Зверь вырвался из клетки
Зверь вырвался из клетки
Ах, как быстро вперед Время катится! Кто не пьет, не ебет, Тот спохватится!...
Современная русская частушка
Горбачевская перестройка не изменила официального отношения компартии к сексуальности - оно оставалось таким же подозрительно-враждебным, как и раньше. Даже в начальный период перестройки, когда у интеллигенции еще были иллюзии относительно возможности социально-экономических реформ сверху, никакой продуманной сексуальной политики, кроме привычного "держать и не пущать", власть не имела.
Говоря об экономике, власть пыталась, пусть непоследовательно, рассуждать реалистически, доказывая необходимость реформ. Но как только речь заходила о брачно-семейных отношениях и воспитании детей, - а никакого другого приемлемого контекста для обсуждения проблем секса у партии не было, - социологический реализм сразу же уступал место наивному и прекраснодушному морализированию. Общие фразы об укреплении семьи, повышении роли женщины-матери, нравственных основах воспитания и тому подобном не имели никакого отношения к реальной действительности с ее кричащими противоречиями.
Либеральные ученые пытались убедить партийное руководство, что страусовая политика отрицания и подавления секса ошибочна и дает фактически эффект бумеранга, что стране срочно нужна другая, более реалистическая стратегия, рассчитанная не на то, чтобы "уберечь" людей, включая подростков, от секса, а на то, чтобы научить их разумно управлять этой важной сферой своей личной и общественной жизни, доказывали необходимость социальных исследований сексуального поведения молодежи и т. д. Но, как и в прочих аспектах жизни, советский либерализм с его надеждами на просвещенный абсолютизм был беспочвенным. Это убедительно доказывает мой личный опыт.
В январе 1987 г., как только главный идеолог перестройки А. Н. Яковлев был избран членом Политбюро, я обратился к нему с запиской, предлагая создать общественный межведомственный проблемный совет по вопросам сексологии и сексуального просвещения. Помощник Яковлева, образованный психолог, согласился с моими предложениями, и отделу науки ЦК было поручено подготовить соответствующие документы. Однако чиновники не хотели этим заниматься - не потому, что они были против, просто им не нужна была лишняя работа - и даже не запросили у соответствующих ведомств и научных учреждений необходимые справки, без которых ничего нельзя было начать. Так эта инициатива и умерла.
Столь же бесплодными были многочисленные выступления в массовой печати. Например, летом 1987 г. был опубликован широковещательный проект постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР о развитии советского здравоохранения в ближайшие десять лет. В этом документе впервые резко говорилось о необходимости развития контрацепции и борьбы с абортами. Однако о сексуальном просвещении, без которого это невозможно, как всегда, забыли. Я опубликовал в "Правде" (26 августа 1987) письмо: "Вряд ли нужно доказывать, как важна для здоровья населения половая жизнь. Сексуальное благополучие - одно из условий психического здоровья личности, оно входит в число трех главных факторов, от которых зависит устойчивость и счастье супружества, это важный фактор рождаемости и воспитания детей. Однако уровень сексуальной культуры у нас крайне низок. В проекте эти вопросы забыты". Мое предложение дополнить проект указанием на необходимость полового просвещения и подготовки молодежи к семейной жизни было принято и включено в окончательный текст документа, но практически ничего сделано не было.
Министерство здравоохранения, которому приходилось иметь дело с подростковыми беременностями и абортами, к этому времени уже поняло необходимость сексуального просвещения. Но школа была не в его ведении, а во власти Государственного комитета по народному образованию СССР, председатель которого Г. А. Ягодин, умный и прогрессивный деятель, решительно не хотел заниматься этим грязным делом. На прямые вопросы учителей, родителей и телевидения, он обычно отвечал, что да, половое просвещение подростков - очень важное и необходимое дело. Но можно ли решить эту сложную задачу с помощью одного школьного курса? Конечно, нет. Этим мы должны заниматься все вместе, сообща. А "все вместе" - значит никто конкретно.
Между прочим, следуя этой логике, можно было бы отменить и все прочие школьные предметы и даже само школьное обучение, сославшись на то, что лучший, а в некотором смысле даже единственный воспитатель юношества - сама жизнь...
Поняв, что от государства помощи не дождаться и что спасение утопающих - дело рук самих утопающих, врачи и педагоги начали в конце 1980-х - начале 1990-х создавать добровольные общественные организации и фонды, так или иначе связанные с сексуальным просвещением. При поддержке Минздрава, Детского фонда и Комитета советских женщин, была создана ассоциация "Семья и здоровье" под председательством И. А. Мануйловой, вошедшая в Международную федерацию планирования семьи (IPPF) и занимающаяся преимущественно проблемами контрацепции и репродуктивного поведения. После распада СССР, в декабре 1991 г. ее место заняла Российская ассоциация "Планирование семьи". Затем возникли Ассоциация по борьбе со СПИДом, благотворительный фонд ""Огонек" - АнтиСПИД" и Ассоциация по борьбе с заболеваниями, передаваемыми половым путем. В 1991 г. были созданы сразу две сексологические ассоциации, одна - сугубо медицинская, а другая, "Культура и здоровье", - с участием психологов, педагогов и практиков сексуального просвещения. В январе 1990г. в Москве, на базе одного из районных домов санитарного просвещения, В. И. Поповой был создан первый в стране Центр формирования сексуальной культуры подростков.
