Дорога к храму

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Дорога к храму

Стержнем всей русской жизни в Японии, основой культурного общения была православная церковь. В трудные минуты русские искали поддержку в вере, а православные праздники служили поводом собраться всем вместе. Первый приход при Российском консульстве открыл иеромонах Филарет. Он освятил его 13 ноября 1860 г., совершив в тот же день первую литургию. Но консул Гошкевич мечтал о большем и вскоре занялся сооружением первой в Хакодате и вообще в Японии православной церкви. Сначала ее здание построили на отдельной территории, потом перенесли и заново возвели рядом со зданием консульства. Церковь назвали храмом Воскресения Господня. Женщины навели порядок и украсили ее, чем могли. Нашлись и художники, которые нарисовали несколько икон. Один из очевидцев, Н. Казнаков, писал: «Нам, только недавно видевшим Паппенберг, с которого бросали католических монахов в море, удалось присутствовать при освящении христианского храма, поставленного во имя Воскресенья, а на другой день видеть в храме португальца (матроса с китобойного судна), молящегося между нами. Странная случайность».

Священник консульской церкви иеромонах Филарет не задержался в Хакодате надолго: служба в Хакодате ему не понравилась. Он упросил Гошкевича отпустить его, и вскоре был назначен на корвет «Гридень». Осенью 1861 г. отец Филарет прибыл во Владивосток, где занялся строительством первой церкви, жертвуя все имеющееся у него средства на богоугодные дела. Его отъезд из Хакодате заставил И. В. Махова, члена церковного причта, взять на себя обязанности духовного наставника русских. Отсюда в дальнейшем возникла некоторая путаница: русские и японские историки возвели его в сан священника, видимо, перепутав с Василием Маховым, священником погибшего фрегата «Диана».

Следующим русским священником в Хакодате стал иеромонах Николай (в миру Иван Дмитриевич Касаткин), впоследствии начальник Русской духовной миссии в Японии. Именно ему Иван Махов передал хранившийся у него золотой наперсный крест, некогда приобретенный Азиатским департаментом МИД. А началось все примерно за год до этого, когда он случайно задержал взгляд на строках: «Не пожелает ли кто отправиться в Японию на должность настоятеля посольской церкви в Хакодате и приступить к проповеди православия в указанной стране?» «В этот же день за всенощной я уже принадлежал Японии», — записал в дневнике будущий равноапостольный Николай Японский.

Он родился 1 августа 1836 г. в семье дьякона села Береза Вельского района Смоленской губернии, и при рождении его назвали Иоанном. Вначале мальчик учился в Вельском духовном училище, а затем в Смоленской семинарии, которую окончил в 1856 г. и был отправлен за казенный счет в Санкт-Петербургскую духовную академию. В июне 1860 г. Иван Дмитриевич Касаткин принял монашеский постриг с наречением именем Николай в честь святителя и чудотворца, покровителя путешествующих на море, и был рукоположен в иеромонахи. 1 августа он отправился через Сибирь в Японию, чтобы занять должность настоятеля консульской церкви в Хакодате, но на последний пароход летней навигации опоздал и остался зимовать в Николаевске-на-Амуре. В Хакодате иеромонах Николай прибыл на судне «Амур» только 2 июля 1861 г. Консул Гошкевич предупредил его, что в Японии не только остается в силе закон о запрещении христианства, но и вообще не любят иностранцев. Он предложил молодому священнику не торопиться с проповедями, а начать с изучения японского языка, истории и культуры страны.

Настоятеля консульской церкви интересовало все, связанное с Японией: события, погода, экономика, история, демография. Он наблюдал жизнь японцев, стремился общаться с ними, ходил по городу, посещал храмы, наблюдал за службами, беседовал с бонзами. Особенно увлекся отец Николай изучением религий, распространенных у японцев, — буддизма, синтоизма и конфуцианства. Он обратил внимание на то, что простые японцы были более образованы, чем россияне. Его, в частности, поразили «ходячие библиотеки»: за небольшую плату японцы разносили книги жителям Хакодате и окрестных сел.

