Глава XII На портретах
Глава XII
На портретах
Раньше монархи отдавали себя «на милость» придворным художникам, чтобы те представили их в лестном виде, запечатлев своими льстивыми кистями. Надо помнить, что на тех портретах, что нам известны сейчас, мы видим не просто изображение короля или принца, но видим их такими, какими видел художник: огромного Генриха VIII Гольбейна, чудовищного и мрачного Филиппа IV Веласкеса, печального Карла I Ван Дейка, блестящую, роскошную, величественную молодую королеву Викторию Винтерхальтера.
Виктории было хорошо, слишком хорошо известно, что у ее красоты нет ни одного шанса на то, чтобы вскружить кому-нибудь голову, и не раз безжалостный «взор» фотоаппарата позволил констатировать сей неоспоримый факт. Это может служить объяснением тому, что она столь часто представляла перед этими аппаратами суровое, нахмуренное, недовольное лицо. Придворный художник, как и придворный скульптор, обладал довольно большим набором способов и средств приукрасить то, что он видел, хотя в те времена существовал обычай воспроизводить как можно более точно саму «модель».
Придворные художники
Сегодня фотографы, как и портретисты, проникают в святая святых дворца, то есть в личные покои и в личную жизнь обитателей этих покоев, невзирая на жесткие требования этикета. Они пользуются свободой, которую дает им умение обращаться с фотоаппаратом или с мольбертом, им присущи своеобразная профессиональная непосредственность, непринужденность, естественность и свободный полет фантазии, сметающий все преграды между монархами и простолюдинами.
Если современный художник задумал фотографию, дышащую счастьем, он должен сделать так, чтобы его «модель» почувствовала себя счастливой. Первое, главное качество, которое требуется от придворного портретиста или фотографа, — это чувствовать себя комфортно, удобно в присутствии членов королевской семьи, уметь преодолеть почтительный страх, который они внушают даже самым «закаленным» придворным. Этот аспект их профессии придает им особый статус. Кстати, нет ничего удивительного, что королева накануне празднования своего «золотого юбилея» пожаловала звание художника-лауреата, то есть придворного художника, женщине, шотландке Элизабет Блаккаддер, сменившей на этом посту Дэвида Дональдсона, умершего в 1977 году.
Миллионы существующих фотографий, на которых запечатлены члены королевской семьи, нисколько не уменьшили значения придворного фотографа: по примеру своего предшественника, придворного художника, он остается необходимой фигурой, призванной создать эталонный портрет специально для подданных, портрет, посылаемый на всеобщее обозрение всему миру, портрет, в котором подданные монарха хотели бы видеть олицетворение самих себя. Задача эта, надо признать, трудна и деликатна, ибо, если Аннигони (лучший художник-портретист современности) мог рассчитывать на свое мастерство, на свое воображение и более чем на двенадцать сеансов позирования, то фотограф может работать только с тем, что находится перед объективом его фотоаппарата.
Елизавета И проводит ежемесячно по многу часов, сидя перед художниками, уполномоченными высокими инстанциями, муниципалитетами или высшим армейским командованием. Говорят, однажды, войдя в комнату, где ее ожидал один из художников, она спросила: «Ну так как, с улыбкой или без?» Фотограф обычно имеет право на сеанс или на так называемую фото-сессию продолжительностью от двадцати минут до часа; художник располагает шестью часами позирования (правда, ему в помощь всегда предоставляют еще и фотографии).
На протяжении долгих лет парадный портрет рассматривался как некое изображение в очень условном стиле, где непременно должны были присутствовать символы королевской власти: корона, скипетр, мантия. Сегодня многое изменилось, как о том свидетельствуют последние фотографии.
Как подчеркивала графиня Лонгфорд, искусство королевского парадного портрета сегодня окончательно отошло от традиционного великолепия и пышной помпезности, унаследованных еще от эпохи Возрождения, чтобы как можно ближе подойти к реализму. Для Елизаветы И ее любимый художник Пьетро Аннигони гораздо более «поэтичен», чем портретист, избранный принцем Чарльзом, — Брайан Орган. Сей последний никогда не писал портрета королевы, но зато написал портрет ее сестры, принцессы Маргарет, чьи очаровательные глаза — один затуманенный, словно подернутый поволокой, другой очень блестящий — наводят на мысль о неведомых глубинах этой натуры. Сэр Рой Стронг сказал по поводу этого произведения искусства, что это «одинокий флирт, попытка сближения и заигрывания с настоящим».
Так называемый «синий» Аннигони, то есть портрет, написанный в 1954 году, на котором запечатлена молодая королева, привел в восторг публику именно мягкостью линий и тем достоинством, которое придает ее образу темно-синий цвет платья, совпадающий с цветом ордена Подвязки, так хорошо контрастирующий с окружающим пейзажем. «Я должен был попытаться создать впечатление, что королева близка к людям и при этом глубоко одинока», — пояснял художник «Красный» Аннигони имел гораздо меньший успех: плотная красная пелерина, еще более утяжеленная орденом Британской империи, превратила королеву в красную пирамиду, а пейзаж, служивший фоном, был странным, почти космическим.