Однако эти общественные инициативы, лишенные материальных средств, государственной помощи и, самое главное, подготовленных профессиональных кадров, были малоэффективными.
В атмосфере общего социального кризиса, провал либеральных реформ, естественно, открывает путь революции, которая, в случае отсутствия или неразвитости организованных структур, тут же перерастает в анархию. Так было в советской экономике, политике, межнациональных отношениях. Сексуальная революция пошла по тому же пути. Как только цензурные цепи ослабели, совковый секс разорвал их и предстал миру во всей своей нецивилизованной примитивности, наготе и неприглядности.
Гласность радикально изменила социально-психологический климат в стране. Внешние рамки и формы социального контроля рухнули. Между тем людям, особенно молодым, давно уже надоело притворяться. Все тайное стало явным, о неназываемом начали кричать на всех перекрестках. Больше того - отношение к сексу стало, как на Западе в годы "студенческой революции", одним из главных символов новой, либеральной, прозападной, антисоветской, индивидуалистической и гедонистической ментальности, которую компартия так долго подавляла и преследовала.
Сексуальные установки и ценности, на самом деле периферийные по отношению к идейному ядру культуры, стали своего рода водоразделом между "правыми" и "левыми", а также между поколениями. Сексуальность стала быстро поляризироваться и политизироваться. Это создало массу острейших политических, нравственных и эстетических проблем, к осознанию которых, не говоря уже об их решении, общество было так же мало готово, как и государственная власть.
Широкое и более или менее прямое обсуждение "запретной темы" в средствах массовой информации открылось в начале 1987 г. моими интервью в популярном еженедельнике "Аргументы и факты" и в самой смелой программе тогдашнего советского телевидения "Взгляд". Хочу подчеркнуть, что в обоих случаях инициатива принадлежала журналистам, - я не верил, что из этого что-нибудь получится. Выступления мои были в высшей степени сдержанными и скорее обозначали, чем раскрывали тему. Тем не менее слово было сказано, и вызвало поток яростных писем представителей старшего поколения.
"Я не уважаю нынешнюю молодежь, не разделяю ни их взглядов, ни их убеждений, - писал, например, Г. Шибанов. - Надо больше работать, трудиться, тогда не будет проблемы свободного времени и некогда будет думать о сексе. Все это от чрезмерной сытости".
Молодые люди, напротив, жаловались на неконкретность и уклончивость: "В период усиления демократии и гласности вы могли бы раскрыть эту проблему конкретнее и серьезнее, а решение показать точнее, а не расплывчатыми формулировками, пригодными лет 10 назад".
Решив перейти от слов к делу, весной 1989 г. еженедельник Детского фонда "Семья" опубликовал, с моим предисловием, первый том иллюстрированной французской "Энциклопедии сексуальной жизни", предназначенный для семейного чтения с детьми от 7 до 9 лет. Эта в высшей степени целомудренная книга, переведенная во многих европейских странах и не содержащая ничего, кроме элементарных анатомо-физиологических сведений, была с благодарностью воспринята советскими родителями, которые не знали, как отвечать на извечные детские вопросы. Однако Валентин Распутин посвятил поношению этой невинной книги большую часть своего выступления на Первом съезде народных депутатов СССР. По мнению Распутина, такие рисунки стыдно смотреть даже взрослому мужчине, а не то, что ребенку...
Еще не родившись на свет, сексуальная культура и половое просвещение стали объектом циничных политических игр; коммунисты и националисты сознательно использовали их для нагнетания в обществе атмосферы моральной паники.
Социально-психологические механизмы этого явления хорошо известны. По словам английского социолога Стэна Коэна,
время от времени общества подвержены периодам моральной паники. Некое обстоятельство, явление, лицо или группу лиц начинают определять как угрозу общесоциальным ценностям и интересам; средства массовой информации изображают их природу стилизованным и стереотипным образом; моральные баррикады заполняются издателями, епископами, политиками и другими правоверными людьми; социально-признанные эксперты оглашают свои диагнозы и рекомендации; вырабатываются или, чаще, применяются специальные способы борьбы; после этого явление исчезает, подавляется или ухудшается... Иногда паника проходит или забывается, но в другие времена она имеет более серьезные и длительные последствия и может производить изменения в правовой и социальной политике или даже в том, как общества рассматривают себя.[148]
Для возникновения очередной волны моральной паники нужны, в сущности, только два условия: а) наличие ситуации социального кризиса и б) наличие социальной группы или организации, готовой и способной спровоцировать общественное негодование и направить его по нужному адресу. Сексуальность или какие-то специфические ее проявления, вызывающие общественные страхи, как нельзя лучше годятся на роль козла отпущения.[149]
В русской истории так было в начале XX в., до и после революции 1905 года, в середине 1920-х и, возможно, в середине 1930-х годов, хотя в борьбе с врагами народа сексуальные обвинения играли подчиненную роль. В эпоху "перестройки и гласности" значение сексуальных страхов резко выросло.
