Глава 11 Последний из могикан

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 11

Последний из могикан

Когда я только приехал в Каир, одним из первых впечатлений было обилие на улицах города наших «Жигулей». Машины эти египтяне любят за надежность и умеренную цену и охотно покупают их.

Раз есть тысячи «Жигулей», значит, должно быть фирменное техобслуживание, а им, в свою очередь, должен заниматься кто-то из специалистов ВАЗа. В середине 80-х годов таким человеком был Александр Иванович Зудин. По делам автосервиса он немало колесил по Египту, встречался с разными людьми, быстро выучил арабский язык.

Как-то летом 1987 года Александр Иванович поделился со мной радостью неожиданной находки.

— Иду я по Гелиополису, — рассказывал Зудин, — и вижу: в книжном развале на тротуаре — издания на русском. Причем все либо дореволюционные, любо эмигрантские. И с одним и тем же экслибрисом: «Из книг Олега В. Волкова».

Гелиополис — один из приличных районов Каира. Его основали в начале XX века европейцы, селившиеся в Египте. Еду туда, и по нарисованной Александром Ивановичем схеме довольно быстро нахожу книжный развал. Все точно так, как он и говорил. Листаю Библию, изданную еще в 1922 году в Берлине. Там же напечатан томик Тургенева. «Толковый словарь» Даля растрепан, да это и понятно: он старше предыдущих книг, издан в конце XIX века в Петербурге. А вот и подшивки эмигрантских журналов… Экслибрис Волкова напоминает княжеский герб: тут и рыцарские доспехи, и перекрещенные мечи, и башня замка, и взметнувшийся на дыбы конь.

За моим копанием в груде разноязыких старых книг равнодушно наблюдают два продавца-подростка. «Откуда издания на русском?» — спрашиваю их. Мальчишки в ответ лишь пожимают плечами.

Все понятно: владелец библиотеки умер, наследников нет, и, освобождая его квартиру, хозяева за гроши продали ненужные им книги уличным букинистам.

Но кто такой этот Олег Волков? Видно, из белоэмигрантов, поселившихся в Египте после Гражданской войны в России. В начале 1920 года англичане привезли из Новороссийска в Александрию примерно 4500 русских беженцев. Разместили их в палаточном городке в Телль аль-Кебире, на полпути между Каиром и Исмаилией. Дочь известного русского писателя Евгения Чирикова, Валентина, прошедшая в юности через этот лагерь, так потом вспоминала о нем: «Вокруг голая, песчаная, бесконечная равнина; над головой — африканское палящее солнце. Городок палаток окружен колючей проволокой, кругом индусские часовые, полное отсутствие какого-либо пейзажа, по ночам воют шакалы…

В лагере мы застали несколько сот человек совершенно нищего и в большинстве случаев нравственно деморализованного русского офицерства. Приблизительно половину составляли раненые и сыпнотифозные». Природа вокруг лагеря была столь недружелюбной, что его обитатели прозвали это место «Телль аль-Сибирь».

В мае 1990 года я поехал в Телль аль-Кебир. Конечно, я прекрасно понимал, что от русского лагеря там не осталось и следа. Но в Телль аль-Кебире есть английское военное кладбище, и я полагал, что там могут быть и русские могилы. Действительно, я насчитал на кладбище восемь могил наших соотечественников. Смотрел на них, и в голову как-то сама собой пришла строка известной песни, хоть и написанной совсем по другому поводу: «Куда вас, сударь, к черту занесло…» Странно, очень странно видеть русские имена на надгробных плитах здесь, в Африке, за тысячи километров от родной земли…

«Русский лагерь» в Телль аль-Кебире. С картины генерала Ф. П. Рерберга. 1920 г.

Впрочем, все русские, похороненные в Телль аль-Кебире, скончались еще весной 1919 года, так что это не могли быть беженцы. Тогда кто? Много лет я не мог ответить на этот вопрос. Картину прояснили архивы. Оказалось, что во время Первой мировой войны англичане отбили у турок группу русских военнопленных, которых привезли в Египет и разместили в двух лагерях — в Кантаре и Телль аль-Кебире. К моменту прибытия наших беженцев этих людей уже отправили на родину.

В начале 1921 года английские колониальные власти поменяли русским беженцам место жительства. Их поместили в деревянные казармы в местечке Сиди Бишр, к востоку от Александрии. Это был целый русский город — четыре тысячи сподвижников генералов Деникина и Врангеля, большинство — без семей.

В Сиди Бишре зажилось веселее. Казармы были покомфортабельнее палаток. Ветерок с моря смягчал жару пустыни. И, что очень важно, рядом была «северная столица» Египта — Александрия, куда из лагеря можно было ездить без особого разрешения.

