Елена Галкина РУССКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ НАЧАЛА XXI ВЕКА И СОВЕТСКОЕ НАСЛЕДИЕ

Елена Галкина

РУССКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ НАЧАЛА XXI ВЕКА И СОВЕТСКОЕ НАСЛЕДИЕ

Тридцать лет кровавого беззакония. Погиб цвет народа. Сталинский режим окончательно убил в нас представления о нормальной жизни и волю к свободе… Чиновники ни за что не отвечают….

…Сегодня пассивность и равнодушие стали национальным бедствием, угрозой существования страны…

…Мы были и остались рабами, и теперь я знаю: в России все возможно.

Федор Абрамов (1920–1983). Дневники

Слова Федора Абрамова выявляют один из эмоциональных корней современного русского национализма. Это память потомков крестьян о предательстве их интересов советской властью. Второй эмоциональный корень, с первым не связанный и объективно ему неизбежно противоречащий, – это мифологизированная жажда реванша, жившая в сохранившихся дворянских коленах и впоследствии проецированная советской элитой, сначала интеллектуальной, а потом и бюрократической, на себя. Идейные ростки этих двух основ переплелись в позднем СССР, как дерево и обвивающий его плющ, и дали сейчас то причудливое растение, которое именуется русским национализмом[27].

Национализм, как показывает исторический опыт, прекрасно уживается и с правыми, и с левыми идеями. Это происходит даже не в силу его теоретической бедности, а потому, что как идеология он занимает место на другой координатной оси. Если сословная идеология, национализм, космополитизм находятся на условной оси абсцисс, то консерватизм, либерализм и социализм – на оси ординат декартовой системы. Так, сочетание национализма и социализма составляет ядро идеологий баасистов, движения арабских националистов, насеритских групп на Ближнем Востоке, перонизма в Аргентине и многих других движений в развивающихся странах. Фронт национального освобождения в Алжире изначально включал представителей всех экономических воззрений, после изгнания французов левое крыло победило, но алжирский гражданский национализм остается краеугольным камнем партийной идеологии.

В Российской же Федерации в силу вышеуказанных корней русский национализм в конце 1970-х – начале 1980-х годов предполагал не то чтобы привязку к определенным социально-экономическим взглядам, но безусловный антимарксизм и антисоветское[28] диссидентство, а также симпатии к православию и антисемитизм. Немногочисленные отщепенцы осуждались. Показательна запись в дневнике за 1982 г. одного из националистов той волны – главного редактора журнала «Человек и закон» С.Н. Семанова, которая содержит квинтэссенцию почвенных воззрений позднесоветской эпохи: «Аполлон[29] сошел с ума… всю жизнь с позиции патриотизма и диамата. На мое осторожное возражение, что под знамя диамата он соберет мало народу, он даже голос повысил, возражая. И вообще, махал рукой, говорил о классовой непримиримости… дурак. Он и в самом деле не вполне нормален (жуткий атеист к тому же!)… И все же студентов он воспитывает хорошо и с Сионом борется»[30].

При этом собственно идеология как система концептуально оформленных взглядов русскими националистами только начинала разрабатываться и пребывала в состоянии младенческого синкретизма национализмов гражданского и этнического, с элементами ксенофобии и расизма. Политические события конца 1980-х – начала 1990-х годов привели национально-патриотические организации к коалиции с левой оппозицией либеральным реформам. Резкое неприятие политики Ельцина, а также работа в рамках Фронта национального спасения, совместная оборона Белого дома в сентябре – октябре 1993 г. привели к формированию феномена национал-патриотизма, сочетающего апологетику советской системы с декларированием особой миссии русского народа и часто православием.

Отношение к советской эпохе – один из наиболее болезненных вопросов для современного русского национализма. Именно он является одной из точек, через которые пролегает тщательно охраняемая граница между национал-демократами и национал-патриотами, а его решение является для тех и других безусловным основанием отнести оппонентов к «псевдонационалистам». Нацдемы, как правило, весьма эмоционально винят Советскую Россию в уничтожении крестьянства, традиций самоуправления, в национальной политике, направленной на подавление русской этничности[31], в диктате государства и тоталитаризме. Национал-патриоты по убеждениям обыкновенно «православные сталинисты». Наиболее заметный промежуточный тип представляют так называемые национал-монархисты, которых роднит с нацдемами неприятие советской модели, а с национал-патриотами – сакрализация власти. Монархисты и сталинисты вместе входят в более широкую группу, которую сторонники называют «имперцами», а противники – все чаще «ордынцами».