Люди, привыкшие к тотальной всезапрещенности, неожиданно для себя столкнулись с появлением на теле- и киноэкране обнаженного тела и откровенных сексуально-эротических сцен. В Москве, а потом и в других городах, начались конкурсы красоты, победи тельницы которых получали дорогие подарки и престижную работу манекенщиц за рубежом; между тем в сознании пуритански воспитанных советских людей демонстрация даже полуобнаженного тела мало чем отличалась от проституции, да и на самом деле эти мероприятия тесно связаны с коммерциализацией секса. Один за другим стали открываться легальные и нелегальные, но одинаково бесконтрольные видеосалоны, в которых все желающие, включая подростков, могли смотреть эротические и откровенно порнографические пиратские видеофильмы. Проституция, которую раньше стыдливо скрывали и замалчивали, стала явной и даже наглой. Молодежная пресса начала - сначала как бы с осуждением, а затем со смаком - писать о групповом сексе, изнасилованиях, похищении детей. Стали видимыми и слышимыми гомосексуалы и лесбиянки, о существовании которых многие даже не подозревали или представляли их себе исчадиями ада, а теперь вдруг услышали, что они тоже люди и надо признать их гражданские права. Юноши и девушки начали открыто целоваться и обниматься в метро и на улицах. Старшему поколению было от чего растеряться и испугаться.
Советскую общественность сексуально-эротический бум застал врасплох. При отсутствии специальных социологических исследований и ненадежности официальной статистики никто не мог с уверенностью сказать, что тут было действительно ново, а что существовало всегда и только вышло на поверхность. К лицемерию - что можно и даже должно, хочешь ты того или нет, думать одно, говорить другое, а делать третье, - советские люди привыкли, оно касалось не только секса и никого не шокировало. Теперь же происходило явное крушение всех и всяческих устоев.
Новое, неизвестное всегда вызывает страх, особенно у людей, не привыкших к переменам. Конформистское общество, привыкшее к единообразию и жесткому внешнему контролю и в силу этого не выработавшее индивидуальных, внутренних, дифференцированных и иерархизированных нравственно-эстетических ориентиров - в них практически не было нужды, потому что
партия, сама себя скромно провозгласившая "умом, честью и совестью эпохи", думала и решала за всех вместе и за каждого в отдельности, - оказалось в состоянии морального шока и аномии, отсутствия каких бы то ни было общезначимых норм и правил поведения.
По старому советскому анекдоту, человеческие общества делятся на 4 типа:
? те, в которых разрешено все, что не запрещено;
? те, в которых запрещено все, что не разрешено;
? те, в которых разрешено даже то, что запрещено;
? те, где запрещено даже то, что разрешено.
До 1987г. Советский Союз явно относился к четвертому типу, а теперь внезапно, без всякой подготовки, перешел в третий. Было чего испугаться!
Сексуальная свобода и эротика прочно ассоциировались в советском массовом сознании с насилием и преступностью, которых и в самом деле с каждым днем становилось все больше. Станции метро и подземные переходы заполонили продавцы примитивной эротики и полупорнографии, которая выглядела еще грязнее от того, что была напечатана плохим шрифтом на серой бумаге. Бесконтрольность этого базара удивляла и шокировала даже ко всему привычных иностранцев, на родине которых подобные вещи продаются свободно, но не на каждом перекрестке, а в специально отведенных местах, и не так бросаются в глаза, потому что тонут в массе других, более привлекательных, товаров, которых в обнищавшей России не было. На полупустых прилавках Москвы и Ленинграда эти жалкие листки, которых на Западе никто бы просто не заметил, выглядели вызывающе голыми и непристойными. Старшее поколение с ужасом беспомощно наблюдало, как их листают подростки.
Проблема водораздела между "приличной" эротикой и "грязной" порнографией и между сексуальной свободой и эксплуатацией секса в коммерческих целях стала необычайно острой и актуальной. Между тем серьезно отвечать на эти вопросы было некому, а слушать охранительные благоглупости люди не желали.
