Секреты неуловимых людей-теней Малоизвестные страницы истории средневекового профессионального шпионажа – ниндзюцу

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Секреты неуловимых людей-теней

Малоизвестные страницы истории средневекового профессионального шпионажа – ниндзюцу

Вряд ли будет ошибкой предположение о том, что слово ниндзя входит в десятку самых известных японских слов за пределами Страны восходящего солнца наряду с такими понятиями, как самурай, камикадзэ, харакири, тамагочи, гейша и т. п. Более того – вскоре после Второй мировой войны страны Запада (а в начале 1990-х, в связи со все большей культурной «открытостью» – и территорию бывшего СССР) охватила настоящая «ниндземания». В конце 1980-х годов во многих городах ныне несуществующей страны чуть ли не в каждом дворе были свои «ниндзя», метавшие звездочки-сюрикэны, сделанные из консервных банок, подражая киногероям из фильмов, увиденных накануне в видеосалонах. Десятки секций ниндзюцу появились в Москве, Санкт-Петербурге, Киеве, Нижнем Новгороде, Калуге…

Собственно же Страна восходящего солнца пережила несколько подъемов «ниндземании» – в начале XX века (когда начали выходить многочисленные популярные романы и повести о «демонах ночи» издательства «Татикава бунко»), после окончания американской оккупации, в середине 1950-1960-х годов. Отдельные всплески интереса широкой публики к этой теме наблюдались и позже, при том, что общий уровень заинтересованности всегда был достаточно высок. По данным японского исследователя Ямагути Масаюки, к 1961 году число названий книг о ниндзя (от комиксов до серьезных исторических исследований) превысило 10 тысяч. Сегодня это число неизмеримо больше, существует также колоссальное количество кино– и телефильмов на тему ниндзюцу, неизменно находящих своего зрителя. В Японии открыто несколько музеев ниндзюцу (ниндзя – ясики – «усадьбы ниндзя», в том числе в провинции Ига, на родине многих знаменитых ниндзя) и несколько школ боевых искусств, претендующих на то, что они обучают десятки тысяч своих последователей «тайному учению ниндзя». В конце концов, существует интересная литература, написанная самими средневековыми ниндзя, а также солидные исследования на эту тему, созданные японскими авторами уже в XX веке.

Когда же о таинственных «воинах ночи» узнал рядовой западный читатель? Как правило, зарождение интереса к ниндзюцу в США и (несколько позже) в Европе связывают с заметкой в журнале «Ньюсуик» от 3 августа 1964 года. В статье шла речь о волне «ниндземании» в Японии, кратко описывалась сущность ниндзюцу и подробно рассказывалось о «последнем ниндзя» – знаменитом Фудзита Сэйко, демонстрировавшем при большом стечении публики невероятные трюки – евшем кирпичи и стеклянные стаканы, крысиный яд, «вынимавшем» руки из суставов и т. д. В том же году Гарвардский и Калифорнийский университеты, а также университет Гонолулу подали своим японским коллегам официальные запросы на тему загадочного ниндзюцу. В результате очень скоро пресса США буквально взорвалась сенсационными материалами на тему ниндзя. Голливуд чутко уловил интерес публики к новой теме – были сняты десятки кинобоевиков о ниндзя, которые во многом базировались на образе ниндзюцу, уже существовавшем к тому времени в японском кино. К концу 1960-х годов в продаже появились и многочисленные книги и брошюры популярного характера о ниндзя, а также (о всесилие массовой культуры!) многочисленные образчики снаряжения и вооружения ниндзя – от детских игрушек и имитаций до вполне солидных предметов. Причем копировались они с тех же японских новоделов. Где-то с 1970-х годов одним из центров изготовления «оружия ниндзя» стала Испания (кстати, в Толедо до сих пор изготовляют разнообразнейшее сувенирное холодное оружие на любой вкус), с 1980-х годов рынки наводнила и подобная же китайская продукция.

Параллельно с освоением выпуска «ниндзевской продукции» промышленностью многих стран мира шел процесс распространения знаний о ниндзюцу – в виде выпуска комиксов, книг, брошюр с практическими наставлениями и, конечно же, фильмов (художественных и «учебных») и компьютерных игр. Свою лепту в формирование образа ниндзя в массовом сознании сыграли и «возрожденные школы ниндзя» – коммерческие организации типа Будзинкан-додзё или Всемирной академии ниндзюцу Роберта Басси, насчитывающие сотни тысяч членов во всем мире. Не вдаваясь в подробности, скажем, что результатом «бума ниндзя» стало прежде всего формирование неких стойких представлений о ниндзя и их деле, ремесле (а именно так можно перевести термин дзюцу) в умах жителей Запада и, опосредованно, населения бывшего СССР. Как нам представляется, здесь можно выделить два основных момента: сильнейший акцент на невероятных, просто сверхчеловеческих возможностях ниндзя (средневековых и современных) и выход на первый план не шпионско-диверсионной, а религиозно-мистической составляющей ниндзюцу.

