Глава XII. ЮРИСПРУДЕНЦИЯ СВЯТОЙ ПАЛАТЫ – ДОПРОС С ПРИМЕНЕНИЕМ ПЫТКИ

Глава XII. ЮРИСПРУДЕНЦИЯ СВЯТОЙ ПАЛАТЫ – ДОПРОС С ПРИМЕНЕНИЕМ ПЫТКИ

Рекомендации Эймерико тем, кто ведет дела лиц, упорно отказывающихся признать свою вину, уже обсуждались.

Инквизиторы не могли использовать «экзамен» – так мягко называли пытку – за исключением некоторых случаев, предусмотренных законом; а строгое исполнение требований закона, как мы уже видели и увидим в дальнейшем, оставалось непреложным правилом для этих поистине искусных судей.

Таковыми обстоятельствами, как указал Эймерико в «Directorium», являются: (а) противоречивость ответов обвиняемого; (б) неполная доказанность его преступления.

Далее приводится перечень случаев «неполной» доказанности:

«а) Когда обвиняемый «считается» еретиком и против него имеется лишь одно свидетельское показание человека, под присягой заявившего, что видел или слышал, как обвиняемый совершал или говорил нечто против веры (по закону, двух свидетелей было достаточно, чтобы признать виновным).

б) Когда при отсутствии свидетелей имеются основания для сильного или тяжелейшего подозрения.

в) Когда обвиняемый не пользуется репутацией злонамеренного человека, но имеются свидетельствующий против него и основания для сильного или тяжелейшего подозрения. (То есть собственно подозрения нет, но имеется показание, представляющее собой подозрение в подозрении)».

Пенья добавляет в своих комментариях, что в некоторых случаях наличие «испорченной репутации» (когда есть основания для подозрения) и показаний одного свидетеля позволяет вынести обвинительный приговор, не прибегая к пытке, а именно:

«а) Когда дурная репутация дополняется дурной моралью, неизбежно приводящей к ереси, – так те, кто чрезмерно увлекается женщинами, успокаивают себя тем, что подобная невоздержанность сама по себе не является грехом. (Если такое мнение прозвучит открыто, оно равнозначно ереси, и потому на всякого, придерживающегося такой точки зрения, падает подозрение в ереси.)

б) Когда обвиняемый, имеющий дурную репутацию, спасается бегством. (Факт побега следует понимать как доказательство злонамеренности.)».

Далее Эймерико предписывает: «экзамен» следует использовать только тогда, когда все прочие способы добиться правды потерпели неудачу, и рекомендует применять прежде всего увещевания, мягкость и хитрость, чтобы вытянуть из узника признание.

Более того, он отмечает, что пытки не всегда позволяют раскрыть истину. Бывают слабые люди, которые при первых муках признают даже то, чего они не совершали; есть другие, столь упрямые и стойкие, что могут стерпеть сильнейшие боли; есть и такие, кто уже перенес пытку и способен выдержать ее с величайшим мужеством, умея настроиться перед ней; а есть и такие, кто посредством колдовства остается почти бесчувственным к боли и скорее умрет, чем что-нибудь выдаст.

Последние, предупреждает Пенья инквизиторов, точно пересказывают Евангелие наизусть, но заменяют при этом имена ангелов неизвестными именами, рисуют круги и прочие магические фигуры. К тому же, они носят нательные амулеты.

«Я даже не знаю, – признается он, – какие средства действенны против такого колдовства, но хорошо бы раздеть и тщательно осмотреть подозреваемого, прежде чем приступать к экзамену».

Эймерико рекомендует инквизиторам постараться склонить подследственного к признанию, пока в присутствии приговоренного к пытке экзекуторы готовят свои инструменты. Палачи должны резко сорвать с него одежды, причем им следует делать вид, будто они делают это с сожалением и сочувствуют ему. Раздетого, его следует отвести в сторону и решительно призвать к признанию. Ему можно пообещать сохранить жизнь, убеждая, что совершенный им проступок не повлечет жестокой расплаты.

