Вяч. Вс. Иванов Артур Хокарт и сравнительный метод в этнографии

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Вяч. Вс. Иванов

Артур Хокарт и сравнительный метод в этнографии

«Труды и дни» Артура Хокарта

В последнее время происходит переосмысление основных методов и принципов таких гуманитарных наук, как этнография, исследующая социальное устройство и культуру различных обществ, в частности, далеко от нас отстоящих. Главным образом это вызвано выявлением тесной связи этнографии с историей, а благодаря этому и с естественными науками, изучающими эволюцию жизни. В особенности близким к этим наукам оказывается понимание способов восстановления прошлого. При этом далеко идущем пересмотре самих оснований этнографической науки на первое место выдвигаются некоторые незаслуженно забытые её представители; среди них прежде всего следует назвать Хокарта.

Артур Морис Хокарт (1883–1939) принадлежит к числу учёных, чьи идеи и труды слабо были оценены при жизни. В полной мере их стали признавать, переиздавать и изучать спустя несколько десятилетий после его смерти.

Хокарт принадлежал к старинному французскому роду. Предки его давно переселились в Англию, но не порывали связей с Францией и французским языком. Это сказалось и на образовании Хокарта, начавшемся в Брюсселе, но продолженном в Оксфорде, где он учился трижды. Первый раз он кончил университет в 1906 г., получив магистерскую степень в области классических языков и античной истории. Второй раз в том же Оксфорде в 1914 г. он занимался антропологией[1] после учёбы в Берлине, где слушал психологию и философию, и полевых занятий этнографией на о-вах Океании. Наконец, после участия в боях во Франции, он в третий раз вернулся в Оксфорд, где в 1919–1920 гг. занимался древними и новыми языками Южной Азии — санскритом, пали, тамильским, сингальским. Языковые способности Хокарта вызывают изумление: в Океании, где он прожил около пяти лет (1908–1913), он в совершенстве изучил фиджийский и некоторые полинезийские языки. В Египте — он читал лекции в Каире перед смертью — Хокарт выучил арабский и читал в подлиннике великого арабского средневекового историка Ибн-Халдуна. К своей книге «Цари и советники» уже после её публикации Хокарт на собственном экземпляре делал дополнения на древнегреческом, латинском, английском, французском, немецком, фиджийском и арабском языках. Всего он знал 14 или 15 языков.

Лингвистическая подготовка не только позволяла Хокарту точно интерпретировать многочисленные древние тексты и свидетельства местных жителей исследуемых им стран, которых он расспрашивал, — он был одним из немногих этнографов, овладевших методами сравнительно-исторического языкознания, позволяющими многие сходные явления возвести к одному первоисточнику. Эти методы он применяет в первой же своей книге «Царствование» к изучению обычаев и верований[2]. Хотя он тут же оговаривается, что далеко не все похожие вещи можно возводить к общему корню, ведь вполне возможно и параллельное развитие обычаев и т. п., дающее типологически сходные результаты.

Поставленная Хокартом задача построения этнографии на основе сравнительно-исторического метода облегчалась широтой его собственных познаний. Проведя на о-вах Лау Фиджийского архипелага три года, Хокарт опубликовал их описание, целиком основанное на показаниях его информантов-фиджийцев. К этому весьма сжатому и к тому же сокращённому издателями описанию после смерти Хокарта добавилась значительно более полная его монография о северных о-вах Фиджи, им самим завершённая в рукописи[3].

Эта последняя книга до сих пор остаётся одним из наиболее радикальных опытов описания племенных обычаев в виде дедуктивной формализованной целостной системы. Не удивительно, что книга и после своего издания через 13 лет после смерти автора не получила должной оценки: этнография тогда ещё не была готова к обсуждению попыток её математизированного изложения. Но теперь, когда и логика развития гуманитарного знания, сближающегося с математикой, и возможности, связанные с применением компьютерной техники, стимулируют развитие в этом направлении, наследие Хокарта все чаще оценивают по достоинству.