Оба момента продиктованы неистребимой тягой «маленького человека» к поиску и воплощению в своей жизни неких ярких, запоминающихся образцов поведения. Кому же не хочется считать себя «tough guy», «крутым мужиком», имея к тому же сертификат такового в виде красивого диплома об окончании «ниндзевских курсов». В условиях конкуренции, провозглашенной основой единственно нормального восприятия мира, боевые искусства не смогли избежать всеобщего «смотра» их сильных и слабых сторон с целью выявить «самое-самое» из них. Ниндзюцу здесь оказалось в достаточно выигрышной позиции, ибо оно и в действительности было направлено на максимальную эффективность. Хотя, конечно, все невероятные трюки, которые проделывают киношные ниндзя (многочисленные полеты, невероятная скорость, дальность и точность метания различных предметов, неправдоподобная живучесть), снятые поначалу с помощью комбинированной съемки, а теперь – и компьютерной графики, стоит воспринимать не иначе как с улыбкой. Другое дело, что почти все они являются скорее даже не чистым вымыслом, а намеренным преувеличением (часто очень сильным) тех реальных, часто действительно удивительных навыков, которыми владели настоящие средневековые ниндзя. Конечно же, многие современные режиссеры и сценаристы действуют по принципу: современного массового зрителя удивить довольно трудно, надо снять что-то такое, от чего ахнут все, от мала (а подобные фильмы часто сознательно ориентированы на подростковую аудиторию, ибо взрослые дяди и тети не то чтобы реже верят в эффектные сказки – просто сказки, в которые они верят, имеют несколько другое содержание) до велика. Ориентироваться же на хотя бы мало-мальски искушенных зрителей и их вкусы коммерческому кино бессмысленно, ибо невыгодно из-за малочисленности таковых зрителей. Поэтому «ниндзевская тема» и отдается на откуп сугубо коммерческим проектам. В результате ниндзя превращаются (и во многом уже превратились) в некую яркую, но абсолютно нереальную категорию персонажей, близкую Супермену, Бэтмену или, например, Спайдермену. Короче – в ниндзя-черепашек, неких культурно-исторических мутантов с остатками японской формы и европейско-глобализированным содержанием. Суровые беспощадные воины-профессионалы превратились в забавные резиновые игрушки. Лейтмотивом такого восприятия ниндзя может послужить фраза: «ниндзя – это же несерьезно». Что ж, история знает и не такие загадочные повороты, сарказм ее поистине безграничен.

Теперь о втором – о нарочитосерьезном отношении к ниндзя на Западе и в странах бывшего СССР. Оно, безусловно, также имеет место быть. Но опять-таки, для того, чтобы заинтересовать большое количество «серьезных» современных людей, ниндзюцу должно было… перестать быть самим собой, выйти за свои границы, превратиться в некий привлекательный для массового потребителя продукт. По иронии судьбы, узкоспециализированное боевое искусство, практиковавшееся немногими, сегодня стало достоянием сотен тысяч и миллионов людей, часто очень далеких от японской традиционной культуры. Такому успеху ниндзюцу на Западе способствовало то, что оно стало восприниматься как некое воплощение восточных учений, направленных на достижение гармонии с окружающим миром и на раскрытие творческих возможностей человека, стремление к высоким религиозно-философским идеалам. Ведь действительно, стоит прислушаться к мнению одного из немногих серьезных российских исследователей ниндзюцу А. Горбылева: «Средневековые приемы маскировки и беганья по лесам, физическое и духовное самоистязание в духе спецназа могут заинтересовать разве что некоторых чудаков-любителей и профессионалов из спецподразделений. Широкая публика в массе своей останется к этим малопонятным забавам равнодушна.

«Новая концепция рекламы» быстро позволила «построить в ряды» десятки тысяч последователей во всем мире. Еще бы, гармония с окружающим миром, духовное здоровье, реализация творческих потенций – разве это не идеал?»

Мы согласны, образ средневекового шпиона-профессионала, часами размышляющего над смыслом жизни, в своей комичности может потягаться с фокусами забавных черепашек-ниндзя. Верно и то, что реальная религиозно-философская база ниндзюцу более чем скромна – по крайней мере, по восточным меркам.

Но нужно попытаться понять и западного человека (а также нашего соотечественника), буквально зачарованного незнакомым звучанием слов чужой, но такой притягательной культуры и внутренне готового к тому, что на этом самом «Востоке» каждый чих (да простит читатель автору такой сарказм) сопровождается многозначительными и малопонятными ритуалами. В «расколдованном» западном мире подчас так сильно стремление к тайне, загадкам. Похоже, ниндзюцу завоевало и прочно удерживает в сознании неяпонцев некую нишу по соседству с икебаной, бонсай, чайной церемонией и тому подобными занятиями, о которых слышали почти все, но которыми всерьез занимаются все же не так уж много людей. Но уж если занимаются – то всерьез! Но отличие ниндзюцу от вышеупомянутых мирных занятий состоит как раз в узкой воинской, да еще и шпионско-диверсионной направленности. А ведь современное государство как раз подобные проявления активности своих граждан пытается всеми силами держать под контролем. Мы уже даже не говорим о сомнительной морально-этической составляющей процесса подготовки профессиональных убийц, шпионов и диверсантов. На самом деле, если бы японские, американские, российские или украинские додзё (школы) вздумали бы вдруг начать практиковать настоящее средневековое ниндзюцу, это могло бы привести только к их немедленному закрытию. Потому что за несколько веков ниндзя разработали невероятное количество видов тренинга, снаряжения и конспирации (пусть и несколько архаичного сегодня). Вот и занимаются ученики вышеупомянутых додзё неким странным, выхолощенным (видимо, все же к счастью для большинства граждан этих стран) «духовно-спортивным» ниндзюцу (которое, впрочем, как и всякое высокоразвитое боевое искусство, вполне пригодно для самообороны) или же со временем увлекаются другим интересным и полезным делом – историческим реставраторством.

