Глава XII Романтика и волшебные сказки

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава XII

Романтика и волшебные сказки

Знаю, мне не очень верят, когда я говорю о тяготах кругосветных путешествий. Я и сама пребываю в сомнениях. В худшие периоды жизни, когда на время не подписываю никаких контрактов, рев самолета над головой заставляет меня поднимать глаза к небу. Я завидую людям наверху и охотно вспоминаю приятные мгновения, проведенные между небом и землей.

Всем известно, что время – лучший лекарь и в памяти остаются только лучшие воспоминания. Плохие покоятся на дне сумки. Иногда мне нравится ткнуть пальцем в ту или иную точку карты и поворошить прошлое. Тогда самое неудачное, самое утомительное путешествие превращается в веселую прогулку. За названием страны возникает знакомое лицо, приятно проведенный час, пейзаж, красивый дом. Рим, Милан, Сан-Ремо, Цюрих, Лозанна, Люцерна, Женева, Берн, Лугано…

Под луной скользят нильские фелуки[287], нас убаюкивают песни моряков, которые на рассвете показались нам такими жалкими, как и их суденышки. Ночь превратила их в странные божества света и тени под ласковым трепыханием паруса. Горы икры, потом бассейн, полный воды, столь редкой и драгоценной в стране бога Солнца, где ее бездумная трата показывает, что деньги можно бросать на ветер. В сердце пустыни я плескалась в сказочном бассейне, принадлежавшем самому крупному египетскому семейству. Пока мы барахтались в кубических метрах этой жидкости, продающейся в городах крохотными стаканчиками, огромные, постоянно бьющие фонтаны подавали в бассейн свежую проточную воду. Водный рай в сердце засушливого ада.

Контакты с людьми вызывают некое разочарование в стране Али-Бабы. Богачи хвастаются своим изобилием, не стыдятся обсуждать цены, торговаться, как продавцы ковров на рынке, и хотя с их уст срываются галантные комплименты, обхождение далеко от совершенства. К счастью, они говорят по-французски, снобизм требует, чтобы наш язык был знаком отличия в изысканном обществе. После ухода властей Ее Британского Величества все стараются забыть английский, оставляя его слугам.

Женщины просто-напросто невыносимы. Истинная отрава! Четыре часа колебаний и советов при заказе пары платьев (видела и таких, которые засиживались в салоне до 10–11 часов вечера!). А наутро звонок от их горничной с сообщением, что покупка не состоится.

Эта страна сказочной роскоши, зеркало Востока, выглядит откровенно смешной, когда пытается по-обезьяньи сравниться с Западом. Возьмите каирское «Лидо». Настоящий киношный гэг![288] Громадный зал, где в боевом порядке выстроились стулья, первые пятнадцать рядов предназначены исключительно для мужчин. За ними стоят несколько более или менее нормальных кресел, а вдоль стен тянутся лоджии, самые дальние из которых отдаются курильщикам наргиле[289].

На каждом столике возвышается большой сосуд, наполненный ароматизированной водой, через которую проходит вдыхаемый дым. К концу трубки с чубуком присосался какой-нибудь паша в тюрбане, окидывающий безразличным взглядом зачастую посредственных исполнителей. Самое своеобразное из представлений – арабский джаз. Мелодии Трене[290] или американцев в исполнении восточных пиликающих инструментов стоят дорогого.

Танцы живота… несколько уроков которого мне дала прекрасная специалистка Самия Гамаль[291], партнерша Фернанделя[292] в фильме «Али-Баба и сорок разбойников». Афиши представляли ее любимой танцовщицей короля Фарука. Очаровательная женщина, самая симпатичная и самая веселая из встреченных там. Позже я сталкивалась с ней в Довилле и Париже. Она была такой же красивой, цветущей и такой же полной. Увы, она быстро отказалась учить меня своему искусству. Для танца живота нужен живот. А у меня его не было!

Однажды я попала в Стокгольме как-то вечером в жалкое казино – карикатура на заведения в Сен-Жермен-де-Пре, где расхристанная молодежь, опьяненная синкопами[293], бесилась в ритме так называемого бибопа[294]. Самой странной была небольшая хореографическая вакханалия, проходившая в подвале трехэтажного ночного клуба. Выше, в полуподвале, обычные люди, простые и веселые, слушали аккордеон, создававший какую-то псевдокрестьянскую атмосферу. На первом этаже располагался элегантный ресторан, предлагавший превосходный танцевальный оркестр для увеселения интернациональной фауны. У каждого этажа своя специализация.