По словам самой королевы, более всего ей по сердцу вот эти ее изображения: портрет, написанный Эдмундом Броком в 1931 году, когда она была еще девочкой, на нем она изображена с собачкой корги; затем портрет кисти очень известного в высшем свете художника Филиппа Лазло, где она изображена с корзиной цветов; жанровая сценка, написанная в 1944 году Аланом гуин-Джонсом, где она правит упряжкой лошадей; очень романтичная картина кисти Родриго Мойнайхана, написанная в 1945 году; акварель Савелия Сорина (1948); портрет кисти Лоры Найт (1948), в котором, правда, мало сходства; два портрета сэра Джеймса Ганна, написанные между 1950 и 1956 годами; два знаменитых портрета Пьетро Аннигони (1954, 1969), а также портреты кисти Феликоса Топольски (1958), Питера Гринема (1964), Майкла Ноукса (1972), Кена Говарда (1974), Дэвида Пула (1975), Сьюзен Кроуфорд (1977), Нормана Хеппла (1978), Раскина Спира (1978), Родриго Мойнайхана (1985) и Майкла Леонарда (1985). Энди Уорхол написал портрет королевы в 1985 году, но, прибегнув к своей обычной методе, только по фотографиям.
Портрет принца Чарльза и леди Дианы, написанный Брайаном Органом, очень понравился «моделям» как своим замыслом, весьма далеким от традиционного, так и результатом: он был совершенно лишен присущей парадным портретам чопорности. Действительно, Чарльз хотел, чтобы о нем создавалось впечатление как о человеке раскованном, раскрепощенном — в соответствии с теми ощущениями, что он сам испытывал. Брайан Орган попытался показать будущего короля как человека, раздираемого противоречиями, словно не знающего, какую из двух крайностей, к которым его влечет, выбрать. Возникал вопрос: а готов ли этот «обычный», «заурядный», ничем особо не озабоченный человек к той роли, что ему предстояло сыграть однажды? Маленький «Юнион Джек» (английский флаг. — Ю.Р.), изображенный на заднем плане на площадке для игры в поло, казалось, одновременно и ободрял, и пугал принца… Если одни зрители громко восхищались этим портретом, далеким от «героической» традиции изображения королей, то другие увидели в нем не шедевр художника, а «мазню больного желтухой». Гарольд Брукс-Бейкер, знаменитый издатель «Беркс пиридж», то есть «Книги пэров Берка», ежегодного справочника английской аристократии, не смог удержаться, чтобы не воскликнуть: «Еще раз мистическая тайна монархии подвергается опасности! В большинстве своем монархи не выглядят столь торжественно или соблазнительно-очаровательно, как они выглядят на портретах, но это необходимо, чтобы сохранить мистическую тайну. Когда же вы низводите их до того, что выставляете такими, какими бывают обыкновенные, рядовые люди, тогда вам нужен не монарх, а президент. Я очень несчастен из-за этого».
Между идеализмом и реализмом
Сущность, истинная сущность вопроса состоит вот в чем: всегда ли надо идеализировать монарха ради сохранения священной стороны королевской власти или, напротив, следует отдать предпочтение правде и превратить членов королевской семьи «в обычных людей, таких, как все прочие», то есть показать, как они подвергаются влиянию прожитых лет, как на их лицах появляются морщины от переживаний, как их волосы приобретают цвет, который называют «соль с перцем», надо ли изображать их хмурыми и суровыми, а не улыбающимися, ибо суровость объясняется тяжким грузом лежащей на них ответственности?
В связи с 89-летием королевы-матери разразился небольшой скандал: Элисон Уатт осмелилась представить наиболее популярную особу из всего сонма представителей английской монархии без атрибутов королевской власти, но с блестящими украшениями и в
Королева-мать вдень своего 87-летия.
Принцесса Диана и прими Чарли на банкете и Германии.
Чарльз и Диана во время визита в Германию.
Виндзорский замок. Вид со стороны парка.
Кенсингтонский дворец. Резиденция принца и принцессы Уэльских.
Фрагмент решетки ворот.
Вид на оранжереи Кенсингтонского дворца.
Статуя королевы Виктории в парке Кенсингтонского дворца.
Леди Диана на празднике в Аскоте.
Леди Диана с принцем-консортом Филиппом..
…и королевой Елизаветой II.
Одна из последних фотографий королевской семьи, когда все еще вместе…
Доли аль-Файед, последний возлюбленный принцессы Дианы.
Принц Чарльз с сыновьями принцем Уильямом и принцем Гарри после смерти Дианы.
Вестминстерский дворец с башней Биг Бен.
Елизавета II и герцог Эдинбургский Филипп на церемонии открытия парламента.
Королева-мать Елизавета и королева Елизавета II.
Королева-мать на праздновании своего 100-летнего юбилея. Август 2000 г.
Елизавета II с внуком Уильямом. 2002 г.
И это тоже королева Елизавета II, причем за рулем своего любимого автомобиля «рендж ровер».
Принц Гарри не мог не улыбнуться своей бабушке, даже находясь в строю курсантов военной академии Сандхерст. Апрель 2006 г.
Сын Елизаветы II принц Эндрю с дочерьми принцессами Евгенией и Беатрис.
Принц Уильям.
… и его подруга Кэтрин Миддлтон. Похоже, Виндзоров ждет еше один неравный брак…
Хозяйка Букингемского дворца.
шляпках, напоминавших фруктовый сад. Критик-искусствовед Брайан Сьюэлл высказался наиболее сурово: «Она похожа на пенсионерку, нуждающуюся в хорошем шампуне». А вот один из ответственных сотрудников секции современного искусства Национальной галереи признавал: «Мы находимся под жесточайшим воздействием видения королевской власти, созданным Сесилом Битоном, мы к нему приучены, и королевская власть должна всегда представать перед нами улыбающейся, напыщенной, помпезной. А здесь мы сталкиваемся лицом к лицу с простым и суровым обликом достойной всяческого почтения стареющей леди, находящейся у себя дома. Портрет показывает нам силу характера женщины, прошедшей через многочисленные испытания».