Японскому языку священник учился у местных жителей, Судзуки Рикуци (Рикухей) и горбуна Кимуры Риокичи родом из Оодате. Обучение поначалу давалось с трудом, и в своих записках отец Николай признавался, что часто призывал на помощь все свое терпение, но через восемь лет неустанных занятий ему удалось добиться замечательной эрудиции даже по японским меркам. Он выучил и английский язык, который в Японии считался общепринятым для общения с иностранцами. По мере освоения иероглифики отец Николай стал читать книги по литературе и искусству, буддийские и конфуцианские религиозно-нравственные сочинения, имевшиеся в консульской библиотеке. Обсуждая конфуцианские идеи с японскими священниками, он давал им собственное толкование, которое весьма заинтересовало японцев.

Гошкевич писал: «Иеромонах Николай — один из деятельнейших членов нашего консульства. В короткое время он изучил японский язык до такой степени, что свободно объясняется, не нуждаясь, подобно другим, в пособии переводчика. Это обстоятельство в связи с его уживчивым характером чрезвычайно сблизило его с японцами и доставило ему многих друзей».

Священник заинтересованно искал в Хакодате следы Головнина. Один из его учителей японскому языку мальчиком видел пленных русских моряков и рассказал об этом священнику. Много позднее, в 1897 г., отец Николай встретится с лейтенантом Головниным, внуком В. М. Головнина, пришедшим в Иокогаму на броненосце «Рюрик», и расскажет ему о некоторых неизвестных подробностях посещения Японии той давней миссией.

Русская консульская церковь в Хакодате находилась в ведении епископа Камчатского, Курильского и Алеутского, начальника эскадры Тихого океана и Российского императорского консульства. Даже жалованье консульский священник получал от двух ведомств. Но все эти деньги отец Николай отдавал приходу: «Долги начинают просто душить меня! Пью чай без сахару, курю японский табак, а все еще должен и по сие время ровно 1400 бу». Жилище отца Николая тоже было незавидным. Одну из комнат своего дома он приспособил под класс, вторая служила рабочим кабинетом, а заодно и служебным помещением, а третья, похожая на конурку, — спальней. Дверь заменяла широкая доска, которую прикрывал бумажный щит. От холода это не спасало. Если только не топился камин, в доме было холодно, как на дворе. Всю зиму священник, страдавший от ревматизма, был вынужден спать не раздеваясь, под двумя шерстяными одеялами. «И так-то придется жить еще года два, если не больше, — писал он. — В Питере вовсе не чувствуют неудобств нашей жизни. Конечно, им, нашим отцам, лучше про то знать, нужна ли нам представительность, или нужно нас на позор свету закупоривать, как сельдей в бочке, и в бочке-то чужой, — и изнурять простудами».

Бытовые неудобства, тем не менее не могли помещать отцу Николаю выполнять свою миссию. Он не только обслуживал консульских православных, но и начал понемногу проповедовать православную веру среди японцев, стараясь найти единомышленников, открыл при приходе русскую школу для японских детей. Он считал, что через русский язык и русскую культуру он сможет ближе познакомить японцев с Россией и привлечь в церковь японских прихожан. У него появились конкуренты: два католических миссионера, которые, по слухам, собирались построить большую церковь — такую, чтоб могла вместить всех жителей Хакодате. «Ревностно подвизаются, — писал православный священник, — пока в подбирании учеников: французский язык, пожалуй, привлечет в их школу побольше людей, чем русский в мою. Посмотрим, как они станут обращать этих учеников! Увидим, много ли привлекут вообще из жителей Хакодате. Уж мой Симмей и сам японец, а при всех стараниях не может найти людей в Хакодате. Мы с ним покраснеем до ушей, если патеры будут успешнее нас».

