Московские дали, или Голова кругом

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Московские дали, или Голова кругом

К сожалению, к середине 2010-х «Лимпопо» из хроник столичной клубной тусовки исчезло. Но тут ничего не поделаешь: Москва — живой, бурно развивающийся город, где каждую секунду что-то рождается, а что-то навсегда уходит в прошлое. Так что для того, чтобы охватить процесс в целом, нужен широко распахнутый горизонт и высокая точка обзора. Причем чем дальше по течению времени, тем выше.

Ведь, скажем, еще в начале прошлого века с тех же Воробьевых гор всю Москву можно было легко охватить разом. А вот пятнадцать лет спустя уже сложнее. Про высшую точку в центре города образца 1916 года — веранду ресторана «Крыша» на макушке первого столичного небоскреба у Пушкинской — и говорить нечего. Оттуда что-либо более или менее распознавалось лишь в радиусе нынешнего Садового кольца. Да и то исключительно крупные объекты, вроде Сухаревой башни на Сретенке или 1-й московской телефонной станции в Милютинском.

Так что, бросая ретроспективный взгляд, можно сколько угодно жалеть, что ресторан Крынкина давным-давно сгорел, а «Крыша» если сегодня и есть, то не в Москве, а на верхнем этаже гостиницы «Европейская» в Санкт-Петербурге (там, между прочим, и пивная «Красная Бавария» имеется).

Правда, последнее время поговаривают, что летнее кафе — в облике веранды ресторана «Турандот» — на крышу первого в Москве небоскреба все-таки вернется.

Да только что сегодня можно разглядеть с прежних московских «вершин»?

Ведь к XXI веку столица так размахнулась, что ныне для ее обзора совсем иные, несравненно более высокие точки требуются. А уж если это можно сделать не спеша, с комфортом расположившись за хорошо накрытым столом — от желающих посетить такие площадки отбою, наверное, никогда не будет.

Но пока тут спрос по-прежнему опережает предложение.

Двести метров над уровнем моря

С прошлого века москвичам и гостям столицы достался лишь один такой объект. Это открытый в 1967 году ресторан «Седьмое небо» на Останкинской телебашне (ул. Королева, 15). Вот уж откуда, казалось, Москву можно было охватить «до самых до окраин»! Ведь следующие полстолетия ничего выше этого громадного бетонного стакана, устремленного в небо аж на 533,45 метра и стянутого внутри толстенными стальными тросами, построено не было. Как и не было второго такого ресторана, три зала которого — «Золотой», «Серебряный» («Шереметьевский») и «Бронзовый» — размещались бы на такой высоте — 200 метров над уровнем моря. Кухню при этом, правда, пришлось оборудовать на отметке 43 метра. Но поскольку связь обеспечивалась специальным скоростным лифтом, любой посетитель, заказав нечто приглянувшееся в меню (например, фирменную «осетрину по-графски») мог быть уверен: свежеприготовленное блюдо будет доставлено ему на стол всего за 60 секунд. Если, конечно, официант расторопный.

Главная же фишка «Седьмого неба» заключалась в том, что сами расставленные по периметру залов столы находились на подвижном участке пола. Потихоньку вращаясь вокруг телебашенной оси, все это «хозяйство» совершало за 40 минут полный оборот. Благодаря чему не сходя с места и не прерывая трапезы, одновременно две с половиной сотни посетителей ресторана со своей медленно вращающейся на приличной высоте наблюдательной точки любовались круговой панорамой Москвы. Кто-то подсчитал, что за первые тридцать с лишним лет эксплуатации таких посетивших ресторан и смотровую площадку «Седьмого неба» счастливцев оказалось почти десять миллионов.

Высотное замыкание

К сожалению, в августе 2000 года этот поток оборвался. В самый разгар воскресного дня Городское управление противопожарной службы (ГУПС) получило сообщение о возгорании в Останкинской телебашне. На отметке 450 метров из-за замыкания в силовых кабелях загорелись антенные фидеры. Автоматическая система тушения не справилась. Пожарным тоже сразу подобраться не удалось: мешали высокая температура и сильное задымление. Главное было вывести из здания людей. Посетителей ресторана «Седьмое небо», смотровой площадки и многочисленных сотрудников ГТРЦ сначала эвакуировали с помощью скоростных лифтов, а потом по лестницам. Примерно через час в здании не осталось посторонних. Однако остановить огонь долго не удавалось. Скоро начали лопаться тросы, удерживающие лифты. В одном из них оказались заблокированы и погибли четверо: трое пожарных и женщина-лифтер. Десять человек получили отравление угарным газом, тепловые удары и ожоги. Телевещание Москвы и Московской области оказалось сильно и надолго нарушенным. По словам специалистов ГУПС, башня уже давно не соответствовала требованиям безопасности. Последняя проверка, проведенная за два месяца до возгорания, выявила более 20 участков и установок, на которых замыкание могло произойти в любую минуту.

Так что где у нас тонко, там и рвется.

Не закрывайте себе горизонт!

Первым последствия катастрофы пережило телевидение. Уже на третий день после пожара оно переключилось на резервную схему и выдало в эфир некую смесь из программ ОРТ и РТР. А вот история с восстановлением уникального ресторана и смотровой площадки затянулась более чем на пятилетие. И обошлась в несколько миллионов долларов. Зато в результате восстановительных работ «Седьмое небо» предстало почти полностью преображенным. Прежняя общая площадь, естественно, осталась той же. Но за счет перепланировки прибавился еще один зал, совершенно иными предстали интерьеры, ресторан оснастили современным оборудованием и мебелью. Самое пристальное внимание обратили на системы безопасности и новые скоростные лифты — они теперь отвечают самым строгим нормам надежности. Да и внешне сильно преобразились. В кабинах появились большие жидкокристаллические мониторы. Стены, чтобы создать ощущение нахождения в большом, просторном помещении, прикрыли четырьмя зеркалами. Так что всем — даже тем, кто страдает клаустрофобией, но не боится высоты — прямой путь наверх, на неспешно вращающуюся круговую площадку «Седьмого неба». Там теперь можно хорошо — с чувством, толком, расстановкой — покушать. И одновременно с высоты птичьего полета полюбоваться современной Москвой.

А заодно проникнуться ощущением ее невероятной, почти как сама жизнь, необъятности.

Ибо и то и другое не с нас началось и не нами кончится.