Кто станет следующим Гейнсборо при королевском дворе Великобритании? Иначе говоря, кто оставит в истории живописи свое имя в качестве придворного портретиста? Принц Чарльз голосует за Майкла Ноукса, уже написавшего портреты королевы, принца Филиппа, королевы-матери, принцессы Анны и принцессы Маргарет. Телевидение Йоркшира уже заказало ему портреты герцога и герцогини Йоркских. Приверженец истины и реализма, Майкл Ноукс был первым, кто попросил королеву позировать без драгоценностей, в пальто и шляпе, и этот портрет висит сейчас на почетном месте в личных покоях Чарльза.
«Это самый правдивый портрет моей матери», — заявил Чарльз.
Король фотографов
Волна реализма, завладевшая сегодня умами художников королевской семьи, похоже, несколько шокирует англичан, чей традиционализм есть не что иное, как глубочайшее почтение к тому облику, что был создан самым великим «портретистом» эпохи правления Елизаветы II — сэром Сесилом Битоном. Другие фотографы — от Шеридана до Сноудона и Паркинсона — тоже запечатлевали черты представителей правящей династии, но никто из них не пользовался покровительством такого могущественного мецената так долго и не оказывал на зрителей воздействия столь мощного. На протяжении полувека Сесил Битон был официальным придворным фотографом Королевского дома Великобритании. Начиная с 1930-го и вплоть до 1979 года он занимался тем, что увековечивал членов династии Виндзоров, всего их было около тридцати человек, включая детей короля Георга V и королевы Марии, а затем и детей самой Елизаветы И и герцога Эдинбургского. В 1987 году секретарша Битона Эйлин Хоуз завещала Музею Виктории и Альберта в Лондоне архив мастера, содержащий результаты почти семидесяти часов позирования перед фотокамерой королевского семейства, около десяти тысяч лучших фотоснимков и цветных диапозитивов, не считая восьми тысяч негативов.
В 1968 году в одной из статей, посвященных ретроспективной выставке работ Битона в Национальной портретной галерее, журналист Кит Робертс весьма справедливо заметил: «Битон, по моему мнению, является своеобразным «эквивалентом» сэра Джошуа Рейнольдса: модели всех возрастов и его эклектический талант позволяли ему черпать идеи из самых разнообразных и многочисленных источников. Подобно Рейнольдсу, подобно самым великим портретистам, Сесил Битон сразу же уловил, что портрет по сути является не столько процессом воспроизводства сходства, сколько процессом создания представления о человеке». Кроме того, в силу своего характера и в силу своего таланта он был идеальным человеком, чтобы осуществить ту нелегкую задачу, которую доверила и препоручила ему королевская семья. Это был романтик, обожавший великосветское общество и двор такими, какими они были до 1914 года, и неважно, что их уже не существует более, что они были унесены бурными потоками войны и революции; для него королевская власть всегда должна была оставаться окруженной тайнами и героикой. Он поставил все ресурсы своего искусства на службу Короне, чтобы ее приукрашивать, чтобы ей льстить, чтобы ей угождать; он окружил королевскую семью атрибутами священной власти, роскоши и мистики, одновременно придав ей вполне понятное, «доступное» человеческое лицо, более подходящее для «демократической эпохи».
В основном придворных фотографов приглашают во дворец накануне отъезда королевы или иного члена семьи с каким-либо государственным визитом; фотографии членов королевской семьи тогда публикуются в газетах и иллюстрированных журналах, а также рассылаются в страны предполагаемого визита, чтобы они украсили собой общественные здания и витрины магазинов. Особа, которой это непосредственно касается, отбирает самые лучшие, на ее взгляд, снимки; случается, что она их потом помещает в семейный альбом; так, например, Елизавета многократно заказывала ту или иную фотографию, сделанную Сесилом Битоном, для себя лично.
Сеанс позирования одного из членов королевского семейства всегда происходит одинаково. Он проводится по случаю какого-либо официального события или семейного торжества. Итак, инициатива обычно исходит от «модели» и ее советников, а также от них зависит и выбор того или иного фотографа. Принц Филипп терпеть не мог Сесила Битона, во время позирования постоянно давал ему советы и даже иногда просил, чтобы ему самому позволили сделать снимок или забрать негативы. Когда какое-то фото ему не нравилось, он мог даже поцарапать негатив, чтобы его невозможно было использовать. Он без конца ворчал во время фотосеансов и однажды, обратившись к королеве, весьма отчетливо произнес: «Мы достаточно долго позировали. Если он до сих пор не добился того, что ему нужно, то он еще более плохой фотограф, чем я думал…»
К счастью, королева-мать обожала Битона, и он платил ей тем же. Он даже написал ее портрет маслом, а затем сделал следующую запись в дневнике: «Я всегда питал огромное уважение к королеве-матери, ибо она первая дала мне шанс и позволила освободиться от правил формализма, ранее связывавших фотографов королевской семьи. Она ободряла меня, она сама преддожила снимать ее в позах необычных и «неофициальных». Однако мне показалось, что объектив не был адекватным средством для того, чтобы открыть очарование ее личности и цвета ее лица, несмотря на то, что кожа у нее уже далеко не прозрачная. Я заметил, что мне очень жаль, что никто из современных портретистов не способен передать прелесть ее особых качеств и разнообразие выражений ее лица».
Но эти новшества в придворной фотографии берут свое начало из живописи: кажется очевидным, что Винтерхальтер и Гейнсборо были двумя основными источниками вдохновения.