Как и Восток, Скандинавия – страна контрастов, страна холода, страна любителей молока, но и любителей спиртного.

От Стокгольма, города зеленого и водного, осталось воспоминание о крохотных старых площадях, похожих на такие же площади Кольмара, и цветах на окнах.

Из Копенгагена я унесла образ крыш из позеленевшей бронзы, которые, покрываясь патиной, светлеют. Они удивительно гармонируют со стенами из нежно-розовых кирпичей. Розовый цвет замка Розенбург как-то утром обрадовал взгляд, когда я распахнула окно своего номера.

В один прекрасный день мне повезло высадиться в Финляндии. Я словно попала в сказку. Но мне не удалось оценить ее по достоинству из-за ужасного синусита[295], подаренного ноябрем. Снежная метель, продолжавшаяся с ночи до трех часов дня, процессия запряженных оленями саней с ямщиками и фонарями по улицам Хельсинки, объявления о приходе Нового года, солнечное гало[296] на поверхности замерзшего озера, которое виднелось из салона, где мы показывали свои модели…

В Норвегии я видела фьорды, но не ждите откровений. Вы их знаете не хуже меня, т. к. не раз о них слышали.

Как и все, люблю быть туристом. К примеру, в Бельгии, работая в Кнокке-ле-Зут, я сумела несколько раз посетить Брюгге, город-музей. Он словно заснул в Средние века в объятиях каналов, чтобы больше никогда не меняться.

В Лондоне чемоданы, которые служащий отеля забыл погрузить в автобус, позволили продлить пребывание на день дольше других, и я смогла «облизать» витрины магазинов, пообедать в Сохо и провести три часа в Национальной галерее.

В Берлине автобус завез нас в советский сектор, где мы испытали пятиминутный приступ тоскливого страха. Шофер заплутал в той части города, которую плохо знал, и мы долгое время катили по запретным улицам. Мы уже видели, как нас ссылают в Сибирь, как навсегда прощаемся с западным миром. Так иногда случалось с теми, кто заходил слишком далеко. Четверть часа назад, когда мы покупали почтовые открытки, нас окружила группа советских солдат. Их раскосые глаза, острые скулы, шапки из смушки и манера внимательно разглядывать, словно мы были диковинными животными, заставили нас поскорее ретироваться. А теперь мы рисковали оказаться в ловушке, как крысы! В автобусе внезапно повисла гнетущая тишина, и даже одна из нас, убежденная коммунистка, не устававшая во время визита воспевать красоты советского сектора, чудесным образом онемела. Наконец шофер отыскал дорогу, и к нам вернулось хорошее настроение.

Но это пустяки по сравнению с поездками в Южную Америку, самую богатую на недоразумения и открытия. Прежде всего гигантский Христос на Корковадо[297], который в лучах прожекторов парит над Рио, невероятных размеров скульптура, завораживающая сразу, когда выныривает из тропической ночи.

Чтобы обнаружить бухту, а вернее цепочку бухт, надо взлететь к небу и совершить головокружительное восхождение на Сахарную Голову[298], почти отвесную скалу, куда добираются на фуникулере. У меня до сих пор сохранились самые ужасные впечатления от подъема на нее.

Кстати, такие же головокружительные ощущения можно испытать, крепко стоя обеими ногами на земле. Надо лишь попасть в нищенскую зону, где у подножия небоскребов, подавляющих своим современным величием, теснятся фавеллы[299], жилища из пальмовых листьев, лиан и сухой глины, где в нищете прозябают индейцы или метисы и роятся грязные детишки, носящиеся и визжащие, как уистити[300].

