ПРАЗДНИКИ И ЗРЕЛИЩА В РИМЕ
ПРАЗДНИКИ И ЗРЕЛИЩА В РИМЕ
Прежде всего — богов почитай, годичные жертвы
В злачных лугах приноси богине, великой Церере,
Тотчас, едва лишь зима отойдет, уже ясной весною.
Жирен в ту пору баран и вина особенно мягки,
Легкий сладостен сон и тенисты нагорные рощи.
Сельская вся молодежь да творит поклоненье богине.
С перебродившим вином молока замешай ты и меду,
Трижды пускай зеленя обойдет благосклонная жертва,
Хор и товарищи пусть ее с торжеством провожают.
Криком Цереру в свой дом пускай призывают, и раньше
Пусть своим острым серпом никто не коснется колосьев,
Чем, поначалу листвой виски увенчавши дубовой,
Пляской Цереру почтит неискусной и песней священной.
Вергилий. Георгики, I, 338—350
Как и в Греции, в древней Италии ни один праздник не обходился без музыки, пения и танцев, поэтому о них мы и поговорим в первую очередь. И здесь триединая хорея родилась в мире сельского труда, местных обрядов и культов. Об этом напоминает в одной из своих элегий Альбий Тибулл, поэт I в. до н. э.:
Пахарь, наскучив в полях постоянной работой, впервые
Свой деревенский, напев в мерные стопы сложил,
И на сухом тростнике впервые песнь заиграл он,
Звонким созвучием слов славя венчанных богов.
Пахарь, о Вакх, лицо подкрасив суриком красным,
Первый повел хоровод, новым искусством пленен;
Дан был за это ему козел из богатого стада:
Праздника памятный дар средства умножил певца.
Сельский мальчик заплел из цветов весенних впервые
И возложил венок ларам седым на главу. (…)
Женский рождается труд, урок ежедневный, и быстро
Крутится веретено в пальцах умелой руки;
Пряха поет, посвящая свой труд неустанный Минерве,
Туго натянутый край пряжи под гребнем звенит.
Тибулл. Элегии, II, I, 51–60, 63–66
Бой быка с медведем (мозаика)
И песнями, и танцами италийцы воздавали почести божествам, как это делали, например, «арвальские братья», о которых речь еще пойдет ниже, или салии — жрецы бога Марса, составлявшие коллегию из 12 человек, возникшую еще на заре римской истории — при втором царе Нуме Помпилии. 1 марта, в первый день месяца, посвященного их богу-покровителю, салии устраивали торжественные шествия в полном вооружении, распевая свои песни, которые вместе с песнями «арвальских братьев» положили начало римской литературе. Движение процессии сопровождалось трехтактной культовой пляской салиев — трипудием, требовавшим от танцоров силы и выносливости, ведь исполняли пляску в шлеме, с мечом, копьем и щитом. И все же музыка, пение и танец не были в Италии так тесно связаны между собой, не составляли неразрывного единства — триединой хореи, как это имело место в Греции, хотя каждый из этих элементов играл на Апеннинском полуострове огромную роль и в религиозных обрядах, и при массовых зрелищах, и в повседневной жизни общества. Можно говорить, таким образом, о музыке (в широком значении этого понятия, вместе с пением) культовой, сценической, аккомпанирующей и даже «концертной». Однако римляне были не так музыкальны, как греки, поэтому в их музыке рано стали заметны чужеземные влияния, проявлявшиеся как в тех или иных жанрах музыкальных произведений, так и в составе инструментов.
В Риме всегда было немало музыкантов, композиторов, учителей музыки и пения, но почти все они происходили или из собственно Греции, или из греческих городов на юге Италии, или из Египта. Профессиональные танцоры и танцовщицы, выступавшие публично, приезжали в Вечный город из Сирии и Испании. С тех пор как в Риме стали утверждаться восточные культы и обряды (например, культ Исиды), в них участвовали музыканты, прибывшие оттуда, откуда был заимствован и сам культ. Так, в обрядах в честь Исиды принимали участие музыканты из Египта. Зато музыкантами, сопровождавшими своей игрой чисто римские обряды, военными музыкантами и теми, кто аккомпанировал актерам на сцене, были преимущественно люди римского или во всяком случае италийского происхождения. Большинство римских граждан относились к иноземным певцам и музыкантам вполне благожелательно; недовольство высказывали лишь те, кто, опасаясь влияния чуждых Риму обычаев и нравов, вообще с негодованием смотрел на растущее число иностранцев, которых всюду принимали и расхваливали за их искусство. В самом деле, некоторых приезжих музыкантов римляне осуждали за высокомерие и заносчивость, ибо теплый прием, оказанный многим греческим, египетским или испанским артистам в Риме, нередко разжигал в них тщеславие и спесь. Более того, музыканты, какого бы происхождения они ни были, пользовались в Риме некоторыми привилегиями в награду за те услуги, которые они оказывали городу своей игрой или пением во время больших общегосударственных торжеств. Так, в привилегированном положении находились военные музыканты, симфониаки — музыканты, участвовавшие в религиозных церемониях, а также те, кто играл на духовых инструментах. Скабиллярии, которые на сцене задавали такт хору и танцорам, пользовались у публики такими же симпатиями, как и самые выдающиеся актеры. Известных музыкантов и певцов настолько высоко ценили, что им удавалось завязывать дружеские отношения с представителями знатнейших родов. Примером этого может служить судьба певца Тигеллия Старшего из Сардинии, отмеченного благосклонностью самого Цезаря, а также его племянника или приемного сына Тигеллия Гермогена, певца и музыканта, неоднократно воспетого Горацием и восхищавшего своим искусством и царицу Клеопатру, когда она приехала в Рим, и Октавиана Августа.
