Природа белизны

Природа белизны

По своей природе белый цвет как бы нейтрализует действие полихромных цветов, да и вообще весь материальный мир. Не зря же во многих культурах существуют метафорические маркеры: белоснежная зима, белая память прошлого, леденящие просторы. Поэтому может быть легко понято и достаточно частое соотнесение белого цвета с пустотой, бестелесностью, выцветанием, с ледяным молчанием…

Размышляя об этом, Герман Мелвилл отметил: «…обыденный многовековой опыт человечества говорит о сверхъестественных свойствах этого цвета. Ничто не внушает нам при взгляде на покойника такого ужаса, как его мраморная бледность; будто бледность эта знаменует собой и потустороннее оцепенение загробного мира, и смертный земной страх».

На мой взгляд, писатель талантливо выразил достаточно объективную оценку белого цвета как сублимата человеческого сознания с его ужасающей логикой и сверхъестественными свойствами компьютера. И как после долгого разглядывания белой поверхности человек теряет на время способность различать цветные оттенки, так и взрослый считает эту логику своего сознания естественной, ибо с детства приучен к ее повседневности.

Однако стоит понаблюдать за взглядом грудного младенца, слушающего взрослых, или за глазами собаки, всем своим существом внимающей сверхъестественности вербальных команд, или, наконец, за взглядом кошки, ласково уничижающей сверхъестественность человеческого сознания, – и все становится на свои места.

Ведь именно рациональность сознания приводит ко все большему выцветанию красок детства (правда, сказывается и «белизна» прошлого, наслаивающего на эти краски свою леденящую лессировку). Мне кажется, основная причина – абсолютизация собственного сознания с его сугубо социальным процессом вербализации. Ибо только сознание человеческое способно опредметить смысл самого предмета не в каком-либо цветном предмете, а в абсолютно «белом» слове абстракции, которая включает в себя цвета всех предметов – подобно тому как белый свет включает в себя все оттенки спектра.

И социализирующееся сознание младенца как нельзя более восприимчиво к этому цвету. Наиболее наглядным хроматическим примером этому может служить замечательное правило, сформулированное еще Леонардо да Винчи: «Белое более восприимчиво к любому цвету, чем какая угодно другая поверхность любого тела».

Смысловая функция белого производна от света, от мистического просвещения. Белый – материнская (и женская) интуиция.

Лишь со временем (при взрослении) в этом белом мы бессознательно ощутим черное, которым наделен основной символ даосизма – Тайцзи. В младенчестве же мы весьма далеки от этого. Все мы – и мужчины, и женщины – рождены женщиной и, как правило, будучи младенцами, вскормлены ее грудью. И кормление, и белизна грудного молока, и белизна матери – все это прежде всего Материнская ипостась любви. И Эмиль Верхарн это выразил прекраснейшим образом в «Венере»:

Когда же у груди твоей лежал Эрот, —

Дышала эта грудь любовью всей вселенной.

Поэтому мне кажется маловероятным (по крайней мере, как это абсолютизировал Фрейд), чтобы младенец обладал либидо, сравнимым с материнским инстинктом. Иное дело – белизна памяти, хранящая образ нежности и неосознаваемости того действа матери с нашим бессознанием, которое лишь во взрослом состоянии перенесется на сексуального партнера противоположного пола.

Муза Пролеткульта Лиля Брик

И эта белизна как нельзя лучше согласуется с концепцией Юнга, согласно которой, в частности, архетип матери является вводящим нас в будущую жизнь, определяемую в младенчестве прежде всего собственной родительницей.

По психологическим параметрам воздействия белый цвет характеризуется такими свойствами, как светлый, легкий, холодный, блестящий и ослепляющий. Обыкновенно же белый цвет ассоциируется со святостью, чистотой и целомудрием. В аспектах гендерного сопоставления В. Г. Кульпина приводит множество примеров, которые выявляют именно женственную семантику белого цвета для нормальных условий существования:

Мыла Марусенька белые ноги…

Булат Окуджава также не мог обойти столь очаровательный факт:

Она по проволке ходила,

Махала белою ногой…

Вообще говоря, как считают мужчины, к женщине, одетой в белое, можно относиться только с особым почтением, ибо она «кажется окруженной неизъяснимым магическим ореолом». А следовательно – и «возвышеннее, нежнее и недоступнее». По мнению современных психологов, женщинам в белом свойственны бескомпромиссность и некоторая холодность сердца.