Если все доводы напрасны, инквизитору следует приступить к допросу, начиная с более простых дел из числа тех, в которых обвиняется подозреваемый, ибо он, естественно, сознается в них с большей готовностью (после чего можно переходить к более тяжелым преступлениям). Необходимо иметь под рукой писаря, чтобы зафиксировать все вопросы и ответы.

Если обвиняемый упорствует в своих опровержениях, рекомендуется продемонстрировать ему орудия пытки, которой его подвергнут, если не услышат всей правды.

Если он по-прежнему отрицает свою вину, «экзамен» может быть продолжен в течение второго или третьего дня, но недопустимо устраивать повторную пытку.

Здесь мы вновь сталкиваемся с тем, как инквизиторы соблюдали буквы и ужасающе свирепый дух закона. Пытку нельзя повторять, потому что закон запрещает делать это более одного раза, если после первой пытки не появились новые улики; но не запрещено продолжать ее. По-видимому, тем, кто издавал сей закон, и во сне не снились изощренные уловки инквизиторов.

Представляется почти невероятным, чтобы люди жонглировали словами с подобной целью. Но вот отрывок из «Directorium»:

«Продолжать, но не повторять, поскольку повторение недопустимо, если вдруг не обнаружились новые сведения; однако продолжение не запрещено».

Чтобы не оказаться перед проблемой повторения пытки, они «временно приостанавливали» ее, едва выносливость допрашиваемого оказывалась на пределе, и переносили продолжение «экзамена» на второй или третий день, прерывая и возобновляя его вновь и вновь по своему усмотрению.

Несчастный, конечно, не чувствовал разницы между одним словом и другим, ибо для него не формулировка закона определяла переносимые им мучения. Но разница существовала – важная разница с точки зрения буквы закона.

По этому поводу апологет инквизиции Гарсиа Родриго в своей «Historia Verdadera de la Inquisicion» очень смело заявляет о снисходительности суда инквизиции в сравнении с гражданскими трибуналами. Он сравнивает методы тех и других, отдает предпочтение первым и, чтобы доказать нам, что опирающийся на учение милосердия знает также способы проявления истинного милосердия на практике, указывает с очевидной неискренностью на тот факт, что в гражданских судах дозволено трижды возобновлять пытку, если ее по каким-то причинам пришлось прервать, тогда как суд инквизиции (формально!) может употребить ее лишь единожды, «ибо правила запрещают повторение».

Он забывает добавить, что сформулированное в «Directorium» уложение, как мы убедились, не составляет труда обойти.

Проще взглянуть на проблему с другой стороны. В гражданских судах, например, людей благородного происхождения вообще не подвергали пыткам. Ничего подобного не было в судопроизводстве инквизиции, которая исходила из того, что перед Богом все равны. Исключения не делалось ни для кого. А в Арагоне, где пытки вообще никогда не использовались гражданским судом, к ним прибегали только трибуналы Святой палаты. Так какой суд – гражданский или инквизиции – более милосердный?

Если обвиняемый пройдет испытание пыткой и не сделает признания, инквизитор может распорядиться об отмене приговора, констатируя, что в результате тщательного расследования не удалось обнаружить никаких доказательств причастности подследственного к преступлению, вменяемому ему в вину. Сие, безусловно, не являлось оправдательным вердиктом, и человека можно было в любой момент вновь арестовать и подвергнуть испытанию.

В своих комментариях Пенья сообщает, что пытка разделяется на пять этапов. Он не вдается в детали, утверждая, что они в достаточной степени известны всем. Эти пять этапов перечисляет Лимборк.

Первые четыре не являются мучением физическим, а представляют собой психологическое воздействие; лишь на пятом этапе применяется физическая пытка. Концепция разработана с дьявольской изощренностью. Тем не менее, нам внушают, что цель ее милосердна, поскольку церковь считает более милосердным мучить и вселять ужас в души людей, чем кромсать их тела.

