желанный:

Меня и стрелы не берут, и меч меня не ранит,

Но очи ранили твои, в полон меня забрали. —

Да, твой зрачок вконец смутил несчастный мой рассудок,

И сделал он меня рабом, рабом порабощенным.

О сжалься же, красавица, любезная девица,

Ведь сам Эрот – заступник мой, любви моей предстатель.

Не убивай меня, краса, своей гордыней лютой,

Пойми печаль, прими любовь, смягчи мои терзанья,

На сердце мне росу пролей – оно пылать устало!

Но если ты не сжалишься, не тронешься любовью,

Схвачу я меч и сам себя без жалости зарежу,

Клянусь тебе, владычица, – и ты виною будешь».

Вот он незамедлительно послал письмо девице,

Она же, в руки получив Ахиллово писанье,

Не сжалилась, не тронулась, любви не сострадала,

Но села и, не мешкая, ответ свой написала,

И речи этой грамоты гласили слово в слово:

«Мой господин, письмо твое мне передали в руки,

Но отчего ты так скорбишь, я, право же, не знаю.

Коль скоро мучают тебя, в полон поймав, Эроты,

Ты их и должен попросить, любезный, о пощаде.

А мне и вовсе дела нет до всяких там Эротов;

Любви меня не одолеть, Эротам не осилить,

Не знаю стрел Эротовых, не знаю мук любовных.

А ты, уж если боль твоя взаправду нестерпима,

Один изволь убить себя, один прощайся с жизнью!»

Безымянный. «РОМАН О КАЛЛИМАХЕ И ХОСРОЕ» (XIV век):

«О деве, что висела там, рассказ идет печальный»

Посередине потолка – но и сказать мне жутко —

На волосах висела там девица одиноко —

Трепещет сердце у меня, душа трепещет в страхе —

На волосах – увы, судьбы неслыханная воля —

На волосах висела там девица – я смолкаю,

Да, я смолкаю, но пишу, а сердце замирает —

На волосах висела там красавица-девица.

И только на нее взглянул тут младший из трех братьев,

Как младший этот, Каллимах, красот всех воплощенье

И смелости, и мужества, и доблести, и силы,

Остолбенел и тотчас же он замер, словно камень

Смотрел лишь на нее одну, стоял и все смотрел он.

Как будто и она была на потолке картиной.

Всю душу красотой своей могла она похитить:

Умолкнувший немел язык, и замирало сердце.

Налюбоваться он не мог чудесной этой девой,

На красоту ее смотря и женственную прелесть.

Стоял, смотрел, не говоря, души в груди не чуя,

Стоял, смотрел, и сердце в нем двояко поражалось —

Очарованьем красоты и чувством состраданья;

Молчал, а из груди его лишь стоны вырывались.

«Ответ печальный юноше, девицей этой данный»:

Она же с горестной мольбой, отчаяньем томима,

Вздохнув уныло, языком, запекшимся от муки,

Ему сказала: «Кто ты, друг? Откуда ты явился?

Когда не призрак только ты в обличье человека,

Ты мужествен, разумен иль ты глуп и безнадежен?

Кто ты и почему молчишь, стоишь и только смотришь?

Коль ты моею злой судьбой мне на мученье послан,

Так не щади меня и мучь, коль ты ее приспешник:

На муки отдано мое, как сам ты видишь, тело.

А коль мучениям моим ты сострадаешь, видно,

И коль завистница судьба пресытилась моими

Страданьями, которыми меня она давно терзает,

И нынче в утешенье мне тебя сюда послала,

Чтоб ты освободил меня от всех моих терзаний,

То я благодарю судьбу: убей меня, прикончи!

Но если ты пришел сюда, хоть это невозможно

Да и бессмысленно совсем, чтобы меня утешить,

Скажи хоть слово! Что молчишь? Пускай передохну я.

Драконово жилище здесь, обитель людоеда.

Не слышишь разве грома ты, не видишь разве молний?

Идет сюда он! Что стоишь? Идет, беги скорее,

Укройся! Ведь силен дракон, отродье людоеда.

Коль утаишься, то в живых останешься, быть может.

Серебряную видишь ты, там, в стороне, лоханку?

Прикройся ею, под нее подлезь ты и упрячься

И, может статься, ускользнешь от жадного дракона.

Беги же, спрячься там, молчи: вот он уже подходит!»

Последовал совету он и внял словам разумным

Девицы той, которая на волосах висела,

Не медля, под лохань подлез, и ею он укрылся.

Католический историк и писатель Иоанн Хильдесхаймский жил в XIV веке. Вспоминаем его не только для того, чтобы показать образец прозаического стиля. В его творчестве интересно также то, что хоть он и не сыплет направо и налево именами античных богов, но хронология его повествований тем не менее тоже не сходна с традиционной. Например он сообщает, что мать Константина Великого св. Елена (255–330) перенесла священное древо в храм св. Софии, который был построен в VI веке, как считается, Юстинианом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.