Во всех своих портретных фотографиях Битон широко использовал архитектуру дворцов и королевских резиденций. Так как эти здания были закрыты для широкой публики, то возможность увидеть их на заднем плане фотографий означала породить у зрителей ощущение, что они тайком проникают в частную жизнь тех, кто запечатлен на этих фотографиях, потому что они сняты на фоне того, что окружает их в их повседневной жизни. Уже одно только внутреннее убранство Букингемского дворца в глазах Битона обладало той роскошью, тем блеском пышности и торжественности, которых он так искал. Даже если позднее он не раз высказывал замечания по поводу излишней помпезности дворца, неоднократно понося на всякий лад «эту раздражающую показную красивость, с коей сталкиваешься во дворцах и которую стремятся повторить строители больших трансатлантических судов» (дневник Битона за март I960 года), но тем не менее не прекращал именно в этом черпать свое вдохновение, словно именно это тяжеловесное здание и было средоточием величия, мощи и роскоши Короны. Действительно, ни один другой фотограф ни до, ни после него не сумел извлечь такую пользу из парадных покоев Букингемского дворца.
Как заметил сэр Рой Стронг, благодаря искусственно созданным задним планам, благодаря архитектуре дворцов и обилию цветов фотографии Битона обрели с течением времени замечательную логическую зрительную последовательность. С середины 30-х годов и до конца 50-х «содержание» и стиль сохраняли единство. Кстати, эту связность, эту непрерывность следует, вероятно, связать с присутствием еще одного человека, о котором сам Битон практически никогда не упоминал, а именно с модельером Норманом Хартнеллом, более тридцати лет одевавшим большинство представительниц женского пола из числа членов королевского семейства. Во время торжественных церемоний, сопутствовавших процедуре коронации в 1953 году, он самолично нарисовал эскизы почти всех платьев, сначала каждого в отдельности, а затем всех вместе, что может служить объяснением полнейшей гармонии всего ансамбля, запечатленного затем на фотографиях.
Личные дневники Сесила Битона во всех подробностях зафиксировали «развитие событий», сопровождавших работу художника. Из этих описаний можно сделать неоспоримый вывод: в процессе фотографирования короля или принца нет места неожиданностям, нет места спонтанности. Фотографа принимают во дворце в точно назначенное время, причем в случае коронации или свадьбы он располагает только очень кратким мигом, предусмотренным расписанием дня, и без того перегруженного событиями и церемониями. Но при любых обстоятельствах ему необходимо было заранее все обдумать и подготовить. Битон обдумывал какую-то идею, а затем работал над ее воплощением вместе с ответственными лицами из числа придворных, так что и костюм «модели», и место съемки бывали оговорены задолго до сеанса. Битон фотографировал чрезвычайно быстро, прямо-таки с феноменальной скоростью.
Записи в его дневнике 1937 года, относящиеся к первому сеансу позирования нынешней королевы-ма-тери, удивительны: «В то время как мы шли по крылу здания, выходящему на Грин-парк и занимаемому королем и королевой, мы могли слышать доносившиеся до нас звуки, производимые при смене караула. Команды, отдаваемые офицерами солдатам, создавали впечатление, что кого-то тошнит и рвет. Хотя дворец вообще-то огромен, у вас не создается впечатления, будто он и вы вместе с ним далеки от жизни и от народа. Парк, хотя и тоже огромный, заполнен отдаленным гулом уличного движения. А в окна видна толпа любопытных, ожидающих чего-то у решеток и стен дворца… Ну вот, королева готова… Она очень улыбчива, приветлива и естественна. Однако я сам очень напряжен, а колени у меня, кажется, дрожат: «Это великая честь для меня, мадам, это для меня очень интересно и волнующе…» Мы поговорили о платьях. «Я подумала, что другое, вечернее платье, быть может, из тюля, подойдет больше… а может, еще и корону надеть?» — все это говорится с ноткой сочувствия, с улыбкой, чтобы меня поддержать и чтобы извиниться передо мной… Я предложил еще платье для коктейля, длинное, в пол, а также посоветовал немного иной макияж и просил чуть более яркую помаду. «Я попробую, но ведь вы знаете, я не слишком для этого гожусь», — произносит она так, словно это, как говорится, «не ее дело». У нее белые пухленькие ручки и полноватые запястья, их украшают усыпанные бриллиантами браслеты, от них пахнет туберозой. Она очень маленького роста и носит туфли на очень высоких каблуках».
В автобиографии Битон описывает, какая атмосфера царила на некоторых сеансах, например в 1952 году, когда он фотографировал совсем маленьких Чарльза и Анну: «Маленькая принцесса, после того как стойко вынесла множество затруднений, в конце концов рассердилась и раскраснелась от гнева. Принц Чарльз тоже стал неуправляем, и оба ребенка подняли такой шум и гам, что лопались барабанные перепонки. Но я был слишком упрям, чтобы проявить к ним снисхождение и дать им поблажку, а потому принялся умолять, чтобы нам позволили выйти в парк, чтобы там я смог сделать несколько фотографий среди колонн, между которых находились чудесные клумбы, засаженные розовооранжевой геранью и другими яркими цветами, потому что многим англичанам понравилось бы увидеть свою юную принцессу на таком живописном фоне. В парке дела приняли такой оборот, что в какой-то момент я, отказавшись от надежды сфотографировать детей, в растерянности огляделся. Принц Чарльз, нахлобучив на голову шлем полицейского, найденный в караульной будке, бегал по лужайкам. Собачки корги носились за ним с громким лаем. Мои помощники, теряя голову, делали бог знает что со своими фотоэкспонометрами. Принцесса Елизавета же взирала на эту сцену спокойно, с легким удивлением».
