«Страна русского полудня»
«Страна русского полудня»
За сто десять лет Гетманщины малороссийские полки участвовали почти во всех военных кампаниях Московского государства, сражались вместе с русской армией под Азовом и Очаковом, в Лифляндии и Пруссии. Войны против мятежных гетманов – Выговского, Дорошенко, Тетери, Мазепы – давно ушли в прошлое. Задунайские запорожцы, воевавшие против Российской империи, были немногочисленны, в особенности после Русско-турецкой войны 1828–1829 годов, когда часть этих задунайских козаков пришла с повинной к Николаю I и, получив высочайшее прощение, вернулась на родину. Кроме того, среди природных великороссов были даже более убежденные и последовательные противники Российской империи, чем задунайские запорожцы, – староверы-некрасовцы. Так что лояльность малороссиян в гоголевское время еще не вызывала сомнений, по крайней мере, до следственного дела Кирилло-Мефодиевского братства.
Многие малороссияне так рьяно служили империи, что появился даже анекдот об их преданности царю. Анекдот этот пересказала Гоголю Александра Смирнова-Россет: Николай I, посылая козацкий полк на Кавказ, наказал старому атаману: «Смотри же, ты мне отвечаешь за свою голову и за них». Атаман отвечал: «Будь спокоен, царь, не сослужим тебе такой службы, как твои москали, як ты вступив на престол»[955].
А еще раньше, в середине XVIII века, автор «Разговора Великороссии и Малороссии» подробно и велеречиво рассказывает о заслугах Малороссии.
…Малороссiйской народ во всомъ усерднiй,
Россiйскому государству нелестно в?рнiй
И въ сопротивленiяхъ воинскихъ такъ открытъ
Что никто себя тамъ по в?рности нещадитъ[956].
Украинский поэт-романтик, издатель харьковского альманаха «Снiп» Александр Корсун горевал о несчастной судьбе западных славян, вынужденных жить под властью немецких «панов». То ли дело Российская империя: «Москали и мы вымолили у Господа для себя счастье и теперь пануем при царе правоверном»[957]. Действие повести Василия Нарежного «Гаркуша, малороссийский разбойник» начинается «в прекраснейшей стране под российским небом, в пределах украинских»[958]. Для Вадима Пассека Украина – «это страна Русского полудня»[959]. Даже автор «Истории русов», несомненно патриот Малой Руси, превозносивший боевые качества русинов и не раз попрекавший русские власти за несправедливости и злодеяния вроде истребления Батурина, все-таки оставался верным слугой династии Романовых.
В гоголевское время русские и малороссийские историки не сомневались: великороссы и малороссы – братские славянские народы, сыновья одной матери – Руси. И благонамеренный Бантыш-Каменский, и неблагонадежный Костомаров были уверены в общности происхождения великороссов и малороссиян. «Северный и южный русский народ есть одно и то же племя»[960], – писал Пантелеймон Кулиш. Из этого не следует, будто Кулиш в то время считал русских и украинцев одним народом. Слова про «одно племя» – это именно признание общности происхождения.
В 1831 году украинцы помогли русской армии разгромить восставших поляков. Малороссийский губернатор князь Репнин не без гордости писал: «Поистине малороссияне суть совершенно русские, и они подтвердили это событиями прошедшего лета»[961].
Простой народ относился к русским заметно хуже. Однако даже бандуристы пели о военной доблести москалей. В песне про взятие Хотина («В славнiм мiстi пiд Хотiном») храбрые москали побили турок.
Коли стали та й москалi
Вiд рана до ночi, —
То не єден турок-баша
Замкнув свої очi[962].
Русский скульптор Михаил Микешин, будущий автор памятников Екатерине II (ненавистной украинским патриотам) и Богдану Хмельницкому, изобразит на знаменитом памятнике тысячелетию России несколько выдающихся малороссиян (русинов). Их по крайней мере одиннадцать, если не считать киевских князей и печерских святых, общих и для русских, и для украинцев. Есть там фигура Константина Острожского, успевшего даже повоевать против русского государства под польско-литовскими знаменами. Кроме волынского князя, покровителя просвещения и организатора книгопечатания, на памятнике тысячелетию России изображены Петр Могила, епископ Григорий Конисский (известный враг унии), Феофан Прокопович, святой Дмитрий Ростовский (Туптало), князь Виктор Кочубей, Богдан Хмельницкий, Иван Паскевич, Николай Гнедич и, конечно же, Николай Васильевич Гоголь. На торжественной церемонии открытия памятника звучала музыка Дмитрия Бортнянского[963]. Разумеется, на памятнике нашлось место и для малороссийского композитора.
Много лет спустя, уже в Украинской державе гетмана Скоропадского, приват-доцент Киевского университета Иван Огиенко (будущий знаменитый ученый и деятель церкви митрополит Илларион) с гордостью напишет: «На какую бы сторону московской жизни на протяжении XVII–XVIII веков мы ни взглянули, везде бы увидели украинцев»[964]. И хотя Иван Огиенко писал вполне в ура-патриотическом духе, явно преувеличивая и роль украинцев в истории России, и особенно их влияние на русскую культуру, но здесь его слова не противоречат фактам.
Князь Н. С. Трубецкой, русский ученый, к тому же евразиец, шел гораздо дальше «свидомого» украинца, когда писал в 1927 году: «Старая великоросская, московская культура при Петре умерла; та культура, которая со времен Петра живет и развивается в России, является органическим и непосредственным продолжением не московской, а киевской, украинской культуры. <…> на рубеже XVII и XVIII веков произошла украинизация великорусской духовной культуры»[965]. Это преувеличение, притом значительное. Великий лингвист уступил здесь публицисту-евразийцу. Но влияние ученых украинских монахов Епифания Славинецкого, Дмитрия Ростовского, Стефана Яворского, Феофана Прокоповича на русскую книжность, риторику, литературу и даже публицистику несомненно. Многие поколения русских людей учили церковнославянский язык по «Грамматике» Мелетия Смотрицкого, историю, к сожалению, по «Синопсису» Иннокентия Гизеля. О музыке и говорить нечего; вспомним: придворная капелла формировалась во многом из малороссиян, и первыми русскими духовными композиторами стали малороссияне – Максим Березовский и Дмитрий Бортнянский.
Трубецкой считал, будто «киевская редакция» церковнославянского языка вытеснила московскую, а ведь «основанием для “славяно-российского” литературного языка петровской и послепетровской эпохи является именно церковнославянский язык киевской редакции»[966]. Роман Якобсон писал об «украинизации литературного языка Московии»[967]. Но в распоряжении Трубецкого не было многих литературных памятников XVII–XVIII веков. Современные ученые-слависты пишут о «так называемой украинизации» куда осторожнее. Путать же влияние малороссийской книжности на русскую с «украинизацией» всей (!) духовной культуры русского народа – просто нелепо.
На Московской Руси не любили чужого. Даже Симеон Полоцкий был вынужден приспосабливать свой язык и правописание к принятому на Московской Руси, «чистить» его от белорусизмов, украинизмов и латинизмов: «Славянщизна несколько иная», – писал Симеон Полоцкий (уроженец белорусских земель) своему учителю Лазарю Барановичу (русину-украинцу). Симеон Полоцкий редактировал его книгу «Трубы словес проповедных» для московского Печатного двора, а потому и «приспосабливался к принятой здесь» орфографии и даже пунктуации: «иначе не позволили бы печатать»[968].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.