Петербургские адреса Н. П. Анциферова
Петербургские адреса Н. П. Анциферова
Основные вехи жизни и творчества Николая Павловича Анциферова, наряду с его некоторыми петербургскими адресами, установлены и названы в работах А. И. Добкина,[261] А. М. Конечного и К. А. Кумпан,[262] других исследователей. При этом элементарные факты биографии автора «Души Петербурга», начиная с даты его рождения в усадьбе Софиевка Уманского уезда Киевской губернии, остаются не до конца выясненными.
Так, А. М. Конечный и К. А. Кумпан, ссылаясь на запись в метрической книге города Умани, настаивают, что это 13 (25) июля 1889 года.[263] А. И. Добкин, опираясь на свидетельство самого Н. П. Анциферова, приводит иную дату – 30 июля (11 августа) 1889 года,[264] которую, видимо, следует признать более достоверной.[265]
Другой пример. Самый ранний из петербургских адресов Анциферова, упоминаемый исследователями, – Большая Спасская (ныне – Красного Курсанта) ул., 9-Б.[266] Между тем известно, что этот доходный дом построен арх. П. Н. Батуевым в 1912 году,[267] – через четыре года после переезда Екатерины Максимовны и Николая Анциферовых из Киева в столицу. Вопрос о том, где они жили до того, как поселились на Большой Спасской, остается открытым. Список «белых пятен» такого рода довольно пространен. Значительную часть из них можно «закрыть», обратившись к воспоминаниям самого Анциферова,[268] которые и послужили базовым источником для нашего исследования.
Автор воспоминаний жил в Петербурге—Петрограде—Ленинграде четверть века (1908–1934 гг.). На страницах «Дум о былом» – десятки топографических и культурно-исторических индексов, связанных с конкретными местами (Университет, Тенишевское училище, Публичная библиотека, Бестужевские курсы, Эрмитаж, Царское Село, Красная Славянка, Павловск, Дом предварительного заключения, «Кресты» и т. д.). Васильевский остров и Петербургская (Петроградская) сторона, наряду с Царским (Детским) Селом, – основные и наиболее насыщенные петербургские локусы Анциферова. Конечно, география «точечных» локусов несравненно шире и разнообразнее, но легко заметить, что такие исторические районы и пригороды Северной столицы, как Выборгская сторона, Коломна, Охта, Пески, Петергоф, Шувалово, представлены в мемуарах слабо и необязательно.
Впервые Анциферов приехал в Петербург вместе с матерью в феврале 1908 года. «Петербург! Прямые линии, прямые углы. Серый гранит. Белая пелена широкой застывшей Невы. Иней на колоннах Исаакия. Какой холод! Застыл в своем порыве грозный Петр. Застыли царственные сфинксы. Мы остановились на Кадетской линии Васильевского острова, у своих родных Леванда. В узком высоком доме ютилась большая семья».[269] Речь идет о пятиэтажном доме с мансардой (Съездовская линия В. О., 23), построенном в 1905 году по проекту арх. Л. Л. Фуфаевского.[270] Здесь жила семья «дяди Мити» – Дмитрия Семеновича Леванды, служившего до начала 1900-х годов директором Уманского училища земледелия и садоводства. Его жена, Мария Максимовна, урожденная Петрова, была родной сестрой матери Анциферова.
Нельзя не обратить внимания на то, что первый анциферовский адрес в Петербурге оказался в непосредственной близости от дома П. Ю. Сюзора (Съездовская линия, 21), где до революции размещался Музей Старого Петербурга, созданный осенью 1907 г. Обществом архитекторов-художников.[271] Воистину «бывают странные сближенья»!
«Все в доме Леванда, кроме, конечно, бабушки,[272] мне было чуждо. Все казалось безнадежно отжившим, а я рвался к новой жизни. И вратами в эту новую жизнь был университет. С каким трепетом я, недоучившийся гимназист, вступал в его стены! С какой жадностью читал расписание дня! Куда пойти, кого слушать! Хотя бы увидеть. И я стоял на перемене в длинном коридоре и искал глазами профессоров, медленно покидавших аудитории. Ведь это же шествие богов в Валгалле!»[273] Так Анциферов описал свое первое свидание с Петербургским университетом (Университетская наб., 7). Образ «бесконечного коридора» Главного здания (протяженность – около 400 м) не раз возникает на страницах его мемуаров.
«Университет в моих глазах был действительно храмом науки, в который я вступил с благоговением и надеждой. Смешаться с этой толпой студентов в бесконечном коридоре, прорезавшим во всю длину старое здание и связывавшим воедино 12 корпусов Петровских коллегий, для меня было истинным счастьем». Или в другом месте: «Весной 1949 года я зашел в свою старую alma mater. Я прошел по длинному коридору. В простенках окон, а также между шкафами у внутренней стены – на местах былых земляческих витрин и всевозможных объявлений – среди бюстов и статуй великих русских ученых висят теперь портреты моих профессоров. Вот Тураев, вот Кареев, вот Шляпкин, вот Лаппо-Данилевский».[274]
Коридор Петровских Коллегий
Бесконечен, гулок и прям
(Что угодно может случиться,
Но он будет упрямо сниться
Тем, кто нынче проходит там.)