Естественно, между перечисленными формами существуют многочисленные переходные виды, часто очень противоречивые внутренне, вроде национал-монархизма или казачьего русского национализма, представители которого по неизжитой традиции продолжают себя мыслить в идеале привилегированным сословием русского национального государства.

Если определять национализм с помощью научных методов анализа, на основе принципа историзма, то бесспорно, что это – идеология Нового времени, индустриального общества. Массовое распространение он может получить только в урбанизированном ландшафте, при условии всеобщей грамотности и/или широком распространении средств массовой информации, создании развитой транспортной инфраструктуры и значительной социальной мобильности, по крайней мере, горизонтальной. Иначе не состоится, не будет воспринята обществом массовая агитация, а без нее и массовая мобилизация на строительство национального государства. В отсутствие этих факторов невозможно при всем желании насадить националистическую идеологию «сверху», как показали печальные судьбы светских национализмов во многих развивающихся странах на протяжении XX в.

Сама идея нации – как высшей формы общественного единства и самоорганизации – не предполагает обязательного сопоставления с другими нациями и не включает имманентно шовинизм и ксенофобию, хотя и бывает часто с ними сопряжена. Соотношение же конкретной националистической идеологии с социально-экономическими учениями зависит от того, кого ее разработчики считают полноправным членом нации с точки зрения социального статуса и финансовой состоятельности.

Русский национализм развивался в специфических исторических условиях. К началу XX в. как интеллектуальное движение он заметно отставал по степени глубины и разработанности от социально-экономических идейных течений, поскольку нерешенными и неизмеримо более острыми являлись базисные проблемы. В массовое движение он не мог материализоваться в силу глубокой доиндустриальности российской экономики, низкой урбанизации и грамотности русского населения, резкого классового антагонизма, усугубленного пережитками сословной системы. В известных тогда формах национализм являлся мелкобуржуазной идеологией и по причине откровенной слабости этого слоя также не имел перспектив широкого распространения в ближайшем будущем. Свидетельство тому – судьба черносотенных организаций.

Свою массовую социальную базу русский национализм начал обретать уже в Советском Союзе с появлением городских средних слоев и занятием ими доминирующего положения в общественном производстве. Немало способствовал этому процессу и поворот государства с середины 1930-х годов к идее «русский народ – старший брат» в официальной пропаганде, с широким освещением в массовой культуре и образовательных программах. Но национальная политика СССР содержала в себе противоречие, которое уже к 1960-м годам могло быть снято только крушением советского проекта.

Государственная политика превращения народов Советского Союза в нации включала политическую автономию для всех крупных этносов страны, кроме русских. Более того, в национальных республиках имела место практика этнических квот при назначении на должности в органы власти. В то же время власть одновременно пыталась конструировать в границах государства советскую нацию, для которой русские должны были стать основным «строительным материалом». Этнополитическое неравенство, дискриминация русских в СССР последних десятилетий его существования являлись секретом Полишинеля и весьма болезненно воспринимались социально активной частью государствообразующего народа Советского Союза[32].

Поэтому генезис националистических идеологий народов СССР не был одинаковым. Национальные чувства титульных наций союзных республик поддерживались местными элитами и эксплуатировались ими как аргумент в диалоге с центром, в котором к середине 1980-х годов началась уже проба сил[33].

Русский же национализм изначально формировался не как регионалистское, а именно как антисоветское движение, аккумулировавшее почвенников-деревенщиков-интеллектуалов, как правило, с крестьянскими корнями, монархистов и тайных симпатизантов нацизма. Кроме того, специфика структуры советской гуманитарной интеллигенции и форм ее взаимодействия с властью привела к тому, что на этом этапе постоянным спутником формирующегося русского национализма стали антисемитизм и борьба с ветряными мельницами масонских заговоров. Показательно, что в «нулевые» эти когда-то любимые темы практически забылись и сохраняются только в форме анахронизмов в трудах патриархов русского движения.

