Две сабли: вместо заключения

Две сабли: вместо заключения

Лев Гумилев в письме к своей возлюбленной Наталье Варбанец процитировал персидскую пословицу: две сабли не входят в одни ножны. Историческое сознание двух даже очень близких народов нельзя соединить. Русский и украинский взгляды на историю неизбежно расходятся.

В украинских исторических сочинениях XVIII века, в «Истории русов», в песнях и думах сложился украинский национальный исторический миф. Это не ложь, это народное представление об истории, которое может даже совпадать с исторической реальностью, а может и резко противоречить ей. Исторический миф не может быть объективным. Подвиги «козацкого народа», его заслуги перед христианским миром, перед русским царем преувеличивались необыкновенно. Записанные этнографами легенды рассказывают о победах Палия над шведами и над Мазепой[1771]. Автор «Истории русов» даже Полтавскую викторию приписывает воинскому искусству Палия, который будто бы указал на слабое место в шведских рядах[1772]. Черниговская летопись чуть ли не одному Якову Лизогубу приписывала взятие Азова в 1696-м: «Петр Алексеевич, царь московский, ходил под Азов другий раз и взял его, за поводом и отвагою Якова Лизогуба, полковника черниговскаго»[1773].

В украинском историческом мифе (народной концепции исторического прошлого) не было единомыслия. Скажем, автор «Истории русов» называет гетмана Дорошенко и его сторонников «разбойничьей шайкой», которая беспрестанно нападала на Малороссию[1774], а народ складывал о Дорошенко песни, для Тараса Шевченко Петр Дорошенко был одним из любимейших героев. Хмельницкий, величайший украинский полководец, вождь «Козацкой революции» и создатель Гетманщины, даже в народных думах предстает как герой неоднозначный, а для Тараса Шевченко Хмельницкий – это «Богдан недомудр» (Богдан недоумок), «ледачий сын» (негодный сын)[1775], «Богдан пьяный»[1776].

И все-таки, сталкиваясь с русским историческим мифом, украинский исторический миф превращается в более или менее единую систему взглядов, представлений, заблуждений.

Нередко украинский миф прямо противоречит русскому, а иногда касается тех страниц истории, что почти не интересны русскому человеку. Русский бы внимания не обратил на важнейшие для украинца события. Скажем, Андрусовское перемирие, с точки зрения русских, прекратило тяжелую и уже не имевшую смысла русско-польскую войну. Для народа Украины это было предательство москалей, разделивших с ляхами козацкие земли. Русские не заметили разгром Батурина, а для украинцев это великая историческая трагедия. О Запорожской Сечи русские читатели в большинстве своем знают только благодаря «Тарасу Бульбе», а для украинца Сечь (Сiч) – это славная страница истории, без которой невозможно представить украинское прошлое.

Если русский прочитает «Энеиду» Котляревского, то только посмеется над смешной, с его точки зрения, украинской мовой, особенно забавной в устах Венеры и Юноны. Между тем украинцы во времена Котляревского находили в поэме не только юмор и бурлеск, но и горькую иронию, и печаль по запорожцам, которые после превращения Запорожья в часть Новороссии были вынуждены скитаться в поисках места для новой Сечи.

2 апреля 1847 года в Киеве во время обыска у коллежского асессора Николая Гулака, одного из основателей Кирилло-Мефодиевского общества, жандармы изъяли любопытную листовку. Ее автором считается Николай Костомаров. Начиналась она таким обращением: «Братья великороссияне и поляки! Сие глаголит к вам Украина, нищая сестра ваша, которую вы распяли и растерзали…»[1777]

Не знаю, как насчет поляков, но великороссияне дальше и читать не станут и не узнают, что Украина, оказывается, «не помнит зла» и даже готова «проливать кровь детей своих» за свободу поляков и русских. Для русского, великороссиянина, такое обращение – дикое, непонятное, необъяснимое оскорбление. Удивительно, но даже русский историк Костомаров не сознавал, что русские смотрят на историю Украины совсем иначе. Обвинение и обещание «не помнить зла» просто возмутят большинство русских, которые уверены, что принесли Украине только добро.

Поэма Шевченко «Великий льох» («Подземелье») начинается рассказами трех птиц – трех душ, которые принадлежали девушкам, девочкам. Их не пускают в рай, потому что каждая из них совершила смертный грех перед Украиной.

Первая встретилась с полными ведрами Богдану Хмельницкому, когда он отправился в Переяслав принимать присягу на подданство московскому царю. Полные вёдра – хорошая примета, Хмельницкого ждет успех. Для русских Переяславская рада – долгожданное воссоединение с братским народом. А для Шевченко – трагедия: Хмельницкий разрушил надежды на независимость Украины. И грех той душе, что посулила гетману удачу.

И вторая душа не может войти в рай только потому, что напоила коня русского царя.

…всякому

Служила, годила…

Що цареві московському

Коня напоїла!..[1778]

…всем я

С радостью служила…

Что московскому царю я

Коня напоила!

(Перевод Ф. Сологуба)[1779]

Царствование Екатерины Великой – еще один пример несовместимости двух исторических мифов, двух взглядов на историю. Долгое и блистательное правление самой знаменитой русской императрицы (даром что немки) озарено бесконечными фейерверками в честь побед русского оружия. В истории русского флота не было виктории ярче и значительнее Чесмы. А строительство Черноморского флота, триумфы адмирала Ушакова, основание Севастополя, Херсона, Николаева, Одессы! А виктории Румянцева и Суворова, Репнина и Потемкина! Ради внешнеполитических успехов императрице прощали (хотя и не забывали) крепостничество, фаворитизм, зверства Пугачевщины, спровоцированные всё тем же крепостничеством.

Но эта же Екатерина для Николая Костомарова «распутница всесветная, безбожница, мужеубийца», она «кончила козацтво и свободу». «Лютий ворог України, // Голодна вовчиця!..», – пишет о Екатерине II Тарас Шевченко. Третья душа и виновата в том, что поприветствовала Екатерину. Эта русская императрица так ненавистна украинскому народу, что даже приветствие ей – величайший грех. В общем, русский читатель, если бы захотел, мог кое о чем догадаться даже за чтением всеми любимой «Ночи перед Рождеством», если сумел бы правильно понять намеки Гоголя.

Тарас Шевченко не играл в эту сложную игру, а прямо обвинял императрицу. В поэме «Слепой» герой узнает, что царица подожгла Межигорский Спас – святыню украинского народа – и, усмехаясь, любовалась на пожар из своей золотой галеры. На той самой галере ее и увидела третья несчастная девочка из «Великого льоха».

Лирический герой поэмы «Сон» читает надпись на постаменте Медного всадника: «Первому – Вторая» и догадывается, что это подарок одного злейшего врага украинского народа другому.

Тепер же я знаю:

Це той первий, що розпинав

Нашу Україну,

А вторая доканала

Вдову сиротину[1780].

Для Шевченко русские цари – каты (палачи) и людоеды. Петр Великий – злодей и убийца, отдавший Меншикову приказ сжечь Батурин, мазепинскую столицу, вместе со всеми жителями. А ведь Иван Мазепа, старший современник Петра, больше двадцати лет верно служил царю.

Неожиданный переход гетмана на сторону шведского короля изменил всё. Мазепа исторический, хитрый, циничный политик и дипломат, стал человеком-мифом не только для украинцев, но и для русских. Предатель, новый Иуда в глазах русского человека. Великий государственный деятель, строитель Гетманщины, просветитель, меценат и патриот в глазах украинца. Тень Мазепы лежит между русскими и украинцами, навеки разделяет две нации.