Сначала власти по привычке применили репрессивные меры. Особенно сильно пострадали от них владельцы видеоаппаратуры, которая в СССР была доступна только весьма состоятельным людям. Художественно и сексологически безграмотные следователи, прокуроры и судьи, опираясь на столь же безграмотную "экспертизу" случайных людей (врачей-гинекологов и сексопатологов, учителей, партийных чиновников и других) в середине 1980-х годов развернули форменный террор против видеокультуры, признавая порнографическими или пропагандирующими культ насилия и жестокости многие классические произведения мировой кинематографии, даже такие, которые шли на советских экранах или демонстрировались на Московском кинофестивале, например, фильмы Федерико Феллини "Сатирикон", "Амаркорд", "Казанова", "Сладкая жизнь".
При проверке в 1989г. уголовных дел, рассмотренных судами Украинской ССР, Узбекской ССР, Киргизской ССР, Литовской ССР, а также ряда областей и краев Российской Федерации, Прокуратура Союза установила, что почти 60 процентов осужденных по этим делам были привлечены к уголовной ответственности без всяких законных оснований.[150]По оценке ведущих советских киноведов, девять десятых фильмов, признанных судами порнографическими или пропагандирующими насилие и жестокость, вовсе таковыми не были. Чтобы избежать подобных случаев в будущем, прокуратура постановила, что "по предмету исследования и характеру решаемых задач экспертиза видеофильмов является искусствоведческой и должна производиться с обязательным участием специалиста в области киноискусства, имеющего соответствующие образование и опыт работы".
Но много ли таких специалистов и всегда ли безупречны их суждения? Чтобы облегчить эту работу, группа московских киноведов во главе с Владимиром Боревым сформулировала целый ряд формальных и содержательных признаков, отличающих порнографию от эротики. Но, как всем хорошо известно, это разграничение работает только на философском уровне или в крайних, предельных случаях. Остальное - дело вкуса и эстетической (а отчасти и сексуальной) культуры. В свое время "Завтрак на траве" Эдуарда Манэ, изображающий обнаженную женщину в обществе двух одетых мужчин, казалась верхом непристойности.
Пока власти некоторых городов, по собственному почину или по требованию консервативной общественности, снимали с киноэкранов шедевры итальянской и японской кинематографии (особенно много скандалов вызывала "Легенда о Нараяме"), подростки жадно смаковали дешевые американские ленты, где было меньше обнаженного тела, но неизмеримо больше крови и насилия.
Не лучше обстояло дело и с оценкой литературных произведений. В конце 1980-х гг. в Москве судили за распространение порнографии молодого человека, который ксерокопировал "Лолиту" Владимира Набокова. Эксперты-сексопатологи дали официальное заключение, что книга Набокова является порнографической, потому что у них, сексопатологов, имеется специальный термин "синдром Лолиты". Неофициальные заключения противоположного характера троих очень известных и очень разных русских писателей Андрея Вознесенского, Фазиля Искандера и Владимира Солоухина суд проигнорировал. Парня спасло от тюрьмы только вмешательство патриарха русского литературоведения, всеми уважаемого академика Дмитрия Сергеевича Лихачева, который не только откликнулся на отчаянное письмо преступника, но и не поленился по собственному почину позвонить из Ленинграда в Москву, благодаря чему спасительный отзыв поступил вовремя.
После серии скандальных провалов, прокуратура и милиция стали действовать осторожнее. Но тогда их начали критиковать за бездействие. Тон в этом деле задавала партийная печать.
Вот, например, что писал журналист "Правды" Николай Волынский в статье "Цена клубнички" ("Правда", 11 октября 1989г.):
Учеными, особенно зарубежными, замечена одна весьма опасная закономерность: созерцание порнографических сцен или того, что часто скрывается под словом "эротика", неуклонно ведет к импотенции - как мужской, так и женской... И если, скажем, у нас это дело будет развиваться столь же бурными темпами, скоро придется прибегать к услугам новых врачей - специалистов по искусственному осеменению женщин... Надо бы, считаю, крепко подумать и о создании полиции нравов- "Кто туда пойдет работать? - спрашивают меня. - Откуда брать людей?" При желании найдутся. Предстоит же устраивать хотя бы часть из 18 миллионов наших управленцев. Опыт запретительной деятельности у них есть. И если во многих сферах их усилия оказывались по существу во вред обществу, то теперь могут быть во благо.
Это звучит издевательской пародией: поручить людям, развалившим экономику, контролировать культуру! Однако именно это партия делала на протяжении всей своей истории и хотела бы делать вечно. Ничего, кроме запретительства, ее кадры попросту не умели. Поэтому чем быстрее падал ее авторитет, тем сильнее КПСС педалировала "антипорнографическую" линию.
Весь последний год правления Михаила Горбачева, вплоть до самого августовского путча, проходил под этим флагом. В Президентскую комиссию по борьбе с порнографией во главе с министром культуры Николаем Губенко не вошел ни один специалист, только чиновники, церковные деятели и консервативные литераторы. Специалисты, в частности, президиум Сексологической ассоциации, публично предупреждали, что репрессивно-ограничительные меры в отношении низкопробной эротики могут дать положительный эффект только в том случае, если будут сочетаться с позитивной программой развития сексуальной культуры и просвещения. Мнение ученых, как всегда, проигнорировали. Постановление Верховного Совета СССР от 12 апреля 1991 г. "О неотложных мерах по пресечению пропаганды порнографии, культа насилия и жестокости" содержало только перечень репрессивно-цензурных мер и никакой положительной программы.