Чтобы не видеть этого ада, богатые люди в жаркое время года отправляются в горы. В Петрополисе[301] я испытала настоящий шок, оказавшись перед самым барочным и самым удивительным зданием, какие можно себе вообразить. «Кинтаудиуха». Гостиница внешне напоминает «Нормандию» в Довилле, но стоит переступить порог, как вы застываете на месте, пораженные длиной холла и размерами соседних салонов. Потолок на высоте двух или трех этажей, который поддерживают гигантские колонны в стиле рококо, покрытые гипсовой штукатуркой. Гигантизм характерен для всего комплекса. Здесь есть театр, кабаре, спортивный зал, бассейн, магазины… и зал на сотни мест на случай проведения конференции в Рио. Сей «монумент» был замыслен голливудским декоратором, которому по неосторожности предоставили карт-бланш. Этим все сказано. Поэтому результаты поражают, и все здание отдает калифорнийским духом.

Но любые образы бледнеют, вы тонете в запахах, стоит только сделать шаг в сторону. Главный из них – запах кофе, его пьют повсюду. Он так силен, что может разбудить дюжину устриц, но так пленителен, что сопротивление бесполезно. К тому же в Рио спят только днем! Бог Кофе распространяет свой «дух» по всему городу, но к нему примешивается запах масла, в нем жарятся беляши в жаровнях, стоящих на каждом углу, и агрессивные ароматы цветочных эссенций, которыми брызгают на прохожих. Уф! Этот безостановочный пульверизатор на улице Гонсальвеша Диаса и диктатура фиалкового одеколона взрывают ваши ноздри! Легко представить, насколько эта тошнотворная смесь запахов отравляет пребывание в первые дни.

Более тонкие запахи царят в лесу Тихука в окрестностях Рио, куда нас отвезли советник посольства и его жена. Там я вкусила истинное удовольствие исследователя, открыв ароматы столь же неведомые, как и цветы с их покоряющим очарованием. Вот это было «моей» Бразилией: радужный шелест цветов с немыслимыми названиями, родившихся вчера, чтобы умереть сегодня по примеру их диких сестер из близкого девственного леса.

Но я почти не видела цветочных букетов. Их дарят намного реже, чем во Франции. Автохтоны[302] редко посылают цветы женщинам. Не хочу, чтобы мне приписывали слова одного едкого юмориста: «Бразильцы суть обезьяны, слезшие с кокосовой пальмы и севшие сразу в “кадиллак”». Это было бы несправедливо и неблагодарно с моей стороны, потому что я там обзавелась исключительно утонченными и трогательно любезными друзьями. Вспоминаю о галантном мужчине, организаторе первой поездки в Бразилию, в которой я участвовала.

Он знал, что я должна покинуть Сан-Паулу и вернуться во Францию, и позвонил из Рио, чтобы пригласить меня с Барбарой провести несколько дней в гостинице «Копакабана», где мы встретились с его молодой женой. Несколько дней, растянувшиеся на добрые две недели, пролетели быстро в играх в бассейне этого рая для миллиардеров.

Однако не все бразильцы придерживаются стиля моих друзей из Рио. Некоторые своими развязными манерами похожи на… египтян (говорю в основном о тех, у кого была толстенная чековая книжка). Почти все одеты в белое и проводят время, по двадцати раз на дню окуная свои усы в чашку с кофе; им достаточно одного появления в конторе в 8 часов вечера, чтобы взглянуть на почту. И у них вся ночь впереди.

Было бы несправедливым говорить, что всех их отштамповали по единому прототипу. К примеру, в Сан-Паулу я с удивлением познакомилась с бразильцами, столь же активными, как и парижане.

Город небоскребов, где мне выпала неприятная доля поселиться на восемнадцатом этаже – выше, к моей радости, все было забито – и где уют американизирован, а двери скоростных и пассажирских лифтов открываются фотоэлементами. Увы! Телефон, по непонятным для меня причинам, установить оказалось трудным. Иногда находишь один аппарат на этаж, что оборачивается довольно забавным спектаклем: раздается звонок, распахиваются все двери, и в них появляются женщины в нижних юбках, мужчины в трусах или белье… Доброе согласие!

Активные или беззаботные, из Рио или из Сан-Паулу, бразильцы – не говорю ничего нового – воспламеняются, как солома, и прибытие нашей небольшой группы вызывает нешуточные страсти.

Один владелец судна и гигантского сейфа влюбился в одну из нас и сопровождал на каждом этапе, используя небольшой личный самолет. Для нашей группы его ухаживание превратилось в игру. При каждом приземлении мы искали его, выглядывая в иллюминаторы, и испытывали умиление, когда видели, как его стрекозочка каждый раз садилась позади нашего мастодонта. Ни умиление, ни солидное состояние господина не смогли покорить красавицу.