Размах современного ниндзюцу на постсоветском пространстве не может не поражать – в подтверждение приведем один забавный пассаж, взятый с официального сайта школы «Синоби»: «В конце 2001 года в России под патронатом мастера ниндзюцу «Сато-рю» Кенджэ Нокаиты наконец была открыта Центральная Школа Ниндзюцу «Синоби» – первое официальное представительство, после чего многие поклонники из разных городов России и ближнего зарубежья смогли приступить к серьезному изучению этого боевого искусства. А вообще, открытия подобной школы ниндзюцу ждали многие – инструктора и бойцы, практикующие ниндзюцу и поклонники этого боевого искусства, желающие изучить его в полном объеме, а также дети, мечтающие о совершенствовании своей силы и воинского духа [курсив мой. – Д. Ж. Да уж, дети в суровую эпоху Сэнгоку дзидай в Японии и впрямь взрослели рано, и хроники действительно содержат упоминания о совсем юных ниндзя и просто мстителях, но вряд ли такой путь приемлем сегодня. – Д. Ж.]. Начиная с 2002 года в Москве стали преподавать мастера Нин-по из Японии, а одаренные ученики и ученицы теперь имеют возможность от школы ездить на бесплатные стажировки в Японию и изучать данное боевое искусство в его полном объеме у японских мастеров ниндзюцу. Все инструктора нашей школы работают исключительно по тем программам, которые присылаются нам прямо из Японии (г. Токио) или составляются японскими мастерами, работающими в нашем центральном представительстве. Инструкторский состав школы ежегодно выезжает в Японию на стажировки для повышения своей инструкторской квалификации.

С начала декабря 2003 года в Центральной школе ниндзюцу «Синоби» открылись группы некоммерческого обучения для особо одаренных учеников под руководством мастера из Токио Рюджи Токамуры. Интерес к ниндзя продолжает расти все больше и больше. Спустя четыре года существования школы «Синоби» по Москве работают уже 12 школ, где изучается техника ниндзюцу, японцами уже открыты официальные представительства школы «Сато-рю» в 20 городах России и 8 городах ближнего зарубежья (Украина, Белоруссия и т. д.), а нами проведены 50 семинаров с участием японских мастеров и организованы 15 тренировочных лагерей, из которых 4 – международные. При нашей школе работают курсы японского языка и каллиграфии, где в короткие сроки можно выучить японский в мини-группах с носителями языка, педагогами из Японии.

Немного о знаменательных событиях и крупных мероприятиях, проведенных нами в 2005 году. В течение всего июля 2005 года нами был проведен первый в России Международный всестилевой лагерь искусства ниндзюцу, в котором приняли участие поклонники и мастера этого боевого искусства из 40 стран мира и из 100 городов России и ближнего зарубежья, а с 15 по 30 сентября 2005 года в Москве прошел Юбилейный международный фестиваль искусства ниндзюцу с участием самых известных мастеров этого боевого искусства из разных стран мира. В начале января 2006 года в Японии (Осака) прошел Международный фестиваль – конвенция искусства ниндзюцу с участием мастеров и их лучших учеников из 30 стран мира, в которой приняли участие представители из России, старшие ученики и инструктора нашей школы. Желаем Вам успехов и удачи в изучении искусства ниндзюцу!»

Интересно, как отнеслась бы всевидящая ФСБ к попыткам открыто, да еще и массово готовить высококлассных киллеров и диверсантов, если бы творцы подобных школ и впрямь практиковали «ниндзюцу в полном объеме», как «доверительно» сообщают доверчивым читателям жадные до денег коммерческие лжениндзя (японские, русские, белорусские или украинские – какая разница!), нахально спекулирующие на интересе к ниндзюцу и тотальном незнании его сущности и истории.

Теперь о серьезной исторической литературе на тему ниндзюцу. Как мы уже упоминали, на японском языке литературы о ниндзя достаточно много, причем на любой вкус – научные работы, добротные научно-популярные книги, книги для детей и т. д. Русскоязычной же и даже англоязычной до сих пор остается немного, несмотря на обилие названий книг и статей на эту тему, вышедших за последние полвека на Западе и в странах бывшего СССР. Абсолютное большинство упомянутых работ – крикливые полурекламные сочинения, написанные без знания источников и серьезных исследований. Всерьез проблематикой ниндзя занимались несколько мастеров боевых искусств и профессиональных военных историков, среди которых Д. Дрэгер, Э. Эдамс и С. Тёрнбулл, в России и в Украине – А. Горбылев, В. Момот, А. Тарас, Г. Тай и другие. Самая большая проблема, поджидающая историка, желающего всерьез заняться воинами-призраками, – отнюдь не отсутствие источников по теме (как часто пишут авторы, не знакомые с фактом существования около 50 средневековых японских трактатов и записок на тему «искусства быть невидимым», а также сотен упоминаний о ниндзя в хрониках, официальных документах, родословных и т. д.), а незнание японского (и особенно старояпонского) языка и специфической терминологии. Многие из источников (среди которых выделяются трактаты «Бансэнсюкай» – «Десять тысяч рек собираются в море» и «Сёнинки» – «Книга об истинном ниндзюцу») в полном объеме не переведены на английский или любой другой из числа европейских языков. Кроме того, как мы уже упоминали, тема ниндзюцу, отчасти именно благодаря своей разрекламированности в кругах широкой публики, оказалась далеко на периферии внимания ученых – профессионалов и любителей – за пределами Японии. Можно говорить опять же о некоем довольно стойком стереотипе: «ниндзя – это несерьезно» или, на худой конец, «неактуально». Впрочем, по-настоящему интересующийся данной темой читатель вполне может отыскать и немало вполне добротных и фундаментальных работ по теме.