В первые годы жизни в Японии положение отца Николая было весьма сложным. Поначалу его принимали за европейского шпиона и спускали на него собак, а встречные самураи грозили иеромонаху клинками. Особенно это проявилось и во время Цусимского инцидента. Сам священник в дневнике описал, как много лет позднее историк Иидзима Хандзюро приехал к нему в Токио «отобрать у меня сведения касательно Цусимского дела в 1861 году. Начал странным приветствием:

— Вы тогда уладили это дело, так имеете подробные сведения о нем, и так далее.

И не первый раз я слышал эту нелепость. Источник ее не местный: значит, меня представляют не учителем веры, а политическим агентом, посланцем «главы Церкви» Императора, имеющим власть вершить такие дела, как нападение русского военного судна на Цусиму, но зато лишенным всякого права на уважение добрых людей, — политическим развратителем Японии, готовящим ее к завоеванию русскими».

Отец Николай всегда ждал захода в порт русских моряков, чтобы с помощью пожертвований пополнить церковную казну. Особые надежды он возлагал на корвет «Варяг», на борту которого находился командующий отрядом кораблей контр-адмирал И. А. Ендогуров. «Я не замедлил побывать с визитом у адмирала, — писал священник, — и благопочтеннейше представить ему «тетрадь для пожертвований»; но увы! Мои надежды далеко не сбылись: с обоих судов, где команды больше 660 чел. и тьма офицеров, собрано всего 329 рублей, да и то со скандалом. Адмирал, рассматривая «тетрадь для пожертвований», нашел там записанные еще Маховым расходы в 40 бу; «Как же так? — сказал он своей свите. — Столько денег собрано с судов, а в расходе всего 40 бу; должно быть, священник крадет, нужно назначить комиссию для пожертвований церкви». Заговорили на обоих судах о комиссии; доброжелатели предупредили меня, советуя привести в исправность документы; потом и сам Адмирал, бывая у Цивилькова, выразил сильное подозрение насчет того, что я ворую у церкви. Не выдержал я, написал Адмиралу письмо, в котором благодарил его за пожертвования, дал ему заметить, что он не имел права назначать ревизии не по своей части, объяснил, что на 1075 руб. 66 коп. (столько пожертвовано всеми моряками с прежних судов) построить церковь, в которой одни колокола стоят 1250 рублей, да еще красть из этой суммы — нет физической возможности; в заключение бесцеремонно посоветовал ему прежде узнавать о людях и потом уже судить их. Могу, впрочем, похвастать, что последнее, по сдержанности тона, сделало бы честь 70-летнему старцу [нерзб]. Адмирал удостоил меня письмом, за безграмотность которого, если бы он был в 3-м классе училища, его поставили бы на колена, а за безнравственность которого, если бы он был в школе, его непременно высекли бы; он отказался от всего, свалив всё на сплетника, под которым, должно быть, разумел Цивилькова, как будто бы слухов о комиссии и не существовало; в заключение письма, в параллель к моему совету, и он советует мне «быть осторожней»; т. е. пригрозил камнем из-за пазухи — своим Адмиральством, — смешно!»

Калитка и общий вид Русского кладбища в Хакодате. Фото автора

Нелестное впечатление оставляли порой у священника и другие офицеры. Как-то раз Н. А. Бирилев с офицерами «Посадника» устроили на вулкане Комагатаке пикник, на который пригласили и отца Николая. Моряки не предупредили его о характере вечеринки, и священник был весьма озадачен, когда поздно вечером в гостинице перед ними стали танцевать гейши, а вечеринка стала превращаться во фривольную встречу. Увидев это, отец Николай покинул общество, несмотря на ночное время. Возможно, именно тогда, возвращаясь по темноте в Хакодате, он упал с лошадью с обрыва и повредил левую ногу. Он так и не смог вылечить ее полностью, и боль в ноге мучила его многие годы.