Опыт пребывания на Фиджи оказался в научной, а возможно и в человеческой биографии Хокарта решающим. Он был поражён, увидев общество, совершенно не похожее на западноевропейские и успешно решающее свои задачи. Не кажется надуманным сравнение молодого Хокарта на Фиджи с Гогеном на Таити. В обоих случаях перед европейцем открывался новый мир, потрясавший — в одном случае учёного, в другом художника — необычностью, гармонической целостностью, отсутствием многого, что считалось обязательным на Западе. Хокарт и здесь проявил себя прежде всего историком: обнаружив отсутствие на Фиджи государственного управления в европейском смысле, он задумался над тем периодом в истории любого общества, который предшествовал возникновению государства; этому и были посвящены его основные книги.

После первой мировой войны Хокарт возглавляет археологическую службу на Цейлоне, сам ведёт раскопки, издаёт и комментирует их результаты, публикует множество трудов по археологии, истории и этнографии Южной Азии. Но важнейшим итогом его занятий в 20-е годы явилась книга «Царствование». В ней он рассмотрел ритуал коронации у разных народов мира, древних и известных по новым данным. Ему удалось провести формальное описание обряда, разбив его на основные этапы.

Принципы этого исследования близки к идеям советского фольклориста В. Я. Проппа, высказанным в те же годы. В первой своей книге, получившей недавно мировую известность, Пропп, анализируя волшебные сказки, показал, что эти сказки построены по единой общей схеме, формальное описание которой он дал[4], а во второй — что последовательность эпизодов сказки отвечает схеме обряда инициации, знаменовавшего вхождение юноши на правах равноправного члена в первобытное племя[5]. Но, согласно Хокарту, ритуалы инициации и коронации имеют общее происхождение, и потому для них обоих годится одна структурная схема.

В своих ранних работах Пропп ориентировался на учение И. В. Гёте о морфологии, в частности на его понимание «працветка» (Urpflanze). Пропп хотел все сказки свести к подобной единой морфологической прасхеме, которую далее он попробовал истолковать исходя из последовательности частей древнего ритуала инициации. Современные исследователи, признающие значение идей морфогенеза у Гёте, полагают, однако, что далеко не всегда решение состоит в обнаружении «праформы»: существеннее бывает верно наметить путь развития, а не указать конкретный древний феномен, к которому обязательно сводятся все позднейшие варианты. Точно так же и в гипотезе Хокарта о происхождении сходных по структуре обрядов коронации и инициации из общего источника не столь важна форма этого «праобряда», сколько возможность единообразного описания каждого из обрядов по некоторой общей схеме. В свою очередь такая общая схема позволяет легче сопоставлять данные разных традиций, на первый взгляд разнородные.

Ориентация на выводы сравнительного языкознания привела Хокарта к особому пониманию «тождества». В лингвистике генетически тождественными являются слова и части слов, которые можно свести к одному источнику, например, латинское pater, английское father, немецкое Vater. Перенос эквивалентности по происхождению (и её обозначения знаком тождества) на факты мифологии и этнографии объясняется воздействием лингвистики; но суть не в термине, а в доказательстве наличия общего источника.

Из специальных занятий социальной структурой Индии и сопредельных стран выросла книга о кастах, при жизни автора вышедшая только по-французски, а затем дважды издававшаяся по-английски. Хокарт сопоставил особенности общественной организации, обнаруженные им на о-вах Тихого океана, с индийской кастовой системой. Сравнение социальных рангов, выявленных на Фиджи, с индийскими кастами позволило ему попытаться реконструировать историю последних.

В обществе типа полинезийских есть следующие социальные ранги: «жрецы», «воины», «земледельцы» и «низший ранг». Если запретить браки между представителями этих рангов, то, полагает Хокарт, получится индийская кастовая социальная структура[6]. Этот вывод близок к результатам новейших исследований проблемы социальных рангов и каст в нашей науке и может служить интересным примером сравнения разных социальных структур с целью восстановления их прошлого[7].

После длительной инфекционной болезни, прервавшей его работу на Цейлоне, Хокарт несколько лет провёл в Англии. Он не получил кафедры ни в одном из университетов: необычное дарование мешало его преподавательской карьере. Наконец, он занял кафедру социологии в каирском университете, где проработал последние пять лет своей жизни, оборвавшейся из-за полученной в Фаюме болезни. В эти годы он пишет свою основную книгу «Цари и советники»[8], многочисленные статьи, среди которых интереснейшие эссе о связи древнего Египта с современным, набрасывает заметки к книге о происхождении общества, изданной посмертно[9].