(А. Ахматова. Поэма без героя)
В начале 1908 года, еще будучи студентом, Анциферов посещал лекции по истории философии А. И. Введенского, Н. О. Лосского и И. И. Лапшина. «Но не только в университете слушал я профессоров. В амфитеатре аудитории Тенишевского училища посещал я чтения Овсянико-Куликовского, Иванова-Разумника, Льва Шестова, Вячеслава Иванова. На вечерах писателей выступали: мрачный Федор Сологуб и декоративный Леонид Андреев».[275]
Анциферов признается, что в свой первый приезд в столицу он «мало созерцал панорамы Петербурга». «Весь он мне казался лишь оправой для драгоценного камня – этот камень был университет. <…> Петербург – это русские Афины. Стольный город русской культуры».[276]
Уже в начале весны 1908 года он переселился из шумной квартиры Д. С. Леванды на Кадетской линии в меблированные комнаты «на Среднем проспекте у Восьмой линии».[277] Возможно, речь идет о гостинице «Лондон», которая в 1900–1910-х годах находилась в трехэтажном угловом доме (Средний пр., 37 / 8-я линия В. О., 47).[278] Здесь Анциферов усердно готовился к выпускным экзаменам в гимназии (экстерном) под руководством репетитора И. Б. Селихановича, который стал одним из близких друзей своего ученика. Сюда приходили письма из Киева от товарищей по кружку «№ 37»:[279] «У швейцара на столе лежали письма, и я все искал глазами большие конверты оливкового или голубоватого цвета, письма Тани Оберучевой. Я не читал их сразу: садился на империал конки и ехал на Смоленское кладбище. Там под деревьями, среди могильных холмов, на которых таял снег, я распечатывал письмо и, задыхаясь от волнения, несколько раз перечитывал его».[280] Это свидетельство вновь наводит на мысль о «странных сближениях», теперь уже роковых: спустя годы среди могильных холмов Смоленского православного кладбища будут похоронены дети Николая Павловича, умершие в 1919 году, а еще через десять лет – их мать, Татьяна Николаевна Анциферова…
В ту весну, вернувшись в Киев, Анциферов провалился на выпускных экзаменах из-за острого нервного расстройства. В ноябре 1908 года он вместе с матерью вновь приезжает в Петербург: «Мы поселились в двух комнатах на углу Большого проспекта Петроградской стороны и Введенской улицы (точнее, Гулярной). К нам в третью комнату переехал И. Б. Селиханович. С усердием я принялся за уроки».[281]
Этот четырехэтажный дом на углу Большого проспекта П. С. (№ 25) и улицы Лизы Чайкиной (так с 1952 г. называется Гулярная улица) сохранился. С тех пор вплоть до переезда в Детское Село в середине 1920-х годов Анциферовы жили исключительно на Петербургской (Петроградской) стороне. Старейший район Северной столицы в первые полтора десятилетия XX века стремительно преображался. Канули в прошлое патриархальные деревянные домики с палисадниками и огородами. На их месте поднимались каменные громады. На Петербургской стороне ежегодно сооружалось до 250 зданий. На Большом и Каменноостровском проспектах появились дома в стиле модерн и пришедшего ему на смену неоклассицизма. С изысканными особняками и фешенебельными доходными домами соседствовали многочисленные промышленные предприятия.[282]
«В Петербурге я с усердием засел опять за подготовку к экзаменам. Так как у меня начались бессонницы, я перед сном систематически подолгу гулял, обычно с Селихановичем. <…> Мы любили забираться на окраины Петербургской стороны, в места, излюбленные Блоком. В одной из улиц – фабрика с целым рядом труб. В поздние часы за ее стенами что-то гудело. Я любил это место. Здесь я задумался о тех формах культурной работы, которые свяжут меня с рабочими. <…>
Ночной город меня страшил. Конечно, не в том смысле, что я боялся нападения бандитов и хулиганов. Нет, меня пугал и отталкивал страшный мир большого города. Аптека. Улица. Фонарь».[283]
«По праздникам я ходил в Петровский парк и наблюдал праздничный день социальных низов».[284] Восточная часть Петровского острова была превращена в парк, предназначенный для «публичного гуляния», в конце 1830-х гг. Большая часть Петровского парка в 1899 году передается Обществу попечительства о народной трезвости, которое построило здесь открытые эстрады, а позже – театр, разместило всевозможные павильоны, столовые, чайные, квасные, соорудило «американские горы», паромные переправы. В начале XX века парк становится местом массовых народных гуляний. Они проводились каждый воскресный и праздничный день, а иногда и в будни.[285]
Весной 1909 года Анциферов успешно сдал выпускные экзамены. «Я подал заявление во Введенскую гимназию, которая находилась на том же Большом проспекте (где жили в то время Анциферовы. – А. М.). Эту гимназию кончал Блок. Напротив, на Лахтинской улице, он жил.[286] <…> Нас, экстернов, набралось несколько десятков. <…> Экзамен я выдержал!»[287] Трехэтажное здание Введенской гимназии (Большой пр., 37 / Шамшева ул., 3) в наши дни перестроено. С конца XVIII века на этом месте находилось Введенское училище, одно из старейших в Петербурге, основанное в 1781 году. Училищный дом надстроил в 1837 году арх. Е. И. Мартынов, а в 1883–1885 годах его перестроили и расширили по проекту арх. А. И. Аккермана. К этому времени здесь находилась гимназия, получившая в 1882 г. статус «полной» (с выпускным восьмым классом). В 1896 г. во дворе по проекту арх. В. М. Елгашева был возведен корпус домовой церкви Св. Кирилла и Мефодия и гимнастического зала (не сохранилось).[288]