2 июня 1866 г. в Хакодате из Нагасаки пришел корвет «Аскольд». Моряки надеялись запастись продовольствием, но возникли проблемы. Мясо можно было получить с большим трудом и то при помощи губернатора. Хлеб был очень дорогим, так как монополию держал один булочник. Вообще все продукты здесь значительно подорожали и стоили гораздо больше, чем в Нагасаки. Командир «Аскольда» отмечал в своем рапорте, что «здоровье команды весьма хорошо». Тем не менее 5 июня 1866 г. умер матрос Матис Векман, и отец Николай совершил обряд отпевания.

Священник пользовался большим уважением в Хакодате. Его приглашали отпевать не только православных, но и протестантов и католиков. Так, жена португальского консула-католика попросила приобщить к Святым Тайнам умиравшего мужа.

Трудно сказать, кого из русских первым похоронили на японской земле. Уже через год после того, как Хакодате был открыт для торговли с Россией, здесь появились первые русские могилы. В здешний русский госпиталь моряки попадали, как правило, уже основательно больные, и лечение не всегда заканчивалось успешно. До сего дня сохранилось надгробие 35-летнего квартирмейстера фрегата «Аскольд» Георгия Поулькевича, умершего 26 июня 1859 г. Через несколько месяцев на его могиле появилась надгробная плита. 1 ноября 1859 г. скончался 26-летний матрос 28-го флотского экипажа Петр Евсеев, служивший на корвете «Джигит». Первая могила 1860 г. принадлежит 30-летнему Стефану Гиришеву, который скончался 25 января 1860 г. Он был матросом 28-го флотского экипажа и служил на транспорте «Японец».

В 1861 г. на русском кладбище появились новые могилы, в том числе 27-летнего Андрея Васильева. Он служил на клипере «Гайдамак» парусником рабочей команды и скончался 28 сентября 1861 г. Следующий год принес русскому флоту у берегов Японии много потерь: матрос шхуны «Первая» Давыд Ювонин (28 июня), фельдшер корвета «Абрек» Прокопий Шнепай (30 июня), кочегар корвета «Калевала» Афтоном Шамнев (16 августа), матрос корвета «Рында» Григорий Махов (8 октября), рулевой транспорта «Манджур» Прокопий Филинов (19 ноября).

Больше всех на русском кладбище в Хакодате оставил своих моряков корвет «Посадник». В 1861 г. здесь нашли последний приют Никита Кузмин (15 октября) и Василий Мясников (16 октября), в 1862 г. — Федор Степанов (17 февраля), Евтропий Гвоздев (9 марта), утонувшие гардемарин Андрей Попов и матрос Степан Гомзиков (18 марта), Иван Кузнецов (27 августа). Впору было назвать русский погост в Хакодате «Посадским», по аналогии с тем, как это сделали в Нагасаки. Там первым названием русского кладбища было «Аскольдова могила» — по имени корвета «Аскольд».

1863 г. принес новые жертвы: 20 июля утонул Людвиг Шачковский, 6 августа умер конопатчик корвета «Рында», чье имя остается неизвестным, 16 августа — матрос «Новика» Казимир Непогода, 27 августа — матрос шхуны «Первая» Филипп Пагудин. 8 ноября 1864 г. застрелился мичман Амурского флотского экипажа Петр Строгов, служивший на канонерской лодке «Морж».

В 1865 г. в хакодатском госпитале находились на лечении около 50 больных. В основном моряки страдали от хронических болезней и сифилиса. Венерические заболевания не щадили никого, ни матросов, ни офицеров. На лечение в 1865 г. был вынужден остаться гардемарин Ф. В. Дубасов, будущий адмирал. В то время он служил на канонерской лодке «Морж» и где-то, то ли в Нагасаки, то ли в Хакодате, подхватил сифилис.