Помимо таланта артист нуждался в соответствующем образовании. Его он мог получить или индивидуально, или в школе, руководимой каким-нибудь известным мастером — музыкантом и певцом. Недаром Цицерон причислял музыкантов, как и геометров, к тем людям, которые, занимаясь своим делом, одновременно обучают других. Уже упоминавшийся Тигеллий Гермоген основал музыкальную школу; посещали ее и актрисы, выступавшие в мимах: это были главным образом гетеры, начавшие заниматься музыкой с середины II в. до н. э.
Музыканты (мозаика)
Некоторым музыкантам посчастливилось даже обучать своему искусству императоров. Эту почетную, хотя и нелегкую обязанность выполнял, например, кифаред Терпн, которого император Нерон, придя к власти, тотчас же пригласил к себе для занятий. «Много дней подряд, — сообщает Светоний, — Нерон слушал его после обеда до поздней ночи, а затем и сам постепенно начал упражняться в этом искусстве. Он не упускал ни одного из средств, какими обычно пользуются мастера для сохранения и укрепления голоса: лежал на спине со свинцовым листом на груди, очищал желудок промываниями и рвотой, воздерживался от плодов и других вредных для голоса кушаний. И хотя голос у него был слабый и сиплый, все же радуясь своим успехам, он пожелал выступить на сцене. „Чего никто не слышит, того никто не ценит“, — повторял он друзьям греческую пословицу» (Светоний. Нерон, 20). По сведениям Плиния Старшего (Естественная история, XIX, 33, 108), для сохранения голоса Нерон каждый месяц в определенные дни постился, питаясь только рубленым пореем в масле.
Не только исполнителей, но и многие музыкальные инструменты римляне заимствовали у других народов, в особенности у греков. Из ударных инструментов они знали кимвал, на котором играли и мужчины, и женщины. Позднее, в I в. н. э., вместе с культом богини Исиды пришел из Египта систр — разновидность трещотки, выгнутая полоса металла с отверстиями с обеих сторон, в которые вставлялись металлические палочки, также изогнутые на концах; держа инструмент за длинную рукоятку, им ритмически потряхивали, как погремушкой. Скабиллярии в театрах пользовались ножными кастаньетами, вделанными в деревянную подошву наподобие греческого «крупесиона».
Широко распространены были струнные: лира, кифара и небольшая арфа треугольной формы — самбука. Среди духовых инструментов первое место занимали различные виды греческой флейты, которую римляне называли «тибиа». Флейтисты выступали даже на народных собраниях; известно, например, что трибун Гай Гракх, собираясь обратиться с речью к согражданам, всегда брал с собой флейтиста, дабы звуки флейты воодушевляли оратора или успокаивали его, когда Гай во время выступления приходил в чрезмерное возбуждение и терял самообладание (Авл Геллий. Аттические ночи, I, 11). Хорошо знали в Риме и сирийскую флейту — ее можно было услышать на пирах, где играли и плясали сирийские флейтистки-танцовщицы; они же прислуживали и на публичных пирах, которые задавал Нерон (Светоний. Нерон, 27).
Пользовались в Риме также всевозможными дудками, свирелями, в том числе заимствованной у греков многоствольной сирингой. На спортивных состязаниях звучали трубы: ими успокаивали зрителей, призывая их сохранять тишину при объявлении победителей. Разновидностью витой трубы, служившей для подачи сигналов в войске, была буцина; там же применяли и сигнальный рог. В конном войске сигналы подавали загнутым кверху рожком, или горном. Играли в древней Италии и на волынке: музыкантов-волынщиков упоминают и Марциал, и Светоний. Вообще надо заметить, что римляне отлично разбирались в музыкальных инструментах: показательно, что у Марка Теренция Варрона (О сельском хозяйстве, I, 2, 15–16) собеседники сравнивают земледелие и скотоводство с двумя трубками сдвоенной флейты.
Музыканты, игравшие на том или ином инструменте, объединялись в особые корпорации — коллегии. Уже в первые десятилетия существования Рима там среди других профессиональных объединений была создана и коллегия флейтистов (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Нума, XVII). Царь Нума Помпилий ввел также обычай играть на трубе во время официальных торжеств — в них участвовали члены коллегии симфониаков. Флейтист и трубач редко выступали вместе, чаще — флейтист и кифаред; музыканты, игравшие на флейте и на лире или кифаре, образовали единую коллегию, ее-то и называли, возможно, коллегией симфониаков. Свою коллегию имели и скабиллярии, которые, вероятно, не только задавали ритм хористам и танцорам, но и руководили оркестрами мимов и пантомимов; оркестры эти состояли из труб, кимвалов и бубнов. Была также коллегия сирийских флейтисток-танцовщиц, о которых упоминает Гораций:
Флейтщицы, нищие, мимы, шуты, лекаря площадные,
Весь подобный им люд огорчен и в великом смущенье:
Умер Тигеллий-певец; он для них был и щедр, и приветлив!
Гораций. Сатиры, I, 2, 1–3
В театре перед началом представления и во время перерыва выступал музыкант, игравший на флейте. Есть все основания полагать, что известные, выдающиеся актеры имели своих постоянных аккомпаниаторов. Об этом может свидетельствовать надпись на могиле рабов и вольноотпущенников Октавии, сестры Августа: здесь среди других назван и Тиберий Клавдий Коринт, аккомпаниатор Париса; Парис же был знаменитым актером, очень популярным в Риме той эпохи.
С течением лет и веков происходило немало изменений и в сфере музыкального искусства: совершенствовались инструменты, менялся характер игры. Флейтиста-аккомпаниатора заменил оркестр, включавший в себя и ударные, и струнные, и духовые инструменты. Шли споры между приверженцами флейты и сторонниками струнных инструментов, особенно любимых начинающими музыкантами. Так, Кальпурния, жена Плиния Младшего, не имевшая учителя музыки, училась играть сама, распевая стихи своего мужа и аккомпанируя себе на кифаре (Письма Плиния Младшего, IV, 19). Болезненно стремившийся к признанию в качестве музыканта, император Нерон также неустанно упражнялся в игре на кифаре и всерьез расспрашивал всех, знает ли кто-нибудь кифареда лучше, чем он. А в последние дни своей жизни, незадолго до самоубийства, свергнутый император даже поклялся, по словам Светония, что «если власть его устоит, то на играх по случаю победы он выступит сам и с органом, и с флейтой, и с волынкой…» (Светоний. Нерон, 41; 54).