Наш же небольшой очерк ни в коей мере не претендует на полноту освещения темы ниндзя и ниндзюцу. Он скорее призван привлечь внимание читателя лишь к некоторым аспектам истории этого необычного, во многом действительно загадочного явления. Причем автор хотел бы сделать попытку рассказать об истории ниндзя и ниндзюцу, отталкиваясь как раз от популярных представлений о ниндзя, более или менее распространенных среди его соотечественников.

Итак, что же значит само слово «ниндзя» (переделанное англоязычными авторами в «ninja», а русскоязычными мальчитками в «нинзя»)? Тут читателя подстерегает первая загадка, или скорее неожиданность – до начала XX века слово в таком звучании не употреблялось ни в источниках, ни в литературе по истории Японии. Хотя иероглифически оно всегда писалось одинаково (два иероглифа в таком сочетании появились не позже XIV века), прочтение его было другим – «синоби-но моно». Для тех, кто немного знаком с японской культурой, это не должно казаться странным, ведь, например, слово «сэппуку» – это всего лишь другое прочтение тех же иероглифов, что и считающееся вульгарным «харакири». Так что «синоби-но моно», «синоби-моно» или коротко «синоби» – это то же, что и ниндзя, и означает «скрывающийся», «что-то тайно делающий» или даже «невидимый человек». Иными словами – это может быть шпион, лазутчик, диверсант, и даже просто вор, взломщик (или даже грабитель с большой дороги, злодей – акунин – да-да, именно так переводится псевдоним Григория Чхартишвили, прекрасного япониста и автора «интеллектуальных детективов»).

Интересно, что слово синоби (или, если хотите, ниндзя) было далеко не единственным для обозначения людей, занимавшихся разведкой и диверсиями в средневековой Японии. Одно полное перечисление этих слов займет немало места. Самыми распространенными терминами были «кандзя», «тёдзя» (оба слова означают «шпион, лазутчик»), «дацуко» («похитители слов»), «кёдан» («подслушивающие разговор за едой»), «моно-кики» («подслушивающие»), «суппа», «сэппа», «раппа», «топпа» (соответственно «проникающие», «бьющие» и «мятежные волны») и множество других, отражающих многообразие деятельности ниндзя (далее мы будем все же называть их так, опять же отталкиваясь от массовых представлениях о синоби-но моно). Кстати, среди оригинальных японских названий отсутствуют определения типа «воины-тени», «воины-призраки», «рыцари ночи», «рожденные во тьме» и тому подобные громкие названия, которыми пестрят названия западных и русскоязычных книг о ниндзя (не исключая и данного очерка, в заглавии которого автор сознательно пошел на маленькую провокацию). При этом мы совершенно не хотим сказать, что некий мистический ужас перед дерзкими и порой необъяснимыми деяниями ниндзя в Средневековье отсутствовал. Просто в выборе названий для людей данной профессии тогдашние японцы были несколько сдержанней и прагматичней, к тому же они не были озабочены маркетинговыми технологиями, связанными с выбором названия для продукта. Тем более им не пришла бы в голову мысль назвать ниндзя какими-нибудь «последователями мистического учения» – уже хотя бы потому, что для человека, живущего в еще «нерасколдованном» мире, многие вещи и явления (включая призраков, демонов, злых и добрых духов и т. д.), представляющиеся нашим современникам «мистическими», кажутся по-своему обычными и очевидными.

Кем же были эти самые «скрывающиеся люди» и что представляло собой «искусство (или ремесло) ниндзя» – ниндзюцу? Скажем сразу – они не были членами неких «тайных кланов» или «касты отверженных», какими часто предстают в фильмах и популярных книгах. Кланы (то есть рода), члены которых профессионально занимались ниндзюцу в течение многих поколений, в Японии были, но, как правило, они имели вполне мирную и легальную профессию-прикрытие (врачей, оружейников и т. д.). Говорить же о «касте отверженных» и вовсе нелепо – в средневековой Японии кастовой системы не было, границы сословий не были непроницаемы, а ниндзюцу практиковали представители самых разнообразных социальных слоев – самураи, дзи-дзамураи, или госи («земельные самураи», одновременно со службой обрабатывавшие свой участок земли и не имевшие над собой господина), отшельники ямабуси, сохэи – буддистские монахи-воины, крестьяне и горожане, хотя среди них и заметно преобладание бедных слоев населения.

Поэтому ниндзя – это не сословие (его представители имеют права и обязанности, определенные законом), не каста – ниндзя мог быть, а мог и не быть рожден в семье, практиковавшей ниндзюцу, не религиозная или иная «мистическая» секта, а скорее – человек, принадлежащий к очень важной и нужной, хоть и смертельно опасной, морально довольно «скользкой» и не слишком афишируемой профессии, роду занятий. Короче – шпион и диверсант-профессионал, солдат удачи, который, в силу отсутствия единого централизованного государства, имел достаточно широкое поле применения своих талантов и навыков. Это абсолютно не значит, что у ниндзя, как и у средневековых европейских или даже современных наемников, напрочь отсутствовал некий кодекс, или, скорее, свод норм поведения – безусловно, они были, и мы еще поговорим о них. К сожалению или к счастью, ниндзя как исторический феномен давно исчезли с этой планеты. Остался неоднозначный образ и избирательно трактуемые, развиваемые традиции, образцы оружия, снаряжения, технологий. Современные «ниндзя» имеют лишь косвенное отношение к ним по форме (хотя содержание их подготовки и сути занятий ниндзюцу совсем иное), современные же наемники и бойцы спецподразделений – похожи на них по сути, но не по форме (ибо последняя все же сильно изменилась за прошедшие века).

