Глава 5 КУПЕЧЕСКОЕ СОСЛОВИЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 5

КУПЕЧЕСКОЕ СОСЛОВИЕ

В предыдущей главе было указано, что многие ремесленники, производившие продукцию по заказу и продававшие ее в собственных мастерских, становились оплачиваемыми работниками торговых домов. На протяжении всей эпохи Токугава власти недолюбливали купцов и все больше и больше опасались их. Изначально купец находился в самом низу иерархической системы, поскольку его считали паразитом, не вносящим вклада в экономику: он зарабатывал себе на жизнь лишь за счет манипуляций с товарами и продуктами труда других. Тем не менее с ходом времени купеческое сословие укреплялось и росло, обретало влияние и власть, что симптоматично для перехода феодального строя к буржуазному обществу. По мере процветания купеческого сословия все больше самураев беднело, а поскольку и те и другие жили в городах, состоятельные торговцы оказывали все больше и больше влияния на самураев, частично через смешанные браки, а частично из-за более материалистического взгляда на жизнь — некоторые самураи даже продавали свое положение в обществе за деньги.

Полезным предисловием к рассказу о том, как купцы вели свои дела, будет описание денежной системы, которая была довольно сложной, поскольку монеты чеканились из четырех металлов: золота, серебра, меди и железа. Время от времени возникали осложнения, за которыми следовали попытки центрального правительства улучшить экономику посредством понижения ценности или изменения содержания ценного металла в монетах, которые не были единообразными по всей стране. Золото составляло эдоскую валюту, в то время как в Осаке и Киото пользовались серебром. Медь, однако, была в повсеместном употреблении, хотя иногда ее заменяли на железо или латунь.

Начнем с единицы самого низкого номинала. Дзэни представляла собой круглую медную монету, диаметром приблизительно один дюйм, с круглым отверстием в центре, размером четверть дюйма. Она впервые появилась в Японии в 1636 году — до того времени в обращении были монеты, которые чеканили в Китае, Корее или Аннаме41. На одну дзэни можно было купить пиалу чая или отдых у придорожного столба; очень часто их нанизывали на пенковую веревочку через центральные отверстия, чтобы получилась денежная связка. Такие связки были двух размеров — номиналом в 100 и в 1000 монет. Эти цифры показывали точное число монет в связке до 1636 года, но, поскольку потом было объявлено, что 96 новых японских монет эквивалентны сотне старых китайских, в большинстве районов Японии вошло в обычай составлять связки из 96 и 960 монет соответственно. Тысячная связка была эквивалентна по стоимости одной прямоугольной золотой монете размером 0,7?0,4 дюйма, известной как ити-букин, то есть одному бу золота; бу — мера веса, используемая при взвешивании золота. Четыре бу золота были эквивалентны одному рё42 (чуть больше 18 граммов), что составляло вес наиболее распространенной золотой монеты, называемой кобан.

Это была тонкая золотая пластинка, по форме более или менее эллипсоидная, размером 2,8 ? 1,5 дюйма. Существовали также золотые монеты еще большего размера: обан — червонцы, весом теоретически десять рё, но на самом деле где-то между восемью и девятью. Однако они не были в общем употреблении, их приберегали для церемоний. В разные времена выпускали золотые монеты меньшего достоинства, и именно такие монеты из этого металла хотела бы иметь обыкновенная семья. Кобаны использовались только для сделок с представителями воинского сословия либо с довольно большими торговыми домами.

Рис. 41. Придорожная чайная: наружная вывеска гласит: «Еда за одну дзэни». Среди посетителей буддийский монах. Подавальщица слева несет сосуд с сакэ. Странники обуты в соломенные сандалии, подавальщица — в деревянные гэта

В Киото и Осаке предпочитали серебро. Монеты были различных форм и размеров, самой большой была тёгин — монета в форме эллипса, часто довольно грубо обработанная, размером около 3,6?1,2 дюйма. Единицей веса серебра был моммэ43 (1/60 рё), и тёгин весил около 43 моммэ (чуть больше 161 грамма). Несколько меньшая монета, мамэитагин, представляла собой не что иное, как округлый кусок серебра неопределенного веса и размером с печать, выдавленную на ней, чтобы засвидетельствовать качество металла.

В разные времена появлялись монеты более мелкого достоинства, прямоугольные по форме и фиксированного веса.

Большое количество серебряных монет складывали в упаковки удобного веса, такие как 100 моммэ и 500 моммэ, в то время как золотые кобаны делили на аккуратные стопки по 25, 50 или 100 штук, заворачивали в прочную бумагу и скрепляли либо правительственной, либо какой-то другой важной печатью. Обычно такие упаковки использовали, даже не распечатывая их. Для перевозки и хранения больших сумм изготавливали специальные деревянные ларцы, вмещающие определенное количество монет. Общеупотребительными были ларцы, рассчитанные на 1000 рё.

Простые люди носили свои дзэни в мешочке, стянутом веревочкой, который прятали под кимоно на груди, где деньги были в безопасности, а выпасть такому кошельку не давал пояс. Небольшие серебряные монеты носили точно так же, но золотые монеты небольшого достоинства складывали в плоские футляры, очень похожие на бумажники, какие использовались на Западе для банкнотов.