«В университет я поступил на историческое отделение историко-филологического факультета.[289] <…> В эти годы Петербургский университет переживал новый подъем. Его кафедры были заняты выдающимися учеными, которыми гордилась русская наука. К кому пойти? Кого слушать? Мне хотелось посещать и историков, и философов, и литературоведов своего факультета. И этого казалось мало! Тянуло и на другие факультеты: и к юристам, и к естественникам».[290]
В Петербургском университете, в который поступил двадцатилетний Анциферов, было тогда около 10 тысяч студентов. Более половины из них учились на юридическом факультете. С 1906 года универсант мог «совершенно самостоятельно и добровольно выбирать научные дисциплины, по которым должен был слушать лекции и сдавать экзамены».[291] С. Н. Валк, учившийся на историко-филологическом факультете одновременно с Анциферовым, свидетельствует: «При этой системе посещение лекций было необязательно. Обязательными были лишь сдача экзаменов по установленным факультетом предметам, зачет просеминария и трех семинариев. Студент же был волен сам устанавливать порядок и время сдачи требуемых предметов, да и срок своего пребывания в университете».[292] Для этого периода характерны очень высокий процент отсева и сравнительно небольшие выпуски. Например, в 1906 году получили выпускные свидетельства по историко-филологическому факультету только 21 человек.[293]
По мнению современника, «студенческие беспорядки сделались как бы органической принадлежностью нашего учебного строя».[294] Хотя Анциферов не принадлежал ни к одной из политических партий, он принял активное участие в бурном студенческом движении конца 1900-х – начала 1910-х годов: деятельности киевского землячества,[295] протесте против казни испанского республиканца Фердинанда Ферреро осенью 1909 года, похоронах С. А. Муромцева, В. Ф. Комиссаржевской, Л. Н. Толстого, протестах против истязания политзаключенных в каторжных централах, всеобщей студенческой забастовке 1911 года.[296]
«Вспоминая студенческие годы до революции, я должен упомянуть о Jeu de paums[297] – так студенты прозвали старую физическую аудиторию в потемневшем здании из красного кирпича. <…> Здесь, в Jeu de paums, происходили и совещания студенческого актива по подготовке общестуденческих сходок. Здесь же происходили и выборы, и кипела партийная борьба. Здесь происходили и собрания землячеств».[298] Здание, о котором пишет Анциферов, находится за Ректорским флигелем университета (Университетская наб., 9, лит. О), сейчас его занимает кафедра физкультуры. Первоначально строение принадлежало Первому кадетскому корпусу, а в ведение университета перешло в 1867 году. Сначала здесь оборудовали два огромных гимнастических зала (1872–1873 гг., архитектор И. И. Горностаев), позднее в Jeu de paums располагались физические кабинеты и музей уголовного права и древностей.[299]
Члены киевского землячества, в которое входили наряду с универсантами (А. Я. Шульгин, Л. Е. Чикаленко, Б. Н. Толпыго, В. Н. Белокопытов, А. Л. Бем, Я. М. Вильчинский, Д. С. Лурье, Н. П. Анциферов) и слушательницы Бестужевских курсов (В. Ф. Белокренец, Л. В. Бублик, Т. В. Букреева, В. А. Корчак-Чепурковская, В. П. Красовская, Т. Н. Оберучева), зачастую встречались и «на четвергах у Тани Оберучевой и Вали Красовской».[300] Бестужевки-киевлянки были подругами и вместе снимали комнату на Васильевском острове. Вспоминая тревожные дни всеобщей студенческой забастовки 1911 года, Анциферов пишет: «Каждый день приносил вести о новых арестах. Таня [Оберучева] работала в центральном органе, который руководил забастовкой, и я, идя утром к ней по Малому проспекту Васильевского острова, ожидал в ее квартире услышать страшную для меня весть об ее аресте».[301] Скорее всего, речь идет о шестиэтажном здании с мансардами (в 1960-х гг. мансарды заменили полным этажом с художественными мастерскими), построенном в 1890-х гг. по проекту арх. М. Ф. Еремеева (Малый пр. В. О., 30/32 / 11-я линия, 62).[302] Это многоквартирный доходный дом был известен в Петербурге под названием «Пекин»: «На углу 11-й линии и Малого проспекта был знаменитый “Пекин” – громадный дом, весь заселенный курсистками и студентами. Он так назывался потому, что внизу был большой чайный магазин».[303] Добавим, что в специально спроектированных помещениях первого этажа «Пекина» кроме чайного магазина располагались мясная и зеленная лавка, молочная торговля, винный погреб, портерная, кухмистерская, магазин готовой обуви и аптека.[304]
Из развлечений Н. П. Анциферов вспоминает о поездке с друзьями в Гатчину, где состоялся показательный полет Ж. Леганье на биплане «Вуазен», посещение Коломяжского ипподрома, где демонстрировал свой летательный аппарат Губерт Латам, лодочные прогулки по «Маркизовой луже», катание на вейках на Елагином острове…