Теперь несколько слов о понятии «ниндзюцу». Обычно его переводят как «искусство ниндзя», «ремесло ниндзя» или даже «путь ниндзя» – по аналогии с путем самурая. Кстати, последняя аналогия в свое время была достаточно модной в англо– и русскоязычной литературе. Ее суть, в зависимости от позиции конкретного автора, состоит либо в возвеличивании пути самурая как рыцарского, честного, открытого, светлого, «янского», и, соответственно, «пути ниндзя» как бесчестного, скрытого, темного, «иньского», либо же в противопоставлении «зашоренного ненужными ритуалами и этическими догмами» искусства самураев более эффективному и не обремененному ничем лишним (в том числе этими самыми догмами) искусству «демонов ночи». Логическая ошибка здесь не только в абсолютно некорректном противопоставлении профессии сословию (а мы знаем, что среди ниндзя были и самураи), но и в неверном понимании китайско-японских терминов «ян» и «инь». Действительно, Фудзибаяси Ясутакэ, профессиональный ниндзя-дзёнин (о структуре организаций синоби речь будет идти далее), автор «Бансэнсюкай» – уже упоминавшейся нами «энциклопедии ниндзюцу» XVII века, пишет о «светлом» и «темном» в искусстве войны, причем это «ян» и «инь» он выделяет и в рамках самого же ниндзюцу. Но «свет и тьма» – это ни в коем случае не европейские «добро и зло». Светлое, «янское» в ниндзюцу (так называемое ёнин) – это принципы и методы стратегии и оперативное дело (сюда входит организация шлионских сетей, анализ полученной информации, разработка стратегических планов на основе разнообразнейших факторов, прогнозирование и т. д.). Этим занимались не простые ниндзя-исполнители (гэнин) и даже не командиры среднего звена (тюнин), а элита ниндзя – руководители, называвшиеся дзёнин. Темное же (иннин) ниндзюцу – это тактика, включающая конкретные способы добывания, хранения и передачи секретной информации, проникновения в открытую или с помощью «легенды» на вражескую территорию, разнообразнейшие уловки (делившиеся на множество категорий – например, подражание чужим голосам, приемы подслушивания и подглядывания, усыпления бдительности стражи, физические и психологические тренинги и т. д.), собственно боевой компонент (который ниндзя постоянно и весьма охотно дополняли и совершенствовали за счет любых внешних источников – от многочисленных японских школ единоборств до европейских технологий XVI–XVII веков). К иннин относили и снаряжение, оружие, подсобные приспособления и т. д. И так же как «ян» и «инь» вместе являют собой дао, ёнин и иннин вместе представляли собой ниндзюцу – по определению А. Горбылева: «целостную систему стратегического шпионажа и войсковой разведки (располагающей тщательно разработанной теорией, богатым арсеналом приемов, оригинальной методикой подготовки агентов, опирающуюся на использование большого арсенала специальных технических средств), сложившуюся в Японии в конце XVI – первой половине XVII веков».

Вообще же в нашем представлении Путь ниндзя имел немало общего с Путем самурая. Дело в том, что в развитии ниндзюцу роль японского военного сословия самураев была колоссальной. Об этом многие отечественные авторы работ по истории ниндзюцу вообще не упоминают. Подобный подход опирается на абсолютно надуманную идею противостояния культуры самураев и культуры ниндзя. Так, по утверждениям многих «историков», нормы бусидо якобы не позволяли самураям использовать шпионаж и военные хитрости, которые по этой причине стали уделом «париев-ниндзя». Например, В. В. Момот в своей книге «Рожденные во тьме» пишет: «Он [самурай] никогда не ставит под сомнение поступки своего начальника и господина. Он может только воевать. Такой кодекс поведения приводит иногда к гротескным ситуациям. Так, порой самурай может заметить, что, например, его господин сошел с ума, тем не менее, он должен, так требует честь его звания, рисковать своей жизнью ради исполнения капризов этого монстра».

Однако на поверку оказывается, что подобная картина весьма далека от истины. Нельзя забывать, что бусидо строилось на взаимных обязательствах господина и вассала, и в случае явного нарушения сюзереном «Пути неба» вассал обязан был доказать сюзерену его неправоту (как именно – см. следующий раздел нашей книги). Одной из важнейших концепций бусидо была концепция макото – высшей истины и искренности. Сущность макото в том, что истинный самурай должен сочетать в себе высшую искренность своих намерений с верой в чистоту и правоту своей миссии. Мы согласны с А. Горбылевым – бусидо действительно не имеет ничего общего с теми предрассудками, которые зачастую приписывают самураям.

«В реальности самураи прекрасно понимали значение шпионажа и военных хитростей в военном деле, – пишет А. Горбылев. – Поэтому не приходится удивляться, что добрую половину всех школ ниндзюцу создали именно самураи. Кстати, самая ранняя, согласно письменным источникам, школа ниндзюцу носит имя Ёсицунэ, великого полководца из самурайского рода Минамото – Ёсицунэ-рю.

Вообще же ниндзя решали далеко не все проблемы обеспечения своих хозяев разведданными. Как правило, они выполняли разовые поручения особого рода или действовали в глубоком вражеском тылу, а насущные проблемы армейской разведки решались совсем другими органами. Во всяком случае, к концу XVI века японские феодальные армии располагали четкой системой организации войсковой разведки.