Англичане окружили «русский город» двойным забором из колючей проволоки, поставили у входа полицейских-индусов, но в течение жизни внутри лагеря не вмешивались. Сами беженцы постепенно устраивали свой быт так, как привыкли на родине. Вывесили над входом трехцветный российский флаг. Из двух больших палаток соорудили часовню, причем церковные атрибуты изготовили из пустых консервных банок. Организовали три школы. Оборудовали спортплощадку. Создали театр, духовой оркестр, хор в сорок голосов, выступавшие и в Александрии. Были в лагере свой детский сад, отряд бойскаутов и даже собственный журнал — «На чужбине».

Власти разрешали беженцам подрабатывать, и постепенно часть из них стала втягиваться в местную жизнь. «Русский по натуре не коммерсант, поэтому все начинания в этом деле не были успешными, — писал в изданной в 1936 году на французском языке в Александрии книжечке «Русские на египетской земле» эмигрант Дмитрий Фламбуриани. — Кондитерская фабрика в Каире, русские рестораны, табачные киоски и бутербродные лавки на пляжах просуществовали лишь несколько месяцев». Значительно успешнее шла работа по найму. Бывшие русские офицеры стали шоферами, официантами, кондукторами в трамваях, а женщины пошли горничными. По словам Фламбуриани, большую группу беженцев наняло трамвайное депо. Лучше всех устроились врачи и инженеры. Еще летом 1920 года в Каире была создана русская поликлиника. Русские понемногу перебирались из Сиди Бишра в Александрию и превращались в эмигрантов.

В мае 1922 года англичане ликвидировали лагерь в Сиди Бишре. Всех оставшихся его обитателей — около двух тысяч — эвакуировали в Болгарию и Сербию. Сочли, что в славянских странах они адаптируются лучше, чем в арабском Египте.

Я долго колебался, предпринять ли попытку разыскать место «русского города» в Сиди Бишре или нет. Почти на сто процентов я был уверен, что старых казарм уже нет. Сиди Бишр давно уже влился в Александрию, его заполнили новостройки, среди которых особенно впечатляющ роскошный отель «Рамада-Ренессанс». Но в сентябре 1992 года, пролистав еще раз книжку Фламбуриани, решил все-таки попробовать. На одной фотографии в ней было русское кладбище в Сиди Бишре, не только с деревянными крестами, но и с каменными надгробиями. Может, хотя бы кладбище сохранилось?

Неподалеку от железнодорожной станции Сиди Бишр зашел в магазин, разговорился с его владельцем. Нет, о старых английских казармах он ничего не слышал. Видимо, их снесли. А вот про кладбище знает. Не уверен, что оно русское, но по крайней мере там похоронены и иностранцы. Оно недалеко, за железной дорогой.

Кладбище оказалось чисто мусульманским, местным. Но по соседству с ним я обнаружил старый мемориал. Похоронены там турки, погибшие в плену в годы Первой мировой войны. Они как раз и жили в английских казармах в Сиди Бишре до русских беженцев. Может, и мои соотечественники похоронены где-то поблизости?

Смотритель турецкого кладбища решительно качает головой.

— Сиди Бишр невелик, — говорит он. — Если бы было еще и русское кладбище, я бы знал об этом. Впрочем, если хотите, могу познакомить вас с одним стариком. Он живет неподалеку.

Саад Сейид родился в 1904 году. Несмотря на свой преклонный возраст, бодр и энергичен.

— Английские казармы снесли в конце 40-х годов, — говорит он. — На их месте сейчас стрельбище. Русских эмигрантов помню. Возможно, было когда-то и русское кладбище. Но сейчас его нет. Это точно.

Саад Сейид рассказал мне о судьбе «русского лагеря» в Сиди Бишре. Фото 1992 г.

Русские эмигранты, выбравшиеся из лагеря в Сиди Бишре до его ликвидации, поселились не только в Александрии, но также в Каире и Порт-Саиде. В столице они группировались вокруг бывшего российского генерального консула и дипломатического агента А. А. Смирнова. Этот человек, как и большинство царских дипломатов, отказался служить советской власти и приказом Народного комиссара иностранных дел от 9 декабря 1917 года был уволен со своего поста. Но лишь 6 октября 1923 года, после провозглашения формальной независимости Египта, его правительство приняло решение не признавать более прежнего дипломатического и консульского представительства России и прекратить ежемесячную выплату зарплаты месье Смирнову. В 1926 году в министерстве внутренних дел Египта было создано «русское бюро». Беженцы потеряли свое гражданство, им выдали особые удостоверения личности.

Есть ли еще в Египте русские люди, покинувшие родину после Октябрьской революции? Этот вопрос долго не давал мне покоя, но подступиться к ответу на него никак не удавалось. От коллег-арабистов старшего поколения я знал, что еще в конце 60-х годов в Каире существовал «Русский клуб». Но в ту пору вход туда советским людям был, мягко говоря, не рекомендован. Может, клуб есть и сейчас?