Окончательно Хакодате потерял свою притягательность как место стоянки военно-морского флота в середине 60-х гг. XIX века. По представлению корабельного врача корвета «Аскольд» Садокова в 1866 г. госпиталь в Хакодате закрылся, и всех русских пациентов перевели в Нагасаки. Соответственно сократилось и число случаев смерти русских в Хакодате.

В апреле 1868 г. произошло важное событие, к которому так стремился отец Николай: состоялось первое обращение в православную веру: крещение бывшего синтоистского жреца Такумы Савабэ, в дальнейшем посвященного в сан священника. О нем отец Николай писал: «Он был дворянин и весьма славился в искусстве фехтования. Вследствие этого наш консул приглашал по временам его к себе для обучения в этом искусстве русских. Здесь-то я впервые увидел о. Павла и затем продолжал встречаться с ним довольно часто. Но при каждой такой встрече меня постоянно поражало какое-то сердитое, почти озлобленное выражение его лица. Раз как-то зашел в мою комнату и с таким же точно выражением, исполненным негодования, начал злословить христианскую веру. Я тогда спросил его, знает ли он ту веру, которую так поносит. Ответ был отрицательный. Тогда я заметил, что было бы более справедливо предварительно познакомиться с учением этой веры и тогда уже произносить такой или иной приговор, и тут же предложил выслушать изложение этого учения. Мое предложение было принято охотно. И что же? Какова была моя радость, когда я стал замечать, что мой слушатель с напряженным вниманием стал прислушиваться к изложению нового неведомого ему учения, и его дотоле горделивая мысль стала смиренно склоняться пред его поражающей истиной! Видно, сам Бог направил его мысли на истинный путь. Это был первый и самый главный шаг по пути обращения о. Павла в христианскую веру; остальное получилось само собою».

Вторым христианином в Хакодате стал Сакаи Иоанн, местный врач и близкий друг Савабэ, который сначала сам старался склонить его к православию. Но, по словам русского священника, Сакаи был силен в диалектике, и переубедить его было трудно. Тогда Савабэ стал чаще приглашать друга к отцу Николаю, и они вдвоем убеждали его перейти в православие. Наконец и Сакаи был крещен и тоже стал священником. Третьим христианином был Уран Яков, также бывший врач, следом за ним в Хакодате крестился Иоанн Оно и некоторые другие.

В 1868 г. Япония повернулась на путь реформ и сближения с европейскими странами. В ходе начавшейся гражданской войны в Хакодате прибыли восставшие князья Кувана, Итакура, Огасавара и Такенака под командованием Инамото. Командиры устроили пирушку у отца Павла Савабе, который тогда еще был синтоистским жрецом. Позвали и отца Николая, который вспоминал: «Князь Кувана так печально играл тогда на свирели. А Такенака собирался со мной в Россию — бежать от грозы, совсем уже налегшей на них, и только недостаток средств остановил его».

У отца Николая появилась робкая надежда расширить православную деятельность, но запрет на распространение христианства оставался в силе еще в течение нескольких лет, и новообращенные японцы-христиане подвергались преследованиям. Так, за отступничество от своей веры пострадал Павел Савабэ: местные власти сажали его в тюрьму, сожгли его дом. Отец Иоанн Сакаи (Кавамата) бежал в 1868 г. из Хакодате в родной город Каннари, где начал проповедовать христианство. Сохранив до конца приверженность к православию, он скончался 14 марта 1881 г. в г. Мориока. После смерти Сакаи архиепископ Николай стал обладателем его записей, которые планировал издать в сборнике. Вынужден был уехать около 1872 г. из Хакодате в Саннохе отец Спиридон Оосима. В это же время в Хакодате арестовали Павла Цуду. Отец Матфей Кангета был выслан властями в 1872 г. из Хакодате и сразу же начал проповедовать в Яманоме.