Хокарт прожил всего 55 лет, из которых 3 года ушли на службу в армии и больше года на тяжёлую болезнь. Тем не менее, он успел сделать очень много: при жизни он издал 6 книг, ещё три были опубликованы посмертно; у него напечатано около 200 статей, и ждут публикации многие наброски, сохранившиеся в его новозеландском архиве (лондонский, хранившийся у его вдовы, погиб при бомбардировке города во время второй мировой войны).

Статьи или эссе были основным жанром, в котором работал Хокарт. Самый стиль его сочинений, литературно отточенный и предельно сжатый, резко отличался от наукообразия книг многих его современников. Хокарту претило ставшее тогда популярным увлечение якобы особым «мифологическим» мышлением; в мифах и установлениях «дикаря» он искал проявлений логики. Хокарт считал, что в гуманитарных науках надо, используя рационалистический подход, анализировать эмпирические факты и проверять ими теории. Общенаучные установки Хокарта, в которых он следовал опыту естественных наук, отделяли его от представителей многих популярных в то время направлений этнографии. Он был далёк от того, чтобы уклоняться от ответа на основные вопросы своей науки. Напротив, каждое из его многочисленных исследований было призвано подготовить материал для такого ответа. Общий итог своим занятиям он сумел подвести в книге «Цари и советники», первая — вводная — глава которой («Критерии оценки свидетельств») с небольшим сокращением печатается ниже.

«Цари и советники» имеют существенный подзаголовок: «Опыт сравнительной анатомии человеческого общества». Хокарт был увлечён примером биологии. Из теории эволюции, как и из сравнительно-исторического языкознания, он извлёк для своей науки такое важное понятие, как конвергенция. Его принципы исследования в языкознании в период между двумя войнами были преимущественно таксономическими, ориентированными на первоначальную морфологическую систематику.

Но вместе с тем едва ли не основной биологической дисциплиной, по образцу которой ему хотелось вести исследования, была палеонтология. В главе «Критерии оценки свидетельств» Хокарт недаром большое внимание обращает на косвенные свидетельства. И палеонтология, и сравнительноисторическое языкознание занимают его прежде всего выработанными методами восстановления прошлого, которое недоступно непосредственному наблюдению.

Ключевая роль, которая в концепции Хокарта отводится реконструкции, основанной на анализе современных этапов развития, позволяет сблизить его взгляды с точкой зрения, изложенной одним из крупнейших психологов XX в. Л. С. Выготским в теоретической работе «Исторический смысл психологического кризиса», написанной в 1927 г. и опубликованной в 1982 г. Выготский, как и Хокарт, обращал внимание на то, что при исследовании ранних этапов развития мы всегда должны осуществлять реконструкцию того, чего сами — непосредственно — не знаем. Ни один исследователь, например, детской психологии, утверждает он, не «знает» реального детства, поскольку мир взрослого — это не развитая детская психология, а в корне отличная от неё. Можно сказать, что это — другая психология, при которой невозможен прямой перевод детских мотивов, поступков, рассуждений на язык взрослого. И потому детство не доступно прямому наблюдению, а реконструируется по различным косвенным свидетельствам. Точно так же ни один историк не знает той реальной эпохи, которую исследует: на помощь приходят документы. Реконструкция достигает наилучших результатов в том случае, если она опирается на хорошо нам известные развитые формы и от них движется вспять. По словам Выготского, «понять до конца какой-нибудь этап развития и самый процесс можно, только зная конец процесса, результат, направление, куда и во что развивалась данная форма… Только зная конец пути, можно легче понять и весь путь в целом, и смысл отдельных этапов. Таков один из возможных методологических путей, достаточно оправдавший себя в ряде наук»[10].

Тот же метод реконструкции прошлого на основании данных о современном состоянии применяется в молекулярной теории эволюции. Согласно мнению одного из первооткрывателей архебактерий, в новейших открытиях кажется наиболее удивительным обилие информации о самых ранних ступенях эволюции, заключённой в самой клетке[11].

Идея Выготского, несомненно, верна. Принцип реконструкции начальных этапов на основании поздних результатов эволюции объединяет большинство современных наук, исследующих свои объекты в динамике. По сходным причинам Хокарт в своих сравнительно-социологических построениях привлекает материал и современной ему Англии и других стран. Главу о священном царе в книге, написанной в 1936 г., он кончает, например, историческим анализом идеологии немецкого фашистского государства, где провозглашался (словами Геринга) божественный характер власти Гитлера.