Рис. 42. Монеты. Золотые: 1 — обан; 2 — кобан; 3 — ити-букин; 4 — монеты другого достоинства. Серебряные: 5 — тёгин; 6 — мамэитагин; 7 — 5 монет моммэ; 8 — монеты другого достоинства. Медные: 9 — дзэни; 10 — необычная монета в 100 дзэни

В Японии времен Токугава бумажные деньги почти не выпускались центральными властями, разве что в последний год существования сёгуната, но они были в ходу лишь в некоторых областях. В ранний период эпохи Токугава, когда исключительное право на чеканку монет принадлежало эдоскому правительству и утечка монет в зарубежные страны через Нагасаки создавала монетный дефицит в провинциях, печатали банкноты равные по стоимости золотым, серебряным или медным монетам; их использовали даймё для выполнения своих обязательств. Между 1701 и 1730 годами они были запрещены, но затем снова частично вошли в обращение.

В 1701 году произошел известный инцидент, когда властитель замка Асано44 в Ако, провинция Харима, будучи спровоцирован оскорблением, был вынужден обнажить свой меч в эдоском дворце. За это он был приговорен к лишению жизни — совершению сэппуку, а его поместья были конфискованы. После его смерти 47 из его вассалов (теперь ронины) объединились, чтобы отомстить за своего господина. То, как они это сделали, и их последующее самоубийство является темой многих пьес и рассказов о «сорока семи преданных самураях» — «Тюсингура»45. Как только их господину был вынесен приговор, один из самураев отправился из Эдо в родной замок и проделал путь 400 миль в паланкине за пять дней. У обычного путешественника на это ушло бы по крайней мере семнадцать дней, и даже посыльному по чрезвычайно срочным делам потребуется восемь. Эта история приведена здесь потому, что, когда Оиси, управляющий имением, услыхал о судьбе своего господина, его первая мысль была о держателях бумажных денег, выпущенных в провинции. Он пересчитал золото в казне и обнаружил, что оно составляет около 60 процентов от выпущенных банкнотов, поэтому он обменял бумажные деньги по этому курсу, таким образом дав возможность держателям банкнотов выручить хоть что-то от конфискованного, и в данном случае лишил сёгуна значительной суммы. Тем, кто получил свои деньги, повезло, потому что, хотя конвертируемость и была условием разрешения на их выпуск, эти местные банкноты время от времени также подвергались обычным превратностям конвертируемости и неконвертируемости, девальвации и инфляции.

Взаимный обмен монетами, сделанными из различных металлов, происходил постоянно на всем протяжении рассматриваемой эпохи, несмотря на попытки властей стабилизировать его. Вначале, в 1609 году, курс обмена был один рё золота на 50 моммэ серебра на четыре связки дзэни, но вскоре после этого серебро упало до 60 моммэ. Курс золота по отношению к серебру оставался более или менее на таком уровне до середины XIX века, когда влияние обменного курса мировых валют снизило цену серебра до такой степени, что один рё золота стал равняться 100 моммэ серебра. Курс обмена медных денег на золото также имел тенденцию к спаду.

Рис. 43. Меняльная лавка. Приказчики заняты взвешиванием (с помощью весов и безмена), вычислениями на соробане, подсчетом и доставкой связок наличных. Клиенты в ожидании курят трубки. Какой-то самурай и женщина проходят мимо

В последней четверти XVIII века он упал до шести связок на один рё золото, а в 1860-х годах упал до десяти связок. Такой широкий диапазон обменного курса сопровождался кратковременными и местными колебаниями, которыми могли воспользоваться менялы как источником спекулятивных прибылей.

Когда в стране имели обращение монеты из трех разных металлов, была настоятельная необходимость иметь средства быстрого обмена одних на другие. Большая часть розничной торговли производилась на медные деньги, и владельцы крупных лавок и оптовики нуждались в обмене меди на золото или серебро для выплаты собственных долгов, а кроме того, требовалась иная операция, например когда купец посылал людей в деревни для закупки небольших партий продукции. Более того, перевод денег из Эдо в Осаку и обратно требовал обмена серебра на золото. Ростовщичество, таким образом, было основным занятием среди купцов и фундаментом многих состояний.

Рис. 44. Ломбард — тамамаки-я. Мимо по улице проходят носильщики и кучка монахов, собирающих милостыню, потенциальные заемщики принесли одежду и другие предметы в залог. Чиновник доставил уведомление о розыске с портретом преступника. На заднем плане хозяин или управляющий сидит за ограждением с толстой амбарной книгой и стойкой, на которую накалывались корешки от квитанций. Женщина (возможно, жена хозяина) курит трубку и греется у угольной жаровни. Объявление гласит, что имущество принимается в залог минимум на восемь месяцев

Показателем прибыльности такого занятия может служить курс комиссионных в эпоху Гэнроку, когда меняла брал десять бу, то есть по десять бу на каждый рё золота, курс, который может показаться низким, но взимаемый с каждой операции, составлял значительный доход.

Как и в любой другой области, менялы были строго разграничены. В Осаке они существовали на трех уровнях. На дне были мелкие менялы, которые зачастую торговали в розницу другими товарами или продуктами, такими как масло или сакэ, и занимались в основном обменом меди и небольших количеств серебра. Их заведения были известны как «копеечные» — лавки дзэни.

На более высоком уровне находились обычные обменные заведения, оперирующие на уровне внутригородской торговли и фактически выполняющие многие функции, какие сегодня выполняют банки, включая выдачу документов на денежные переводы, прием вкладов и выдачу денежных ссуд. Никакой прибыли на то, что мы сейчас называем «текущим счетом», не было, однако выдавались сертификаты, которыми можно было пользоваться для финансовых операций. Ссуды обычно зависели от репутации заемщика и от того, имел ли он деньги на счете. Вес серебра, необходимого для оплаты счетов в Осаке, был гораздо больше, чем золота в Эдо, и поэтому использование кредитных писем и тому подобных документов было большим удобством. Обычной вывеской обменного заведения было большое деревянное изображение монеты дзэни.