Битон провел фотосъемки во время коронации рекордно быстро: «Герцог Эдинбургский сунул свой нос в дверь: «Маргарет, вы должны идти… Вас все ждут…» Маргарет и королева-мать уходят. Затем вошла королева в сопровождении фрейлин, холодная, улыбающаяся, владеющая собой и ситуацией, но усталая… Я предложил ей попозировать в одиночестве на фоне сделанной мной репродукции аббатства. Освещение было не очень хорошим, но у нас не было времени на то, чтобы его улучшить, ведь дорог? была каждая минута. Я безостановочно щелкал аппаратом, делая кадры как можно быстрее. Но я имел очень туманное представление о том, что от меня требуется: я не понимал, должен ли я делать черно-белые или цветные фотографии, и не знал, сколько у меня в запасе времени. Королева выглядела совсем крошкой среди своих многочисленных фрейлин, под тяжестью мантии и короны; носик и ручки у нее были розовые, а глаза… глаза усталые. В ответ на мой вопрос она сказала, что уже начала ощущать тяжесть короны. Невозможно было представить, что она носит ее на голове уже более трех часов».
Но в 1955 году знаменитый фотограф и художник-декоратор (работавший над фильмом «Моя прекрасная леди») начал ощущать усталость от Букингемского дворца: «Трудно найти во дворце хотя бы один-единст-венный уголок, который бы я еще не сфотографировал. Я столько уже нафотографировал, что в каком-то смысле использовал все возможности. Если немного поразмыслить, то помещения могут показаться действительно жуткими, с совершенно вульгарной мебелью и вульгарной обстановкой. Однако мы отправились по нескончаемым коридорам в Галерею живописи, где некий паж весьма преклонного возраста, с анемичным лицом, жутко простуженный, стоял на страже у дверей Музыкального салона. Принц Чарльз и принцесса Анна были заняты: у них был урок танцев (белые туфли и шаль из тонкой шерстяной ткани лежали в коридоре на банкетке). Мы дошли до Бального зала, и мне пришла в голову мысль снять королеву сидящей в одном из двух массивных кресел, стоявших под огромным красным балдахином и так похожих на трон».
19 февраля I960 года Битон фотографировал крестины принца Эндрю: «Невероятная тяжесть дворца буквально расплющивала меня. А ведь надо было как-то составлять композиции, надо было вести переговоры с этим враждебно настроенным, грубым офицером-моряком и при этом выказывать должное почтение королеве… Она была довольно приветлива и любезна, но не проявляла ни малейшего интереса к происходящему… Не сказала мне ни слова, только вежливо улыбнулась, услышав, как я отдаю указания: «Принесите скамеечку», «Принесите осветительные приборы», «Передайте мне цветную пленку!» Принц Филипп с высокомерным видом презрительно посматривал на меня и без устали советовал воспользоваться скамеечкой».
Битон вернулся во дворец три месяца спустя вместе со своим будущим соперником Энтони Армстронгом-Джонсом, чтобы снять свадьбу принцессы Маргарет. «Королева меня чрезвычайно заинтересовала. Она была одета в необычайно романтическое платье, цветом и блеском напоминавшее оперение зимородка. Она была спокойна, меланхолична и очень и очень симпатична, даже когда проявляла свою властность и кончиком королевского пальца указывала, кто куда должен встать, чтобы мы могли сделать групповой снимок. Кто пришел ко мне на помощь, когда я уже совершенно изнемогал, так это королева-мать. Она так добра и так благожелательна! Именно она подала мне идею сфотографировать юных подружек невесты на лоне природы, несмотря на то, что другие проявляли нетерпение. Герцог Эдинбургский приоткрыл дверь: «Мы хотим обедать». Так получилось, что в эту минуту я был как раз у двери. Когда он взглянул на первое попавшееся ему на глаза лицо, а это оказалось мое лицо, он вздрогнул и ответил мне улыбкой на улыбку. Но он принялся всех поторапливать и настаивать, чтобы сеанс поскорее закончился…»
Рождение принца Эдуарда в марте 1964 года было последним событием, которое запечатлел на своих фотографиях Сесил Битон: «Я отправился во дворец, чтобы организовать сеанс фотосъемок Мне вновь предложили Музыкальный салон. Но дело в том, что панели, которыми там отделаны стены, как бы перерезают всю композицию на отдельные части, а сочетание различных оттенков синего бархата с парчой цвета давленой малины вовсе не кажется мне таким уж удачным. Нет, лучше уж проявить смелость и дерзость! Да, надо быть оригинальным! Уберем из кадра дворец, сосредоточим все внимание на королеве и детях… В любом случае так будет лучше… Когда мы уже собирались уезжать, нашим взорам предстала очень живая, естественная сценка, «действующими лицами» которой были ландо, дети и собачки. Новорожденного, похожего на младенца с одного из полотен Жоржа де Латура, перенесли в комнаты, чтобы уберечь от дождя, а Эндрю ездил по холлу на трехколесном велосипеде, сопровождаемый немного насмешливыми взглядами отца».
В 1968 году королева в последний раз позировала Сесилу Битону, которому она пожаловала дворянство в 1972 году; умер он в 1980-м. Как подчеркнул директор Музея Виктории и Альберта, ни один из других фотографов, снимавших королевскую семью, не обладал сознанием того, что призван запечатлеть ход истории, и не смог облагородить свои «модели» с таким бесподобным изяществом. Его творчество проистекало из искренней преданности и страстной приверженности идее монархизма. Несмотря на то что его несколько нескромное перо слегка «поцарапало» образ королевского семейства в его дневниках, нанеся этому облику булавочные уколы, его работа от этого никогда не страдала. Он никогда не упускал из виду двойственности «объекта», в котором сочеталось воплощение абстрактного принципа и вполне уязвимой человеческой оболочки, а ведь именно эта двойственность и была главной в каждом монархе и принце. Подобно великим придворным художникам прошлого, Битон считал, что его «модели» должны быть символами своей страны. Для него мужчины были красавцами, а женщины — изысканными и очаровательными, и при помощи удачного освещения и его зоркого объектива они таковыми и становились.