Хорошие музыканты и певцы, как уже говорилось, пользовались в Риме большой симпатией слушателей и зрителей. В одном из своих писем Сенека сетовал на то, что у философов занимаются и учатся лишь немногие, театр же набит битком и там с жаром рассуждают о достоинствах музыкантов, прежде всего пифавлетов — флейтистов, услаждавших своей игрой зрителей во время перерыва и перед началом сценического действа (Сенека. Нравственные письма к Луцилию, LXXVI, 4). Однако неверно было бы думать, будто сердце философа было закрыто для музыки или что он в ней не разбирался, — напротив, он высоко ценил это искусство за лад и гармонию: «Разве ты не видел, как много голосов в хоре? И все они сливаются в единый звук. Есть в хоре голоса высокие, есть низкие, есть средние, сопровождают их флейты, — но отдельные голоса скрыты, а явственно слышен голос всех. Я говорю о хоре, какой был известен старым философам». Ко времени самого Сенеки, к середине I в. н. э., число участников хора увеличилось, но их выступления под звуки музыкальных инструментов по-прежнему были отмечены гармонией: «Во время наших состязаний больше певцов, чем когда-то бывало зрителей в театре; все проходы заполнены рядами поющих, скамьи окружены трубачами, с подмостков звучат флейты и органы всех родов, и из разноголосицы возникает стройность» (Там же, LXXXIV, 9—10).
Любили в Риме и танцы, многие из которых были греческого происхождения. Ведь и в комедии Плавта «Раб-обманщик» раб хвалится, что учился веселому ионийскому танцу:
…Просят, чтобы поплясал я,
Так вот начал я изящно,
По-ученому: отлично
Ионийский танец знаю.
Надеваю плащ, игриво
Я вот эдак выступаю.
Кричат, рукоплещут: сначала, еще раз!
Плавт. Раб-обманщик, 1273–1279
Без танцоров и танцовщиц в Риме так же не обходились ни пиры, ни публичные зрелища, ни торжественные шествия, как и без музыки и пения.
И все же мы знаем, что римлян куда больше, чем музыка, чем выступления танцоров и даже театральные представления, притягивали к себе состязания на колесницах в цирке и кровавые действа в амфитеатрах.
Как и в Греции, происхождение римских празднеств и зрелищ неотделимо от истории местных верований, культов и религиозных обрядов. Древние италийцы не знали антропоморфизма, и только под влиянием этрусков, а позднее греков римляне начали представлять своих богов и богинь в человеческом облике. В Риме почитали 12 главных божеств: Юнону, Юпитера, Весту, Марса, Цереру, Аполлона, Диану, Нептуна, Вулкана, Меркурия, Минерву и Венеру. Со временем их стали отождествлять с великими греческими богами: Герой, Зевсом, Гестией, Аресом, Деметрой, Артемидой, Посейдоном, Гефестом, Гермесом, Афиной и Афродитой; культ Аполлона был воспринят из Греции благодаря большой известности, которую приобрело во всем античном мире святилище Аполлона в Дельфах, куда ездили за прорицаниями и из греческих городов Италии. Наряду с этими главными божествами в Италии продолжали чтить и многочисленных местных богов и духов. В официальном пантеоне римлян почетное место занимал Юпитер со своей супругой Юноной, оказывавший покровительство всем начинаниям римских властей. Среди широких масс населения особенно распространены были хозяйственные культы: и если в Греции почитали Диониса и Афину как покровителей важнейших, отраслей экономики — виноградарства и разведения масличных культур, то в Италии охотно воздавали почести божествам земледельцев: Церере и Марсу, который лишь со временем стал всесильным патроном города Рима, считаясь отцом Ромула.
Вместе с тем молитвы и ритуальные заклятия возносили и иным божествам или демонам, от которых, по традиционным верованиям италийцев, зависели плодородие земли, судьба урожая, успешное проведение тех или иных полевых работ. О первой пахоте, о вспашке нови заботился Вервактор, а об обработке уже возделываемой земли, о повторной вспашке — Редаратор. Стеркуций (или Стеркулий) помогал унавоживать почву, Инситор ведал севом или прививкой деревьев, росту посевов благоприятствовал бог Сатурн, всходам и цветению покровительствовала богиня Флора. Когда же колос уже наливался зерном и близилась пора жатвы опеку над полем принимал Конс. О сборе урожая заботилась сама богиня Церера, столь почитаемая деревенскими жителями, но и здесь ей помогал бог жатвы Мессор. Наконец, бог Робиг берег нивы от опасной болезни злаков — хлебной головни, или ржи.
Необходимые ритуальные формулы молитв и заклятий передавались устно, знать их должен был каждый отец семейства, каждый сельский хозяин. Надо было хорошо разбираться и в том, когда, как и какие жертвы приносить богам. Со временем ритуальные формулы, способы совершения обрядов стали фиксировать письменно — богатые сведения о культовых обычаях древних римлян можно найти в трактатах о сельском хозяйстве, прежде всего у Катона Старшего. Земледельческие обряды играли в жизни Рима столь большую роль, что уже в первые годы римской истории, по мнению Плиния Старшего, во времена самого Ромула, возникла особая жреческая коллегия из 12 человек, называвшихся «арвальскими братьями» (от «арвалис» — полевой, пахотный). Это были представители самых знатных родов, и в их обязанности входило поддерживать культы особо чтимых местных земледельческих божеств: богини урожаев по имени Деа Диа, отождествляемой с Церерой, и бога Марса. Знаком-символом жреческого сана «арвальских братьев» являлся венок из колосьев, перевитых белой лентой; привилегия на ношение такого венка была пожизненной, и гражданин Рима сохранял право на этот знак отличия даже находясь в изгнании или попав в рабство (Плиний Старший. Естественная история, XVIII, 6–7).