Верхний слой был сформирован по принципу «десятки», то есть состоял из десяти семейств, которые с 1660-х годов выполняли роль управляющих, стоящих над другими менялами, действующих в качестве их банкиров и одновременно следя, чтобы они не отклонялись от установленных правил. Эти десять семей стали финансовыми агентами центральных властей и обрели право носить два меча.

В Эдо купцы занимались своим делом во многом одинаково, и в провинциях ни один призамковый город без них не обходился. Правительство осуществляло некоторый контроль, в частности, весы и гири, которые были основными инструментами их профессии, инспектировал государственный чиновник, ответственный за меры и веса. Соответствующие стандарту весы изготавливали лишь две семьи, а гири делали те же семейства, что контролировали монетные дворы, чеканящие монеты.

Двумя другими основными инструментами менял и конечно же тех, кто занимался торговлей, были своего рода гроссбух и соробан. В первый заносили сведения обо всех заключаемых сделках. Книга велась только владельцем и управляющим и содержала конфиденциальную информацию об обороте и вырученных средствах, что жизненно необходимо для ведения любого дела. Каждый новый год начинали новую.

Соробан — это усовершенствованный абак (счеты), рамка с бусинами, на которой можно было производить сложение и вычитание, умножение и деление, а при необходимости извлекать квадратные корни и т. п. Обычно соробан представлял собой раму размером приблизительно 15 ? 6 дюймов с 13 наборами бусин (с 17 в Эдо). Хотя устная арифметика и была известна, пользование соробаном избавляло от необходимости запоминать или записывать для памяти промежуточные стадии вычислений, и некоторые умельцы достигали большой скорости и точности.

Помимо основного использования при вычислениях, соробаном можно было в сердцах стукнуть по голове совершившего ошибку подмастерье, а также даже отвести удар меча ронина, опустившегося до грабежа.

В призамковом городе Такаяме, расположенном глубоко в горах провинции Хида, до сих пор существует дом купца-менялы, работавшего на некоего властителя. Именно он служил местным купцам и ремесленникам посредником перед господином, организовывал продажу риса и других продуктов из имения, ссужал феодала средствами в счет будущего урожая, менял деньги и вообще выступал в качестве доверенного лица своего господина. Небольшие комиссионные оставались ему от каждой сделки, и он был чрезвычайно преуспевающим. Дом фактически датируется 1879 годом, его перестроили после пожара, но его изначальная конструкция была сохранена — эта местность в то время считалась очень отдаленной. Это крестьянский дом, построенный с размахом. Вход с улицы ведет через весь дом во внутренний двор позади. Слева от входа — контора, где заключались только сделки, справа — большое помещение с устланным татами полом и очагом, над которым на большом крюке подвешен горшок или котел для варки пищи — домбури. Эта покрытая циновками площадь выходит в сквозной коридор и не имеет потолка, дым от огня поднимался к крыше — дом двухэтажный, — минуя тяжелые балки остова дома. (Провинция Хида была богата лесом, и тяжелые деревянные конструкции характерны для строений в этой местности.) Жилые покои членов семьи располагались далее справа, за очагом. Во внутреннем дворе был сад с колодцем, несколько надворных строений, позади находился ряд складов для товаров, предназначенных для перевозки, и хранилища для хозяйственного имущества, конструкция которых предусматривала видимость обоих концов как мера предосторожности от воров и пожара. Стены и кровли толстые и покрыты толстым слоем штукатурки, в то время как двери усилены листами железа и оснащены крепкими засовами и висячими замками.

Рис. 45. Интерьер дома в Такаяме

Ценные предметы и записи в доме часто хранились в высоких сундуках с ящиками и отделениями, запирающимися на железные засовы. Сундуки были снабжены колесиками, чтобы в случае пожара их можно было выкатить на улицу, разломав при необходимости раздвижные перегородки сёдзи. Управляющий, который сидел в конторе за деревянной перегородкой, устроенной для его собственной безопасности и сохранности его бухгалтерии, ежедневно вносил деловые записи в пухлые амбарные книги.

Дом в Такаяме дает представление о значительном богатстве провинциального купечества, не лишена интереса и история семьи Коноикэ. Основатель купеческой фамилии жил в деревне Коноикэ близ Осаки с 1570 по 1650 год и в 1600 году начал заниматься гонкой сакэ. Четыре года спустя он начал переправлять его в Эдо на продажу, ввиду возросшего спроса на напиток у воинского сословия, которое собиралось вокруг сёгуна, осуществляя перевозки сначала по дорогам, а затем, по мере роста спроса, по морю. Ко времени своей смерти он владел уже тремя лавками, торгующими сакэ в Осаке, и ссужал деньгами даймё. У него было восемь сыновей и две дочери, и при разделе наследства восьмому сыну, Дзэнъэмону, посчастливилось получить самую большую из осакских лавок и основную часть семейного дела, которое будет процветать на протяжении более двухсот лет. Доставка сакэ в бочках некоторое время продолжала быть основной частью его бизнеса, но позднее сократилась — частично из-за введения властями ограничений потребления сакэ в 70-х годах XVII века, а отчасти из-за того, что в Эдо изменились порядки: если прежде сакэ продавалось непосредственно даймё в их эдоских резиденциях, теперь оно направлялось к купцам, скупающим его оптом в городе, с которыми у Коноикэ не было надежных связей. Однако операции с рисом из провинциальных хозяйств на осакском рисовом рынке некоторое время были частью семейного бизнеса Коноикэ, хотя они не рисковали своим капиталом и не вкладывали его в строительство собственных кораблей, предпочитая фрахтовать у других перевозчиков, специализирующихся на морских перевозках.

