Московский пожар

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Московский пожар

В летописях Москвы отмечено много пожаров. Москва горела в нашествие татар, литовцев, поляков, горела от поджогов и от случайной неосторожности — «от копеечной свечки». Были пожары малые и великие. В народной и летописной памяти все они значились под своим годом. Так и говорили: пожар такого-то года.

И лишь один пожар 1812 года получил в исторической памяти название без даты, просто — «Московский пожар». Случилось это, потому что слово «пожар», позднее преобразовавшееся в словосочетание-поговорку «Московский пожар», в московской речи стало народным обозначением всей эпохи, всех событий лета — осени 1812 года, развивавшихся в Москве и вокруг Москвы. Это и тревожное ожидание наполеоновской армии, и подготовка к обороне, и оставление города жителями, и гром канонады в Бородинской битве («От бородинской пушки под Москвой земля дрожала» — сохранилась такая пословица), и бесчинства французов в Москве, и пожары в ней — с первых часов вступления французов и продолжавшиеся после их ухода от заложенных фугасов, это и возвращение русских войск и восстановление жизни в полуразрушенном городе. Все это подразумевает выражение «Московский пожар».

«Московский пожар» — это ключевой и судьбоносный эпизод Отечественной войны 1812 года, он подвел итог оборонительному этапу войны, и формально высший успех Наполеона — занятие столицы противника — обратился в его поражение и стал для России началом наступательного освободительного этапа войны.

Для Москвы эпоха «пожара» также стала исторической вехой и точкой отсчета времени. Уже в 1820-е годы в Москве вошли во всеобщее употребление понятия: «допожарная Москва» и «послепожарная Москва», а между ними — «пожар».

Князь Петр Андреевич Вяземский — поэт, друг А. С. Пушкина, москвич до мозга костей, знаток быта, обычаев и людей Москвы, участник Бородинского сражения, свой мемуарный очерк о довоенном времени называет «Допожарная Москва». А персонаж комедии А. С. Грибоедова полковник Скалозуб на замечание Фамусова: «Решительно скажу: едва другая сыщется столица как Москва» отвечает: «По моему сужденью, пожар способствовал ей много к украшенью», используя слово «пожар» как совершенно определенное событие.

Все, знавшие допожарную Москву и ставшие свидетелями ее восстановления, охотно сравнивали, какой она была тогда и какой стала, поэтому в мемуарах уже с 1820–1830-х годов начинает часто встречаться выражение «послепожарная Москва».

Деление истории Москвы первой трети XIX века на три периода укрепилось и в народном сознании, и в исторической традиции. Его придерживается в известной хрестоматии 1916 года, составленной по хронологическому принципу, «Москва в истории и литературе» ее составитель М. Ковалевский. Материалы, помещенные в ней — мемуары, художественные произведения, высказывания деятелей культуры, исторические документы, — очень наглядно показывают, что после пожара изменился не только внешний облик Москвы, но также произошли глубочайшие перемены в общественной и духовной жизни московского общества.

Эти периоды в истории Москвы получили общероссийское признание, но московское название «пожар» Россия снабдила прилагательным «Московский». В таком виде в 1820–1830-е годы оно вернулось в Москву: если москвичи-современники событий 1812 года продолжали говорить «пожар», то уже следующее поколение приняло «Московский пожар».

В таком виде выражение бытует в русской речи как народное, крылатое и общепонятное до настоящего времени.

В начале XX века его распространению очень помогла песня. В изданном в 2000 году «Большом словаре крылатых слов русского языка» зафиксировано очень много таких крылатых слов, пришедших в живую речь из популярных старых и новых песен.

Очеркист Г. Василич в последнем выпуске многотомного издания «Москва в ее прошлом и настоящем», вышедшем в 1913 году, описывая Москву того времени, рассказывает о московских песнях:

«В Москве много поют. Здесь складывается и пускается в ход современная народная песня… Кто сочиняет их, откуда являются они — невозможно проследить, но первой их запевает Москва. В Москве новая песня скоро становится излюбленной мелодией — звучит и в рабочих кварталах, и в студенческой среде, играется на гармошках и балалайках, попадает в граммофоны и шарманки. С эпидемической быстротой распространяется по всей России, попадая в Сибирь, к крымским рыбакам, в глухие захолустные городишки Центральной России, у которых, казалось бы, и связи нет никакой с Москвой».

К юбилею 1812 года полюбилась в прошлом году, покорившая всю демократическую Москву, а теперь поющаяся и в провинции:

Шумел, горел пожар московский,

Дым расстилался по реке;

А на стене, стене Кремлевской

Стоял он в сером сюртуке…

Песня была столь популярна, что издатели ради рекламы называли песенники первой ее строкой, обещая тем, что читатель найдет ее в книге.

В песенниках песня «Шумел, горел пожар московский» печаталась как народная, без указания автора и композитора, и в различных вариантах, следовательно, записанных с голоса певцов.

Впоследствии литературовед И. Н. Розанов, много занимавшийся проблемой произведений русских поэтов, ставших народными песнями, нашел имя автора и само стихотворение о московском пожаре. Его автором оказался малоизвестный московский литератор 1830–1840-х годов Н. С. Соколов, автор нескольких водевилей, печатавший свои стихи в альманахах и журналах. В альманахе «Поэтические эскизы», изданном в Москве в 1850 году, было помещено его стихотворение «Он» — размышления Наполеона в горящей Москве о своей судьбе и будущем, которое его ожидает. Стихотворение в авторском варианте нигде более не переиздавалось.

И вдруг в начале XX века в Москве запели эту песню, в основу которой легло стихотворение Соколова. К ней в полной мере приложимы слова Г. Василича о народных песнях: «Кто сочиняет их, откуда являются они, невозможно проследить…» Композитор неизвестен до сих пор.

100-летний юбилей Отечественной войны 1812 года и его всенародное празднование способствовало популярности песни «Шумел, горел пожар московский». Но поскольку ее уже в то время пели в народной переделке, а не в авторском варианте, значит, она и до этого пелась в народе, но была мало известна, а тут пришло ее время.

В народе текст Соколова подвергся сокращению и переделкам. У Соколова — девять четверостиший, поют пять-шесть. Разные переделки уточняют образы и детали, делают более стремительным и четким движение мысли, но сохраняют идею стихотворения: осознание Наполеоном неверного шага («Зачем я шел к тебе, Россия»), предчувствие неминуемой гибели.

И во всех вариантах сохраняется первая строка — начин, который задает тон всей песне и по которому народная песня обычно называется.

Правда, и здесь не обошлось без народной поправки. Соколов пишет: «Кипел, горел пожар московский», а во всех народных вариантах — «шумел, горел…», потому что пламя не кипит, но шумит и гудит, отчего образ стал более реалистичным и точным.

С такой первой строкой — «Шумел, горел пожар московский» — песня обрела всероссийскую популярность, фольклористы записывали ее и в Центральной России, и на Волге, и на Урале, и в Сибири.

А выражение «Московский пожар» со своим историческим значением вновь вернулось в живую речь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.