Поскольку основным методом войсковой разведки является наблюдение, то и разведчиков японцы называли «наблюдателями» – «мономи». По функциям различались «тика-мономи» – «ближние наблюдатели», располагавшиеся на переднем крае своих войск, «тоо-мономи» – «дальние наблюдатели», высылавшиеся вперед, поближе к противнику, и «синоби-мономи» – «невидимые наблюдатели», действовавшие во вражеском ближнем тылу. «Легконогие наблюдатели» – «асигару-мономи» – занимались разведкой местности, а «сутэ-камари» – «выбрасываемые (вперед) и пригибающиеся» – снайперским уничтожением командиров противника. Для осуществления налетов, засад, поисков и рейдов создавались специальные разведывательные отряды, различавшиеся численностью. Согласно «Дневнику войны в Корее», «оо-мономи» – «большой отряд наблюдателей» – отбирался в числе ста воинов от каждой тысячи солдат, «нака-мономи» – «средний отряд наблюдателей» – в числе пятидесяти бойцов от каждой тысячи, «сё-мономи» – «малый отряд наблюдателей» – в числе от одного до сорока пяти воинов от каждой тысячи. Для контроля за настроениями своих войск использовались «видящие» – «мэцукэ», часть из которых действовала тайно – «синоби-мэцукэ». Вопросами контрразведки ведали «прочищающие глаза» – «мэакаси», специализировавшиеся на раскрытии и захвате вражеских шпионов, в том числе ниндзя.

Таким образом, японские феодальные армии располагали весьма разветвленной разведывательной организацией, но в наиболее сложных случаях и для осуществления особых операций военачальники и феодалы предпочитали обращаться к настоящим профессионалам, то есть к представителям тех семей, которые традиционно занимались изучением и практикой методов шпионажа, т. е. ниндзя».

Теперь мы попробуем ответить на вопрос о времени возникновения ниндзюцу. В различных популярных сочинениях на эту тему читатель может встретить самые разнообразные варианты – ниндзюцу якобы существовало в Японии «с древнейших времен», что его истоки следует искать «в седой древности» и т. д. Реальное же ниндзюцу в виде некоей системы, осознанной как Путь, видимо, сформировалось не раньше XV века – в эпоху, получившую в истории Японии название Сэнгоку дзидай – «время, когда страна находится в состоянии войны всех против всех». Хотя само слово «синоби» в том смысле, в котором оно употреблено в этой книге, действительно очень древнее – впервые оно было применено к шпиону-информатору Отомо-но Сайдзину, служившему знаменитому японскому государственному деятелю и реформатору VII века принцу Сётоку-Тайси. Первым же военным шпионом-диверсантом, которого упоминают японские хроники «Кодзики» и «Нихонги», был живший в том же веке Такоя, работавший на императора Тэмму во время междоусобных войн.

Так что, конечно же, некоторые элементы, вошедшие затем в ниндзюцу, существовали задолго до эпохи Сэнгоку дзидай. Это прежде всего элементы буддистской магии и практики дзэн, впоследствии применявшихся при тренировке ниндзя, появление монахов-воинов (сохэев) и горных отшельников-ямабуси, нередко практиковавших «иньские» методы ведения войны (маскировки, рукопашного боя и т. д.), создание первых агентурных сетей в среде разбойников, самураев, монахов, появление в эпоху войны Гэмпэй (1180–1185 гг.) или даже раньше первых профессиональных разведчиков, возникновение школ воинского искусства в эпоху Муромати (сёгуната Асикага). Именно в эпоху Муромати (XIV век) в хрониках (в том числе в знаменитой «Тайхэйки» – «Повести о великом мире», название которой является весьма обманчивым, если не издевательским, – это типичная красочная воинская повесть о затяжной кровавой междоусобице) все чаще фигурируют термин «синоби», описания их диверсионно-разведывательных действий, упоминания о целых отрядах этих самых синоби. Но собственно выделение десятков родов и семейств, профессионально занимавшихся ниндзюцу в провинции Ига и уезде Кога провинции Оми, «кодификация» этого искусства произошли, по всей видимости, не ранее XV века.

Видимо, наш читатель знаком с еще одним достаточно популярным утверждением, что ниндзюцу – совершенно оригинальное, сугубо японское явление. Здесь тоже все не так просто. Дело в том, что на становление ниндзюцу как системы не могли не повлиять китайские образцы организации шпионажа, так же как японская культура в целом не могла не испытать сильнейшего китайского влияния, впрочем, оставаясь достаточно оригинальной и самобытной. Это, кстати, понимали и сами средневековые японцы, ничуть не страдая по поводу наличия самого факта заимствования. В одном из поздних трактатов по воинским искусствам можно встретить утверждение, что шпионов, в чем-то похожих на японских, в стране Кара (т. е. Китае) и в Голландии используют похожим образом.

Этими элементами были прежде всего китайские военные трактаты (такие как «Сунь-цзы», «У-цзы» и «Лю тао»), которые были привезены в Японию еще в VIII веке. Авторы этих сочинений в качестве непременного компонента успеха на войне рассматривали деятельность шпионов, лазутчиков и диверсантов. Активное использование шпионов, создание шпионских сетей прекрасно согласовывается с основным принципом древнекитайской военной мысли – экономией сил и просчета наперед многих ситуаций. Особое значение в данной ситуации приобретает учение о стратагемах. Стратагема (кит. чжимоу) – это такой стратегический план, многоходовая комбинация, алгоритм, в котором скрыта некая изюминка, ловушка для противника. Естественно, стратагемы могут применяться не только в военном деле, но и в мирной жизни, на самых разнообразных макро– и микроуровнях – от дипломатии до межличностных отношений. Умелое применение стратагемы может свести на нет явное преимущество противника и привести к победе. Японцы издавна называли ту самую хитрость, скрытую в стратагемах, термином боряку – уловка, хитрость, интрига. Именно продумыванием и применением «янских» стратагем занимались ниндзя высокого уровня – дзёнин и тюнин, а «иньские», так сказать, тактические, стратагемы были успешно применяемы ниндзя-исполнителями – гэнин.