Фотографы Короны
«Наследниками» Битона стали лорд Сноудон, лорд Личфилд и Норман Паркинсон. Лорд Сноудон, вероятно, более всех приблизился к Битону.
Энтони Армстронг-Джоунз родился 7 марта 1930 года в Лондоне. Он был вторым ребенком в семье Рональда Армстронга-Джоунса, адвоката, и Энн Мессел; посещал начальную школу в Сэндройде, в Суррее, затем в 1943 году поступил в Итон, где был далеко не самым хорошим учеником. Три года спустя ему предстояло пройти через жесточайшее испытание: он заболел полиомиелитом. Лечение сэра Генри Коэна дало хорошие результаты, болезнь отступила, но Тони вышел из нее с легкой хромотой.
На шестнадцатилетие мать подарила Энтони новейший фотоаппарат, и очень быстро подросток понял, что нашел свой жизненный путь. Даже в Кембридже, где он учился в Джизус-коллежде (в колледже Иисуса), он не мог подавить свою страсть к фотографии и заявил отцу: «Я не хочу изучать то, что меня не интересует… Я знаю, что для вас это будет ударом, но я хочу стать профессиональным фотографом». Он приобщился к искусству портрета вместе с Генри Нейхамом и создал свою собственную студию на Пимлико-роуд, в доме номер 20. Стал специализироваться на фотографировании великосветских свадеб, театральных спектаклей и актеров (театр «Ройял корт» находился на Слоун-сквер, всего в двух шагах).
В 1956 году молодой фотограф с многообещающим будущим сделал серию фотопортретов близких друзей королевы и впервые встретился с членом королевской семьи, будущим герцогом Кентским. Его фотографии понравились, и вскоре пресс-атташе королевы пригласил его в Букингемский дворец, чтобы он снял Чарльза и Анну, бывших еще детьми. После сеанса позирования его даже представили Елизавете, которая сделала комплимент его таланту. Фотографии были опубликованы в журнале «Вог», и Тони Армстронг-Джоунз обрел известность.
Его полная тайн идиллия с Маргарет долгое время оставалась большим секретом для всех. Им удавалось тайком встречаться в доме, снятом Тони в Лондоне, в одном из кварталов Ист-Энда — районе, малопригодном для любовных отношений с принцессой. Ни один из журналистов не обнаружил этого «гнездышка», не раскрыл этой тайны; правда, фотограф, к тому же не относящийся к титулованной знати, вовсе не выглядел претендентом на руку принцессы… Никто ничего не подозревал, даже когда Тони сделал серию портретов к 29-летию принцессы. В декабре 1959 года, вскоре после объявления о втором браке Питера Таунсенда, бывшего возлюбленного принцессы (он собирался жениться на Мари-Люс Жамань), Маргарет и Тони тайно обручились, о чем двор королевы-матери официально объявил 26 февраля, а Букингемский дворец подтвердил эту новость только 16 марта.
Если королева-мать не скрывала симпатии к будущему зятю, чей шарм, обаяние, привлекательность, откровенность, умение радоваться жизни и небольшие недостатки, присущие представителям богемы, ей нравились, и если королева демонстрировала в данной ситуации полное понимание, то некоторые члены королевского семейства не отказывали себе в удовольствии выражать сомнение по поводу «планов», которые они считали слишком уж смелыми или, как они говорили, «антиконформистскими». Этот брак может выглядеть и как счастливый конец истории большой любви, и как некий вызов, брошенный истеблишменту. Ведь жених, буйный, неудержимый, оригинальный, вращался в совершенно других кругах, чем Маргарет, потому что он — художник.
Церемония бракосочетания с большой помпой прошла 6 мая I960 года. У пары родилось двое детей.
Тони стал лордом Сноудоном и получил право стать членом палаты лордов. Но его новое положение было двойственным. Он отказался пользоваться средствами, выделяемыми его супруге по цивильному листу — гордость и финансовая реальность обязывают… — и полагал, что сможет достойно зарабатывать на жизнь искусством фотографии. Однако это не помешало некоторым газетам обвинить его в том, что он пытается извлечь выгоду из своего положения шурина королевы, как только он был назначен членом совета по промышленному дизайну. Когда же стал рассматриваться вопрос о возможности заключения с ним контракта на должность художественного советника «Санди тайме», тут всеобщее возмущение достигло наивысшей точки: как это член королевской семьи сможет работать в прессе? А почему бы тогда королеве-матери не вести рубрику «Кухня и кулинария»?
Критические замечания, предостережения и упреки, омрачавшие первые годы совместной жизни молодой четы, множились и усиливались по мере того, как супруги отдалялись друг от друга. Все чаще и чаще принцесса в одиночестве выполняла свои официальные обязанности. На гала-концертах и спектаклях, где все ждали ее появления в сопровождении супруга, всегда неизменно объявляли, что необходимость сделать какой-то репортаж задерживает лорда Сноудона за границей. Наконец, 27 февраля 1967 года «Дейли экспресс» разжалобилась чуть ли не до слез, выражая сочувствие по поводу «одиночества Маргарет». Правда, иногда совместные появления, такие как на Всемирной выставке в Монреале в 1967 году и визиты в страны, лежащие по другую сторону Атлантики, на какое-то время останавливали слухи о разногласиях в семье, но лишь на время. Но Маргарет не желала развода; принцесса, обуреваемая чувствами собственницы, была в данном случае последовательна и логична. Это Тони считал совершенно нетерпимым для себя постоянно находиться рядом с ней, как постоянно находился рядом с Елизаветой верный и преданный Филипп. Он был слишком честолюбив, чтобы чувствовать себя в подобном положении хорошо, как о том свидетельствуют некоторые его высказывания: «Для человека независимого, такого как я, свободного времени, предоставляемого протоколом, слишком мало. Мне нужен простор, мне нужен более открытый горизонт».