В конце XVII века семейство Коноикэ расширило свою торговлю, вступив в торговое сообщество в Нагасаки и таким образом став обладателем доли в торговле с внешним миром, имея дело с такими товарами, как лекарства и медикаменты, шелк-сырец и сахар. В 1669 году объем этой торговли составлял до 228 000 моммэ серебра. Торговый дом начал заниматься меняльным делом в 1656 году — частично, чтобы помочь переводить кредиты из Эдо в Осаку для торговли сакэ, а также чтобы обеспечивать ссудами даймё и других купцов. После того как Коноикэ вступили в организацию «десяти семей» в момент ее основания в 1662 году, их связи с даймё стали преумножаться, и вскоре в долговых книгах числились уже 122 князя. Коноикэ торговали большей долей риса, который даймё отправляли в Осаку на продажу, и продолжали придерживаться этой линии вплоть до реставрации Мэйдзи, когда организовали банк — первую компанию западного типа, возникшую в Японии.

Таким образом, профессия ростовщика-менялы была очень важной, даже главной в купеческих кругах Японии.

Рис. 46. Торговцы рисом

В высших сферах, таких как «десять семей» в Осаке, менялы занимались тем, что давали даймё ссуды, которые были обеспечены рисом и другими продуктами. Чтобы лучше продемонстрировать, как экономическая организация страны зависела от купцов, будет необходимо привести краткое описание путей, по которым рис шел от крестьянского хозяйства до торговцев рисом. Во-первых, нужно понимать, что большинство самураев получали этого зерна больше, чем им требовалось, и что, хотя их пайки и статус, который давал право на эти пайки, выражались в количестве риса, большинству получателей довольствия фактически платили деньгами. Только низшие ранги, доходы которых приближались к их потреблению, были склонны получать свои пайки именно рисом. То же самое могло произойти с обедневшими даймё, но во многих случаях они вынуждали своих крестьян выплачивать им деньгами еще до сбора урожая. В хозяйствах всегда существовало определенное количество того, что можно было назвать «частным» рисом: крестьяне обычно продавали часть оставшегося у них риса после уплаты своих налогов, в то время как ростовщики, которые выдавали наличные в счет будущего урожая, забирали его, когда он созреет, к тому же наличествовало и определенное количество незаконно выращенного риса.

Этот «частный» рис обычно скупался на месте и отправлялся в основном в Осаку, как и большая часть рисового налога из провинций, не принадлежавших сёгуну.

В разных местах с таким рисом обращались по-разному. Картина того, что происходило с рисом, полученным с территорий сёгуна, была ясной. Его резиденция и военное правительство находились в Эдо, и рис должен был доставляться именно туда. Крестьянин был обязан доставить его к конторе управляющего имением или в другое удобное место после предварительного сбора у хранилища46 старосты деревни. После проверки в конторе крестьяне везли рис в порт и грузили на суда для транспортировки в Эдо. Корабли нанимали с условием оплаты одной трети после погрузки и двух третьих по прибытии. Им не разрешалось перевозить другой груз, поскольку перевозка на кораблях «частного» риса оплачивалась капитану одной пятой вместимости судна для продажи. Рисовый налог должен был сопровождать представитель крестьян того имения, откуда его везли, обычно староста, и он же должен был получить расписку, когда рис уже сложен в амбар. Он обязан был привезти эту расписку назад в имение для доказательства, что проследил за благополучной доставкой риса.

Та часть риса из сложенного в эдоские амбары центрального правительства, которая была выделена для раздачи в виде жалованья чиновникам, распределялась три раза в год — во второй, пятый и десятый месяцы, обычно в соотношении: одна четвертая, одна четвертая и одна вторая. Иногда часть доходов выплачивалась в деньгах, по курсу не обязательно равному ожидаемой рыночной цене риса. В начале эпохи Токугава денежная компенсация порой превосходила сумму, которую можно было выручить от продажи эквивалентного количества риса; несомненно, в более поздние годы она существенно сократилась. Чиновникам в соответствии с их рангом назначались определенные дни, а для чиновников одного ранга проводилось нечто вроде лотереи, чтобы определить порядок, в котором они будут получать свои пайки. Первоначально чиновник сам ходил получать свой рис, но постепенно эту обязанность стали возлагать на посредников — представителей торгового сословия, которые появлялись по рекомендации владельцев чайных рядом с рисовыми складами, где обычно самураи поджидали своей очереди, чтобы получить свои пайки. В обязанности этих посредников входило предъявление доверенности и получение риса. Иногда они доставляли его по назначению, но гораздо чаще забирали себе, а самураю отдавали денежный эквивалент. Естественно, они начали ссужать самураев деньгами задолго до наступления дня выплаты рисовых пайков, так что в конце концов получали существенную прибыль от процентов по ссудам и от комиссионных за свои услуги как в получении риса, так и в его продаже.