Народные избранники собирались заслушать отчет о выполнении своего постановления в конце 1991 г. Не успели...
Разжигая в стране моральную панику, КПСС преследовала вполне определенные политические цели.
Антипорнографическая кампания должна была отвлечь внимание масс от насущных проблем политической жизни, помещать осознанию провала экономической политики правительства.
Выступая под флагом защиты семьи и нравственности, партия отводила от себя обвинения в том, что именно она виновна в их ослаблении и разрушении.
На этой основе можно было укреплять уже сложившийся союз КПСС с консервативно-религиозными организациями, вплоть до откровенно фашистских.
Антипорнографические лозунги позволяли направить гнев и ярость масс против ненавистной партаппа-ратчикам гласности, обвинив демократические средства массовой информации в жидомасонском заговоре, направленном на моральное растление молодежи, разрушение традиционных ценностей народа и т. п.
Под флагом заботы о молодежи, партия стремилась восстановить утерянный контроль над нею. В сочинениях реакционных публицистов молодежь неизменно выступает не в качестве субъекта общественной деятельности, а в роли вечного объекта воспитания, недоумков, поддающихся любым дурным (но никогда - хорошим) влияниям, от которых молодежь нужно спасать насильно, против ее собственной воли. Характерно, что с той же яростью, что и на секс, Валентин Распутин, Василий Белов и Юрий Бондарев обрушивались и на все прочие элементы молодежной субкультуры, например, рок-музыку.
В жалобах на "разгул эротики" явственно звучала ностальгия по "персональной замочной скважине", которая была ничем иным, как спецраспределителем. Закрытый распределитель привлекателен не столько ассортиментом и качеством товаров - в любом западном супермаркете их больше, - сколько тем, что он дает ощущение элитарности: мне можно, а другим нельзя. И вдруг то, что раньше на закрытых сеансах смотрела только правящая элита и ее холуи, становится общедоступным. Это же конец света!
Игра на сексуальных страхах населения казалась абсолютно беспроигрышной. Тем не менее она провалилась так же, как и все прочие пропагандистские кампании КПСС. Это убедительно показал проведенный Всесоюзным центром по изучению общественного мнения (ВЦИОМ) опрос населения России во второй половине февраля 1991 г., в самый разгар антипорнографической кампании.
Отвечая на вопрос "Что бы вы могли сказать о нынешнем состоянии общественной нравственности?" с мнением, что "произошло резкое падение нравов" согласились 31 процент опрошенных, среди которых преобладали пожилые люди, женщины, руководители учреждений и предприятий, пенсионеры, члены КПСС и военные. 35 процентов предпочли ответ "Вышло на поверхность то, что раньше скрывалось", 21 процент - "нравы людей изменились, у каждого поколения свои собственные нравственные нормы", 13 процентов затруднились ответить. Иными словами, хотя люди были обеспокоены кризисным состоянием общества, но не были склонны считать его исключительным следствием гласности.
Еще менее склонны россияне связывать предполагаемое "падение нравов" прежде всего с распространением эротики и порнографии, как делала коммунистическая и правая пресса. Этот вариант ответа на вопрос "Когда вы думаете о падении общественной нравственности, то что вы прежде всего имеете в виду?" выбрали только 11 процентов (13 процентов женщин и 8,5 процентов мужчин). Людей гораздо больше заботил общий рост насилия и жестокости, безразличие людей к судьбам окружающих, падение трудовой дисциплины и многое другое. Кроме того, более молодые, моложе 30 лет, и более образованные люди оказались отнюдь не склонными отождествлять эротику и порнографию, полагая, что к ним нужно относиться по-разному.
Людей определенно беспокоило бесконтрольное распространение сексуально-эротических материалов, особенно среди детей и подростков. С предложением установить в этом отношении какой-то возрастной ценз согласились 76 процентов опрошенных, включая их наиболее образованную часть. Против высказались только 8 процентов. Зато с идеей вообще "запретить показ фильмов и распространение печатной продукции, имеющей эротическое содержание", согласились только 29 процентов (прежде всего пожилые люди, пенсионеры, лица с образованием ниже среднего, члены КПСС и военные). Против этого высказались 42 процента. А среди лиц моложе 25 лет это предложение поддержали только 8 процентов.
Вообще возрастные и социальные различия оказались очень большими. Например, "появление обнаженного тела на экранах кино и телевидения" однозначно отрицательно оценили 40 процентов опрошенных, но среди тех, кому больше 60 лет, так думают 60 процентов, а среди тех, кто моложе 30, - всего 12-15 процентов. С мнением, что "свободное обсуждение сексуальных проблем в массовых газетах и журналах" оказало только отрицательное влияние на общественную нравственность, согласились 28 процентов опрошенных, но среди них опять-таки преобладают пожилые люди, пенсионеры и подписчики военной газеты "Красная звезда". Остальные думают иначе.