Каждую весну, в середине мая, коллегия устраивала Амбарвалии — праздник торжественного обхода полей в честь Марса, Цереры и богини Деи Дии. Им приносили в жертву свинью, овцу и быка, причем во время частных жертвоприношений — молодых животных, еще вскармливаемых молоком, на официальных же торжествах — животных, уже достигших зрелости. Жертвенных животных обносили вокруг поля, а «арвальские братья» пели при этом обрядовые песни. Несколько веков спустя Октавиан Август отвел членам коллегии рощу, посвященную богине Дее Дие или Церере, близ Кампанской дороги на правом берегу Тибра, и тогда же стали справлять Амбарвалии в самом Риме: жрецы с песнями совершали обход городской черты, вознося богам моления об обильном урожае. Археологам удалось обнаружить протоколы коллегии, датируемые 218 годом н. э., рассказывающие о деятельности этого древнего религиозно-общественного института, одного из старейших в Риме. Был найден также ценнейший памятник древнеримской литературы — фрагмент старинной песни «арвальских братьев» (Кармен Арвале). Амбарвалии — обычай торжественной процессией обходить поля, заклиная богов и принося им жертвы, — мы находим во всей его древней чистоте еще много веков спустя после его зарождения:
Стойте в молчанье кругом: освящаем поля мы и жатву,
Чинный свершая обряд, древле завещанный нам.
Вакх, снизойди, и с рожек твоих да склоняются грозди,
Ты же, Церера, обвей вязью колосьев чело!
В день святой да почиет земля, да почиет оратай,
Тягостный труд свой прервав, в угол повесит сошник.
Освободите ярмо от ремней: под венками сегодня
Пусть отдыхают волы, ясли да будут полны.
Ныне мы все отдаем божеству: ни единая пряха
Да не коснется рукой шерсти, ей данной в урок.
Вы же останьтесь вдали, от жертвы прочь отойдите,
Те, кому в прошлую ночь радость Венера дала;
Чистое вышним богам угодно: в чистой одежде
Шествуйте ныне к ручьям, черпайте чистой рукой.
Ныне к алтарным огням идет священный ягненок,
В белых одеждах толпа, в свежих масличных венках.
Боги отцов, святим мы поля, поселян освящаем;
Дальше от наших границ вы отгоняйте беду.
Пусть же обманной травой не смеются над жатвою нивы,
Пусть не боится волков, стадо покинув, овца.
Чисто одетый тогда, в урожае уверенный пахарь
Будет в огонь очага смело поленья бросать…
Впредь да свершатся мольбы: ты видишь, как вещие знаки
В жертвенных недрах овцы милость пророчат богов?
Дайте бочонок теперь с окуренным старым фалернским,
С амфор хиосского вы сбейте густую смолу!
Славь этот день, вино! Не стыдно в праздник напиться,
Передвигать кое-как ноги, бредущие врозь.
Тибулл. Элегии, II, I, 1—30
Так как в частной жизни хозяина сельского поместья замещал при исполнении религиозных обрядов управляющий — вилик, то именно к нему обращается в своем трактате Катон Старший с советами, как надлежит поступать в том или ином случае. Катон подробно описывает формы обрядов, выделяет различные виды жертвоприношений — одни мог совершать только свободнорожденный гражданин, другие были доступны и для раба. Он рассказывает, например, как проводить символическое очищение полей, чтобы боги даровали хороший урожай. Это ритуальное очищение напоминало обряд Амбарвалий: здесь также обходили вокруг поля, ведя с собой жертвенных животных и произнося традиционную молитву: «Поручаю тебе, Маний, с помощью богов и в добрый час обойти этим шествием мое имение, поле и земли мои в той части, в какой повелишь ты провести кругом животных или обнести их и позаботиться об очищении» (Катон Старший. О сельском хозяйстве, CXLI). Откуда взялось здесь имя Маний — неизвестно: по всей видимости, это было ритуальное имя, происхождения которого мы не знаем, подобно тому как ритуальными именами при совершении свадебных обрядов служили Гай и Гайя.
Концерт на воде (мозаика)
Далее Катон сообщает, с какими молитвами надлежало обращаться к Янусу, богу всякого начала и завершения, а также богу времени и года, к Юпитеру и, наконец, к Отцу Марсу: «Отец Марс, молюсь тебе и прошу тебя, будь благ и милостив ко мне, к дому и к домочадцам моим: ради этого повелел я обойти этим шествием вокруг поля, земли и имения моего, да запретишь, защитишь и отвратишь болезни зримые и незримые, недород и голод, бури и ненастье; да ниспошлешь рост и благоденствие злакам, лозам и посадкам; да сохранишь здоровыми и невредимыми пастухов и скот; да пошлешь здоровье и преуспеяние мне, дому и домочадцам моим. Того-то ради…будь почтен этими животными-сосунками, коих принесут тебе в жертву». Полагалось отобрать для жертвоприношений лучшего поросенка, ягненка и теленка; кроме того, в жертву Отцу Марсу приносили священный пирог из ячменной крупы, масла и меда и вдобавок жертвенные лепешки или пирожки. Если в жертвенных животных оказывался какой-либо изъян, Катон советовал произнести примерно такую формулу: «Отец Марс, тот поросенок был тебе неугоден, поэтому приношу тебе во искупление этого поросенка» (Там же, CXLI).