Я буду выглядеть двуличным человеком, если скрою, что получила свою долю похвал. Тем более что я действительно выглядела звездой. В Пунта-дель-Эсте, к примеру, где я была вместе с Капусин, Маги Саррань, Стелой Данфре, Барбарой и Мишель, мне присудили звание «Мисс Манекенщица» вместе с Лючианой, итальянской красавицей, представлявшей делегацию своей страны. Разве не повод для гордости? Именно там на меня пал выбор Жермены Леконт, когда в праздничный вечер она решила перед публикой сотворить платье прямо на мне. Ей хватило куска ткани, нескольких булавок и пяти минут.

Все это привлекало внимание местных богачей. И узнала я это самым забавным манером. Мы жили в Рио уже шесть недель, когда я познакомилась у друзей нашего директора с одним из крупнейших ювелиров города, бельгийцем, неисправимым бонвиваном, который любил сопровождать Колетту и меня в прогулках по городу. Удовольствие от такого гида неоднократно усиливалось по причине, что он имел детей моего возраста и ни разу не пытался ухаживать ни за одной, ни за другой. Однако именно он послал мне один из букетов в стране, где, как я уже говорила, мужчины цветов не дарят. Если только они не дешевы, как букет орхидей, ставший предметом гордости одной из нас. Я не хотела охлаждать ее энтузиазм, но бедняжка ухаживала, как за новорожденным, за горсткой диких орхидей, стоящих здесь несколько сентаво. В джунглях по ним просто ходят.

Накануне нашего отъезда бельгиец пригласил нас на обед. Мы собирались отправиться в небольшое городское бистро, которое я называла «Мухи» из-за их огромного количества, но там подавали такую вкусную рыбу, что о тучах этих назойливых насекомых тут же забывалось.

Мы встретились с бельгийцем на час раньше в его кабинете, но он был не один. Мы увидели черноволосого человека лет тридцати с оливковым цветом кожи и очень правильными чертами лица, на котором буквально горели громадные зеленые глаза. При нашем появлении оба встали. Катастрофа! Рост незнакомца едва превышал 1,65 м, он был чуть выше Людовика XIV! А может, ниже.

Нас представили, и я узнала, что этот состоятельный малыш (у меня рост 1,74 м) не спускал с меня глаз с момента нашего приезда в Рио, но никогда не показывался. Он буквально следил за мной. Я покорила его так, что накануне моего отъезда он бросил свое состояние к моим ногам.

Наш бельгийский друг перевел с португальского на французский его неожиданное предложение. За три минуты меня ознакомили с размером его банковского счета, цветом и количеством его автомобилей, площадью его владений, а также названиями и роскошью его резиденций. Я также поняла, что этот банкир надеется услышать от меня всего два слова: «Я остаюсь».

Передо мной стояли двое мужчин, которые с подобающей серьезностью давали объяснения, и я видела комичное лицо Колетты. Однако она быстро опомнилась и, по-видимому, как я, задалась вопросом: «Волшебник или мошенник»? Мне вдруг подумалось: за мной шпионили шесть недель, как за кобылой или коровой, чтобы быть уверенным при покупке, что она не больна и не имеет скрытых пороков.

Как можно вежливее я отказалась от золотой купели, предложенной мне бразильским Ромео. Он скорчил гримасу, но, будучи деловым человеком, не потерял надежды. Всем троим пришлось последовать за ним – приключение стало меня развлекать – в роскошный директорский кабинет банка. Он подошел к гигантскому сейфу, набрал комбинацию шифра, достал кольцо с каплевидным бриллиантом не менее двадцати пяти карат и надел его мне на палец. «Оно будет вашим, если вы останетесь», – объявил он, не спуская с меня глаз. Драгоценный камень восхитил меня, а «если» понравилось куда меньше.

Я насладилась блеском безделушки – настоящий фейерверк разноцветных световых вспышек! – и вернула кольцо. Что не помешало нам отобедать в прекрасном настроении.