Система подобного рода существовала в некоторых других призамковых городах, но большая часть рисового налога из провинций переправлялась на судах в осакские или эдоские амбары даймё, кому этот рис принадлежал. Средства, вырученные от продажи риса купцам, шли на содержание эдоских резиденций, где проживали семейство даймё и он сам, когда совершал свой обязательный визит в столицу. Рисовый рынок Осаки был столь же сложным образованием, как и многие продуктовые рынки, до сих пор сохранившиеся на Западе, и привлекал разнообразных посредников и спекулянтов, которые покупали и продавали рис, еще не собранный или даже не существовавший вовсе. Основные сделки заключались на улицах городского района Додзима — Уолл-стрит токугавской Японии. При угрозе тайфунов в критический момент роста риса, неблагоприятных воздействий солнца и дождя большое внимание уделялось погодным условиям, и посредников часто изображали вглядывающимися в небо в попытке оценить перспективы. Роль купцов можно интерпретировать по-разному. Они фактически выступали в роли ничего не производящих посредников, но их деятельность по распространению ссуд под сбор урожая, который происходил только раз в год, и по предоставлению денежных средств в Эдо для закупки урожая, выращенного в отдаленных провинциях, обеспечивала работу искусственной финансовой системы, созданной сёгунами Токугава.

Одной из характерных черт осакской рисовой биржи было то, что даже если сделки заключались при наличии реального урожая (что и бывало в большинстве случаев; сделки с еще не выращенным рисом или в счет будущего урожая периодически запрещались правительством), то финальное рукопожатие служило гарантией качества зерна в пакгаузах, где он хранился. В результате всех торговых операций некоторое количество риса отправлялось в другие районы. Киото, например, зависел от поставок из Осаки. Местный спрос также должен был удовлетворяться, а он был очень высоким — население Осаки имело репутацию людей с очень хорошим аппетитом. Японская поговорка гласит: «В Осаке любят поесть, в Киото — пощеголять». В водовороте рисовых рынков вращались и те, кому нужно было зерно, чтобы продавать его в своих лавках. Ценами, господствующими на рисовой бирже, определялось, сколько им нужно платить, и они получали свои крохи с купленного ими количества, отправлялись на склады и забирали свой рис — возможно, в тяжелых подводах с впряженными волами (обычно запрещенными для простолюдинов в Японии, но разрешенными для перевозки риса и других товаров по улицам Осаки).

До сих пор рисовые зерна обычно оставались в коричневой оболочке. Те, кто победнее, употребляли рис в таком виде, но обычно в обязанности владельцев рисовых лавок входило «лущение», или обдирка, риса перед продажей, часто с помощью специальных механизмов и устройств. Некоторые покупатели, особенно те, что покупали рис в больших количествах, нанимали «обдирателей», которые приносили с собой переносное оборудование и устанавливали его на улице перед домом.

Хотя Эдо был естественным рынком сбыта для удаленных провинций и имел основательный собственный рисовый рынок, оборот того, что находился в Осаке, сильно его превосходил. Это также относилось к любому другому продукту: маслу (получаемому из разнообразных семян), хлопку, индиго и так далее, не говоря уже о сакэ и соевом соусе из областей близ Осаки, — поэтому не только осакские купцы превосходили эдоских, но и Осака также была центром широкой сети грузоперевозок по транспортировке продукции и товаров в Эдо. До эпохи Токугава основными торговыми путями были пути из Осаки на запад через Внутреннее море (соединяющее побережье Хонсю с северным побережьем Сикоку и Кюсю) и на восток от Эдо, с важным портом захода Симода. С северо-западного побережья грузы курсировали в порты Цуруга и Обама, откуда товары нужно было доставлять сухопутным путем к северной оконечности озера Бива, откуда на лодке по озеру и по реке в Осаку. Существовал северо-восточный путь до Эдо, который не огибал полуостров Босо, а шел по внутренним водным путям от Тёси. Пути по Внутреннему морю раньше были опасными из-за пиратов — вако, разбойничавших в бесчисленных небольших гаванях островов, но сказывались мирные условия, активные меры, предпринятые Хидэёси, и этот риск перестал угрожать перевозкам.

Рис. 47. Корабль линии «Хигаки» с «бриллиантовым фальшбортом»

В XVII столетии торговле с азиатским континентом был положен конец, и строительство больших судов, способных совершать океанские рейсы, больше не разрешалось. С другой стороны, от путей, упомянутых выше, с перепогрузками, которые вызывали значительные потери от воровства и порчи товаров, стали отказываться в пользу единственного, хотя и более долгого, морского пути вдоль северного побережья и через пролив Симоносэки и в Эдо вокруг полуострова Босо. Этот последний маршрут был выбран при поддержке самого сёгуна, желающего привести как можно больше риса в Эдо.

С конца XVIII века этот путь был продолжен к северу от Хоккайдо, откуда стали поставлять лес и сушеную рыбу. Что же касается самих кораблей, сохранилось описание такого внимательного наблюдателя, как Кэмпфер. Вот какими видел он их в конце XVII века:

«Купеческие корабли, которые рисковали выходить в море, хотя и не слишком далеко от береговой линии, и служили для перевозки людей и товаров от одного острова или провинции до других, являются крупнейшими морскими сооружениями страны… Обычно длиной четырнадцать морских саженей, а шириной — четыре, они строились как для хождения под парусом, так и на веслах; оба конца киля значительно выступают из воды. Остов корабля не округлый, как это бывает у европейских судов, но та часть, что находится ниже поверхности воды, проходит почти по прямой линии в направлении киля. Корма широкая и плоская, с широким отверстием посередине, которое почти достигает дна судна и открывает взору все, что находится внутри. Такое отверстие изначально было придумано для облегчения управления рулем, но, поскольку император {т. е. сёгун} принял решение закрыть свои владения от всех иноземцев, были изданы указы, чтобы ни один корабль не был построен без такого отверстия, и все это для того, чтобы не допустить рискованных попыток его подданных выйти в открытое море…