Многие страницы воспоминаний Анциферова посвящены «симфонии дружбы-любви» с Татьяной Оберучевой. Зимой 1909/10 года молодые люди вместе бродили по заснеженному Петербургу: «Мы шли по тихим закоулкам между Каменноостровским и Большим проспектами. Белая парча сверкала звездами от яркого света луны. Помню кирху близ Ситного рынка, похожую на ту, что я видел в Троньеме».[305] Сейчас на этом месте сквер. Деревянная лютеранская церковь Св. Марии, построенная на углу Кронверкской и Сытнинской улиц в 1872–1874 годах по проекту В. А. Шретера и И. С. Китнера, была закрыта в 1935 году, а во время блокады разобрана на дрова.[306] После Пасхальной службы 1910 года в Исаакиевском соборе они поехали в Александро-Невскую лавру «встречать весну»: «Мы верили в исключительность нашей судьбы и нашего пути любви».[307]
Вдохновленный примером Т. Н. Оберучевой, которая совмещала занятия на Бестужевских курсах с преподаванием в вечерних смоленских классах для рабочих Невской заставы, Анциферов весной 1910 года «решился начать курс лекций по русской истории рабочим Обуховского завода».[308] Воскресная школа для рабочих на Шлиссельбургском тракте была создана студентами Петербургского университета еще в середине XIX века. Число учащихся в ней достигало 800 человек.[309] «Лекции мои были прерваны отъездом за границу.[310] Почему я к ним не вернулся по возвращении на родину? Мне помешал Эрмитажный кружок».[311]
Начало экскурсионного дела в Петербурге связывают с возникшим в 1906 году Обществом народных университетов, экскурсионную комиссию которого возглавлял М. В. Новорусский.[312] В 1908 году в помещении Таврического дворца под руководством профессора А. П. Нечаева открылись педагогические курсы по изучению экскурсионного метода.[313] В ряду этих начинаний был и студенческий Эрмитажный кружок, сыгравший огромную роль в судьбе Н. П. Анциферова.
«В университете [осенью 1910 г. ] появилось воззвание: студенты приглашались для обсуждения форм культурной работы среди рабочих. <…> Инициатором этого начинания был студент-филолог А. А. Гизетти. На его призыв откликнулась небольшая группа студентов. Гизетти предложил собравшимся заняться изучением Эрмитажа для того, чтобы водить экскурсии рабочих. <…> В Эрмитажный кружок записались лишь несколько студентов. Мы условились встретиться на квартире Гизетти».[314]
Организатор кружка Александр Алексеевич Гизетти (1888–1938) жил тогда вместе с родителями в доме, где в 1980 году открылся Музей-квартира А. А. Блока (ул. Декабристов, 57 / наб. р. Пряжки, 24).[315] Здесь, «у морских ворот Невы» (А. Ахматова), поэт поселился в июле 1912 года. На призыв А. А. Гизетти вместе с Анциферовым откликнулись студенты историко-филологического факультета А. П. Смирнов, М. А. Георгиевский, А. В. Шмидт, А. Э. Серебряков, А. В. Тищенко. Позднее к кружку примкнули Л. Е. Чикаленко, Ф. А. Фьельструп и Г. А. Бонч-Осмоловский, а также бестужевки Т. Н. Оберучева, В. П. Красовская, В. В. Табунщикова, Е. О. Флеккель, Т. С. Стахевич, В. М. Михайлова, М. М. Левис, Л. Ф. Завалишина. «Подобно тому, как наша земляческая общественность привела к тесной дружбе многих сочленов и даже породила ряд браков, так и в нашем Эрмитажном кружке зародились крепкие связи, связи на всю жизнь. Наша работа в чудесном музее-храме, наши собрания в студенческих комнатах то у одного, то у другого породили отношения, далеко уводившие нас за пределы культурно-просветительной работы, в которой мы видели одну из форм подготовки революции».[316] Совместно готовясь к экскурсиям по Эрмитажу для рабочих, солдат, учителей, друзья нередко собирались на квартире Т. С. Стахевич (Дровяной пер., 4).[317] «Так зародилось в старом Петербурге, в студенческой среде, то экскурсионное дело, которое получило такой размах после революции».[318]
При всем разнообразии студенческой жизни главным ее содержанием была для Анциферова учеба, и прежде всего занятия в семинарии проф. Ивана Михайловича Гревса, который стал для Николая Павловича больше чем учителем – подлинным старшим другом на всю жизнь. Согласимся с А. И. Добкиным, что именно «в семинарии Гревса сложились основы исследовательского метода Анциферова, который теперь мы называем „культурологическим“».[319]
Постепенно дом семьи Гревсов стал для Анциферова «отчим домом».[320] Впервые он побывал на квартире учителя в разгар студенческой забастовки ранней весной 1911 года, когда Иван Михайлович жил на 14-й линии В. О., 21.[321] Вскоре после этого Гревсы переехали на Петербургскую сторону, в пятиэтажный дом, построенный в 1903–1904 гг. арх. Г. Г. фон Голи в стиле «модерн» (Большая Пушкарская ул., 40 / Матвеевская ул., 3; ныне – Большая Пушкарская ул., 42 / ул. Ленина, 16), где прожили до 1914 года. «Семинарий по Данте студентов университета и курсисток Бестужевских курсов Иван Михайлович собирал в столовой своей квартиры на углу Матвеевской и Б. Пушкарской».