На этом построены и другие директивы Эймерико, хотя сам он не вводит разделения на этапы. А они таковы:

1) Угроза пытки.

2) Посещение комнаты пыток, демонстрация инструментов и объяснение их назначения.

3) Раздевание и подготовка к испытанию,

4) Укладывание и привязывание к устройству.

5) Собственно пытка.

Собственно пытка проводилась различными способами, и инквизитор мог использовать любой из них, какой считал наиболее подходящим и действенным, но Пенья не советовал обращаться к чему-то необычному. Комментатор Марсилий сообщает, что в основном применялись четырнадцать вариаций, и добавляет, что одобряет и другие – например, лишение сна. Его поддержал ряд других авторов, чего нельзя сказать о Пенье. Даже он был шокирован изобретательностью церковников в этой области и признал, что подобные изыскания больше к лицу палачам, чем теологам.

Необходимо согласиться, что протоколы не отражают всей дьявольской изобретательности, слухи о которой получили столь широкое распространение. Жестокая изощренность инквизиторов проявлялась скорее в психологическом плане, нежели в плане физических мучений. И мы видим, что Пенья осуждает инквизиторов, уделяющих основное внимание изобретению новых устройств для варварских издевательств.

Из документов становится совершенно очевидно, что Святая палата вынуждена была довольствоваться в основном уже существовавшими к тому времени устройствами, для пыток или, скорее, ограниченным набором наиболее эффективных из них.

Испытание огнем заключалось в поджаривании пяток подследственного, предварительно смазанных жиром, – применялось в редких случаях. Варварская жестокость имела место при грандиозном аутодафе, произошедшем в Вальядолиде в 1636 году: десятерых евреев, признанных виновными в сквернословии в адрес распятия, заставили стоять с прибитой гвоздями к поперечине креста Святого Андрея рукой, пока зачитывался смертный приговор.

Однако, как правило, инквизиторы избегали подобного объединения пытки и казни. Для «экзамена» они обычно выбирали один из следующих методов: дыба, «garrucha» – пытка повторяющимся кратковременным подвешиванием (или «tratta di corda» у итальянцев); и «escalera», то есть «лестница», – пытка водой.

Инквизиторы лично – как предписано Торквемадой – вели допрос заключенного, сопровождаемые своими писарями, которые подробнейшим образом описывали все, что происходило во время дознания.

Подвешивание требовало простейшего устройства – веревки, перекинутой через блок, который был прикреплен к потолку камеры пыток.

Запястья заключенного крепко связывали за спиной и прикрепляли к одному из концов веревки. Затем экзекуторы медленно вытягивали другой конец, постепенно поднимая руки подследственного, выкручивали их, дергали туда-обратно до тех пор, пока человек не оказывался на цыпочках, после чего медленно отрывали его от земли, так что весь вес его тела выворачивал и без того вывернутые назад руки.

В этот момент ему вновь задавали вопрос и советовали сказать правду.

Если он отказывался отвечать или говорил не то, чего желали допрашивавшие, его поднимали к потолку, а затем сбрасывали на несколько футов вниз, прерывая падение резким рывком, который почти вырывал его руки из суставов. Вопрос повторяли и, если он продолжал упорствовать, давали упасть еще на несколько футов, пока он не достигал пола. Если он опускался на пол, так и не признавшись, к его ступням привязывали груз, тем самым увеличивая жестокость пытки. «Экзамен» возобновлялся. Груз утяжеляли, высоту падения увеличивали (впрочем, несчастного просто могли оставить висеть) до тех пор, пока не вытягивали у него признания или пока боль в вывихнутых суставах не доводила обвиняемого до потери сознания.

Тогда пытку можно было приостановить, чтобы продолжить ее спустя два-три дня, когда узник придет в себя.

Писарь делал обстоятельный отчет об «аудиенции», отмечая тяжесть груза, количество произведенных подъемов, заданные вопросы и полученные ответы.

