4. Центробежное движение

4. Центробежное движение

В описываемый период происходило разнонаправленное центробежное движение от старого образа существования, который символизировала религиозная культура восточноевропейского местечка, штетла, мифологизированного в еврейской литературе. Как уже было сказано выше, выделялось два основных направления этого движения: внутреннее и внешнее. Двигаясь вовне, евреи в массе своей получали образование и входили в культуру других народов, в некоторых отраслях внося существенный вклад, как количественный, так и качественный. Они также были заметны в международном левом движении. В то же время внутри еврейского общества было положено начало трем взаимосвязанным явлениям: 1) богатой литературе и культуре на иврите, идише и еще каком-либо языке (в зависимости от страны проживания); 2) целой гамме идеологий и политических течений; 3) сети культурных и социальных институтов, построенных по образцу европейского постхристианского общества. Все эти способы культурного самовыражения, как внешние, так и внутренние, тесно переплетались с реальной жизнью, миграциями и трансформациями в судьбе каждого конкретного индивида, затронувшими большинство народа и включавшими географические перемены в расселении (главным образом, из местечек в города и с Востока на Запад), а также языковыми, образовательными и профессиональными изменениями.

Я сосредоточусь на ашкеназских евреях восточноевропейского происхождения, а) потому что они составляли подавляющее большинство мирового еврейства в начале этого периода[10] и б) потому что именно эта группа в первую очередь сформулировала внутренние ответы на историческую ситуацию — в литературе, идеологии и общественных отношениях. Однако на уровне индивида эти явления — прежде всего модернизация, переезд из местечек и деревень в города, изменение профессий, отказ от языка идиш (или его аналогов) в пользу доминирующего языка и вхождение в мир общей культуры — наблюдались во всех еврейских общинах либо до этой революции, либо после нее. В этом отношении Западная Европа опередила Восточную, а подъем североафриканских евреев во Франции случился позднее. Структура этого феномена была в целом аналогична в разное время и в разных местах (безусловно, с некоторыми специфическими отличиями), и здесь не место описывать конкретные случаи каждой страны и каждой общины.

Среди евреев Восточной Европы все это тоже проходило не сразу, а волнообразно, с привлечением каждый раз новых и новых групп. Важно заметить, что, ведя речь о тех или иных институтах, можно говорить о единой истории, продолжающейся несколько поколений (например, истории сионизма или ивритской литературы), но каждый участник этой истории вступал в ее поток в своих времени и месте. Обычно он приходил извне, с одной стороны, отказываясь от старой жизни, а с другой — пытаясь совладать с новыми, незнакомыми ему явлениями. С точки зрения индивида, эта революция охватывала одно-два поколения, где второе поколение осмысляло и закрепляло необратимые перемены, совершенные отцами.

В этом смысле еврейская история развивалась неравномерно: то, что происходило с одной группой евреев раньше, с другой группой происходило позже. А поскольку разные группы на разных стадиях трансформации мигрировали и часто встречались в одном месте или на одном уровне дискуссии, между ними возникало напряжение, которое принимало форму взаимных непримиримых оценок и моделей поведения. Этот принцип очевиден в отношении вестернизированных венских или берлинских евреев (ассимилированных одно или два поколения назад) к их собратьям, только что приехавшим из местечек Восточной Европы («Ostjuden»); или в отношении старых иммигрантов в США к новоприбывшим («greenhorns»); или в отношении уже укоренившегося ишува в Эрец Исраэль к каждой новой волне алии — и наоборот. Многое из созданного в этот период было порождено как напряжением, так и сотрудничеством подобных групп на разных уровнях.

С этой точки зрения сотрудничество между «вестернизированными» евреями и их восточноевропейскими собратьями также привело к важным внутренним результатам. Так, сионистское движение зародилось в Восточной Европе и Палестине в 1880-х гг., но на Западе оно приобрело формальную и организационную традицию, которая привела к возникновению в 1897 г. политической сионистской организации, чтобы затем получить подкрепление из Восточной Европы, где сионизму обеспечили массовую поддержку и спасли его от идеи Герцля построить еврейское государство в Уганде. Престиж «доктора Теодора» Герцля в мире и его западные манеры сделали его «Царем Израильским» в глазах виленских народных масс. Впрочем, сам Герцль был иммигрантом из более или менее восточного региона (Венгрии), выросшим в религиозной семье, и сионистское движение стало тем, чем оно стало, благодаря сотрудничеству между западными сионистами (часто восточноевропейского происхождения, как Мартин Бубер или Нахум Гольдман) и массовым движением в Восточной Европе. Другой пример: «Образовательный альянс» (Educational Alliance) был создан в Нью-Йорке богатыми и ассимилированными потомками немецких евреев с целью образования и ассимилирования части своих восточных собратьев, наводнивших город, и стал важной школой, на первых порах с преподаванием на идише, воспитавшей американских художников и скульпторов, родившихся в Восточной Европе, таких, как Рафаэль Сойер, Хаим Гросс, Джейкоб Эпштейн, Бен Шан, Леонард Баскин, Луиза Невельсон, Барнет Ньюмен и Марк Ротко.

В течение этого периода противоречия между альтернативными путями часто казались непреодолимыми. Настоящая пропасть разделяла разнообразные новые формы жизни для каждого конкретного человека и для всей общины. Конфликты между внутренними течениями и сторонниками ассимиляции, между социалистами и сионистами, между пролетарскими сионистами и буржуазными сионистами, между идишем и ивритом, между западными и восточными евреями находились в центре общественного сознания и споров. Кажется, ни один еврей в эту эпоху секуляризации не мог существовать без активного мышления, а еврейское поведение не допускает мышления без определенной позиции в споре. Семиотика талмудического мира, с присущим ему дискурсом спора и обучением в споре, была усвоена еврейским фольклором; ни одну идеологическую позицию нельзя было выразить, не доказав ее реальному или гипотетическому оппоненту. «Другой» был не просто врагом, он был оппонентом, включенным в твое самоопределение и поднявшимся на том же гребне волны изменений. В ретроспективе, однако, мы видим общие модели мышления и поведения у всех этих враждующих соперников.