Короче говоря, выяснилось, что шумную "антиэротическую" кампанию партийной и.правой прессы поддерживали прежде всего пенсионеры, военные и члены КПСС (часто это одни и те же люди).
Эти данные не были случайными. Многие десятилетия слово "эротика" употреблялось советской пропагандой исключительно в негативном контексте. Но когда летом 1992 г. в проведенном ВЦИОМ большом всесоюзном опросе [было выделено 3 региона: славянский (Россия и Украина), балтийский (Эстония и Литва) и среднеазиатский (Узбекистан и Таджикистан), причем в России и в Украине опрашивали людей независимо от их этнической принадлежности, а в остальных республиках - только представителей коренной национальности] людям предложили сказать "эротика - это хорошо или плохо?", 42 процента мужчин и 25 процентов женщин в славянском регионе выбрали вариант "хорошо" (в Балтии соответственно 57 и 32 процента), причем доля положительных ответов резко возрастает у более молодых и лучше образованных людей. По чтению эротической литературы Россия заняла второе место среди бывших советских республик, уступив пальму первенства Эстонии; в Эстонии эротическую литературу читают 38 процентов коренного населения, в России - 22 процента всех опрошенных; затем идут Украина (21 процент), Литва (17 процентов), Таджикистан (11 процентов) и Узбекистан (9 процентов).
При опросе ВЦИОМ летом 1993 г. "поведение людей, которые смотрят порнографические фильмы", осудили 11 процентов опрошенных россиян моложе 25 лет, не осудили - 51 процент; среди тех, кому за 55, соответствующие цифры составили 63 и 11 процентов. Кроме возраста и пола, отношение к эротике зависит от образования и местожительства (горожане, как правило, терпимее сельчан).
Провал августовского путча, лидеры которого готовы были бороться против "культа секса и насилия" с помощью танков и бронетранспортеров, временно уменьшил социальное напряжение вокруг эротики. На первый план вышли другие вопросы.
Однако нерешенные проблемы не стали от этого проще. Так же, как в экономике и политике, "сексуальное освобождение" обернулось криминальным беспределом. Главные тенденции развития массовой сексуальной культуры сегодня: вульгаризация, сведение сложных любовно-эротических чувств и переживаний к примитивной и стандартной сексуальной технике; коммерциализация, создана высокоприбыльная сексиндустрия, не имеющая, как и ее западные прообразы, ничего общего ни с этикой, ни с эстетикой, ни с педагогикой, и вестернизация, россиянам продают залежалую и отчасти протухшую американскую и немецкую полупорнографию, а собственный российский порнобизнес и вовсе лишен каких бы то ни было моральных и эстетических правил.
Как реакция на все это, у представителей старших возрастов и консервативно настроенных людей возникает стремление вернуться назад, к идеализированному, никогда на самом деле не существовавшему, "целомудренному прошлому"; единственной альтернативой безнравственности становится Домострой.
В Москве, Петербурге и других крупных городах существуют сексшопы и магазины "Интим", но организованного сексуального просвещения в стране по-прежнему нет, как и средств на научную работу. В таких условиях хиреют и умирают даже старые, сложившиеся академические и клинические дисциплины, имеющие устоявшиеся научные школы, солидное базовое образование и международные связи. Что же говорить о сексологии? Частная практика дает врачам-сексопатологам средства к существованию, но она фактически бесконтрольна. Каждый может изобретать свой собственный велосипед, что многие и делают, уверяя себя и других, в добрых советских традициях, что они и есть самые лучшие в мире. А без профессионального образования и фундаментальных исследований, рассчитанных не только на потребу сегодняшнего дня, не может быть ни хорошей медико-психологической помощи, ни эффективного сексуального просвещения.
Сложной выглядит ситуация с эротическим искусством. Сразу же хочу оговориться, что говорю о нем не как искусствовед (мои личные вкусы в этой области слишком традиционны и консервативны, чтобы я мог отважиться на самостоятельные суждения), а только как социолог. В известном смысле эротическое искусство важнее сексологии. Эротическое искусство, если оно настоящее, не только отражает повседневную сексуальную жизнь, но и создает ее новые формы, творит язык эротической коммуникации, исследует потаенные мотивы человеческого поведения, моделирует какие угодно, самые запретные, ситуации. Интерпретировать его столь же увлекательно, сколь и трудно, особенно для тех, кто стремится к однозначности и социальной приемлемости выводов.