Трудно с уверенностью сказать, когда Анциферовы переехали с Большого пр. П. С., 25/2, на новую квартиру. Адрес Большая Спасская ул. (ул. Красного Курсанта), 95-Б, как место жительства Екатерины Максимовны Анциферовой впервые упомянут в справочнике «Весь Петербург» за 1914 год. Во всяком случае, мать с сыном не могли поселиться здесь раньше 1912 года, когда этот доходный дом был построен. Здесь началась семейная жизнь Анциферова.
Венчание Николая Павловича и Татьяны Николаевны Оберучевой (они были обручены с марта 1912 года) состоялось 5 февраля 1914 года в лицейской Знаменской церкви Царского Села. «Нам не хотелось свадьбы с родственниками и добрыми знакомыми, свадебного пира с криками „горько“. Толпыги взялись нам помочь. Они сговорились со священником. Они в своей комнате устроили свадебный пир (в Софии, на Артиллерийской, № 22). Здесь собрались наши друзья по „37-му номеру“, по киевскому землячеству и по Эрмитажному кружку».[322] Этот дом на Артиллерийской улице в г. Пушкине (в 1923–1993 гг. называлась Красноармейской) не сохранился. Зато в Отделе рукописей РНБ сохранилась свадебная фотография, сделанная в квартире Б. Н. и Т. Б. Толпыго. На этом любительском снимке новобрачные окружены «избранными друзьями», среди которых А. В. Тищенко (шафер Николая Павловича), А. В. Шмидт (шафер Татьяны Николаевны), В. Н. Белокопытов, М. И. Курбатов, Л. Н. Оберучева, В. П. Красовская, Л. Е. Чикаленко, И. Б. Селиханович, Г. Э. Петри (всего около 30 человек). «Так Царское Село – город Пушкин – вошел в нашу жизнь».[323] В том последнем предвоенном году Анциферову исполнилось 25 лет. В день рождения, находясь в свадебном путешествии по Италии, он пишет матери, что благодарит ее за дарованную ему жизнь, что в этот день он празднует «юбилей своего счастья»: «Мне казалось, что счастливее меня не было людей на свете».[324]
5 марта 1915 года у Анциферовых родилась дочь Наталия (Таточка). К этому времени они переселились на Малую Посадскую ул., 19. Этот пятиэтажный дом, построенный в 1904 году по проекту Ф. И. Лидваля,[325] прекрасно сохранился. Николай Павлович прожил здесь около десяти лет, здесь летом 1919 года он начал работу над своей главной книгой – «Душа Петербурга». Думается, что рано или поздно на фасаде этого дома будет установлена мемориальная доска.
Рождение дочери совпало с подготовкой к выпускным экзаменам. После окончания университета осенью 1915 года Анциферов, успешно защитивший дипломное сочинение об аскетизме Франциска Ассизского, был оставлен на кафедре всеобщей истории историко-филологического факультета «для приготовления к профессорскому званию». Аттестуя своего любимого ученика, И. М. Гревс назвал его дипломную работу «удачным опытом историко-психологического анализа» и констатировал: «Анциферов во многих отношениях уже сложился для того, чтобы приступить к самостоятельной научной работе».[326]
Однако молодому отцу приходилось совмещать научную работу и подготовку к магистерским экзаменам с педагогической деятельностью. С осени 1915 года он одновременно преподает историю в женской гимназии Н. Н. Яворской на Бассейной ул., 7/18 (с 1922 г. – ул. Некрасова), и в реальном училище А. С. Черняева в Татарском пер., 3–5 (здание не сохр.), а с 1917 года начинает работать еще и в отделе Rossica Публичной библиотеки (пл. Островского, 1–3 / Садовая ул., 16).