Нашел в корпункте справочник телефонов Каира, изданный в 1983 году. Изучая его, встретил адрес и «Русского клуба»: улица Имад эд-Дин, дом 9. Звонил туда раз, другой, третий… Никто не берет трубку. Что ж, надо ехать, это надежнее. У подъезда старинного дома греется на весеннем солнышке привратник-баваб. «Да, — говорит он, — был здесь такой клуб, но лет семь уже как закрыт».

Так, неудача. Где искать еще? Может, в Александрии? Там есть представительство Русской православной церкви. Если где теперь и группируются эмигранты, то, скорее всего, вокруг нашего батюшки. И случай представился отменный — празднование тысячелетия крещения Руси летом 1988 года, на которое пригласили и нас, советских журналистов.

Церкви в общепринятом смысле этого слова в Александрии не оказалось. После долгих блужданий по центру города нам наконец показали четырехэтажный старый дом и объяснили, что надо подняться на второй этаж. Там, в просторной квартире, и устроена церковь. Народу собралось порядочно, в основном пожилого. Я разглядывал их, надеясь услышать русскую речь. Но увы! Когда гости стали расходиться, подошел к представителю Русской православной церкви протоиерею Дмитрию Андреевичу Нецветаеву.

— Есть ли у Вас русские прихожане? — спросил я его. Батюшка нагнулся к самому моему уху и прошептал:

— На кладбище все мои прихожане. Но это между нами, не для печати.

— А их дети, внуки? — не унимался я.

— Кто разъехался, кто принял другую веру или не исповедует никакой, — был ответ.

Опять неудача. Но должно же мне когда-то повезти?

В ноябре 1988 года, находясь в командировке в южно-йеменском городе Мукалла, я зашел в советское генконсульство. Возглавлял его Сергей Бахшиевич Аракелян, арабист с тридцатилетним стажем, много лет проработавший в Египте. В разговоре я упомянул, что никак не могу выйти на русских эмигрантов.

— Постойте, — сказал Аракелян, — сейчас я вам дам координаты одного человека. Это зубной врач по фамилии Бромберг. Может, самого старика и нет уже в живых, но его сын — тоже зубной врач, так что клиника должна быть там же, на углу, рядом с Дворцом правосудия. У Бромбергов в свое время лечились и эмигранты, и советские дипломаты.

На другой день после возвращения в Каир я поехал к Дворцу правосудия. Обшарил все соседние углы — никаких признаков клиники Бромбергов. Правда, мелькнула вывеска стоматолога-египтянина. Может, он знает своего русского коллегу?

Поднимаюсь на шестой этаж, звоню в дверь. Открывает седой старик.

— Простите, вы не знаете, где находится клиника доктора Бромберга?

— Бромберга? — переспрашивает старик. — Да, конечно, знаю! Ведь мы с Виктором, — он делает ударение на второй слог, — когда-то учились вместе в Бейруте. Пойдемте, я вас провожу.

Любезный египтянин сопровождает меня до соседнего угла, который показался мне слишком далеким от Дворца правосудия. К балкону второго этажа приделана потертая вывеска на русском языке: «Доктор Виктор Бромберг, зубной врач».

Благодарю своего провожатого и поднимаюсь по лестнице. Подъезд грязный, с облупившимися стенами, как, впрочем, и многие другие в центре Каира. Такое впечатление, что их не ремонтировали и даже не убирали с самого момента строительства зданий лет сто назад.

Дверь открывает крупный лысоватый старик. Я представляюсь, и доктор Бромберг провожает меня в глубь просторной квартиры, которая и служит ему клиникой.

— Вы хотите лечить зубы? — спрашивает он меня по-русски, но как-то не так, как сейчас разговариваем мы с вами.

— Нет, — отвечаю, — я хотел бы просто поговорить с Вами. Ведь Вы — выходец из России?

— Не я — мой отец, — поправляет доктор Бромберг. — Сам я родился уже в Палестине, в 1922 году. Подождите немного.

Он уходит в соседнюю комнату, откуда вскоре раздается звук бормашины, а я оглядываю приемную. На стене под стеклом — два диплома. «По указу императорского величества самодержца Всероссийского и прочая и прочая и прочая… Менахем Хаимович Бромберг по выдержании испытания определением медицинского факультета Имп. Юрьевского университета утвержден в звании зубного врача. Юрьев, апреля 24 дня 1913 года». Подписи и громадная печать с орлами.

Стало быть, отец Бромберга учился в Юрьеве — так назывался в ту пору эстонский город Тарту. А вот сам он — уже в Бейруте. Диплом его выдан 30 июня 1945 года.

Бормашина умолкает, и вскоре ее хозяин возвращается ко мне в приемную.

— Итак, чем могу служить? — нараспев спрашивает он.