Сталинизм уничтожил, точнее - загнал в глубокое подполье русское эротическое искусство и сделал недоступным искусство западное. В 19б0-х и особенно 1970-х гг. русская эротическая культура начала понемногу возрождаться. В изобразительном искусстве, живописи и скульптуре эротические мотивы и сюжеты ярко проявляются в творчестве Михаила Шемякина, Евгения Зеленина, Владимира Макаренко, Бориса Мессерера, Эрнста Неизвестного, Вадима Сидура и других. В балете настоящей сенсацией были хореографические миниатюры Леонида Якобсона на тему скульптурного триптиха Родена "Поцелуй", "Вечный идол" и "Вечная весна" и его же постановка "Спартака" на сцене Кировского театра. В поэзии интерес, иногда и скандал вызывали стихи Андрея Вознесенского и Евгения Евтушенко. Более откровенная или более сложная по форме эротическая литература не могла пробиться сквозь цензурные рогатки и публиковалась за рубежом или в самиздате. В одних случаях препятствием был натуралистически-откровенный язык, в других - усложненная художественная форма, в третьих - неканоническое сексуальное содержание, а чаще всего - все это вместе взятое.
Ослабление цензурных запретов и идеологического контроля открыли перед россиянами новые возможности. С опозданием на десятки лет они, наконец, увидели без купюр многие выдающиеся произведения западного кинематографа (например, "Конформист" Бертолуччи в советском кинопрокате демонстрировался сокращенным на добрую треть). Журнал "Иностранная литература" познакомил своих читателей с "Улиссом" Джеймса Джойса, "Лолитой" Владимира Набокова, "Любовником леди Чаттерли" Дэвида Герберта Лоуренса, "Тропиком Рака" Генри Миллера и многими другими знаменитыми вещами. Опубликованы многие ранее абсолютно запретные эротические произведения русских писателей, как эмигрантов, так и оставшихся в стране, - Василия Аксенова, Венедикта Ерофеева, Виктора Ерофеева, Юза Алешковского, Эдуарда Лимонова, Валерии Нарбиковой и других.
Стали проходить специализированные фестивали зарубежных эротических фильмов. Появилось и собственное, российское эротическое кино, театр, фотография. Вначале все это вызвало опасения и тревоги. Чтобы открыть в столице первую выставку эротической книги и живописи из частного собрания Леонида Бессмертных пришлось создать авторитетную экспертную комиссию, которая заверила районные власти, что на выставке не будет ничего непристойного. Людей моложе 18 лет в зал не допускали. Тем не менее человек, одетый в форму общества "Память", бросил в выставочном зале дымовую шашку и под прикрытием дыма с выставки украли несколько экспонатов (борьба за "нравственную чистоту" часто сочетается с хулиганством и уголовщиной не только в России). Последующие выставки обходились без эксцессов.
Однако многое остается спорным и проблематичным. Если говорить о массовом, коммерческом эротическом искусстве, то уровень его крайне низок. В погоне за длинным рублем и популярностью на Западе, писатели, художники и кинематографисты не гнушаются ничем. Откровеннее всего это делается в кино. Отчасти в порядке компенсации за многолетнее вынужденное ханжество и бесполость, а отчасти - из кассовых соображений, ради привлечения зрителя, российские кинорежиссеры сейчас по любому поводу и без повода раздевают догола своих актеров, причем не только женщин, но и мужчин.
Английский советолог Линн Атвуд, просмотревшая десятки советских постперестроечных фильмов, так начинает свою статью "Секс и кино":
Статья в первом издании нового советского киножурнала "Киноглаз" с усмешкой замечает, что восточноевропейские покупатели на недавнем советском кинорынке "были удивлены количеством на экране половых органов, особенно мужских". На 17 Московском кинофестивале в июле 1991 г. меня больше всего поразила не эта часть мужской анатомии, а множество появлявшихся на экране мужских задов, голых и всегда энергично двигающихся. Именно это оказалось излюбленным способом изображения полового акта, практически обязательного в современных советских фильмах.[151]
Некоторые из этих фильмов совсем не плохие, но если взглянуть на них как на выражение групповых фантазий постсоветского общества, они не могут не настораживать. Основные темы этого кино, по Аттвуд, - нагота; сексуальное насилие против женщин в качестве компенсации мужчин за их социальное бессилие; проституция; секс как развлечение от скуки, причем сам он тоже выглядит скучным; сексуальные оргии. В фильмах фигурируют сильные и очень маскулинные мужчины и сексапильные женщины. Секс часто переплетается с убийствами, самоубийствами и наркоманией. Моральное безразличие часто переходит в сексуальное равнодушие, причем все это рассматривается мужскими глазами, даже если фильм снимает женщина-режиссер. Хотя некоторые из этих фильмов имеют социально-критический характер и изображают девиантную субкультуру, в которой подобная идеология в самом деле господствует, их общая философия остается традиционно сексистской и зачастую антифеминистской.
Сходные тенденции существуют и в литературе. О сексе пишут много, но он выглядит приземленным, рутинным, безрадостным и часто жестоким. Писатели не столько делятся с читателями чувственно-эротическими радостями, сколько скрупулезно анатомируют физиологию полового акта, каталогизируют его способы, уделяя особое внимание тому, что для большинства людей морально и эстетически неприемлемо.