После революции И. М. Гревс и Анциферов вместе преподают в школе при бывшем Тенишевском училище (Моховая ул., 33–35): «Я смущался не студентов, с которыми у меня очень скоро установились наилучшие отношения. Я смущался выходить „наравне“ с Иваном Михайловичем из профессорской, идти рядом по коридору и расходиться по разным аудиториям. Я казался себе вороной в павлиньих перьях».[327]
В эти годы учитель и ученик особенно сблизились. Еще в 1914 году Гревсы переехали в доходный дом Е. М. Семеновой-Тян-Шанской (14-я линия В. О., 31–33), а после Гражданской войны жили на Тучковой наб., 12 (с 1952 г. – наб. Макарова). «Иногда я ночевал в семье Гревсов. Мне стелила добрейшая Елизавета Ивановна (домработница, ставшая домоправительницей) на диване в кабинете Ивана Михайловича».[328] Когда 27 февраля 1918 года у Анциферовых родился сын Павел (Павлинька), И. М. Гревс стал его крестным отцом.[329]
К концу 1917 года относится событие, сыгравшее роковую роль в судьбе Анциферова: «Ко мне обратился А. А. Мейер с предложением встретиться и вместе подумать. Встреча была назначена у Ксении Анатольевны Половцевой в ее квартире на Пушкарской. Так возник кружок А. А. Мейера».[330]
История кружка христиански настроенной петербургской интеллигенции, который собирался по воскресеньям (отсюда его название – «Воскресенье»), достаточно хорошо выяснена благодаря исследованию В. В. Антонова.[331] В ядро кружка помимо философа А. А. Мейера и его гражданской жены, архитектора-художника К. А. Половцевой, входили философ Г. П. Федотов, историки Г. В. и Н. В. Пигулевские, художник П. Ф. Смотрицкий. Хотя собрания «Воскресенья» не были многолюдными (10–12, изредка – 20 человек), всего за 1918–1928 годы их посетило не менее 150 участников. Первоначально кружок А. А. Мейера был идеологическим преемником левого крыла Петербургского религиозно-философского общества. В. В. Антонов прав, утверждая, что собрания кружка происходили на квартире К. А. Половцевой, «в двухэтажном доме по Малому пр., 7, на Петроградской стороне». Однако процитированное свидетельство Анциферова, подкрепленное данными из справочника «Весь Петроград», позволяет назвать адрес самых первых встреч кружковцев – квартира К. А. Половцевой на Большой Пушкарской, 4. Возможно, что именно здесь готовились оба вышедших весной и летом 1918 года номера журнала «Свободные голоса». Вместе с редактором-издателем Г. П. Федотовым в них участвовали Анциферов (статья «Россия и будущее»), А. А. Мейер, Г. В. Пигулевский. «Журнал вызвал резкую оппозицию Д. Мережковского и З. Гиппиус. Они обвинили нас в том же грехе, что и А. Блока за его „Двенадцать“. Было решено встреться с нашими противниками. Мейер пригласил меня с женой к ним. Жили они где-то за Литейным».[332] Действительно, в дневнике З. Н. Гиппиус есть запись, датированная 15 июня 1918 года: «Был Мейер».[333] Напомним, что в этот период Гиппиус и Мережковский жили на углу Сергиевской и Потемкинской (ул. Чайковского, 83 / Потемкинская ул., 7).
«Мало-помалу я отходил от кружка Мейера, не порывая с ним. Я ушел в работу на культурном фронте… А позднее – с конца 20-х годов – в краеведение, которое меня теснее связывало с родиной, уводя из круга научных интересов, удерживавших меня в средних веках западного мира».[334]
Говоря о «работе на культурном фронте», Анциферов имеет в виду свое участие в деятельности экскурсионной секции при Музейном отделе Петроградского управления научных и научно-художественных учреждений Наркомпроса, которая с октября 1918 года размещалась в Зимнем дворце, а также сотрудничество в Петроградском экскурсионном институте (ул. Белинского, 13/47), где И. М. Гревс с осени 1921 года руководил гуманитарным отделом.[335]
1919 год принес в семью Анциферовых трагедию: в июле умерли от дизентерии дети. «Семья Гревсов была нашей опорой в окутавшем нас мраке. С кладбища (Таточка и Павлинька были похоронены на Смоленском православном кладбище рядом с бабушкой Анциферова, Прасковьей Андреевной Петровой. – А. М.) мы пришли к ним и провели у них ночь. Страшно было возвращаться в опустелый дом».[336] Осенью они с женой, работая в детской колонии (интернате для беспризорных) в Красной Славянке под Павловском, очутились на линии фронта во время наступления Юденича на Петроград и едва оба не погибли. Это анциферовское памятное место под Петербургом находится сейчас в руинированном состоянии. Загородный дом для графини Ю. П. Самойловой построен на мызе Графская Славянка в 1830-х годах по проекту архитектора А. П. Брюллова. В 1846 году усадьба красавицы-графини, уехавшей в Италию, была куплена Николаем I и получила название Царская Славянка. После революции, когда имение переименовали в Красную Славянку, в нем разместилась детская колония. В годы Великой Отечественной войны дача сильно пострадала.[337] Реставрация замечательного памятника все еще не началась.