Испытание водой было более сложным, значительно более жестоким и весьма почитаемым Святой палатой.

Жертву помещали на коротком узком устройстве, похожем на лестницу, слегка наклоненную, – голова жертвы должна была находиться ниже ног. Затем голову жестко закрепляли металлическим или кожаным ремнем, а руки и ноги привязывали по бокам этой лестницы столь туго, что веревка врезалась в тело.

В дополнение к этому бедра, икры и руки стягивались петлями гарроты: завязывали веревку, под нее засовывали палку, вращением которой затягивали петлю так, что она доставляла жесточайшие мучения, врезаясь в мускулы и нервы, углубляясь в тело буквально до костей.

Рот жертвы широко открывали и заталкивали туда металлический конус, называемый «bostezo». Ноздри затыкали пробками, поперек рта клали длинную льняную полоску, которую через «bostezo» заталкивали в горло давлением воды. Через эту «toca» – так называли полоску – вода медленно текла внутрь. Когда вода просачивалась через ткань, человек испытывал все мучения удушья. Он старался проглотить воду, чтобы тем самым освободить дорогу толике воздуха в свои раздираемые мучением легкие. Если немного воздуха и попадало туда, то ровно столько, чтобы поддержать его живым и в сознании, но недостаточно, чтобы облегчить ужасные муки удушья, ибо через ткань непрерывно просачивалась вода, которую постоянно подливали.

Время от времени «toca» вытаскивали и предлагали задыхавшейся жертве сделать признание. В случае упорства обвиняемого в ту самую минуту, когда ему казалось, что он уже возвратился к жизни из небытия, экзекуторы еще на один-два оборота затягивали петли гарроты на его (или ее) конечностях: для Святой палаты не существовало разницы полов в подобных делах.

Чтобы предотвратить рвоту, которая могла случиться при любой пытке, инквизиторы со свойственным им неослабным вниманием к деталям следили, чтобы жертве не давали еды в течение восьми часов перед экзекуцией. Присутствовавший на этом «audiencia de tormento» («допрос с пыткой» (исп.)) писарь тщательно фиксировал ход испытаний, отмечая количество влитых кружек воды, которым определялась суровость пытки.

Дыба достаточно хорошо известна, чтобы помещать здесь ее описание. Она широко использовалась в те времена во всех странах Европы. Это, наверное, одно из самых безжалостных и мучительных устройств пытки, когда-либо применявшихся.

По закону требовалось, чтобы всякое признание, сделанное под пыткой, затем было подтверждено подследственным. Таково одно из предписаний Альфонса XI, включенное им в кодекс «Partidas». Понятно, что из-за нестерпимой боли человек мог сказать неправду, лишь бы избавиться от страданий, и потому суду запрещалось трактовать сделанные под пыткой заявления как достоверные улики, пока не получено подтверждение.

Вследствие этого в один из последующих трех дней, как только заключенный оказывался в состоянии присутствовать на допросе, его еще раз приводили в аудиенц-зал.

Перед ним раскладывали протоколы с признанием, заготовленные писарем, и предлагали подписать их – необходимое условие, чтобы превратить признание в юридически оформленную улику. Если он подписывал, процесс быстро и без проволочек завершался. Если отказывался, отрицая сделанное заявление, инквизиторам следовало руководствоваться указаниями параграфа XV «Наставлений» Торквемады в соответствии с конкретным случаем.

Пенья предостерегает инквизиторов в отношении правонарушителей, симулирующих болезнь, чтобы уклониться от пытки. Он утверждает, что не следует откладывать дело по этой причине, ибо пытка может оказаться лучшим методом проверки истинности заболевания.

В заключение следует добавить, что не только обвиняемого подвергали «экзамену». К свидетелю, заподозренному во лжи или уличенному в противоречивых показаниях, могла быть применена пытка «in caput alienum («как должное» (лат.)).