С белым цветом непосредственно связана и «трусость» (если можно так сказать) – характеристика женского поведения. С позиций хроматизма женская «трусость» объясняется следующим образом. С одной стороны, бессознательная природа женщины ощущает свое природное предназначение и не позволяет себе, к примеру, «прыгать с моста, чтобы спасти героя дня». С другой стороны, социальность женского сознания не дает ей никаких оснований играть агрессивную и даже активную роль мужчины. Поэтому-то о трусости женщины и не принято говорить. Ибо это так же очевидно, как и присущий ей белый цвет.

Однако в хроматизме исследуются прежде всего очевидные вещи, то есть привычные явления и феномены, на которые именно в силу привычки достаточно трудно обратить внимание. Так, огромное число ученых изучает различные ноумены и феномены религиозных учений. Однако в истории науки можно встретить исследования, посвященные, к примеру, ауре ментального тела человека, так как этот ноумен причислен к мистическим.

Спрашивается: чем же религия отличается от мистики, если в обоих случаях хроматизмом констатируется весьма близкая очевидность ноуменальных проявлений духовной жизни человечества? Это может показать, наверное, только время и наука. И для этого необходимо, чтобы мужская смелость университетских «ученых в белых одеждах» стала, наконец, строгим оппонентом «белому оперению» карьеристской трусости их начальников.

В Первую мировую войну людям в штатском, то есть предположительно избежавшим военной службы, иногда вручали или посылали белые перья. Считается, что этот символ произошел от петушиных боев – было замечено, что самыми боевыми являются петухи с красной и черной окраской; они выдирали перья из хвостов более трусливых белых сородичей, и эти перья стали олицетворять трусость.

Таким образом, выражение «показать белое перо» стало синонимом проявления трусости – как у петухов, так и у людей. Иначе говоря, белый цвет никак не характеризует мужчину положительно. Это скорее женственный цвет для нормальных условий жизни.

Антонио Менегетти[6] в толковании сновидений очень точно заметил, что белизна снега является символом непорочности, холодности, сексуальной импотенции, фригидности. Образ падающего снега символизирует веру человека в собственную целомудренность.

Константин Коровин. Зима, 1914

Белый цвет требует от нас идеальной чистоты, тем самым часто предохраняет от заразы и болезней. Белый цвет чрезвычайно практичен – в отличие от других цветов он не выгорает на солнце, а значит, выгоден в носке. В самом деле, все цвета выгорают со временем, а белый, так же как само время, все более и более уходит в прошлое, превращается в «память человечества».

Вот как символизирует память Александр Блок:

Я всех забыл, кого любил,

Я сердце вьюгой закрутил,

Я бросил сердце с белых гор…

Или Марина Цветаева передает метафизику белого сублимата:

Есть пробелы в памяти, бельма

На глазах: семь покрывал.

Я не помню тебя – отдельно.

Вместо черт – белый провал.

Или Борис Пастернак:

И все терялось в снежной мгле,

Седой и белой.

Заснеженный пейзаж, хотя и возбуждает в нашей душе чувство стерильной чистоты, но не может вызывать ассоциаций с античеловеческим холодом, с отсутствием жизни – словом, со смертью. Белое заснежье лишь временно покрывает землю: чтобы возродилось новое, а старое ушло вместе с белым, с памятью – в прошлое.

Аналогичная семантика белого цвета может быть легко раскрыта и для случаев савана или фаты невесты. Прошлое забирает старое (отжившее свое время) в свои белые архивы памяти не только чтобы дать место новому, но чтобы это новое могло руководствоваться достижениями отжившего старого. По крайней мере, такова была традиция всех пережиточных обществ, видевших в «белых духах предков» своих идеальных наставников, которые оформляли в нечто единое их разрозненные тела и души.

И в этом смысле оформленный цвет всегда будет доминировать над неоформленным. Так, в импрессионизме большое внимание уделялось рамам для живописных полотен. К примеру, Писсарро отмечал: «Картина выглядит совсем иначе, если она обрамлена белым или чем-нибудь еще. Без этого обязательного дополнения нельзя получить решительно никакого представления о солнце или пасмурной погоде».

Камиль Писсарро. Сад Тюильри, 1900

Это оформление вполне можно сопоставить с процессом облачения в слово какой-либо подсознательной идеи при инсайте (озарении). Именно формализация белизной сознания и заканчивает процесс творения. Иначе все останется незавершенным, как говорят и художники, у которых оформление цвета в краску является не менее сложным делом, чем оформление чувства в слово у поэтов.