3

3

Разумеется, хрущевский «царский поезд» тоже остановили не без повода, и этот повод, что характерно, как и сама возможность такого проявления народной воли, непосредственно связывается с «железнодорожной» идентичностью города. Здесь необходимо небольшое историческое пояснение. Бывшее сельцо Бологое обрело новый статус после строительства железной дороги и станции Бологое; благодаря дороге оно росло, развивалось и в конечном итоге стало в чистом виде моногородом. Железная дорога, таким образом, до определенного момента была не только градообразующим предприятием, но и единственным экономическим и социальным ресурсом, единственной «кормилицей», единственным фактором развития города. Зависимость города от железной дороги, по рассказам, была настолько сильной, что, когда в 1960-е годы управление стрелками перевели «на автоматику» (по другой версии, локомотивы – на электротягу), количество рабочих мест на железной дороге резко снизилось, произошли массовые увольнения и началась безработица. (Эта ситуация, по ощущениям жителей, повторилась в 1990-е годы: чрезвычайно распространенный мотив сетований бологовцев – закрытие в городе управления Октябрьской железной дороги, воспринимающееся как социальная катастрофа.) Впрочем, иногда в качестве причины безработицы называется именно исключительное положение железной дороги, не способной обеспечить работой всех жителей города. И в наиболее часто воспроизводимой версии рассказов о проезде Хрущева через Бологое жители города просят главу государства именно о помощи в обеспечении рабочими местами.

Как сказано в одной из газетных публикаций, в которых упоминается эта история, «задача, которую в свое время бологовцы поставили перед Хрущевым, была выполнена» (Мартьянова 2007). Результатом беседы с Хрущевым, согласно городскому нарративу, стала постройка в Бологое завода «Строммашина» (открыт в 1967 году). Иногда с именем Хрущева связывают и строительство арматурного завода, который был открыт более чем через 10 лет после его смещения – в 1978 году[154]. В результате Бологое перестало быть монофункциональным городом; при этом трудоустройство на «Строммашину» предполагало определенные блага, что заставляло железнодорожников временно переквалифицироваться: «У нас одно время было, когда завод «Строммашина» построили, в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году начали его строить, в шестьдесят пятом – шестьдесят девятом я пришел <на железную дорогу>. Он был построен. Часть железнодорожников из-за квартир, значит, все туда рванули. Большинство все вернулись назад. На железную дорогу»[155]; «И завод вот этот «Строммашина» был, многие отсюдова убегали, чтобы получить квартиры. Потом назад возвращались»[156].

Масштабы последствий разговора жителей города с Хрущевым оказались более существенными, чем преодоление кризиса трудовой обеспеченности: кроме появления новых рабочих мест, благодаря заводам развернулось городское жилищное строительство (построены Заводской и Западный микрорайоны) и, соответственно, была создана дополнительная инфраструктура[157]. Это наиболее отчетливо звучит в публицистическом, представительском дискурсе: «Завод <«Строммашина»> обеспечил горожанам свыше полутора тысяч рабочих мест, построил за годы работы для своих работников около двух с половиной тысяч квартир, детский сад, общежитие» (Мартьянова 2007). Кроме того, предприятия стимулировали развитие системы подготовки рабочих кадров: «Дело в том, что молодежи было некуда идти, кроме железной дороги. «Строммашина» давала возможность работать… получить рабочую специальность и иметь возможность потом уехать в любое место. Потому что… (Но подождите, это же не училище, а завод). Дак там учеников набирали. (Школа рабочей молодежи наверняка была?) Да. И школа рабочей молодежи, и учеников, все там было.(Какие там специальности получали?) Ну, у них запорную арматуру в основном делали, это токари. Дальше шлифовщики. Ну, в общем, много профессий»[158].

Соразмерно подобным описаниям периода приращения / процветания, рисующим последние советские десятилетия как золотой век города (представление, характерное для современных локальных текстов, особенно провинциальных, и в целом для социально-исторического сознания старших поколений), нынешнее его состояние расценивается как упадок и деградация. Соответственно, когда хрущевский сюжет возникает в контексте разговора о «Строммашине» и в нем доминирует мотив Хрущев подарил городу заводы с рабочими местами, часто актуализируется и парный мотив: сейчас завод переживает плохие времена. Иногда прямо сравнивается положение на заводе в нынешнее время и в годы его процветания – ср., например, фрагмент из интервью с директором завода: «Как память о печально известном «переходном» периоде предприятию достались огромные долги. Но, несмотря на это, завод, можно сказать, чудом удалось уберечь от банкротства. И сегодня «Строммашина» постепенно возрождает производство, восстанавливает рабочие места. Из тысячи семисот человек, занятых на предприятии в прежние годы, сегодня трудятся пятьсот» (Летуев 2001). (Впрочем, в 2010 году, по свидетельству редактора местной газеты, завод «претерпел процедуру банкротства» [9].) Таким образом, проезд Хрущева через Бологое становится как бы точкой исторического отсчета двух последующих эпох в жизни города – эпохи подъема и стабилизации и сменившей ее эпохи упадка и растерянности.