Хокарта занимало не только прошлое, но и будущее, которое, по его мнению, можно было «увидеть» на основании данных современности. Одна из его статей завершается рассуждением о роли сознания в эволюции, отчасти близким к идее ноосферы В. И. Вернадского и Тейяра де Шардена.

Каков же основной результат, достигнутый книгой «Цари и советники»? Сам Хокарт, вероятно, отметил бы идею происхождения многих органов управления из ритуальных, обрядовых функций, которые обеспечивали жизнедеятельность общества. Эта идея связана была Хокартом с аналогичным выводом биологов о возникновении целого ряда органов ещё до того, как чётко определяется функция, позже ими выполняемая.

И ещё одно. На материале большого числа сравниваемых им обществ — от австралийских племён до древнеегипетского царства — Хокарт показал универсальный характер древней дуальной структуры общества (связь двух экзогамных родов в постоянное взаимобрачное объединение), отражающейся и в социальных установлениях, и в мифологии. Независимо от него примерно в те же годы этот вывод был обоснован в изданной посмертно диссертации «Дуальная организация первобытных народов и происхождение дуалистических космогоний» нашего выдающегося учёного А. М. Золотарёва[12]. А к настоящему времени он подтверждён множеством специальных исследований.

Конечно, отдельные конкретные выводы, которые делал Хокарт в своих опытах по восстановлению древних общественных структур и тенденций их развития, могут быть оспорены. Согласно его же принципам, многие теории выдвигаются только для того, чтобы проверить их эмпирическими фактами. Одни предположения Хокарта, относящиеся, в частности, к значительной роли символа материнского чрева в древней схеме обряда коронации, символа порождения, произведения (в данном случае в цари), подтверждаются нынче большим числом данных, собранных у австралийских и иных племён. Другие стороны его теории нуждаются в коррективах. Но всего существенней правильность занятой им последовательно эволюционистской позиции.

Исследование в сравнительном плане различных типов культур и путей их преобразования при социальной (а не чисто биологической) передачи информации от поколения к поколению могло бы в равной мере быть и основой, и теоретическим обобщением как этнографических исследований самых разных современных обществ, в том числе и обществ племенных, отличных от стандартных европейских, так и культур различных исторических эпох, в частности — удалённых от нас во времени. Тем не менее, по сей день эти методы в очень малой степени ложатся в основу исследований истории «неэкзотических» (термин условен) культур.

Сейчас все большую значимость приобретают неевропейские культуры «третьего мира». Их анализ явно составляет промежуточное звено между изучением первобытных культур и историей культуры в широком смысле. До сих пор учёным, занимающимся проблемами культур первобытности не хватало тех возможностей «микроскопического» исследования развития, которое у исторических дисциплин гарантировано наличием непрерывной письменной традиции. Но по отношению ко многим обществам «третьего мира» такая традиция (во всяком случае, на протяжении последних столетий — после начала контактов с европейскими культурами) выявляется, что и делает их исследование особенно важным для обнаружения связей между письменными и бесписьменными обществами.

Раннее европейское понимание истории было слишком нацелено на выявление уникальности каждого отдельного события. Поэтому в представлении о цикличности всегда видели следы только мифологического мышления; сейчас в нем более отчётливо видны и элементы преднаучного. История и миф предстают одновременно в своём единстве и различии.

В этом отношении очень многое предвосхитил Г. Г. Шпет, который уже в своих работах 20-х годов, говоря о «динамическом коллективе» как предмете исследования, утверждал, что «история, этнология изучают… коллективы в их конкретном бытии»[13]. Конкретное бытие первобытных обществ, как правило, обнаруживает прямую или слегка замаскированную связь своих идеологических представлений с практикой. В развитых обществах всегда в наличии много идеологических систем или подсистем, таких как «официальная — народная», «церковная — светская», не всегда напрямую связанных друг с другом. Этот аспект по отношению к средневековому европейскому и последующим обществам ещё в 30-40-е годы XX столетия был детально исследован в трудах по истории культуры таких учёных, как М. М. Бахтин[14]link.