Палуба немного приподнята в направлении кормы… Она состоит лишь из нескольких досок, лежащих свободно, без всякого крепления. Она возвышается над поверхностью воды, но совсем немного, когда корабль полностью загружен. Почти всю палубу занимает своего рода каюта высотой в человеческий рост, лишь небольшая часть ее у самого носа судна оставлена пустой, чтобы сложить туда якорь и другие снасти. Эта каюта выступает с каждой стороны корабля почти на два фута, по кругу располагаются раздвигающиеся окошки, которые можно открывать или закрывать по желанию или при необходимости. В носовой части находятся каюты или комнаты для пассажиров, отделенные друг от друга скользящими перегородками и дверями с полами, покрытыми превосходными опрятными циновками. Самая первая каюта всегда считается лучшей и по этой причине предназначается самому важному пассажиру. Крыша, или верхняя палуба, плоская и сделана из точно подогнанных досок, соединенных между собой каким-то странным способом. В дождливую погоду мачта лежит на верхней палубе, а парус растягивают, и он служит убежищем от непогоды для матросов и обслуживающего персонала, а также спальным местом по ночам…

У корабля только один парус из пеньки и к тому же очень большой. У него также только одна мачта, устанавливаемая на морскую сажень от середины, ближе к корме. Эта мачта, длина которой равна длине всего корабля, поднимается вверх с помощью шкивов и снова опускается на палубу, когда корабль встает на якорь. Якори сделаны из железа, а канаты свиты из соломы, но они гораздо крепче, чем можно подумать на первый взгляд.

Корабли такого тоннажа обычно обслуживает по 30 или 40 человек гребцов, если ветер тихий. Скамьи для них расположены ближе к корме. Ритм и слаженность в работе веслами задает либо песня, либо скандирование каких-то слов, которые одновременно служат и для взаимной поддержки гребцов. Их манера гребли не похожа на европейскую, когда весла выбрасываются прямо и вперед и задевают лишь поверхность воды. Японцы опускают их в воду почти перпендикулярно, а затем снова поднимают их вверх. Такой способ требует меньших усилий, особенно когда кораблям случается проходить через узкие проливы, либо когда они проплывают мимо другого корабля. Важен и тот факт, что скамьи гребцов значительно приподняты над поверхностью воды.

Кроме того, весла выполнены особым способом, специально рассчитанным для такой гребли, они не прямые, а немного изогнутые, с подвижным шарниром в середине, который, поддаваясь жестокому давлению воды, облегчает их подъем вверх… На маленьких судах, как только они встают на якорь, руль поднимается и перебрасывается на берег так, чтобы можно было пройти через отверстие на корме, как через черный ход, и сойти по рулю на землю, как по мосту».

Перевозка грузов была хорошо организованным делом. Большая часть торговли между Осакой и Эдо осуществлялась с помощью двух судоходных линий. Самая первая носила название «Хигаки» («Бриллиантовый фальшборт»), потому что корабли, курсирующие по этому пути, были оснащены фальшбортом из бамбуковых шестов в форме бриллианта, чтобы груз не падал за борт, когда корабль бросало на волнах. Начало этого маршрута было положено приблизительно в 1620 году, когда купец из древнего торгового города Сакаи, сразу на юге от Осаки, нанял несколько судов из гаваней полуострова Кии, чтобы начать прямые перевозки в Эдо. Именно с того времени грузопоток начал оставлять сухопутный путь. Около 1660 года еще одна судоходная линия «Тару» («Бочка») начала транспортировку сакэ из городов, где его варили, таких как Нисиномия, в Эдо. Оба пути работали сообща со складами, где товары получали для транспортировки и где они хранились, пока их не заберут. В 1772 году линия «Тару» имела восемь пакгаузов в Осаке и шесть в Нисиномии, в то время как в 1773 году линия «Хигаки» имела девять. В те годы была достигнута договоренность с центральным правительством, по которой в обмен на ежегодный долевой взнос (так называемые «благодарственные» деньги) им дозволялось распределить грузоперевозки между Осакой и Эдо следующим образом: перевозка сакэ ограничивалась линией «Тару»; рис, отруби, индиго, пшеничная лапша, уксус, соевый соус и восковые свечи могли перевозиться любой из линий; корабли же линии «Хигаки» обладали исключительным правом перевозить все остальные товары. Монопольные сговоры подобного рода были широко распространены в то время, образовывались всякого рода торговые ассоциации. В результате «благодарственные» деньги составляли существенный годовой доход для правительства.

В 30-х годах XIX века государственный контроль был снят, и в следующее десятилетие обе линии устраивали своего рода гонки в одиннадцатом месяце. «Тару» перевозила свежее сакэ, а «Хигаки» — шелк, и капитан, чей корабль первым достигал Эдо, получал большую премию, а сам корабль — различные льготы и привилегии на год. Позднее линия «Тару» заняла доминирующее положение и перехватила почти всю торговлю.

Кроме этих важных грузоперевозчиков, бесчисленные прибрежные суда следовали от гавани к гавани и вдоль судоходных рек, перевозя не только товары, но и пассажиров. Один из важнейших речных путей проходил между Фусими, в нескольких милях к югу от Киото, и Осакой и использовался очень активно.