Всякому виду сельскохозяйственных работ должны были предшествовать соответствующие жертвоприношения и молитвы. Когда подходила пора сеять просо, сажать чеснок и чечевицу, дарили Юпитеру Пирующему чашу вина, восклицая при этом: «Юпитер Пирующий, поскольку в доме моем среди домочадцев моих чашу вина тебе в жертву принести подобает, потому-то жертвою, какою следует совершить тебе возлияние, почтен будь». Затем, вымыв тщательно руки, на алтарь Юпитера возлагали жареную говядину и пол-амфоры вина, как бы задавая пир верховному божеству. После чего со спокойной душой жители Италии выходили на работы, сеяли просо, сажали чеснок, чечевицу (Там же, CXXXII).
Перед началом жатвы богине Церере приносили в жертву свинью. Катон указывает: «Прежде чем зарезать свинью, воскури ладан и соверши возлияние вином Янусу, Юпитеру и Юноне. Янусу предложи пирог с такими словами: „Отец Янус, подавая этот пирог, каковой подать тебе надлежит, усердно молю тебя, будь благ и милостив ко мне и к детям моим, к дому и к домочадцам моим“». С такой же молитвой подносили лепешку и Юпитеру. Затем богам творили возлияние жертвенным вином и только тогда закалывали в честь Цереры «преджатвенную свинью» — существовал такой особый обрядовый термин. Вырезав из свиньи внутренности, повторяли все жертвоприношения пирогом и лепешкой, произнося те же слова, что и раньше. «Потом, — говорит Катон, — принеси Церере внутренности и вино» (Там же, CXXXIV).
Отдельно рассказывает автор о жертвоприношениях по обету. При этом также соблюдали строго установленный ритуал. Так, если хозяин молил богов, чтобы были здоровы его волы — главная тягловая сила на полях, он должен был поступать, как советует Катон: «Днем в лесу принеси Марсу-Сильвану жертву за каждого вола отдельно: сложи в один сосуд 3 фунта полбенной муки, 4,5 фунта сала и 4,5 фунта мясной мякоти. Также влей в один сосуд 3 секстария вина», что составляло более полутора литров. Жертвоприношение за волов могли совершать и свободный, и раб, подчеркивает Катон. «Когда жертва принесена, сейчас же на месте надлежит ее съесть. Женщине при этой жертве нельзя присутствовать и нельзя ей видеть, как она приносится. Жертвоприношение такое можешь, если хочешь, совершать ежегодно» (Там же, LXXXIII).
Свои, особые обряды совершались и при подрезке ветвей деревьев, причем жертвы приносились богу или богине, кому была посвящена та или иная роща. Как бы взамен священной рощи божеству отдавали борова. Собираясь корчевать лес, римлянин опять-таки приносил жертвы и творил молитвы богам, повторяя их ежедневно, пока длились работы в лесу. Жертвы при корчевке обходились дорого, ведь богам подавали мясо; по-видимому, это жертвенное мясо должно было одновременно подкрепить и придать сил съедавшим его рабам, занятым таким тяжелым трудом.
Хороший управляющий поместьем не имел права произвольно подменять хозяина при совершении обрядов. Так, он не приносил сам никаких жертв, иначе как по приказанию хозяина. Исключение составляли обряды, сопровождавшие праздник Компиталий, ежегодные торжества в честь особых ларов — духов-покровителей перекрестков, скрещений дорог. В день Компиталий приносить ларам жертвы на домашнем очаге или на перепутьях имели право не только управляющие поместьями, но даже рабы: ведь улицами и дорогами пользовались все одинаково. Жену управляющего, которую Катон называет ключницей, он также предостерегает от самовольных жертвоприношений: «Без приказа хозяина или хозяйки она не приносит жертв и никому не поручает приносить их за нее. Она должна знать, что хозяин сам приносит жертвы за всех слуг. (…) В календы, иды и ноны и когда приходит праздник, она возлагает на очаг венок и в эти же самые дни приносит домашним ларам жертву по средствам» (Там же, V, 3; CXLIII, 1–2).
Упоминает Катон и о днях, свободных от работы. Они не носили религиозного характера, поэтому для разных категорий работников эти дни наступали в разное время. Ведь были предусмотрены некоторые виды работ, которыми можно было заниматься и в эти дни: очищать старые канавы и ямы, восстанавливать общественные дороги, выкапывать терновник, обрабатывать сад, пропалывать луга, собирать хворост в вязанки, толочь зерно и приводить в порядок дом. Не занимались в эти дни только полевыми работами, так что свободными они были скорее для волов, чем для людей. Для других животных — лошадей, ослов, мулов — дней отдыха не существовало; лишь те, что трудились на мельницах, вращая тяжелые жернова, наслаждались отдыхом во время Весталий — праздника мельников и пекарей — 9 июня каждого года.
Существовали и многие другие формы молитв, заклинаний и обрядовых песен, часто связанные с определенными районами страны. Здесь можно назвать фесценнины — народные сатирические песни или стихи в форме диалога, происхождение которых связывают с этрусским городом Фесценнией, хотя есть и другие этимологии. Эти полные насмешки, задиристые, иногда едкие и язвительные куплеты, пронизанные тем, что Гораций называл «италийским остроумием», звучали на торжествах в честь сельских богов, например в праздник урожая, а также на некоторых семейных празднествах, чаще всего на свадьбах. Быть может, в фесценнинских песенках таились уже зачатки местной, италийской драмы, подобно тому как в Греции из песен комосов — участников праздничных деревенских шествий, прославлявших животворящие силы природы, — родилась древнегреческая комедия. Быть может, театральное искусство в Риме развивалось бы иными, самобытными путями, если бы в III в. до н. э. благодаря греку Ливию Андронику на римской сцене не утвердилась бы греческая драма.
Хотя сельские обряды и праздники носили культовый характер, они не стали общегосударственными празднествами, как Дионисийские торжества в Афинах. Римский календарь изобиловал праздниками.