В тот же вечер, на прощальном ужине накануне утреннего отлета, я скрытно осведомилась у бразильских друзей, кем был мой воздыхатель, и узнала его историю. Он был отчаянно влюблен в одну молодую женщину, которая бросила его, чтобы выйти замуж. Поэтому он собирался отомстить ей, вступив в брак. Признайтесь, глупая месть. Бедняга надеялся обрести приятную хозяйку дома, парижанку, способную скрасить его разочарование и превратить по возможности свою беглую голубку в тигрицу. Нет ничего невозможного в том, что дама его сердца, охваченная ревностью при известии о браке бывшего поклонника, могла вернуться к нему. А что было бы со мной в таком случае? К счастью, я не была индюшкой, которую он надеялся легко соблазнить, предложив ей роль – временную – пожирательницы бриллиантов.

Бродячая жизнь позволила мне встречаться не только с самоуверенными персонами. Бывало, мои пути пересекались с людьми высокого класса, их привилегией– увы, крайне редкой! – было заставить нас поверить в волшебные сказки, пресловутые «волшебные-сказки-для-манекенщиц», предмет зависти читательниц розовых романов.

Я храню волнующие воспоминания о своем первом пребывании в Лиссабоне, где едва не пропустила встречу с очаровательным человеком. Мы с Луизой прибыли в гостиницу, умирая от усталости после посадки в Оране, ее ужасные подробности я уже описывала. Сил хватало только на прием ванны, чтобы потом добрести до кровати и рухнуть в объятия Морфея. Вдруг раздался телефонный звонок. Нас предупредили, что без четверти девять за нами прибудут машины, чтобы отвезти на обед, который дает в нашу честь посольство одной дружественной страны. Обед? Спасибо! У нас было твердое намерение никуда не ходить.

Без десяти девять дверь номера распахивается, и одна из манекенщиц, вся расфуфыренная, кричит мне, вытаращив глаза: «Это еще что? Внизу все уже потеряли терпение!»

– Я умираю, как и Луиза. Не рассчитывайте на нас. И уткнулась носом в подушку.

Ненадолго. Почти тут же меня разбудил телефон. И суровый директорский голос:

– Десять минут на сборы. Ни минуты больше. Жду вас в холле. Понимание пришло, как только я положила трубку. Через пять минут я уже накрасилась, через семь оделась, а через десять едва успела в сопровождении «палача» погрузиться во внушительный «бьюик» посла.

По слухам, послу, мужчине преклонных лет, было семьдесят три года. Он слыл оригиналом, чьего общества искали дамы всего Лиссабона, как молодые, так и старые. Он был любимцем высшего общества. А пока нам надо было явиться на этот подневольный обед и надеяться, что мы не заснем, уронив голову в суп.

Я была в черном: бархатном платье с большим воротником в блестках, бархатном рединготе и с муфтой из голубого песца, которую взяла с собой впервые. И с трудом напялила на себя лицо Фредди, ее только что извлекли из постели, когда хозяин резиденции встречал нас наверху большой лестницы.

– Это вы? – спросил он меня, показывая одну из фотографий, сделанных утром на аэродроме. – Я вас обожаю!

Он испытывал явное удовольствие. Глаза его сверкали, и я поймала себя на том, что внимательно рассматриваю его. Корона из волос и короткая белоснежная бородка придавали его лицу какое-то редкостное благородство. Высокий, элегантный, как нам и описывали, очень обаятельный. Посол тут же взял меня за руку, чтобы представить присутствующим, и, к моему большому удивлению, усадил справа от себя на стул в центре стола, накрытого на тридцать персон, во главе которого восседала мадам Гульбенкян, жена знаменитого «нефтяного короля»[303], сидевшего напротив нее. Волшебная сказка имела продолжение и довольно долго не кончалась.

