Зло повседневное, зло общепринятое

Зло повседневное, зло общепринятое

Гоголь и Шевченко, два величайших гения украинского народа, не без оснований подозревались в антисемитизме. В начале XX века писатель, деятель сионистского движения Владимир Жаботинский будет потрясен тем, что Гоголь не удостаивает евреев даже ненависти. В «Тарасе Бульбе» Жаботинский найдет «какое-то изумительное, неразложимое презрение к низшей расе, не снисходящее до вражды»[878]. Гоголь весело описывает еврейский погром, смеется над сынами Израиля, что растеряли «все присутствие своего и без того мелкого духа» и прятались от козаков в бочках из-под горилки, в печках и «даже запалзывали под юбки своих жидовок». Суровые козаки бросают евреев в Днепр и смеются, видя, как болтаются в воздухе «жидовские ноги в башмаках и чулках».

По-видимому, еврейская тема вообще казалась Гоголю смешной, забавной. А. С. Данилевский вспоминал, как любил Николай Васильевич свою соседку, помещицу Александру Федоровну Тимченко, которую даже звал «сестрицей». А любил за то, что та «умела художественно изображать жида», представляла, как «жид пробует водку, подражала приему и голосу жидов»[879].

Между тем Гоголь относился к евреям ничуть не хуже многих своих современников – и русских, и малороссиян. В России первой половины XIX века (а на украинских землях России – тем паче) границы дурного и хорошего, допустимого и невозможного были совсем иными. После реформ Александра II, когда начнется «эмансипация» российского еврейства, совершенно переменится расстановка сил. Евреи станут не только банкирами, промышленниками, железнодорожными магнатами, но и адвокатами, врачами, журналистами. Интеллигентные русские коллеги просто не смогут смотреть на них так же, как смотрели во времена Гоголя и Шевченко. Слова, которые уже в конце XIX века будут восприниматься как свидетельство возмутительного, пещерного антисемитизма, в начале XIX века были не только допустимыми, но едва ли не общепринятыми.

Гоголевское время было сравнительно благоприятным для еврейского народа. Сильная российская власть уничтожила гайдаматчину, ликвидировала воинственное Запорожье. Страшный для евреев правобережной Украины 1768 год всё дальше уходил в прошлое. Новые погромы будут не скоро: в тридцатые – сороковые годы их еще трудно было предвидеть.

Российские власти хотели то обратить евреев в христианство, то перевести народ торговцев и финансистов в крестьянское сословие. Несмотря на эти бесполезные и вредные реформы, жизнь евреев в екатерининской, павловской, александровской и даже николаевской России была если не благополучной, то безопасной.

Но в глазах простого народа еврей оставался, как при Хмельницком или Гонте, «жидом поганым», «жидом проклятым», «жидом-богоубийцей». В иное время принадлежность к еврейскому народу сама по себе означала смертный приговор.

В мещанских, козацких, крестьянских хатах нередко висели изображения запорожца, играющего на бандуре неподалеку от повешенного вверх ногами еврея[880]. Народные песни прославляли вождя гайдамаков Максима Зализняка именно за борьбу против евреев:

Течут рiчки з всёго свiту до Чорного моря —

Минулася на Вкраiнi Жидiвская воля![881]

Даже просвещенный Николай Костомаров писал про «семитический мозг» еврея, который оказывался способнее славянского мозга «на всякие корыстные измышления»[882]. А Тарас Шевченко, близкий к народному восприятию «еврейского вопроса», горевал, что Сечь Запорожская «жидовою поросла» («Великий льох»), а Чигирин, славная гетманская столица, спит, «повитий жидовою» («Чигрине, Чигрине…»).

Русские путешественники отмечали если не всеобщую, то распространенную неприязнь к евреям на Украине. Измайлов писал, что евреи в Киеве хотя и многочисленны, и богаты, но крайне запуганы. Еврей снимает перед каждый христианином шляпу, а «христианин показывает уже ему свою благосклонность, есть ли отвечает на его вежливость тою же вежливостью». При этом «простой народ» евреев всячески бранит. Один офицер бросил еврею на городской заставе: «Ты распял Христа <…> злочестивый Иуда!»[883] И еврей не смел даже возразить, хоть как-то ответить на оскорбление. Русские дворяне, впрочем, относились к евреям не лучше: «…вообще народ довольно противный», – писал о евреях Иван Аксаков[884].

Еврея считали человеком a priori нечестным и/или, по крайней мере, корыстолюбивым. Смирнова-Россет во Франкфурте предложила Гоголю взять ее дорожный портфель «английского магазина», тот отказался. Тогда Россети пообещала: «Ну, так я кельнеру его подарю, а он его продаст этому же жиду, – а тот всунет русскому втридорога»[885].

А князь Долгорукий недоумевал, как евреи могли некогда стать избранным народом: «…невероятно, чтоб такой поганый и прокаженный народ был угоден Богу…»[886] Поэтому он согласился с мнением одного своего одесского собеседника, будто истинные потомки библейских евреев – это караимы из Константинополя («Караимские Жиды, Цареградские выходцы»), которые понравились ему гораздо больше, чем евреи-ашкенази, населявшие Украину.

В одном из рассказов, составивших тургеневские «Записки охотника», помещик Чертопханов застает в соседней деревне расправу над евреем. Выяснилось, что появился в деревне «жид какой-то». И стали его бить. За что же бить?

« – А не знаю, батюшка. Стало, за дело. Да и как не бить? Ведь он, батюшка, Христа распял!» – отвечает ему одна баба.