Праздники подразделялись на общегосударственные и праздники низшего ранга, официальные и семейные, сельские и городские, те, которые справлялись постоянно или от случая к случаю, праздники отдельных божеств и профессий. Программы празднеств в течение столетий менялись: к элементам постоянным, таким, как жертвоприношения, молитвы, торжественные шествия, добавлялись мероприятия чисто зрелищные, развлекательные. Это могли быть схватки гладиаторов или бои с дикими зверями в амфитеатре, гонки на колесницах в цирке, театральные представления. Если в Греции зрелища были одной из форм культовых торжеств, формой почитания богов, своего рода мистериями, а кроме того, долго сохраняли характер соревновательный, агонистический, то в Риме зрелища рассматривались исключительно как массовые развлечения. В один и тот же день устраивали зрелища разных видов, так что публика имела свободу выбирать — что кому больше по вкусу. Поэтому-то комедия Теренция «Свекровь», поставленная впервые во время Мегалезийских игр 165 г. до н. э., не имела успеха, ведь сразу после спектакля или одновременно с ним в другом месте выступали канатоходцы и борцы: зрители не проявили интереса к комедии, и представление пришлось прервать. Об этом рассказывает пролог к «Свекрови», добавленный после неудачной премьеры:
«Свекровь» — так эта пьеса называется.
Когда ее впервые мы поставили,
Впервые злополучье и катастрофа
Случились с ней особые — настолько, что
Смотреть ее не стали, не могли ценить;
Народ, канатным плясуном увлекшийся,
Был занят только им.
Теренций. Свекровь, 1–7
Общегосударственные праздники справлялись с особой пышностью. Торжественно проходило, например, празднование Нового года, ставшее с 153 г. до н. э. традицией и в Риме, и во всей Италии, а после того, как влияние Рима распространилось и на отдаленные земли, — во всей империи. В этот день проходили официальные торжества, связанные со вступлением в должность новоизбранных консулов: сначала 1 марта, затем 1 января. В доме каждого из консулов собирались сенаторы, друзья, знакомые, потом торжественной процессией они двигались на Капитолий, где обе процессии, направлявшиеся из домов обоих консулов, встречались и их участники приносили благодарственные жертвы Юпитеру Капитолийскому, покровителю Римского государства. В эпоху империи новоизбранные должностные лица давали в день Нового года присягу на верность императору, а войско — своему полководцу. После завершения официальной части празднества начинались пиры и приемы: у консулов собирались высшие должностные лица и друзья хозяина дома, в других местах римляне ходили в гости друг к другу по очереди. Римляне верили — и это поверье живо и по сей день, — что каким будет день Нового года, таким окажется и весь год. Поэтому новогодние праздники справляли весело и беззаботно, обменивались подарками и наилучшими пожеланиями. Поначалу люди дарили друг другу фрукты и сласти, но со временем подарки становились все дороже и даже вошло в обычай дарить друг другу на Новый год деньги. Так, каждый год принцепс Октавиан Август получал от сограждан большие суммы денег в подарок (Светоний. Божественный Август, 57). Еще больше был распространен обычай обмениваться подарками в дни праздника Сатурналий, о чем речь пойдет ниже.
Среди многочисленных римских праздников, справлявшихся ежегодно, преобладали древнейшие, а именно торжества в честь сельских, в особенности земледельческих, богов и богинь. Очень популярны были праздники посевов и Паганалии в честь богинь земного плодородия Теллюс и Цереры: одной приносили в жертву борова, другой — меру ячменя или полбы. Этот январский праздник как бы знаменовал собой завершение всех работ, связанных с урожаем прошлого года, и начало подготовки к полевым работам весной.
В феврале — месяце ритуальных очищений — справляли знаменитые Луперкалии — первоначально праздник пастухов в честь Фавна-Луперка, бога стад, соответствующего греческому Пану. Очистительные жертвы — для того чтобы оживить плодородие земли, стад и самих людей — приносили в гроте Луперкаль у подножия Палатинского холма, где, по преданию, жила некогда волчица (по-латыни — «лупа»), вскормившая Ромула и его брата Рема. После жертвоприношений юные жрецы Луперка начинали свой ритуальный бег вокруг Палатинского холма, держа в руках ремни из козьих шкур и хлеща всех, кто попадется им на пути, — в этом также состоял обряд очищения. Молодые женщины охотно подвергали себя ударам в дни Луперкалий, веря, что очистительные удары ремней исцеляют от бесплодия и способствуют легким родам и вынашиванию плода (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Ромул, XXI).
В конце февраля приносили жертвы богу границ и межей Термину, по имени которого праздник 23 февраля назывался Терминалиями. При этом жертвоприношения должны были быть исключительно «вегетарианскими»: приносить богу Термину в жертву животных не полагалось (Плутарх. Римские вопросы, 15).
Принесение в жертву свиньи, овцы и быка
Особенно щедрым на сельские праздники был апрель. 12-го справляли Цереалии: в этот день, как рассказывает Овидий, древний обычай повелевал деревенским жителям выпускать лисиц с зажженными факелами на хвостах и даже сжигать чучело лисы — похитительницы кур. Затем, в праздник Фордицидий, полагалось приносить богине Матери-Земле в жертву стельных коров (по-латыни — «форда»). Все эти обряды также должны были обеспечить богатый урожай и приплод скота. 21 апреля, в годовщину основания Рима, наступал еще один праздник пастухов — Палилии, в честь древнеиталийского божества Палес — покровительницы стад и пастушества. Богине творили жертвоприношения, не требовавшие пролития крови животных: жертвовали лепешки, молоко, другие деревенские продукты. В этот же день проводили ритуальные очищения скота и стойл, хлевов и конюшен, дабы уберечь людей и стада от заразных болезней. Стойла и скот окуривали серой, кропили водой; в жертву богине приносили ветви лаврового дерева, всякого рода кушанья, кровь коня, одержавшего когда-либо победу на скачках или в состязаниях на колесницах. По обычаю, животных прогоняли через костры, сложенные из соломы и сена, — это также имело целью отвратить от людей и скота болезни. В этот же день, как сказано, отмечали и годовщину основания Вечного города — при императоре Адриане во II в. н. э. он стал важным государственным праздником, сохранявшимся до V в.