Школа изучения истории культуры, созданная в СССР трудами М. М. Бахтина, В. Я. Проппа, И. Г. Франк-Каменецкого, О. М. Фрейдеберг, Л. С. Выготского, С. М. Эйзенштейна и других учёных в 20-40-е годы, в ряде отношений опередила мировую науку.

Во-первых, в трудах названных исследователей был выдвинут в качестве основного динамический принцип. Согласно ему, исследователь, начиная с выделения наиболее архаических пластов в синхронном описании «неофициальных» (народных, «карнавальных», ритуальных) элементов данной культурной традиции, постепенно восходит к её истокам и прослеживает путь её дальнейшей трансформации. В. Я. Пропп и О. М. Фрейдеберг в софокловской трагической версии мифа об Эдипе раскрыли, например, исходную фольклорную ситуацию загадывания-разгадывания загадки. Идя дальше по этому пути, можно наметить языковые (праиндоевропейские) и мифологические корни этого мотива, даже более — заглянуть в универсальные, общечеловеческие корни загадок, связанных с инцестом, которые объединяют традиции Старого и Нового Света.

Однако вешки, расставленные по пути к истокам, одновременно помогают обнаружить причины и моменты преобразования древней структуры в нечто новое. Так, например, О. М. Фрейденберг показала преобразование древнейших мифологических представлений в новую этику античного полиса, нашедшую своё выражение в афинской трагедии[15].

Во-вторых, Л. С. Выготский выстроил концепцию культуры как развития знаковых систем, призванных управлять поведением. В этой концепции нашла разрешение проблема соотношения культуры и психологии личности. Именно этот круг идей Выготского, разрабатываемый его школой, в последние годы оказывает все большее влияние на мировую науку. Взаимодействие личности и общества, создающего благоприятную или неблагоприятную среду для развития задатков личности (в том числе генетически предопределённых), впервые начали исследовать экспериментально, в том числе путём изучения разных типов культур.

Можно выделить, например, два типа культур, так или иначе связанных с проблемой авторства — изобретательства. Первый ориентирован на воспроизведение старых стандартов, второй — на поиск нового. В культурах первого типа изобретательство преимущественно отнесено к мифологическому времени, когда им занимались «культурные герои», тогда как культуры второго типа ориентированы на постоянное изобретательство, чему способствуют определённые социальные институты, заранее поощряющие его.

Эпические сказания в обществах, переходных от первого типа ко второму, служат основным средством передачи информации о прошлом (иногда или часто мифологизируемом). В последнее время выясняется значительная мера вероятности некоторых сведений, сообщаемых в фольклорных преданиях. Проведённое недавно детальное сравнение хаттского языка с абхазо-адыгским позволило доказать их древнее родство и соответственно выяснить наличие исторических оснований у преданий, бытовавших у абхазов и адыгов, о переселении предков этих народов с юга несколько тысяч лет назад. Установлено также, что некоторые из регулярно повторяющихся трансформаций прошлого в эпосе имеют свои чёткие характеристики. Так, например, культурная память исследованных Хокартом южноазиатских и тихоокеанских коллективов измеряется четырьмя поколениями. Это связано с характером брачно-родственных отношений, когда люди уходят из старого коллектива в новый, с порядком наследования земель, требующим подчас создания иного мифа, и т. п. Таким образом, возникает возможность исследовать конкретные ограничения, которые налагает на память коллектива его социальная структура.

Все эти выводы, основанные на изучении современных обществ, проливают свет и на многие традиционные проблемы античной и древневосточной истории. Они, в частности, подтверждают достоверность эпических преданий о малоазиатском происхождении этрусков, реальность геродотовского рассказа о лидийских царях, наличие исторических оснований в греческом мифе об аргонавтах и в рассказе о месопотамских торговцах в Малой Азии. В каждом из указанных случаев эпический (или, как у Геродота, раннеисторический) рассказ подтверждается в существенных своих чертах недавно открытыми языковыми и археологическими данными. Задача историка культуры — не только выявить историческую основу преданий, но и установить причины и пути эпической (и мифологической) трансформации фиксируемых в них событий.

В любом случае сравнительный метод исследования, применённый Хокартом, представляет широкое поле для совместной работы гуманитариев и «естественников». Обособление сфер их деятельности друг от друга сменяется ныне поиском наиболее разумных форм сотрудничества.