Посмотрим, что же написал мудрый китайский полководец и философ Сунь о шпионах: «Знание наперед нельзя получить от богов и демонов, нельзя получить путем умозаключений по сходству, нельзя получить путем всяких вычислений. Знание положения противника можно получить только от людей. Шпионы работают, и нельзя знать их путей. Это называется непостижимой тайной. Они – сокровище для государя. Поэтому для армии нет ничего более близкого, чем шпионы; нет больших наград, чем для шпионов; нет дел более секретных, чем шпионские. Не обладая совершенным знанием, не сможешь пользоваться шпионами; не обладая гуманностью и справедливостью, не сможешь применять шпионов; не обладая тонкостью и проницательностью, не сможешь получить от шпионов действительный результат. Тонкость! Тонкость! Нет ничего, в чем нельзя было бы пользоваться шпионами». Как тут не вспомнить замечательный «Марш шпионов» Киплинга:

Что он готовит и где?

Когда наступать решил?

На земле, в небесах, на воде?

Как обойти его тыл?

Если сжечь запасы еды,

Умрет ли от голода он?

Проникни в его ряды —

Вот твое дело, шпион.

Подпруга с подпругой скачи,

Где Конь Блед летит без дорог,

Землю слушай в ночи,

Расскажи, что знает песок.

Дым нашей муки бел,

Где сожженный лег легион:

Что нам за дело до душ и тел?

Дай нам спасенье, шпион!

Перевод А. Оношкевич-Яцыной

«Сунь-цзы» выделяет пять категорий шпионов: шпионы «местные» (из числа местных жителей вражеской территории), «внутренние» (из числа людей противника), «обратные» (перевербованные вражеские агенты), «шпионы жизни» (те, что обязательно должны вернуться с донесением) и «шпионы смерти» (те, кого засылают для распространения ложной информации, намеренно допуская, что их поймают, а также диверсанты). Отметим, что японские ниндзя часто выполняли функции всех пяти видов шпионов. Для работы «под прикрытием легенды» более поздние китайские комментаторы «Сунь-цзы» советовали выбирать «людей внутренне просвещенных и умных, но по внешности глупых; по наружности – низменных, сердцем же – отважных; надлежит выбирать людей, умеющих хорошо ходить, здоровых, выносливых, храбрых, сведущих в простых искусствах [имеется в виду чтение, письмо, счет, рисование. – Д. Ж.], умеющих переносить голод и холод, оскорбления и позор». Японский же комментатор великого трактата Сорай утверждает, исходя из чисто японского опыта: «Таких людей следует посылать под видом шаманов, ямабуси, монахов, горожан, врачей, гейш». К нанимателю шпионов «Сунь-цзы» предъявляет такие требования: быть гуманным, справедливым и проницательным, уметь быстро схватывать и анализировать ситуацию.

Знание же и применение на практике различных стратагем, в том числе связанных со шпионами, было неотъемлемой чертой всех великих военачальников в японской истории – Минамото Ёсицунэ, Кусуноки Масасигэ, Такэда Сингэн, Ямамото Кансукэ, Уэсуги Кэнсин, Ода Нобунага, Тоётоми Хидэёси, Токугава Иэясу. Все они были знакомы с китайскими воинскими трактатами, в том числе с самым известным из них – «Сунь-цзы». Об этой книге (как и о «Лю тао») среди японцев ходили самые разнообразные слухи, мол, тот, кто прочтет и усвоит ее уроки, сможет побеждать, даже не видя врага воочию (что, в общем, недалеко от истины), летать, становиться невидимым и т. д.

Китайское влияние не ограничивалось исключительно «янскими» трактатами. Оно дополнялось «иньскими», в основном даосскими и буддийскими практиками – различными ритуалами, мантрами (заклинаниями) и сакральными позами и жестами (кит. мудра). Среди наиболее распространенных исследователи ниндзюцу выделяют молитвы бодхисаттве Маричи (яп. Мариси-тэн), знаменитую мудру «онгё-ин» – мудру невидимости, и мудру заклятия невидимости – «онгёно мандзинаи», которые ниндзя читали в то время, когда они скрывались от врага в каком-нибудь укромном месте. Многие ниндзя были знакомы с физическими и психологическими тренировками системы цигун, различных школ эзотерического буддизма (Тэндай и Сингон). Любопытно, что следов китайского влияния на формирование ниндзюцу совсем немного, если не принимать во внимание совершенно фантастические сведения о создании ниндзюцу китайским мудрецом времен императора Цинь Шихуанди по имени Сюй Фу (III век до н. э.). Некоторые малоправдоподобные легенды приписывают создание ниндзюцу Абэ-но Сэймэю, который стал первым японским последователем учения об Инь и Ян и гадателем по этим двум первоначалам Вселенной (онмё-дзюцу).

Что же конкретно могли дать китайские практики будущим ниндзя? Немало, включая магические приемы, глубокие знания в области человеческой анатомии (в том числе уязвимых точек тела, а также методов лечения ран и болезней), искусство гипноза и создания иллюзий (в чем некоторые ниндзя явно достигли немалых высот).