Надо было подумать и об урожае винограда, поэтому после Палилий наступал черед праздника Виналий: Юпитеру приносили в жертву вино прошлого урожая. Чтобы защитить виноградники, приносили в жертву внутренности собаки: с созвездием Пса связывали судьбу будущего урожая винограда. Наконец, 28 апреля обитатели многих областей Италии чтили богиню растительности Флору. Флоралиями завершался длинный ряд весенних сельских празднеств.
Летом сельских праздников почти не было: хлопоты на полях и лугах, в садах и виноградниках не оставляли времени для празднеств. Лишь в июне совершали ритуальное очищение храма Весты, стремясь умилостивить богиню домашнего очага, чтобы и она помогала вырастить и собрать богатый урожай в каждом хозяйстве.
Только в конце августа деревенские жители могли вновь позволить себе веселье и торжественные обряды. 25-го справляли Опиконсивии в честь богини Опс Сеятельницы, покровительницы урожаев, жатвы. Сразу же за Опиконсивиями наставали Вертумналии — праздник Вертумна, бога превращений и изменений, в том числе смены времен года; от него, как считалось, также зависела судьба посевов и урожаев.
Древним народным праздником были и октябрьские Фонтиналии. В этот день италийцы чтили воду: возлагали венки на колодцы, пускали их по воде, струившейся из родников. Для рабов очень важны были декабрьские Фавналии: в день, когда воздавали почести пастушескому богу Фавну, рабы пользовались намного большей свободой, чем обычно, и могли принимать участие в веселых играх, развлечениях. Дважды в год, в августе и декабре, справляли праздник Консуалий — в честь бога земледелия Конса, которого впоследствии стали отождествлять с Нептуном.
Но, пожалуй, из всех римских сельских праздников самым известным и популярным были декабрьские Сатурналии, справлявшиеся как в деревне, так и в городе. Праздник длился пять дней и был посвящен древнеиталийскому богу посевов и земледелия Сатурну, супругу богини Опс; впоследствии Сатурна отождествили с греческим Кроном и стали считать отцом Юпитера, Нептуна,
Юноны и Плутона, свергнутым Юпитером с небесного престола. Римляне верили, что Сатурн был потом царем в Латии, а время его предполагавшегося царствования казалось тем самым «золотым веком», о котором с восхищением писали поэты и философы. В 497 г. до н. э. богу Сатурну воздвигли в Риме храм у подножия Капитолийского холма, и, очевидно, с тех пор вошел в обычай праздник Сатурналий. Это были дни, исполненные радости, всяких забав, смеха. По улицам ходили пестрые толпы веселящихся людей, повсюду принимали гостей, задавали пиры в домах частных граждан, а с 217 г. до н. э. утвердился обычай «божьей трапезы» — лектистерний: сенаторы устраивали пиршество для богов, чьи изваяния попарно расставлялись на обеденных ложах перед накрытым столом.
Римляне верили также, что легендарные «сатурновы веки» были временем всеобщего равенства и свободы; люди тогда жили, как братья, не зная рабства. В память о той счастливой эпохе Сатурналии выступали как праздник вседозволенности. Рабам в эти дни предоставляли немалую свободу, в том числе и свободу слова — они могли позволить себе даже весьма вольные шутки по адресу своих хозяев. Рабы усаживались пировать — и хозяева должны были прислуживать им за столом. В Сатурналии полагалось обмениваться подарками — обычай этот римляне блюли неукоснительно. К традиционным подаркам в дни Сатурналий относились символические восковые свечи, глиняные фигурки, статуэтки или рельефные изображения, которые можно было купить на предпраздничных ярмарках. Происхождение такого обычая связывают с древней практикой жертвоприношений: вместо живого человека богу приносили в жертву его изображение в виде маленькой куколки или даже свечу, ведь греческое слово «фос» означало и человека, и свечу. Но и эти старинные обычаи не оставались неизменными в течение столетий. Мало-помалу римляне стали обмениваться самыми разными подарками — от самых скромных до все более дорогостоящих.
Отождествляя Сатурна с Кроном, а римские Сатурналии с греческими Крониями, Лукиан не без иронии описывает обычаи и нравы, царившие в эти праздничные дни. Перечисляя «Законы Крона», сатирик выделяет сначала те, которые определяли общий характер торжеств:
«Никому никаких, ни общественных, ни частных дел не делать в течение всего праздника, за исключением того, что имеет отношение к шутке, забаве и радости: только пекари да повара пусть работают. Пусть господствует для всех равенство — и для рабов и свободных, и для бедняков и богачей. Сердиться, раздражаться, грозить не дозволяется никому. Счета принимать от управляющих — и того не дозволяется во время Кроновых празднеств. Никто пусть не проверяет и не записывает ни своих денег, ни одежд и пусть не занимается в Кроновы дни никакими гимнастическими упражнениями. Речей не слагать и не произносить, кроме забавных каких-нибудь и веселых, содержащих насмешку и шутку».417
Далее Лукиан переходит к законам иного рода, касающимся подарков. «Задолго до праздника богатые пусть запишут на табличках имена всех своих друзей, каждого особо, и пусть имеют наготове денежки в количестве одной десятой годового дохода и одежду, какая окажется у них в излишке и погрубее, чем сами они носят, и сосудов серебряных немало. Все это должно быть под руками. В канун же праздника, во-первых, пусть вокруг дома будет обнесено какое-нибудь очистительное средство, богачи же пусть изгонят из своих домов мелочность, сребролюбие, корыстолюбие и все прочие подобные пороки, обычно живущие под их кровлей. Когда же чистым сделают жилище, пусть принесут жертвы Зевсу, подателю богатства, Гермесу дающему и Аполлону многодарящему. Затем под конец дня пусть прочтут упомянутую табличку с именами друзей.