Летом 1921 года, после рождения сына Сергея (Светика), Анциферовы жили «на антресолях правого крыла»[338] Павловского дворца. В это время здесь проходил семинарий по изучению Павловска, организованный И. М. Гревсом при активном участии хранителя дворца В. Н. Телепоровского, художника В. М. Конашевича, Н. В. Вейнерта, И. И. Жарновского. Занятия с экскурсоводами вели А. Н. Бенуа, С. Ф. Платонов, А. Е. Ферсман, Л. А. Ильин, В. Я. Курбатов, А. П. Остроумова-Лебедева, А. А. Рылов, Б. М. Эйхенбаум, В. М. Жирмунский, О. Ф. Вальдгауер, П. П. Вейнер – «последний цвет питерской интеллигенции».[339]
Продолжением летней школы экскурсоводов в Павловске стали занятия с учителями Детского Села, которые к лету 1923 года выросли в солидный семинарий во главе с Анциферовым и привели к возникновению в этом пригороде краеведческого кружка и расцвету созданной еще в 1919 году экскурсионной станции.[340] Летом 1922 года по приглашению сотрудника Петроградского экскурсионного института биолога Б. Е. Райкова Анциферовы поселились в Детском Селе, в деревянном одноэтажном флигеле с мезонином рядом с бывшим особняком графини Е. В. Шуваловой на углу Средней и Дворцовой улиц (этот «райковский домик» не сохранился). В 1924 году они снимали на летний сезон комнату в здании Царскосельского Лицея, а после рождения в том же году дочери Татьяны окончательно переселились из городской квартиры на Малой Посадской в Детское Село. Новая квартира находилась в двухэтажном деревянном доме на Малой ул. (ул. Революции), 14. «Деревянный особняк с чудесным садом»[341] сгорел во время войны вместе с библиотекой и архивом Николая Павловича. Сейчас на его месте стоит каменный дом послевоенной постройки. Приехав в Ленинград после освобождения города от вражеской блокады, Анциферов, после посещения города Пушкина 24 июня 1944 года, записал в дневнике: «Людская пустыня и людское безмолвие. <…> Вот и наша улица – обуглившиеся мощные стволы в два-три обхвата серебристых тополей лежат поперек нее. Угловой дом, где бывал Тютчев, сгорел. Дом, где умерла мама, разрушен, но стены его стоят, видно и окно ее комнаты. Нашего дома нет. Нет и соседних домов, и того, где жила няня. Семь участков подряд выгорели дотла. <…> Когда я бродил по этому пепелищу, мне казалось, что воздух полон духов нашего прошлого, полон его голосов. Здесь, в „Детском Селе“, так радостно закипала жизнь наших детей, здесь так тихо сияло созревшее и устоявшееся наше счастье. И эти руины выражали собою руины моей души».[342]
Однако вернемся на двадцать лет назад, когда жизнь на новом месте только налаживалась. В середине 1920-х годов деятельность Анциферова была исключительно интенсивной. После недолгого заведования кафедрой истории средних веков во Втором педагогическом институте им. Н. А. Некрасова (Малая Посадская ул., 26) он руководит семинарием на литературном факультете Института истории искусств (Исаакиевская пл., 5). После закрытия в сентябре 1924 года Экскурсионного института становится научным сотрудником Центрального бюро краеведения (ЦБК), организации, возглавлявшей в 1920-х годах краеведческую работу в стране. Петроградское (Ленинградское) отделение ЦБК занимало часть помещений Российской академии истории материальной культуры в Мраморном дворце (ул. Халтурина, 5). По поручению ЦБК он выезжает в провинцию для ознакомления с работой краеведческих организаций в Ростове Великом, Ярославле, Костроме, Нижнем Новгороде, Владимире, Туле, Рязани, Курске, Витебске, Твери, Калуге, Смоленске, Орле, Воронеже, читает лекции, участвует в конференциях. И надо прибавить активную работу в Обществе «Старый Петербург», где Анциферов возглавил семинарий по экскурсионному изучению города.[343] Заседания Общества проходили первоначально в бывшем доме Мятлевых (Исаакиевская пл., 9/2), а также в Музее города в Аничковом дворце.
В 1920-х годах Анциферов подготовил и опубликовал свыше 40 работ.[344] Наиболее известные из них – «Душа Петербурга» и «Петербург Достоевского» – вышли в свет соответственно в 1922 и 1923 годах в издательстве «Брокгауз – Ефрон», которое с 1889 года размещалось в доме 6 по Прачечному переулку.[345] Сотрудничество Анциферова с этим издательством началось еще до революции, когда он получил заказ написать несколько статей для «Нового энциклопедического словаря». Статьи, к сожалению, не были опубликованы, так как после выхода в 1916 году 29-го тома издание прекратилось.