Хрущев выступает в данном сюжете как правитель-благодетель, почти буквально воплощая фразеологизм «бог из машины». Стоит вспомнить, что в фольклоре (обычно в легендах и преданиях) мотив пути какого-либо лица, обладающего высоким статусом и особыми возможностями, характеризуется особой топикой и особым набором мотивов-спутников. Персонаж (как правило, царского рода или святой), следуя через населенный пункт, во-первых, дает ему имя, а его жителям – прозвище или емкую формульную характеристику, во-вторых, либо наделяет город (село) какими-то благами или благословляет его, либо, напротив, наказывает или проклинает[159]. По «Указателю типов, мотивов и основных элементов преданий», составленному Н. А. Криничной, бологовский сюжет достаточно отчетливо идентифицируется с позицией Ж. 5.г. где тип Ж – «основание (предполагаемое или осуществленное) строительного объекта», мотив 5 – «основание строительного объекта историческим лицом (князем, вождем, царем, купцом, зодчим)», элемент г. – «заводов, верфей, пристаней» (Криничная 1990: 10–11).

В старых преданиях в этой группе повествовательных мотивов, как известно, наиболее активно задействованы Петр I и Екатерина II, в фольклоре советского времени – прежде всего С. М. Киров, а в следующую очередь – безусловно, Хрущев. Например, существуют рассказы о том, как он назначил региональную денежную надбавку жителям Мурманской области и отказал в ней петрозаводчанам, причем в обоих случаях именно по результатам своего посещения этих мест (Разумова 2003: 550). Не случайно в одном из наших интервью поступок Хрущева – то, что он вышел из поезда к людям и откликнулся на их просьбу, – интерпретируется как модель поведения, не характерная для постоянно проезжающих мимо города государственных деятелей, по крайней мере в настоящее время: «…Вот он вышел на перрон, как он, почему он вышел – щас ведь проезжают мимо всё ведь с занавешенными этими окнами все эти. Что Путин.<…> Но они стараются не выходить. На проблемные участки стараются не выходить» [10].

Устойчивая приуроченность фигуры Хрущева к роли правителя, путешествующего по стране и раздающего (или обещающего) различные блага населению, объясняется, с одной стороны, его реформаторской активностью как в управленческой, так и в экономической сфере, с другой стороны, что особенно важно в нашем случае, – его постоянными поездками по разным регионам Союза, выступлениями перед жителями городов и сел, посещениями заводов, колхозов, институтов и т. п. Некоторые описанные случаи реализации Хрущевым этой модели поведения сюжетно чрезвычайно схожи с бологовской историей (что заслуживает внимания вне зависимости от того, реальны они или вымышлены). В статье, приуроченной к 40-летию со дня смерти Хрущева, приводится рассказ Алексея Сальникова, одного из офицеров КГБ, обеспечивавших его безопасность: «Во время поездки в Волгоград мы ехали на тракторный завод. Было очень жарко, пылища жуткая. А впереди нас по дороге несколько телег едут с цыганским табором… Никита Сергеевич говорит: «Остановитесь!» Машины тормозят. Цыгане тоже остановились, стоят, смотрят. Хрущёв выходит к ним: «Кто у вас главный?» Они вместе с бароном своим собрались в кучу вокруг руководителя государства. Никита Сергеевич говорит: «Хотите работать? Давайте я вам помогу. Организуем колхоз. Техникой, деньгами вас обеспечим, жилье вам построим»» (Богомолов 2011).

Пристрастие Хрущева к подобным сеансам стихийного общения с местным населением во время поездок, порой сопровождаемым быстрым и эффектным решением вопросов социального благополучия целых поселений, не только, по-видимому, имело место в действительности, но и сделалось одной из основных составляющих его образа в массовом сознании и фольклоре. Помимо анекдотов, о которых речь пойдет ниже, эта черта регулярно упоминается и обсуждается в биографических нарративах, появившихся в последние десятилетия в большом количестве и тиражируемых СМИ[160].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.