Поскольку суда были задействованы лишь для прибрежной торговли и проходили короткие расстояния от порта к порту, особого внимания комфорту команды не уделялось: там не было ничего, кроме простого навеса, чтобы укрыться от дождя, и очага, чтобы приготовить немного риса. Моряки были такими же знатоками погоды, как и повсюду в мире, и так же суеверны. Их храбрость подвергалась испытаниям внезапными штормами. Они без колебаний забивали китов, мясо которых считалось деликатесом. Вообще рыболовство было распространено вдоль всей береговой линии и было хорошо организовано вблизи больших городов.

Рис. 48. Носильщики паланкина ожидают платы. Они, видимо, крутые парни, о чем говорит татуировка, которая служила в Японии одним из наказаний за незначительные преступления, на их спинах и плечах

Дух свободного предпринимательства, который некогда, так сказать, вдохновлял вако — пиратов Внутреннего моря, сохранился у моряков, ходивших вокруг Нагасаки, к югу от оконечности Кюсю и к северу от острова Хирадо. Здесь вовсю орудовали контрабандисты. Каналы связи от острова к острову на юге вели к Рюкю и к Китаю, именно там и происходили нелегальные встречи с иноземными судами.

Несмотря на хорошо развитое морское сообщение между Эдо и Осакой, все более оживлялось движение по наземным путям. По ним двигались не только живописные процессии даймё, они были жизненно необходимы как для воинского сословия, так и для торговцев. Доставка посланий чрезвычайной важности была доверена чиновникам, которые предпринимали утомительные путешествия в тряских паланкинах — каго. Носильщики обычно выкрикивали «речевки», задававшие определенный ритм; на бегу они почти не сгибали ног, что было, по описаниям, довольно неприятно для пассажиров, которые пытались удержаться при тряске за петлю, привязанную к шесту, укрепленному на верху каго. Посыльный, который нес в Ако известие о смерти своего господина, часто не в состоянии был отпустить петлю, когда достигал пункта назначения, — так сильно у него сводило руки в продолжение этого марш-броска. Носильщики, конечно, сменялись через короткие интервалы на почтовых станциях вдоль Токайдо.

Для доставки писем, документов и небольших упаковок с деньгами существовала сеть экспресс-курьеров, передвигавшихся пешком. В начале эпохи Токугава сёгун и некоторые даймё держали собственную курьерскую службу. Это была система эстафет со сменой посыльных через каждые семь ри. В 1663 году ее передали купцам, которые организовали службу доставки между Эдо и Осакой три раза в месяц. Они совершали путешествие до Киото за десять дней плюс еще два, чтобы добраться до Осаки. Были и несколько менее быстрые и более дешевые способы доставки в течение двадцати пяти дней, но существовала действительно срочная доставка — всего за три дня, когда курьеры двигались и днем и ночью, в среднем покрывая более 100 миль в день, ею пользовались чиновники. Курьеры, работающие на правительство, пользовались правом первоочередности на переправах и могли проходить заставы в любое время; очень часто посыльного сопровождал эскорт, несущий фонарь, на котором было написано слово «го-ё» («по государственной надобности»). Системы доставки подобного рода существовали и на других крупных дорогах Японии.

Когда морские перевозки процветали, пользоваться наземными путями для транспортировки товаров было экономически невыгодно. Вьючные лошади и носильщики двигались по дорогам в те провинции, куда невозможно было добраться морским путем или когда надо было доставить товары, требующие особого внимания, например подарок, посланный в конце XVII века известным актером Киото, Сакатой Тодзюро, своему коллеге в Эдо, — огромный кувшин воды из реки Камо, чтобы тот мог использовать ее для первой чайной церемонии в праздник Нового года. Тодзюро хотел преподнести своему другу не слишком дорогой, но сердечный дар и, чтобы обеспечить благополучную доставку, отправил его сухопутным путем с восемью носильщиками.

Взгляд на то, как богатело семейство Мицуи, которое, как и Киноикэ, пережило Реставрацию и стало одним из финансовых гигантов современной Японии, прольет больше света на образ жизни купечества того времени. Издревле семейство Мицуи обосновалось в городке Мацудзаке, близ Исэ, где занималось торговлей сакэ и ростовщичеством. Начало их обширного дела было положено Такатоси (1622–1694), младшим сыном другого Такатоси. Их семейство имело право носить фамилию благодаря самурайскому происхождению. Глава семейства, по слухам, был лишен способностей к коммерции, и успех в торговле приписывается влиянию матери.

Рис. 49. Знак торгового дома Мицуи виден сверху в центре этой вывески с надписью большими иероглифами «Гофукумоно» — «Ткани» под ним. Сверху слева надпись «какэнэ наси» — «за наличный расчет»; сверху справа — «гэнгин» — «продажа за серебро»; внизу слева — «Этиго-я», а внизу справа — «Мицуи» написано обычными иероглифами

Приблизительно в 1625 году старший из сыновей, Тосицугу, уехал в Эдо, чтобы воспользоваться новыми обстоятельствами и помочь преумножить семейное состояние. Сначала он работал на каких-то родственников, которые держали лавку по продаже тканей, но в 1627 году в возрасте 20 лет открыл собственную, а затем и еще одну в том же районе. Он занавесил вход тканью цвета индиго (норэн), которая не давала проникнуть пыли и жаре с улицы и в то же время служила символом независимости и целостности дела. Она была украшена фамилией владельца торгового дома — иероглифом «мицу», состоящим из трех горизонтальных черт («три»), и иероглифом «и» («колодец»), что вкупе составляло «Мицуи». Торговые дома очень часто имели названия, оканчивающиеся на иероглиф «я» («дом»); Мицуи назвал свое семейное дело «Этиго-я». Он также открыл лавку в Киото, которая в конечном итоге стала основой его дела.