С невероятным тактом этот галантный мужчина сделал мое пребывание в Лиссабоне идеальным и предлагал при каждом нашем выходе сопровождение одной из его многочисленных приятельниц. Он засыпал меня цветами, дарил лучший шоколад. Над моим флиртом беззлобно подшучивали, поскольку всем было приятно пользоваться машиной с водителем, которую посол постоянно предоставлял в наше распоряжение, как и его широкими жестами. В Казино «Эшторил» он предложил каждой манекенщице из нашей группы сумму, эквивалентную 10 000 франков, дав возможность поиграть в рулетку. Благодаря ему я хорошо узнала Лиссабон, тогда еще пропитанный духом Востока, с его светлыми домами, украшенными радужной мозаикой и крышами-пагодами, на их фоне вдали по океану скользили яркие паруса. Лиссабон – богатейший и нищенский город. Лиссабон крикливых и многоцветных рынков и фадо[304], песен отчаяния, которые внезапно вырывались из глубины какого-нибудь бистро вместе с одуряющими запахами и продолжались до глубокой ночи под переборы гитары, пока у всего зала не возникало желания броситься в реку Тежу. Однажды обходительный посол организовал для нас обед в своем загородном доме в окрестностях Синтры[305]. Древнее поместье, сложенное из серых и розовых камней, ворота которого открывались во внутренний дворик. Все утопало в цветах, везде росли пальмы. Здание было как бы венцом холма со склонами, покрытыми лимонными деревьями, буквально стекавшими к морю.

Этот обед стал одним из самых чудесных моментов нашего пребывания. Вокруг была местная мебель, окрашенная в яркие цвета, любое слово или движение только поднимало всеобщее хорошее настроение. Нам предложили американо-португальское меню, где с курицей в томате и сладком перце, плавающих в обжигающем соусе, соседствовала тушенка, к которой полагался целый набор соусов «Хейнц» в бутылочках с этикетками.

Я еще никогда не видела нашего хозяина столь молодым. Утром он встретил нас в твидовом костюме и серо-голубом плаще. Светло-серая широкополая шляпа, небрежно сидевшая на голове, превращала его в утонченного младшего брата Буффало Билла[306].

Все лицо смеялось: правильные черты, синие глаза, идеальные зубы. Несомненно, меня поймут, если признаюсь, что незаметно прониклась к этому мужчине, одновременно скромному и щедрому, чей стиль сердечной вежливости происходил не только от умения держать себя. Луиза, всегда сопровождавшая меня в наших совместных выходах, была покорена, как и я, удивительными достоинствами «месье», пять минут разговора заставляли забыть о его возрасте.

Накануне нашего отъезда он предложил нам обеим по красивой зажигалке, а мне подарил роскошный браслет, попросив дать обещание вернуться через месяц. Я обещала, разделяя вместе с ним печаль от расставания. Я сдержала слово и приехала через месяц, в течение которого он регулярно, каждые двое суток, звонил мне в Париж. Я вернулась и возвращалась несколько раз, каждый раз продлевая пребывание, и каждый раз хозяин старался превратить эти дни в нечто райское, буквально запрещая мне тратить даже сантим из моих денег. Он снял для меня апартаменты в отеле «Эвис», где останавливались коронованные особы. Предоставил мне машину с водителем. И каждое утро придумывал новую прогулку с португальскими друзьями или молодежью, чья радость жизни била через край.

Я пила чай в шикарном квартале Хиадо, позволяла торговцу обувью соблазнять меня и покупала по пятнадцать пар, выходные дни проводила в Синтре, Сетубале, Пенише, где кормят чудесными омарами. Думаю, я никогда не была столь счастлива и раскована в своей жизни, как в эти моменты.

Эта немного странная и очень приятная ситуация продолжалась до того дня, когда мой поклонник завел серьезный разговор, т. к. должен был возвращаться в Нью-Йорк и желал, чтобы я приехала к нему. Он честно признался, что не может на мне сразу жениться из-за разницы в возрасте и своих детей, сына и дочери, состоявших в браке. Он хотел вначале посоветоваться с ними, и мы договорились о телеграфном коде, сообщавшем об их согласии или сдержанном отношении. Веря в будущее, посол спросил меня, какое меховое манто мне хотелось бы надеть, чтобы войти в нью-йоркское общество.

Завороженная разворачивающимися событиями, я склонялась к норке. Он предпочитал соболя. «Вы слишком молоды, чтобы носить норку, – объяснил он со смехом, – в Нью-Йорке каждая курица носит норку. А если наденете соболя, никто не посмеет сделать вам замечание». Ну что ж, соболь так соболь! Мой поклонник также сказал о браслете с бриллиантами, предназначенном для меня, – фамильную драгоценность. Ни за какую цену, объяснял он, ему не хотелось трогать украшения супруги, умершей пятнадцать лет назад. Они были частью наследства детей.