Работы Сноудона постоянно появлялись в знаменитых иллюстрированных журналах, таких как «Вог», «Харпере Базар», «Санди тайме». Он конечно же воспользовался преимуществами своего положения, но и его талант, несомненно, сыграл в его успехах огромную роль; он часто удачно сочетал естественное и искусственное освещение, чтобы получить эффект, который фотографы именуют контражуром, что означает «против света», потому что при этом «модель» как бы оказывается окружена светящимся ореолом. Он продолжил традицию неоромантизма, применял искусственно созданные задние планы (где чаще всего доминировали синий и голубой цвета), заимствовал некоторые позы из живописи.
Несмотря на то что его брак с Маргарет распался (они расстались 19 марта 1976 года и официально оформили развод 24 мая 1978 года), Тони продолжал сотрудничать с Букингемским дворцом. Так, именно ему доверили сделать первые портреты при крестинах потомков Чарльза и Дианы.
В Букингемском дворце бывший шурин королевы, похоже, в большем фаворе, чем его соперник лорд Личфилд, двоюродный брат королевы и тоже очень одаренный фотограф. Предметом спора, а то и ссоры стали фотографии, которые в июле 1981 года лорд Личфилд имел честь сделать на свадьбе Чарльза и Дианы. Молодая чета сначала вроде бы была просто в восторге, но потом отношения принца и принцессы с их родственником разладились. В действительности принц Уэльский упрекал лорда Личфилда в том, что он при публикации присоединил к фотографиям, сделанным в день свадьбы, некоторые весьма интимные фото, которых широкая публика не должна была лицезреть. На одной из таких фотографий, к примеру, заснята королева Елизавета в тот момент, когда она наклонилась, чтобы поправить платье подружки невесты, мисс Клементины Хамбро. Патрик Личфилд же утверждает, что все эти «спорные» фотографии были представлены на одобрение представителям Букингемского дворца и все они это одобрение получили, за исключением одной, которую королева выразила желание сохранить лично для себя. После этого инцидента лорд Сноудон стал любимцем принца Уэльского.
Широкая публика не имеет представления о том, какую войну, разумеется дружескую, ведут между собой фотографы, чтобы добиться привилегии фотографировать членов королевской семьи. Одна фотография, приобретенная с правом публикации, может запросто принести около 107 тысяч евро прибыли. Понятно, почему принц Эндрю по совету лорда Сноудона стал заниматься фотографией! Кстати, на свое 60-летие королева Елизавета повелела в качестве официальной фотографии использовать ту, что сделал герцог Йоркский.
Однако Елизавета очень часто призывает на помощь своего кузена, большого оригинала, человека очень известного в так называемом реактивном «обществе» Британии (представители богатейших семейств садятся в самолеты и отправляются на различные события и мероприятия по всему миру, вплоть до вечеринок и презентаций. — Ю. Р.).
Томас Патрик Джон Ансон, пятый герцог Личфилд, родился 25 апреля 1939 года. Он учился в Харроу и уже тогда любил фотографировать своих соучеников и преподавателей. Семь лет он прослужил в Королевском гренадерском полку, а также занимался парашютным спортом. В возрасте двадцати семи лет он стал ассистентом фотографа, чем шокировал свою семью, но это не помешало ему совершенствоваться в избранной профессии. Этот талантливый фотограф специализируется на портретах членов королевской семьи, но также иногда фотографирует и обнаженную натуру.
Лорд Личфилд многократно удостаивался звания «мужчины, одетого лучше всех в Англии»; кстати, он принимал участие в рекламной кампании сети магазинов «Берберриз». В своих мемуарах он вспоминает о сеансе позирования в день свадьбы Чарльза и Дианы: «Во время крестин мисс Зары Филлипс я высказал тревогу по поводу того, что в ходе свадьбы мне надо будет заснять одновременно всю группу. Как выстроить все пятьдесят семь человек, принадлежащих к королевской семье, за очень короткое время? Филипп ответил: «По правде сказать, это не так уж сложно. Недавно я присутствовал на свадьбе в Люксембурге. Так вот, там на ковре скотчем прикрепили карточки с нашими именами». Именно это я и сделал. Войдя в Тронный зал для фотографирования, королева нас развеселила, посетовав, что не видит карточки со своим именем. Естественно, она должна была стоять в центре, и мы не стали класть карточку с ее именем…»
В своем альбоме «Члены королевской семьи» плейбой-фотограф сказал о королеве: «…Она — одна из немногих, кого легко фотографировать; у нее довольно правильные черты лица и несравненное терпение, и так как она — великий профессионал своего дела, то всегда с большой симпатией относится к требованиям других профессионалов. Одна из моих любимых фотографий королевы была сделана во дворе конюшен Балморала. Мы должны были совершить прогулку верхом. Она осматривала свою лошадь, а та вдруг опустила голову и как бы поклонилась, словно сделала лошадиный реверанс. Королева, желая, чтобы ее глаза оставались на уровне глаз животного, тоже склонила голову и немного присела. Кадр получился просто замечательный по оригинальности».
В 1971 году лорд Личфилд запечатлел на фотографии всю королевскую семью. Ему пришла в голову мысль разместить под объективом телеэкран и показать фильм с участием Бестера Китона. При каждом взрыве хохота он снимал зрителей «для вечности».
Норман Паркинсон, долгое время бывший соперником Личфилда, потому что тоже являлся официальным придворным фотографом, иногда использовал прямо-таки голливудскую манеру организации фотосъемок Послушаем Тима Йена Кинза, его ассистента: «После свадьбы принцессы Анны и капитана Филлипса он сделал фотографию королевской семьи «в полном сборе».
