Литургический прибор работы Акселя Гедлунда для походной церкви Александра I

Литургический прибор работы Акселя Гедлунда для походной церкви Александра I

В 1812 году Аксель Гедлунд исполнил по желанию Александра I новый полный литургический прибор, предназначавшийся для походной церкви императора. От старого, сделанного из позолоченного серебра еще во второй половине «осьмнадцатого» века, до наших дней дошли напрестольный крест, дискос, потир, две тарели и лжица, к коим в 1811 году добавилась лампада, выкованная петербургским мастером «Фёдором» Кольбом. Теперь сам прославленный архитектор Казанского собора Андрей Никифорович Воронихин сочинил рисунки-эскизы будущих потира, креста-мощехранительницы, дискоса, звездицы, блюда, двух тарелей, ковшика для «теплоты», лжицы, копия, дарохранительницы и оклада евангелия. (См. цвет. илл. 12.)

Потому-то эти предметы, воплощенные в серебре Гедлундом, отличаются не только чистотой литья, виртуозностью чеканки, тщательной проработкой гравировки, но и благородством формы. Красивый оттенок позолоты празднично сочетается с радостными красками эмалевых миниатюр, и даже ангелы на чаше потира чем-то неуловимым походят на крылатых богинь победы. Однако виноградные лозы на ножке, чей стоян воспроизводит сноп пшеницы, напоминают, что в православной церкви молящиеся причащаются хлебом и вином, воплощающими тело и кровь Христовы.

Оба литургических прибора вместе с походной церковью везде следовали за императором и в течение боевой кампании 1813–1814 годов они использовались не только при традиционных службах, но и в благодарственных богослужениях, проводимых во многих освобожденных городах Европы, а подчас и прямо на полях битвы при молебнах за ниспослание виктории[106].

В ходе преследования Наполеона Александр I последовал совету хитрого и продажного Талейрана и пошел прямо на Париж, оставив в тылу основные вражеские силы. Самодержец не прогадал: всего лишь через пять дней после выигранного им при Фер-Шампенуазе отчаянного кавалерийского сражения, августейшему предводителю коалиции удалось победить неприятеля в ожесточенной и кровопролитной битве под Парижем, когда с обеих сторон воины сражались как львы, причем только русских ратников пало шесть тысяч. Но жертвы были не напрасны. Город капитулировал.

Как пышно и велеречиво тогда писали в Петербурге, в незабвенный день 19 марта 1814 года – «французская столица отворила ворота свои победоносному войску и приняла простертую к ней рукою Российского Монарха мирную ветвь»[107], а русские ратники с союзниками «промыслом Всевышнего и с помощью десницы Его, по преодолении бесчисленных трудов, путеводимых твердостью и мужеством, вступили в Париж. Они победоносным шествием своим погасили пламенник всемирной войны и положили начало процветшему в колеблющейся Европе благотворному для всего рода человеческого спокойствию и тишине»[108].

При триумфальном въезде в покоренную столицу Франции государь обратился к генералу Ермолову: «Ну что, Алексей Петрович, теперь скажут в Петербурге?» и прибавил: «Ведь, право, было время, когда у нас, величая Наполеона, меня считали за простячка»[109].