Однако ручеек признания православия постепенно набирал силу. Этому способствовало то, что часть населения стала разочаровываться во власти сёгуна. Отец Николай писал: «Тотчас же по прибытии в Хакодате, он (японец. — А. Х.) явился ко мне, в форме полкового адъютанта, и первые его слова были: «До двадцати пяти человек из наших офицеров желают учиться вере; я передал им все, что мог». Молодой японец, среди тревог военной жизни, хранит в памяти немногие полученные им уроки о новой вере, и у бивачного огня, забыв труд и опасности только что минувшего боя, говорит своим товарищам о неведомом им Боге, о тайне искупления и спасения!.. И эти слова его не падали на бесплодную почву; у меня были двенадцать из этих офицеров, т. е. все те, которые имели случай быть в Хакодате: каждый из них горит желанием продолжить начатые уроки, а некоторые изъявили полную готовность посвятить себя делу распространения веры».

Отец Николай не считал самоцелью обращение японцев в православие. Для него победой было даже знакомство их с ценностями православной веры. В итоге это помогало ему в миссионерской деятельности. В 1871 г. в Хакодате он познакомился с видным японским деятелем графом Соесимой, который заявлял о своей преданности императору душой и телом. Отец Николай резко парировал это утверждение, чем заинтересовал японца. В благодарность за беседу граф подарил монаху кусок шелка.

В ответ священник сказал, что сошьет себе платье, когда вельможа примет православие. Хотя Соесима и заинтересовался православным учением, даже поверил в бессмертие души, веры он так и не сменил. Тем не менее благодаря его влиянию были отпущены из тюрем православные из Хакодате, Сендая и Мидзусива, а секретным распоряжением граф запретил преследовать христиан. Позднее он помог владыке приобрести в Эдо участок на Суругадае, где воздвигли главный храм Японии.

Епископ Камчатский, Курильский и Алеутский Иннокентий, давний покровитель молодого священника, посоветовал отцу Николаю ехать в Петербург и добиваться открытия в Японии Русской духовной миссии. Это дало бы экономическую и административную независимость православному приходу и миссионерской деятельности самого Николая. Консульский священник соглашался, но повседневные заботы и обязанности не позволяли ему надолго оставить приход. В конце концов мысль об огромном значении, которое будет иметь открытие миссии, заставила его собраться в дальний путь.

В России Николай приложил немало усилий, доказывая Святейшему Синоду необходимость учреждения миссии, и тот выдал соответствующее разрешение. В 1870 г. император Александр II утвердил создание миссии в составе Камчатского епископата. В 1871 г. отец Николай вернулся в Японию уже главой Русской духовной миссии в сане архимандрита. Он привез в Хакодате литографическую машину, на которой с помощью студентов катехизической школы стал печатать свои лекции, молитвенники и иные материалы. Так началось издание первой христианской литературы в Японии. Иконы, также произведенные литографическим способом, можно по сей день видеть над царскими вратами в храмах Кусиро, Такасаки и Янайбара. Поскольку в отсутствие Николая необходимо было пользоваться этими материалами для богословских изучений, его ученики Такума Савабэ, Токурей Сакай и Даизо Урано стали самостоятельно изучать церковнославянский язык.

Усилия отца Николая увенчались успехом. Зимой 1872 г., когда в Хакодате насчитывалось около пятидесяти крещеных японцев, а православие распространилось до северо-восточного Сендая, который стал его центром, к священнику на помощь прибыл 34-летний иеромонах Анатолий (Александр Дмитриевич Тихай), выпускник Киевской духовной академии. Через год хакодатскую церковь посещали около двухсот прихожан. По мнению священнослужителей, большую роль в привлечении японцев играло благолепие церкви. Ее заново отремонтировали и покрасили. Особенно эффектно выглядели белые стены, которые покрыли краской по способу, изобретенному первым консулом, — накладывание белил с последующей полировкой ватой. На стенах церкви, украшенных золочеными рейками, висели иконы кисти иконописца Карзалина, присланные Гошкевичем из Петербурга. Отец Николай выписал из Шанхая стекла, чтобы защитить иконы от пыли, влаги и прикосновения людей.