С той же деликатностью он сопроводил меня в Париж, и радость его во время этого короткого пребывания доставляла мне истинное удовольствие: его восхищало все. Почему меня посетили сомнения, когда он отправился в Нью-Йорк? Почему наша ситуация показалась мне странной, почти шокирующей или, по крайней мере, неразрешимой, ведь в Лиссабоне все выглядело просто?

Когда я получила телеграмму, предупреждавшую, что все семейство ждет меня с распростертыми объятиями и готова соболиная шубка, разум мой воспротивился, хотя сердце разрывалось на части. С визой и билетом в кармане я отправила телеграмму, что не стоит на меня рассчитывать, а потом со слезами на глазах написала длинное письмо. Мне трудно описать тот тяжелый период времени: постоянные телеграммы, письма, телефонные звонки в течение двух недель. Наша разрывающая сердце встреча в Париже, через который он пролетел, направляясь в Лиссабон, его печаль, когда он согласился с моими доводами, и ухаживание до отлета. Снова звонил телефон, приходили телеграммы, призывавшие меня в Лиссабон. Но нам больше не довелось встретиться.

Нет силы продолжать, но несколько лет спустя подруга сообщила мне о его смерти. Новость сразила меня! И сегодня я помню одну из его последних фраз: «Никогда не думал, что женщина может отказаться от предложенной мною роскоши. Фредди, вы настоящая дама». Из уст этого удивительного джентльмена ни один комплимент не мог тронуть меня глубже. Я хотела рассказать эту простую и прекрасную историю такой, как ее помню, и она доказывает, что волшебные сказки все же существуют!

Я не говорю о похищениях, капризах богачей, я говорю о взмахах волшебной палочки, которая может направить жизнь по новому и чудесному пути. Таким поворотом бывает обычный брак.

Одна из нашего клана вышла замуж в Рио, две других – в Австралии (я дважды отказывалась от этой поездки!), еще одна встретила своего будущего мужа в Сайгоне. А я…

После путешествия в Бразилию я приобрела привычку завтракать или обедать у матери одной из подруг, соратницы по цеху, которую знала еще с совместного лиссабонского турне. Там я встретилась с ее братом. Парнем, который… парнем… Короче, через четыре месяца, 18 февраля, мы поженились в разгар показа коллекции; нам удалось выкроить субботнее утро между двумя примерками, поездками или фотосессиями.

Потом… Потом, думаю, мой паспорт, перегруженный новыми штампами, стал главным виновником разлуки. Я не могла одновременно бороздить экзотические небеса и ждать мужа в прелестной квартире у подножия площади Тертр в самом центре горбатого Монмартра. Через три года я поняла, что лучше расстаться с тем, кто до сих пор остается моим лучшим другом. Но я до сих пор уверена, что самым счастливым событием моей жизни было замужество.

Однако любовные истории в череде наших путешествий по миру остаются единственными, о чем могут мечтать романтики. Приключение Магги Саррань или Аннабеллы, они окончательно отошли от моды, чтобы стать певицами. Они не жалуются на судьбу, которая может быть искушением для людей смелых, склонных к опьянению криками «браво».

Голова на плечах должна сидеть крепко, чтобы не закружиться от выпавшей на нашу долю славы. Нас повсюду встречают, как королев. Я не без дрожи вспоминаю «Марсельезу» в финале показа в громадной ратуше Копенгагена почти сразу после войны. Говорю об этом открыто, поскольку не одна я испытывала волнение, у всех на глазах выступили слезы.

Ту же «Марсельезу» мы услышали через полчаса в «Вивекс», в крупнейшем ресторане города, где для нас устроили прием. Поскольку мы прибыли с охапками цветов в руках, танцоры замерли на месте, а оркестр заиграл наш национальный гимн, который хором подхватила вся публика.

Потом нас принял посол Франции, господин Ги де Шарбоньер. Будучи холостяком, он попросил меня исполнить роль молодой хозяйки дома!

Признаюсь, некий «сезам» открывал мне двери почти каждого посольства: все хорошо знали моего отца, сделавшего хорошую карьеру. Мое происхождение помогало доброму общению с господином де Шарбоньером и его коллегами; господином и госпожой Герен, чьи гостиные с окнами, выходящими на бухту, покорили нас в Рио; господином и госпожой дю Со, принимавшими нас в Лиссабоне во дворце Абрантеш, несомненно самом красивом посольстве мира, где во время показа нам выделили знаменитое помещение, потолок которого усеян розетками из драгоценного фарфора. И наконец, с господином дю Шейла, чье имя я пишу с некоторым смущением.