Кроме китайского влияния, которое во многом способствовало формированию ниндзюцу, можно, хоть это и несколько неожиданно, говорить и о влиянии европейском. Но если китайские учения более или менее органично сочетались с японскими реалиями (общественным устройством, военным делом, бытом, моральными установками), культурные контакты были достаточно глубокими и длительными, то эффект встречи «воинов-призраков» и «южных варваров» проявился в гораздо более узкой области – в сфере военных заимствований. Но именно этот момент может показаться современному читателю несколько странным, ведь в массовом сознании ниндзя (кстати, как и самураи) – это некие блюстители традиций старины, отказывающиеся от презренного новомодного оружия в пользу проверенных и любимых сюрикэнов, ножей и мечей, а также черных костюмов, в которых киношные ниндзя бегают по современным мегаполисам. Но по данным источников, для настоящих ниндзя XVI–XVII веков было вовсе не зазорно использовать полезные европейские новинки, вроде различных образцов огнестрельного оружия (от маленьких, замаскированных под посох, флейту, курительную трубку или короткий меч фитильных пистолетов, до небольших пушек-тэппо, с помощью которых ниндзя из Ига чуть было не прикончили своего лютого врага Ода Нобунага). Именно в эпоху наибольших контактов Японии с европейскими странами арсенал ниндзя пополнился многими новыми каки – «огненными средствами», в том числе оружием и различными взрывающимися приспособлениями, представлявшими собой усовершенствованные китайские и европейские образцы «противопехотных», дымовых, осветительных гранат, ракет и петард. Так что ниндзя активно заимствовали наиболее передовые технологии своего времени, считая их вполне совместимыми с принципами своего ремесла.

А был ли тогда собственно японский компонент в ниндзюцу? Конечно же, был. Любые влияния при всей важной роли, которую они сыграли в становлении и развитии ниндзюцу, накладывались на собственно японские реалии – многолетнюю раздробленность страны, географические условия, идеальные для ведения партизанской войны малыми группами хорошо подготовленных бойцов, наличие слоя мелких земледельцев-самураев (госи), не имеющих господина, в отдельных регионах страны.

Как относились к ниндзя сами средневековые японцы? Само собой разумеется, прекрасно натренированные профессионалы-диверсанты и шпионы вызывали целую гамму противоречивых чувств у представителей различных социальных слоев японского общества. Но прежде всего для японца XIV–XVII веков ниндзя были вполне осязаемой реальностью – темой бесконечных красочных рассказов для крестьян (за которыми в эпоху Сэнгоку дзидай не было особого смысла шпионить и у которых вряд ли что-то можно было украсть), поводом для беспокойства для зажиточных горожан и самураев, и заманчивой возможностью и одновременно серьезной головной болью, а подчас и смертельной угрозой для князей и полководцев. Именно последние нередко нанимали ниндзя для выполнения самых разнообразных миссий, относясь к самим синоби как к смертельно опасному, хоть и эффективному оружию. Это отношение иллюстрирует судьба одного из наиболее известных ниндзя-гэнина XVI века Като Дандзо («Летающего Като»), мастера магии, иллюзий и фокусов, а также непревзойденного прыгуна и специалиста по восхождениям. Его сначала попытался нанять владыка провинции Этиго Уэсуги Кэнсин, которому Дандзо продемонстрировал свои выдающиеся шпионские таланты. Однако опасения, что Като подослан врагами, перевесили, и Кэнсин приказал убить лазутчика, который, почуяв угрозу, сбежал к основному противнику Уэсуги – не менее талантливому полководцу Такэда Сингэну (двух этих заклятых недругов современники называли «Небо и Земля» – такое же название носит японский художественный фильм, несколько раз демонстрировавшийся на наших отечественных телеэкранах). На службе у Такэда Като Дандзо совершил несколько выдающихся подвигов – например, захватил прекрасно укрепленный замок Сува. Но и у него Като прослужил недолго – оклеветанный придворными князя, он был объявлен вражеским шпионом и убит. Впрочем, многие ниндзя оседали на службе у одного князя надолго, нередко на всю жизнь, делали успешную карьеру, пользовались немалым авторитетом, получали солидное жалованье в сотни и тысячи коку (около 150 кг) риса наравне с обычными самураями и умирали обеспеченными уважаемыми людьми. Яркий пример – начальник разведки и контрразведки сёгуна Токугава Иэясу по имени Хаттори Хандзо Первый (по прозвищу Дьявол), родоначальник целой династии синоби на службе у сёгуната Токугава (Первый он потому, что его сын и внук также носили имя Хандзо).

Но такие ниндзя редко становились темой для рассказов у очагов в крестьянских домах. Неизмеримо большей популярностью пользовались героические одиночки-неудачники (недаром в японском языке существует специальный термин хоганбиики), бывшие на службе у проигравших в ходе междоусобицы князей, а затем оставшиеся «без работы». Больше всех других под это описание подходит знаменитый японский «Робин Гуд» Исикава Гоэмон, который действовал в последние десятилетия XVI века. Кроме своего мастерства в обращении с огнестрельным оружием и прыжках, Гоэмон заслужил добрую славу тем, что нередко раздавал часть награбленного или украденного простым крестьянам. Впрочем, как и подобает японскому трагическому герою, наибольшую славу Гоэмону принесли не успешные проникновения в замки и дома зажиточных самураев и горожан, а неудачные попытки убить Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси (последнего, по легенде, Гоэмону «заказал» родной племянник второго объединителя Японии – Хидэцугу). Судьба Гоэмона печальна – в конце концов его схватили агенты Хидэёси. Знаменитого ниндзя-разбойника сварили живьем в котле на площади в Осака. Кстати, до сих пор особый вид цельнометаллического котла для традиционной японской ванны (о-фуро) в некоторых селах страны Ямато называют гоэмон-буро.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.