Он отдавал в громкоговоритель следующие приказы: «Дети, встаньте здесь», а ведь «дети» были не кто иные, как маленькие принцы и принцессы. Но все смеялись, в особенности королева-мать. Он чувствовал себя свободно и уверенно, как капитан на корабле».
Чтобы сделать знаменитые фотографии Анны и Марка Филлипса, мэтр фотографии без колебаний прибегал ко всяческим трюкам, стольдорогим сердцам художников, работающих на крупных киностудиях. «При естественном освещении, — доверительно сообщил Норман Паркинсон, — в пасмурный день под глазами «моделей» стали видны синеватые круги. Тогда я воткнул четыре бамбуковых кола высотой около трех метров, натянул на них кусок ткани, а под этим навесом усадил жениха и невесту. Ткань придала свету мягкий розоватый оттенок, отчего круги под глазами исчезли».
Так называемый «великосветский» фотограф, всегда одетый с иголочки и к тому же во все белое, обладатель усов, достойных майора Томпсона, Норман Паркинсон всегда организовывал сеанс позирования на свой особый манер: «Мы заранее все обговариваем с заинтересованной особой… И вместе решаем, кто во что будет одет, какова будет обстановка и каково окружение, освещение, ракурс, декор… С принцессой никаких проблем никогда не было. Она всегда понимала, что я собирался сделать, и мы полностью доверяли друг другу. Она знала, что произойдет, потому что мы обо всем договаривались заранее. Но я и на съемке всегда все делал постепенно, шаг за шагом, так, чтобы мы оба, модель и фотограф, постепенно понемногу расслаблялись, так что первое фото было всегда строгим, «классическим», а последующие уже гораздо более непринужденными».
По словам его ассистента, у Нормана Паркинсона было несколько аппаратов, пленку он использовал обычную и никогда не работал со штативом. Он как бы «прогуливал» свой фотоаппарат. Он не делал кучу фотографий, чтобы оставить из них единственную, а сначала делал одну фотографию «Полароидом», чтобы выявить, какое впечатление производит кресло, цветок или зеленое растение, а уже затем — окончательный снимок.
У Нормана Паркинсона была квартира в Лондоне, но от полугода до восьми месяцев он проводил на острове Тобаго, на Антильских островах, вдалеке от туманов, окутывавших Букингемский дворец, вместе с женой, бывшей манекенщицей. Он скоропостижно скончался 15 февраля 1990 года.
Папарацци
Некоторые другие фотографы, такие как Реджинал Дейвис и Тим Грэхем, иногда тоже пользовались милостью двора, подобно тому, как пользовались этой милостью в начале правления Елизаветы Лайза Шеридан, Маркус Адамс и Юсуф Карш; других же фотографов во дворец никогда не допускали. Чтобы попытаться сделать «фото века», способное «обойти весь свет», то есть появиться во всех газетах и журналах и принести целое состояние, фотографы-паразиты используют любые средства и способы: вооружаются лучшими телеобъективами и новейшей аппаратурой, нанимают яхты и вертолеты (один из владельцев вертолета был осужден за то, что пролетел над частным владением без разрешения), без колебаний преодолевают высокие стены, утыканные осколками стекла, и самым невероятным способом маскируются. Закулисье надоедливых приставаний и настоящего преследования с погонями с целью «щелкнуть» жертву достойно сатиры братьев Маркс!
Можно понять, в какое отчаяние порой впадают принцы и принцессы королевской крови при столкновении с этими постоянно преследующими их папарацци, ведь эти так называемые «фриланс» (то есть свободные), готовые развязать третью мировую войну ради того, чтобы принести сенсационную новость, за которую им хорошо заплатят, не отстают от них не на шаг! Ибо, разумеется, вся мировая пресса, специализирующаяся на скандалах, заплатит им, как говорится, «звонкой монетой» за шокирующую фотографию, которая нарушит тайну личной жизни представителей королевского семейства.
Принц Филипп, постоянно демонстрирующий свою неприязнь по отношению к фотографам, создал себе у представителей этой профессии репутацию человека опасного, буквально наводящего ужас. Часто вспоминают о его реакции во время съемок фильма компанией Би-би-си: «Не суйте так близко ваши мерзкие камеры к королеве!..» Вообще он всегда восставал против вторжения прессы в его личную жизнь. «Я знаю, что у меня репутация человека нелюбезного с фотографами, — признавал он. — На самом деле это не так Но если они приставляют телеобъектив к замочной скважине, чтобы влезть в мою личную жизнь, тогда я способен устроить скандал или полезть в драку». Принц не предпринял ничего, чтобы улучшить свою репутацию. Так, в 50-е годы он сделал достоянием гласности свои разногласия с магнатом британской прессы лордом Бивербруком и даже спровоцировал несколько ссор и скандалов. Однажды во время визита в Бразилию он заметил репортера одной из принадлежавших Бивербруку газет, направился к нему с потемневшими от гнева глазами и бросил ему в лицо: «Ваша грязная газетенка — это собрание «уток», вранья и вымысла!» В1966 году на Карибских островах он позволил себе замечание: «У вас — мошкара, а у нас — пресса». А во время «визита» к обезьянам, обитающим на скалах Гибралтара, бросил репортерам несколько орешков арахиса.
Вот что написал о принце Филиппе Джон Пирсон: «Когда он чувствует, что пресса преследует и травит его, то теряет терпение и даже нарушает принятые в королевском семействе правила, выказывая свою враждебность и даже злобу. Подобное поведение понятно, но не вполне разумно для человека публичного, чья популярность в большой степени зависит от прессы; лучше бы он вдохновлялся примером своей тещи, чья неизменная улыбка и любезность сделали ее любимицей фотографов».