Распределив сами, каждому по достоинству, пусть богачи еще до захода солнца разошлют подарки своим друзьям. (…) Надлежит все записать, сколько и чего посылается, дабы у обеих сторон не могло возникнуть подозрений против рабов, доставляющих посылки. Сами же рабы вправе выпить по одной чаше вина каждый и должны поспешно возвращаться обратно, ничего более не требуя. Людям ученым все нужно посылать в двойном размере, ибо они достойны получать Двойную долю. Неприятного пусть никто ничего не присылает и отнюдь не расхваливает посылаемые подарки.
— Богач богачу ничего не должен отправлять; равным образом воспрещается богачу в Кроновы дни угощать человека того же достатка, что и он сам.
— Из того, что приготовлено для рассылки, не оставлять себе ничего. И раскаяния не должно возникать по поводу подарков.
— Если кто-либо в прошедшем году, находясь в отъезде, остался обделенным, пусть получит свою прошлогоднюю долю вместе с нынешней.
— Пусть уплатят богачи долги за своих друзей-бедняков, а равно и плату домохозяину, если кто-то из них, много задолжав, не имеет возможности внести плату сам. И вообще вменяется богатым в обязанность знать, в чем более всего нуждаются их друзья.
— И у получающих не должно быть недовольства своей долей; присланный подарок, каков бы он ни был, пусть кажется большим. Однако кувшин вина, заяц или жирная курица не могут быть признаны подарком на праздник Крона. И пусть не обращают в насмешку Кроновы приношения.
— Бедняк, если он человек ученый, пусть пошлет в ответ богатому или книгу одного из древних писателей (только не сулящую ничего дурного, а веселую, застольную), или собственное сочинение, какое сможет. Богач же обязан этот подарок принять со светлым лицом, а принявши — немедленно прочесть. Если же какой-нибудь богач оттолкнет или выбросит подарок, то пусть знает, что подлежит он грозному серпу Крона, хотя бы даже сам он послал друзьям что следовало. Прочие же бедняки пусть посылают: кто венок, а кто немножко благовоний.
— Если же бедняк, через силу, пошлет богачу платье, серебра или золота, то посланное им подлежит отобранию в казну и продаже со внесением денег в сокровищницу Крона. Бедняк же должен получить от богача на следующий день не менее двухсот пятидесяти ударов тростью по рукам».
И наконец, Лукиан переходит к «Законам застольным» — как следует проводить время в праздники Сатурналий:
«— Мыться — когда тень на часах будет в шесть футов; перед купаньем — играть в кости на орехи. Возлежать каждому где придется; высокое положение, знатность и богатство не должны давать никаких преимуществ.
— Вино всем пить одно и то же. И пусть не отговаривается богатый болезнью желудка или головной болью, чтобы на этом основании одному пить лучшее вино.
— Мясо делить на всех поровну. Слугам угодливости ни к кому никакой не проявлять. Однако не мешкать перед одним и не пролетать мимо другого, когда им заблагорассудится, во время подачи того, что нужно. Равным образом воспрещается перед одним класть огромный кусок, а перед другим — такой, что меньше и быть не может, или одному давать окорок, а другому челюсть свиную. Напротив, должно соблюдаться полное равенство.
— Виночерпий, как бдительный страж, пусть зорко следит за каждым гостем — меньше всего за хозяином — и еще внимательнее прислушивается.
— Чаши для вина одинаковые.
— Разрешается предлагать здравицы, если кто-нибудь пожелает.
— Пусть все пьют за всех, если пожелают, а первым пусть пьет за других сам богач.
— Не принуждать пить того, кто не сможет.
— На попойку не разрешается никому приводить ни танцовщиков, ни кифаристов настоящих. Можно привести только что начавшего учиться, если кто пожелает.
— В остротах да будет мерой их безобидность для всех.
— Ко всему этому играть в кости на орехи. Если кто-либо станет играть на деньги, то пусть на следующий день ему не дают есть. Оставаться или уходить каждому разрешается сколько хочется, когда вздумается.
— Когда же богач начнет угощать рабов, пусть прислуживают им друзья его вместе с ним.
Законы эти каждому из богатых людей записать на медную доску, выставить их на самой середине двора и перечитывать постоянно. Надлежит помнить, что до тех пор, пока будет стоять эта доска, ни голод, ни мор, ни пожар, ни другое какое-нибудь несчастье не войдут в жилище богача. Но если когда-нибудь — да не случится этого! — доска будет уничтожена, тогда пусть богачи попробуют отвратить то, что им придется испытать» (Лукиан. Кроно-Солон, 13–18).
Нельзя не сказать и о других праздниках людей труда. Во второй половине марта справляли Большие квинкватры — пятидневные празднества в честь Марса, а позднее — в честь Минервы, культ которой постепенно утверждался в Риме как культ ремесленников, людей искусства и учащейся молодежи. В первый день квинкватр богине приносили в жертву лепешки, маслины, вино. В последующие дни устраивали рецитации, выступления поэтов, чтецов. Школьники наслаждались полной свободой: занятий в эти дни не было.
В июне вслед за профессиональным праздником рыбаков наставали Beсталии — праздник пекарей и мельников. В дни, посвященные богине Весте, рабы, занятые тяжелой работой на мельницах, могли отдыхать. Отдыхали рабы и 13 августа, когда римляне чтили богиню Диану в ее святилище на Авентинском холме. Традиция гласила, что храм был воздвигнут некогда шестым римским царем Сервием Туллием, который сам происходил из рабов. В этот день рабы пользовались свободой, большей, чем обычно, хотя и не столь полной, как в Сатурналии или Фавналии.