Краеведческое движение, как и многие другие живые начинания того времени, было раздавлено в конце 1920-х годов. Среди жертв борьбы с «вредительством на историческом фронте» оказался и Анциферов.
Впервые его арестовали в 1925 году и без предъявления обвинения выслали в Сибирь, но вскоре освободили благодаря хлопотам друзей. В декабре 1928 года были арестованы А. А. Мейер, К. А. Половцева и другие участники кружка «Воскресенье». «На Вербной неделе (в апреле 1929 года. – А. М.) я получил приглашение явиться в ГПУ на Гороховую. Перед явкой, простясь с семьей, я заехал к И. М. Гревсу. <…> После допроса я был арестован и отправлен в Дом предварительного заключения (ДПЗ), где я был заключен по 3-му разряду в камеру № 22».[346] Анциферов упоминает здесь здание Петербургского градоначальства (Гороховая ул., 2), где с декабря 1917 г. находилась ВЧК, а затем (до постройки «Большого дома» на Литейном пр., 4) – Ленинградское ОГПУ. Местом его заключения стал ДПЗ на Шпалерной ул., 25, следственная «образцовая» тюрьма, построенная в 1871–1875 годах по проекту архитектора К. Я. Маевского.
Постановлением Коллегии ОГПУ от 22 июля 1929 года приговорен по статье 58/11 к трем годам лагерей. Срок начал отбывать в знаменитых Соловецких лагерях особого назначения, где едва не был расстрелян по внутрилагерному делу. Там же настигла его весть о смерти жены от туберкулеза – дети осиротели. Летом 1930 года Анциферова этапировали из Соловков в Ленинград для нового следствия по делу Академии наук.[347] «Судьба привела меня в ту же камеру № 22, в которой я сидел по делу „Воскресенья“. Я был поражен возросшей теснотой в камере. Надеяться получить койку было невозможно».[348] В 1931 году подследственного дважды переводили из ДПЗ в «Кресты» (Арсенальная наб., 7). Анциферов вспоминает о встрече в начале 1950-х годов с профессором Б. М. Энгельгардтом: «Он сказал, немного смущаясь: „Мне хотелось проверить одну догадку. Я сидел в ДПЗ в одиночке и там прочел надпись:
Смерть и время царят на Земле, —
Ты владыками их не зови;
Все, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце любви.
(В. С. Соловьев)
„Эту запись сделали Вы?“ – „Да, я“. И немного позднее, в 1956 г. в Дубултах, один филолог спросил меня о том же. В то время, когда он сидел в „Крестах“, ему сказали, что всех заинтересовала надпись, сделанная на окне Анциферовым. Это были те же слова».[349]
Со сроком, увеличенным до 5 лет, Анциферова отправили на строительство Беломоро-Балтийского канала. «По зачетам» ему удалось выйти из Белбалтлага летом 1933 года. «Возвращаясь после долгих и страшных лет разлуки в день моего рождения 12 августа 1933 года, посетив первым делом кладбище (Смоленское кладбище, где покоились бабушка, жена и дети Анциферова. – А. М.), я со Светиком поднялся на 3-й этаж к Гревсам, как в отчий дом. <…> Отворил Иван Михайлович и обнял меня. И я тотчас вспомнил „Блудного сына“ Рембрандта».[350] Речь идет о квартире И. М. Гревса, который с 1924 года жил на 9-й линии В. О., 48, кв. 15.
«Пора в Детское Село, в мой дом. <…> Меня устроили в бывшей детской. Выступавшая печь разделяла ее на две половины. В одной стояла тогда кровать Светика, в другой – Танюшина».[351] Мать Николая Павловича умерла в марте 1933 года, так и не дождавшись возвращения сына из лагеря. Детей опекала сестра покойной жены – Анна Николаевна Оберучева.
Как и в былые времена, вокруг Анциферова стали собираться люди, возникли новые общественные начинания. По совету друзей, опасавшихся нового ареста, в 1934 году он перебрался в Москву, где ему нашлась работа в Коммунальном музее (ныне – Музей истории и реконструкции Москвы). В том же году его второй женой стала София Александровна Гарелина, с которой он был знаком с начала 1920-х годов. «Так началась моя московская жизнь».[352]
Этот, заключительный период биографии Анциферова, включающий работу над книгами «Вокруг Герцена» и «Летопись жизни и творчества А. И. Герцена» для издательства «Academia», новый арест осенью 1937-го, Бутырскую и Таганскую тюрьмы, этап на Дальний Восток, освобождение из лагеря и возвращение в Москву в конце 1939 года, многолетнюю службу в Государственном литературном музее, работу над воспоминаниями, начатую в уссурийском лагере еще в декабре 1938 года и прерванную смертью в Москве 2 сентября 1958 года, – тема отдельного исследования, которое впереди.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.