Тем временем Такатоси подрастал, и в 1635 году мать дала ему хлопка на десять рё, чтобы начать свое дело. Он отправился в Эдо, чтобы работать помощником в одной из лавок своего брата. У него было хорошее чутье, и дело начало процветать. Через десять лет оборот капитала этой лавки увеличился от 100 каммэ серебра (1670 рё золота) до 1500. Однако он работал и на себя: в 1649 году он вложил 800 рё в одну из других лавок в Эдо, в то время как 10 рё его собственного начального капитала увеличились до 10 каммэ серебра. Такатоси решил отделиться и начать собственное дело.

Однако его брат прослышал об этом и испугался, что если Такатоси составит ему конкуренцию, то его собственное дело может пострадать. Поэтому он убедил свою мать, вдовеющую с 1633 года, отозвать Такатоси в Мацудзаку, чтобы взять в свои руки семейное дело. Авторитет старших был непререкаем, и Такатоси не посмел ослушаться мать, несмотря на то что ему было уже 27 лет. По возвращении он женился на дочери другого процветающего мацудзакского купца; она родила ему десять сыновей и пять дочерей.

Теперь он строил планы уже для своих сыновей, а не для себя. Его брат Тосицугу все еще жил в Киото, но наследовать имущество должен он, поэтому Такатоси задумал сам позаботиться о состоянии собственной семьи. Вначале в 1652 году он построил себе дом и занялся меняльным бизнесом. Как и у Коноикэ, доходной стороной этого дела были денежные ссуды, но, находясь в сельской местности, кроме даймё и коллег купцов, которые брали в долг деньги, Такатоси также обслуживал крестьян, которым нужны были наличные, чтобы по существующим правилам выплатить налог прежде получения урожая или компенсировать недород риса, предназначенного для выплаты налога, а также иногда для дополнительных работ по мелиорации. Поскольку ссуды даймё и крестьянам обеспечивались рисом, было естественно, что к его деятельности добавились операции с рисом. Ссуды купцам, по-видимому, не занимали большого объема в его деле, но он сколотил довольно большой капитал деятельностью иного рода.

В 1667 году он послал своего старшего сына, Такахиру, которому тогда было 14 лет, в лавку Тосицугу в Эдо, где он прежде сам учился торговле, а в 1668 и 1672 годах за старшим последовали еще двое сыновей. В 1670 году Такахира сменил свое имя на Хатироэмон. Он уже приобрел репутацию хорошего торговца и к 1672 году попытался убедить своего отца открыть лавку специально для него. Принять это решение стало легче с внезапной смертью Тосицугу в следующем году. Бабушка, которой к тому времени стукнуло уже 83 года, но которую не считали настолько старой, чтобы с ней не посоветоваться, одобрила этот план, и Хатироэмон открыл собственную розничную лавку в Эдо. Его отец уехал в Киото и приступил к покупке одежды для отправки в Эдо. Они назвали это дело «Этиго-я Хатироэмон» и начали с капитала 100 каммэ серебра. В эдоской лавке работало пять-шесть старших помощников, два подмастерья и один внештатный работник. В Киото было четыре старших продавца и такое же количество младших.

Рис. 50. Лавка тканей Мицуи в Эдо

В Эдо все лавки, торгующие тканями, в то время располагались на одной улице, и их насчитывалось два-три десятка. Размер их исчислялся шириной переднего фасада. Самые большие достигали около 120 футов, но лавка Хатироэмона была арендованным помещением шириной лишь 9 футов. Вскоре он арендовал еще одну такого же размера на той же улице. Сначала он был не в состоянии доставлять нужное количество товаров из Киото в Эдо, чтобы заполнить свои лавки, и занял небольшой их запас у родственников. В то же время, выходя на рынок с прочно обосновавшимися участниками, ему пришлось искать способы, чтобы самому обосноваться среди них.

Он решил ввести новый способ оплаты. До этого клиенты обычно платили раз в год, в конце двенадцатого месяца или, возможно, в шестом и двенадцатом месяцах, и это явно перекрывало приток капитала на значительный период времени, что удерживало высокий уровень цен. Такатоси ввел оплату за наличные в момент продажи и снизил цены на 10–20 процентов. Можно догадаться, что такое снижение цен не понравилось конкурентам, и в 1683 году он перебазировался в другой район, чтобы быть от них подальше.

Киотское дело также расширилось с покупкой цеха в районе Нисидзин, центре ткачества высококачественного шелка, и в первые годы нового века в его лавках начали появляться отрезы шелковой ткани, импортируемой из Китая через Нагасаки. Чуть раньше была открыта еще одна лавка в Эдо для торговли хлопковыми тканями. Приблизительно к 1720 году персонал, работающий на Мицуи, увеличился с 17 человек более чем до 130. Это показывает, как возросло число людей, которые могли позволить себе покупать одежду, продаваемую в лавках Мицуи. Такой рост возник частично из-за увеличения городского населения, а частично из-за повышения его благосостояния.

Сайкаку включил в одно из своих произведений описание семейного бизнеса Мицуи. Среди новшеств, которые он приписывает этому торговому дому, была специализация торгового персонала — каждый человек отвечал за определенный продукт, — а также из купленного материала моментально изготавливали одежду непосредственно в присутствии клиента.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.