— Расскажите, пожалуйста, как Ваш отец попал в Египет.

— В 1922 году он уехал из Латвии, жить там стало невозможно. Сначала подался в Палестину. Но прожил там всего шесть месяцев. Отцу там не понравилось, и он переехал в Каир. Здесь его приняли хорошо, и он остался.

Местный народец очень хороший, — добавляет, улыбаясь, доктор Бромберг.

Так, значит, отец его бежал вовсе не от советской власти! Ведь с 1920 года в Латвии установилась буржуазная республика.

— Отец сказал себе: «Буду до самой смерти жить в Каире», — продолжает доктор Бромберг. — Тут он и умер в 1962 году, в возрасте 76 лет.

Разговор так и идет по-русски, но временами доктор вставляет французские, английские или арабские слова.

— Дома у Вас разговаривали по-русски?

— Да, пока отец был жив — и еще по-французски. Школу я кончал французскую. Мои дочери русского уже не знают.

— Я сколько у Вас их?

— Четверо. Все замужем, все живут за границей. Двое — в Америке, одна — во Франции и еще одна — в Италии. Жена туда ездит к ним, а я нет. Я доволен жизнью здесь. Хорошие люди, хороший климат.

— А Ваша жена, она говорит по-русски?

— Немного. Когда в 40-х годах открылось советское посольство, все приходили лечиться к нам. И так тридцать лет. Временами даже некогда было принимать местных, — и неожиданно добавляет по-английски: — Мои лучшие годы я провел с русскими. Ну а жена помогала мне.

— Сколько у Вас внуков?

— Несколько, — отвечает доктор Бромберг. Потом долго считает в уме, шевеля губами, и уточняет; — Четырнадцать. — Но видно, что внуки его мало волнуют. Иных, наверно, он никогда и не видел.

В приемную входит пожилая, но моложавая женщина с крашенными под блондинку волосами. Вероятно, в юности она была хороша собой.

— Моя жена, — представляет Бромберг. Разговор продолжаем уже втроем.

— А не ходят ли к Вам русские эмигранты?

— Когда-то ходили, но уже несколько лет не видел ни одного. Они ведь старые уже, жили в русской богадельне в Гелиополисе.

— И что, богадельня существует и сейчас?

— Наверно, — говорит жена. — Это недалеко от кинотеатра «Рокси». Чуть вперед по улице — и справа. Она так и называется — «Русская богадельня».

— А Олег Волков бывал у Вас?

— Да, конечно! Это очень образованный человек! Вот он и есть председатель русского землячества.

— Боюсь, что Волкова уже нет в живых. Во всяком случае, в Гелиополисе распродается его библиотека.

— Вот как? — Помолчали.

— Кто же может рассказать мне о русских эмигрантах?

— Мадам Рабаб, — уверенно говорит жена Бромберга. — Она отвечает за русских в представительстве Комитета ООН по делам беженцев в Гарден-сити.

— У нас же нет паспортов, — добавляет доктор. — Только «лессе-пассе», удостоверения личности. Каждые десять лет продлеваем вид на жительство. Правда, без всяких проблем. Знаете, я считаю себя египтянином, хотя и не являюсь гражданином этой страны.

Я прощаюсь с супругами Бромберг.

— Вам надо бы заняться протезированием, — говорит на дорогу доктор. — Приходите как-нибудь ко мне, с Вас, русского, я возьму недорого.

Я обещаю, хотя и знаю заранее, что по стоматологическим делам никогда не приду в эту клинику. Мне симпатичен доктор Бромберг, но обшарпанный вид его квартиры не внушает мне доверия.

Через несколько дней вновь отправляюсь в Гелиополис. За кинотеатром «Рокси» расспрашиваю привратников о «Русской богадельне». Мне показывают какой-то дом престарелых, однако никто из его обитателей ничего не слышал ни о каких русских. Но мадам Рабаб, она-то должна знать!

Теперь мой путь — в Гарден-сити. Эта когда-то тихая аристократическая окраина Каира, примыкающая к Нилу, оказалась сегодня почти в центре города. Разыскиваю дом номер 8 по улице Дар аш-шифа, где находится представительство Комитета ООН по делам беженцев. Но мне не везет. Мадам Рабаб нет на месте, уехала по делам. Приезжаю через неделю — опять неудача: заболела. И лишь в третий приезд застаю ее.

Немолодая египтянка принимает меня любезно, но суховато.

— Русских эмигрантов в Египте больше нет, — говорит она. — Клуб продали в 1981 году. «Русская богадельня», она была в Гелиополисе, в доме номер 12 по улице Абу-Симбел, опустела и передана вместе с церковью грекам. Недавно в Каире умер последний из эмигрантов — Олег Волков…

Мне лишь остается поблагодарить мадам Рабаб за былую заботу о соотечественниках.