Малороссийское дворянство

Малороссийское дворянство

До Валуевского циркуляра, с которого начались гонения на малороссийский язык, оставалось еще много лет. Малороссийский язык, одежду, манеру общаться, образ жизни никто не запрещал, но их место было, так сказать, на заднем дворе – в частной жизни. Если малороссийский помещик не желал служить, а лежал целыми днями «в натуре», как Иван Никифорович, или посвящал жизнь вареникам и пампушкам, как Афанасий Иванович с Пульхерией Ивановной, то он мог очень долго избегать русификации. Но военный или чиновник должен был вспоминать о своем происхождении только дома, на отдыхе, в отставке.

Дмитрий Прокофьевич Трощинский в Петербурге был русским вельможей, государственным человеком. Но этот статс-секретарь, министр, сенатор сохранил свою украинскую душу. Он любил слушать малороссийские песни, а когда кто-нибудь запевал «Чайку» – песню, где аллегорически представлена «несчастная» судьба Украины, – Дмитрий Прокофьевич плакал, закрыв лицо руками. В Кибинцах, имении Трощинского в Полтавской губернии, был домашний театр, где ставили малороссийские комедии Василия Афанасьевича Гоголя[1223]. Сам Гоголь-старший, случалось, играл в этих пьесах, а компанию ему составляли не только крепостные актеры, но и Василий Капнист, автор «Ябеды». Юный Никоша Гоголь был в Кибинцах частым гостем. Там он мог не только смотреть комедии, но и читать книги. В семье Гоголей, как известно, хранилась только одна книга – «Кадм и Гармония» Хераскова[1224]. А в Кибинцах Трощинский собрал хорошую библиотеку, где можно было найти не только сочинения Аристофана, Петрарки, Пушкина, Державина, но даже «Энеиду» Ивана Котляревского.

Семейство Капнистов, несмотря на греческое происхождение, отличалось еще большей приверженностью малороссийской культуре. Мать Василия Васильевича Капниста Софья Андреевна (в девичестве Дунина-Борковская) происходила из семьи козацкой старши?ны. Ее родной брат занимал должность генерального обозного Войска Запорожского[1225]. Однажды ее представили императрице Елизавете. Софья Андреевна явилась ко двору «в своем национальном богатом малороссийском костюме»[1226]. До конца дней Софья Капнист по-своему отстаивала национальную идентичность. Она старалась, чтобы сыновья женились непременно на малороссиянках. Но Василий Васильевич женился на русской девушке из прекрасной семьи, Александре Алексеевне Дьяковой, дочери обер-прокурора Сената и действительного тайного советника[1227]. Александра Алексеевна была «истинный ангел красоты как душевной, так и телесной»[1228], однако суровая свекровь холодно приняла невестку: «старуха не любила ее потому единственно, что она была русская, и не называла ее иначе, как “московка”»[1229]. Когда Софью Андреевну разбил паралич, эта «московка» терпеливо ухаживала за ней, «ни на минуту не оставляла». Однако свое завещание Софья Андреевна составила таким образом, что большая часть немалых богатств Капнистов досталась старшему сыну, Николаю. Он, в отличие от Василия, сделал правильный выбор: женился на девушке из хорошей малороссийской семьи.

На самом деле Василий Васильевич Капнист хоть и женился на русской и подолгу жил за пределами Малороссии (Павел I назначил его директором императорских театров в Петербурге), не меньше брата любил свою родину. Введение крепостного права на Украине Капнист встретил «Одой на рабство».

Куда ни обращу зеницу,

Омытую потоком слез,

Везде, как скорбную вдовицу,

Я зрю мою отчизну днесь:

Исчезли сельские утехи,

Игрива резвость, пляски, смехи;

Веселых песней глас утих;

Златые нивы сиротеют;

Поля, леса, луга пустеют;

Как туча, скорбь легла на них[1230].

В семье Николая Васильевича Капниста «малороссийская старина» сохранялась еще прочнее: там даже говорили исключительно по-малороссийски. Старший из братьев Капнистов жил в деревне, целыми днями сидел в кресле и подсчитывал доходы от своих имений, производя математические вычисления. Зато Василий Капнист был упорным и последовательным защитником интересов своей родины.

Из воспоминаний Софьи Васильевны Капнист-Скалон: «Отец мой любил страстно родину свою и готов был жертвовать всем своим состоянием для блага Малороссии; при малейшем угнетении или несправедливости начальников он летел в Петербург, бросал семейство свое, делал долги <…> и, сражаясь часто с знаменитыми людьми, почти всегда возвращался победителем»[1231].

В Обуховке, имении Василия Капниста, было целое собрание портретов малороссийских гетманов. Рядом с изображением лояльного России Даниила Апостола висел и портрет Павла Полуботка[1232], одного из «украинских мучеников», которого Петр Великий сгноил в Петропавловской крепости.

Именно с духом Павла Полуботка встречается герой шевченковского «Сна». Дух гетмана проклинает царя и с ужасом представляет судьбу своей родины: может быть, Украины далекой уж и нет, сожгли ее москали, а Днепр в море спустили.

України далекої,

Може, вже немає.

Полетів би, подивився,

Так Бог не пускає.

Може, Москва випалила

І Дніпро спустила

В синє море…[1233]

Может быть, уж Украины

Вовсе нет. Кто знает!..

Полетел бы, поглядел бы,

Да бог не пускает.

Может, всю ее спалили,

В море Днепр спустили.

(Перевод В. Державина)[1234]

Василий Васильевич Капнист писал на русском языке, творчество его принадлежит русской, а не украинской литературе. Но Капнист охотно называл себя «хохлом» и оставался патриотом Малороссии до конца своих дней.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.