§ 4. Об отношении к свободе личности

§ 4. Об отношении к свободе личности

«Вольному — воля, спасенному — рай»

«Кто живет на воле, тот и спит боле»

Русские народные пословицы

Одним из важных компонентов русского архетипа является любовь к свободе и высшему ее выражению — внутренней свободе, свободе духа.

Этот факт часто подвергается сомнению: либеральная пресса (за рубежом и в самой России) исходит из противоположной идеи о покорности, пассивности и даже рабском характере русских. Еще в средние века первые путешественники и этнологи рассказывали о рабском положении, бессловесной покорности и тупой забитости бесправных русских. К примеру, Герберштейн и Олеарий (XVI век), маркиз де Кюстин и первый русский «демократ» Радищев (XIX век). И в годы перестройки российская публицистика была наводнена статьями о тоталитарном характере массового сознания русских: они, мол, без слов мирятся с государственным произволом, более того, одобряют его.

Идею рабской покорности русских опровергает уже сама история расширения территории Российской империи. В общественной жизни свободолюбие русских выражалось в отталкивании от государства. Когда русский крестьянин видел, что «плетью обуха не перешибешь» и «выше головы не прыгнешь», он убегал искать счастья в другом месте, углублялся на восток и север, селился вдоль бесчисленных рек, где выжигал и распахивал все новые куски леса. И казачество исторически возникло как результат бегства смелых и предприимчивых людей от государства — на волю, на свободу Государство рано или поздно настигало беглецов, но всякий раз признавало свершившийся факт Воеводы, чтобы не разорять самовольные поселения, накладывали на них дополнительные подати (налоги) и оставляли жить на этой земле А дальше все повторялось Так постепенно складывалась грандиозная территория Российской империи Если бы русский народ действительно был рабски покорным, то Россия осталась бы навеки в границах Московского царства и, возможно, развивалась бы не по экстенсивному, а по интенсивному пути, как и европейские страны Но все произошло иначе.

Интересно, что совершенно парадоксальным образом утвердилось и противоположное мнение о русских как о народе, способном на бунт, «бессмысленный и беспощадный», выражаясь словами А Пушкина И действительно, Россия — едва ли не мировой чемпион по части народных восстаний, крестьянских войн и городских бунтов. В последние 300 лет общественные столкновения возникали на почве несправедливости, нетерпения Масштабы и формы этих столкновений бывали просто ужасающими Вспомним только пример сопротивления миллионов (!) старообрядцев, которые в течение трех веков противились переходу в официальную конфессию — вплоть до самосожжения, просто не желая менять атрибуты своей веры.

При всем долготерпении и фатализме русских они все-таки мало способны, сжав зубы, долго смиряться с чем-то ненавистным, искать консенсус, долго соглашаться с тем, что противоречит их принципам, терпеливо выжидать удобного момента Вспомните самый простой пример, как ведут себя русские, переходя улицу на красный свет. И как они при этом шокируют, например, немцев Так что идеи об анархической душе русского человека и русской «вольнице» имеют под собой основания Поэтому не стоит очень доверять высказываниям о покорности «забитого» и «вечно страдающего» русского народа, впрочем, как и о его природном анархизме.

К числу парадоксов русской жизни можно отнести и то, что в ее истории обычно не совпадали параметры политической системы и форм личной жизни в отношении к свободе Политически Россия не совпадала с европейскими канонами демократии почти 400 лет она была абсолютной монархией, затем тоталитарным государством под властью большевиков.

Вместе с тем в плане межчеловеческих отношений в ней веками жила бытовая демократия В чем это выражается? Например, русских отличает неприязненное отношение к условностям, тонкостям этикета, вежливым улыбкам (которые они расценивают как фальшивые), неприязнь к официальному обращению по званию и положению, предпочитая обращение по имени и отчеству. Ранее уже упоминалось о размытых социальных границах в русских семьях, что само по себе говорит о свободе от сословных предрассудков (глава 2, § 7), о бытовом демократизме.

Подобное же отношение русских друг к другу выходит за пределы семьи: повсюду и в разных ситуациях для русских мало существенны социальные барьеры. Так, дружеские отношения могут возникать между людьми из разных социальных и даже имущественных групп, но при одном условии: если есть общие интересы или увлечения, или общие воспоминания о детстве и юности и т. п. Такие связи ценятся гораздо выше, чем принадлежность к одному классу. В учебных заведениях (в школе и вузах) России нет такой пропасти между наставниками и учениками, как на Западе.

Споры о том, что доминирует у россиян: тенденция к анархизму или покорность — не утихают. Кажется, что полярные точки зрения зависят от интерпретации одного и того же факта. Так, безоговорочное следование закону можно расценивать как «инстинкт порядка», а при желании — и как «рабскую покорность»; несоблюдение законов можно интерпретировать как «стремление жить свободноу самому по себе», но можно — и как «анархию», «русскую вольницу». Грань между беспорядком и свободолюбием в этом смысле достаточно эфемерна, что невольно еще раз возвращает нас к идее о противоречивом, не всегда последовательном характере русских — к образу «русских горок».