Чертопханов прекратил расправу и спас еврея. Тот отблагодарил великодушного барина, привел ему роскошного коня. Однако Чертопханов был не столько обрадован конем, сколько возмущен: “…паршивый жид смеет сидеть на такой прекрасной лошади… какое неприличие!”

– Эй ты, эфиопская рожа! – закричал он, – сейчас слезай, если не хочешь, чтобы тебя стащили в грязь!»[887]

Так что два славянских народа во многом сходились в оценке евреев. Но для русского человека еврей оставался фигурой почти экзотической, а для малороссиянина это был давний и нелюбимый сосед.

На переговорах с властями Речи Посполитой Хмельницкий и его товарищи выдвигали обязательное требование: выгнать с Украины всех евреев. Во взятом штурмом городе поляков еще могли пощадить, взять в плен, чтобы получить за них выкуп или передать татарам. «Жены шляхетские» просто становились «женами козацкими»[888]. Но евреям пощады не было. Спасались только те, кто решился перейти в христианство, но и они, разумеется, при первой возможности бежали с восставшей Украины в Польшу. Там их не любили, но хоть не убивали. Автор «Летописи Самовидца» констатировал: «И так на Украине ни одного жида не осталось»[889].

В Хмельнитчину евреи искали спасения в Польше. Во время Колиивщины – в Турции и России. Турецкие власти так же, как и российские, евреев в обиду не давали. Жаждал крови именно простой народ. Самый бескомпромиссный, жестокий антисемитизм был явлением народным, власти его не создавали и (долгое время) не провоцировали. Атаман гайдамаков Неживий и сотник Василь с негодованием писали российскому подполковнику Хорвату, что не нашли в местечке Крылов ни одного еврея, потому что все они бежали через российскую границу. Атаман и сотник удивлялись, почему «ваше высокородие оным погано-неверным врагам» оказывает свою милость, и просили выдать им всех евреев[890].

Польские шляхтичи, пользуясь услугами евреев, не только не скрывали своего презрения к ним, но и не видели ничего зазорного в том, чтобы оскорбить и обидеть еврея. Фаддей Булгарин рассказывает, как однажды его отец разгневался на богатого еврея-откупщика за то, что тот не снял перед ним шапку. Еврей работал на могущественного князя Кароля Станислава Радзивилла, известного больше под своим прозвищем «пане коханку» («любезнейший»), а потому решил позволить себе такую неслыханную «неучтивость»: не снял шапку даже в ответ на окрик: «Долой шапку, жид!»[891] За это шляхтич решил ему отплатить. Взял у князя в аренду фольварк (имение) и начал продавать водку вдвое дешевле, чем еврей. Еврей, понимая, что поляк своим демпингом его разорит, пришел мириться и предложил выкупить фольварк. Шляхтич согласился и подписал контракт, выгодный еврею. После этого пан Венедикт велел слугам выпороть своего делового партнера. Шестеро дюжих парней «влепили двести ударов кожаными постромками» бедному еврею. Полуживому, пан отдал-таки ему контракт, назвав произошедшее «уроком вежливости»[892]. Еврей пытался было пожаловаться князю Радзивиллу. Тот пригласил к себе пана Венедикта и потребовал объяснений. Когда поляк всё рассказал князю, «пане коханку» рассмеялся и по-своему «наказал» шляхтича: велел погостить недельку в своем роскошном Несвижском замке.

На таком фоне гоголевский Янкель, фигура трагикомическая и по-своему замечательная, кажется в высшей степени положительным образом. Он платит Бульбе добром за добро, рискует жизнью не только ради денег Тараса, но и благодарит человека, который хоть и оскорбляет его последними словами, но всё же не делает зла.

В его же уста вкладывает Гоголь и такой монолог: «Схватить жида, связать жида, отобрать все деньги у жида, посадить в тюрьму жида! Потому что всё, что ни есть недоброго, всё валится на жида; потому что жида всякий принимает за собаку; потому что думают, уж и не человек, коли жид!»[893]

«Жид», оказывается, тоже человек… Такие «прозрения» случались и с автором кровавых «Гайдамаков». Спящая еврейка-красавица («гарна нехрещена») у Шевченко «як квіточка в гаю» («как цветочек в роще»). Сюжетом стихотворения «У Вiльнi, городi преславнiм…» («Во граде Вильно достославном») стала романтическая история любви графского сына и еврейки.

Улюбилося, сердешне,

Було молодеє,

У жидівку молодую

Та й думало з нею,

Щоб цього не знала мати,

Звичайне побратись,

Бо не можна ради дати,

Що то за проклята!

Мов змальована, сиділа

До самої ночі

Перед вікном і втирала

Заплакані очі[894]…

Он влюбился не на шутку,

Был молод, сердешный,

Выбрал юную еврейку

И хотел, конечно,

Тайну соблюдая,

На красавице жениться.

Вот была какая

Та еврейка. Всё сидела

До глубокой ночи

Пред окном и утирала

Печальные очи…

(Перевод В. Бугаевского)[895]

И все-таки гениальные прозрения гениальных художников не меняли общего отношения к евреям, которое проявлялось и в жизни, и в литературе. Писатель среднего уровня здесь, быть может, показательнее гения. В повести Ореста Сомова «Гайдамак» еврей Абрам бледнеет, словно Каин. Мы все, строго говоря, потомки Каина. Так почему далеко не последний русский писатель (к тому же писатель украинского происхождения), человек неглупый и начитанный, находит необходимым подчеркнуть эту связь с Каином именно у еврея?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.