Принципиальная разница между гражданским национализмом, этнорасизмом с его элитарностью и православным монархизмом, сакрализующим персонифицированную власть, была на той стадии непринципиальна для самих почвенников. Их объединяли общие враги: антирусская советская власть[34], большевистская идеология и КПСС, где этнические русские теряли связь с народом[35].

Распад Советского Союза, ликвидация Советов в результате государственного переворота и отход левого мейнстрима от марксизма к ностальгически-идеалистическому этатизму – эти вехи 1990-х годов и привели к началу неизбежного размежевания почвенников-славянофилов на имперцев и нацдемов. Процесс формирования идеологий этих двух направлений был и по сей день проходит в диалектической взаимосвязи. И антисоветизм национал-демократов во многом связан с тем, что советский период был взят на вооружение национал-патриотами. Этот водораздел прекрасно прослеживается, например, в материалах круглого стола «Русское завтра: национальное государство, империя или рассеяние?», где были представлены почти все ведущие идеологи обоих направлений[36].

Отношение к СССР стало причиной притяжения национал-демократическим лагерем тех, для кого антисоветизм был принципиален в связи с абсолютным неприятием социализма как идеи, базирующейся на принципе социальной справедливости. Речь идет о сторонниках этнорасизма и социал-дарвинизма, хотя, по существу, такие воззрения относятся к охранительно=этатистским.

Рефреном национально-демократического дискурса звучит: «Имперско-советская пропаганда приписывает русским роль бессловесных и бесправных рабов в коммунистической империи. Будьте аскетами, говорит русским Кургинян – миллионер с хорошим загаром и в дорогом пиджаке, из автомобилей, по слухам, предпочитающий “Бэнтли”». Наблюдение это в общих чертах правильное, и это особенно очевидно в последние месяцы, когда этатизм национал-патриотов окончательно вышел на первый план, ностальгируя по социальным благам СССР, и принял откровенно охранительные черты.

Интересно, что изменение политической ситуации заставляет эволюционировать и националистический дискурс. Если еще год назад трудно было представить, что в ближайшее время будет дискутироваться отношение хотя бы к П.Н. Краснову и Локотской республике, которое бы объективно отсекло патриархов-этнорасистов и этатистов, то сейчас этот вопрос начинает решаться сам собой в рамках отношения к последним событиям (этатисты так или иначе считают, что «Путин лучше Навального»).

В представлении этнорасистов, которые составляли заметную часть «интеллектуального класса» русского националистического движения в 1990-е годы, равноправие граждан, контроль общества над властью и демократия являются основными причинами разложения современного «белого мира», а образцом для идеального русского общества может стать индийская система варн. Интересно, что большинство этих людей уже сошли с вершины «националистического Олимпа», не вписавшись в современное информационное общество, но дело их живет, а идеи эффективно оседают в мировоззрении федеральных госслужащих и региональной элиты, в том числе из силовых структур, а также их детей. То есть происходит процесс оформления двухэтажной охранительной идеологии: внизу – с православным сталинизмом и ностальгией по всемогущему социальному государству, наверху – с богоугодным аристократическим краниометром.

Резкий антисоветизм национал-демократов идеологически обосновывается неприятием национальной политики и фиктивности демократических институтов СССР. Но такая критика, в целом справедливая, не объясняет замалчивания национал-демократами завоеваний советского периода. Лидеры современного национал-демократизма все еще четко не артикулировали отношение к недавнему прошлому. Логика развития русского национализма в XX в., присутствие в статусе ветеранов движения этносоциальных расистов, высказывающихся за поражение большей части граждан в правах и даже установление де-факто кастового строя, – именно это не позволяет относиться к советской эпохе диалектически и признать такие очевидные успехи, как построение социального государства, высокий уровень вертикальной мобильности, экономический и научно-технический прогресс и многое другое. Парадоксально, но русские националисты до сей поры не могут признать высшее достижение русского народа.

© Галкина E., 2012