Словно в раскаянии, я с опозданием рассказываю историю нашей встречи. Господин Горен, самый очаровательный и эффективный из директоров, взял в Стокгольме судьбу нашей маленькой труппы в свои руки. От него исходила инициатива, которой аплодировали все: вместо оплаты гостиницы и еды, как бывало обычно, он предоставил нам «пищевое пособие» (каково!), что позволяло нам самим выбирать ресторан. Обрадовавшись удаче, мы все вместе приняли решение не выбирать ресторан, а несколько лишних и неожиданно образовавшихся крон лучше потратить на покупки. Достаточно утром плотно поесть (завтрак включался в гостиничный счет), а вечером, в 18 часов, отдать должное буфету на приеме в посольстве Франции.

Действительно, восточные вкусности этого буфета, сытные, как на египетском празднике, наилучшим образом соответствовали нашим желаниям. Мы устроили настоящий разгром, сменяясь небольшими группами, опустошавшими стол, как полчище термитов.

До отвала наевшись, мы узнали имя посла: им был господин дю Шейла, друг детства моего отца, знавший меня маленькой девочкой. Покраснев от стыда, я подошла поздороваться с ним, и, хотя наш «налет» прошел незамеченным, я поклялась себе, что со мной такое не повторится.

Наши группы, когда мы предоставлены сами себе, зачастую превращаются в банду расшалившихся школьников на отдыхе. Мы часто устраивали различные розыгрыши. Так случилось в Рио, когда чилийское вино ударило нам в голову. Нечасто приходится начинать показы поздно из-за предшествующих аттракционов, которые постоянно переносятся или затягиваются. Пришлось смириться с ночной жизнью и ложиться спать вечером, чтобы будильник прерывал сон в 22.30.

В тот вечер директор, его жена и группа друзей пригласили нас на обед в «Кюраско», где на открытом воздухе пекут громадные куски мяса (я обычно питалась «клубными сэндвичами» и пальмовыми сердечками). То ли чилийское вино оказалось вкусным и крепким? То ли подвело виски, которое мы потом пили в баре бассейна? Но, показывая первое платье коллекции, я обернулась и увидела позади триумфальной арки, служащей декорацией, Колетту и Линду, гонявших метлу, как футбольный мяч. Колетта, большой комик, придумывала новые варианты игры, отдавала честь метлой, как оружием, напялив на голову жандармское кепи. Всем известно, что в серьезной ситуации, когда вы шествуете по подиуму перед сотнями людей, увиденное усиливается во сто крат. Моя царственная осанка в тот вечер подверглась чудовищному испытанию: я держалась как можно прямее, едва сдерживая смех, и благословила оркестр, чей саксофон играл с пленительным вдохновением.

Изредка неплохо стать вновь десятилетней девчонкой. Мы проводим свою жизнь с вздернутым вверх подбородком, пытаемся обрести королевское величие, но, как студентам на каникулах, нам случается превращать княгинь элегантности в невыносимых подростков, какими и следует быть.

Вторая промежуточная посадка в Оране осталась воспоминанием о невероятной сутолоке. Я уже рассказывала о первом этапе, когда мы сделали крюк в Оран по дороге в Лиссабон, ночь в казармах ВВС, каша в цинковых котелках… Возвращались мы тем же маршрутом, но на этот раз нас поселили в отеле. Что-то вроде отеля без обслуги, последовательное посещение которого разными родами войск всего мира превратило заведение в сортировочный вокзал после бомбардировки. Мы по своему желанию могли выбирать себе «пристанище» с незапирающимися дверьми и забирать в соседних номерах то, чего не хватало в наших. Прелестная ночь!

Когда возвращались в самолет, наша процессия представляла любопытное зрелище. Каждая купила корзину, набила ее фруктами, а одна из нас волокла за собой ананас на веревочке, как собачку, ему еще надо было дозреть!

Подводя итог, хочется сказать, что чудесные пейзажи, волшебные сказки, настоящие или выдуманные, «летучая» слава и безумные приступы смеха, как в детстве, остаются драгоценными мгновениями, которые не старея хранятся в шкафу наших воспоминаний.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.