Художественная литература, особенно постмодернистская, не претендует быть ни школой морали, ни учебником жизни. Но как все-таки соотносятся друг с другом слово и дело? На Западе интеллигенция, - остальная публика высоколобых книг не читает, - давно научилась понимать условность всякого культурного контекста, не принимая интеллектуальных и художественных экспериментов всерьез. В России дело всегда обстояло иначе, писатель был учителем жизни, и советская власть это почти что узаконила. Это создает огромные проблемы, лишая художника права на эстетический эксперимент: а что будет, если люди захотят в самом деле последовать туда, куда писатель поплыл лишь в собственном воображении?
На круглом столе "Литература и эротика" в редакции журнала "Иностранная литература" писатель Виктор Ерофеев, известный острыми, парадоксальными суждениями, поделился своими сомнениями на этот счет. На Западе "культура есть культура, а жизнь есть жизнь. И никого там не ошеломило, скажем, что Ницше написал: "Падающего толкни". А Розанов написал: "Ну какой же подлец - предлагает толкнуть падающего!". Розанов с русской точки зрения был прав. А в европейской традиции это было включено в какую-то сетку, и "падающего толкни" воспринималось в системе определенного культурного вызова, провокации. Причем никто, разумеется, не спешил толкнуть падающего... Мы же каждую проблему переживаем личностно, жизненно. И каждая проблема превращается у нас в нечто болезненно-экзистенциальное, некую смесь жизни и культуры".[152]
К этому наблюдению я добавил бы еще одно - жесткий нормативизм. Когда на экраны страны вышел первый советский "эротический" фильм "Маленькая Вера" (на мой взгляд, этот отличный фильм, несмотря на прекрасные "постельные" сцены, никак не подходит под такое определение, он совсем о другом), мне позвонили из "Учительской газеты": "Мы сейчас получаем много писем такого примерно содержания: "Я тридцать лет живу с женой и никогда не видел подобной сексуальной позиции, зачем кино пропагандирует половые извращения?" Как отвечать на такие вопросы?". Я видел "Маленькую Веру" на первом просмотре в Союзе кинематографистов, но "позицию" как-то не запомнил. "А какая там позиция?" - спросил я. Женский голос в трубке смущенно хмыкнул, а затем сказал: "Женщина сверху". "Ну, что же, - сказал я. - Прекрасная, вполне нормальная позиция. Но не будет же ваша газета открывать диспут по такому вопросу. Скоро у нас выйдет польская книжка Вислоцкой, там будут соответствующие картинки, отошлите к ней ваших читателей".
В данном случае ответить было несложно. А как оправдаться тому же Виктору Ерофееву или Валерии Нарбиковой, которые описывают в своих произведениях и скотоложство, и насилие, и многое другое? Не то чтобы наша жизнь была так уж целомудренна, совсем наоборот! "Мы боимся произносить какие-то слова, а рядом насилуют женщин, процветают такие формы извращения, жестокости, о существовании которых не предполагает Запад... Любые эротические, порнографические произведения - детский лепет по сравнению с русской действительностью... Нашу литературу можно перешибить любой милицейской сводкой дня", - продолжает Виктор Ерофеев. То, о чем на Западе главным образом говорят или разыгрывают в шутку, в России делают всерьез. А к ответу призывают литературу.
И смелый литературный экспериментатор и мистификатор начинает испытывать страх:
...Меня действительно пугает то, что, если будет дана полная свобода эротике - а это уже происходит - что же из этого выйдет? Непонятно. Принесет ли это русскому народу освобождение иди внесет еще один элемент вседозволенности в блатное сознание, то есть даст возможность делать в наглую то, что раньше делалось исподтишка. Я, естественно, против запретов. Я считаю, мы настолько усвоили урок, что запрет есть зло, что у нас нет никакого морального права что-то запрещать Но ясно, что перед нами встают задачи, которые придется решать завтра.[153]
Если российская сексуальная ситуация смущает даже Виктора Ерофеева, стоит ли удивляться панике, испытываемой идеологами русского консерватизма?
На самом деле зверь не так страшен, как его малюют. Садистами и насильниками люди становятся не потому, что читают плохую эротическую литературу, а захлестывающая общество мутная пена появилась не столько потому, что прорвало плотину, сколько потому, что реку долго засоряли и не чистили. Со временем это пройдет.
Но не менее справедливо то, что наша сексуальная революция, как и те социально-экономические процессы, которым она сопутствует, проходит в крайне неблагоприятных условиях и часто мы берем с Запада не столько культуру, сколько бескультурье. Сорняки более жизнеспособны и растут сами собой, а за культурными растениями надо ухаживать, для этого есть свои правила и сроки, и если эти сроки пропустить... Впрочем, это уже сказка про белого бычка.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.