Глава тринадцатая РАБЫ АЗАРТА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава тринадцатая

РАБЫ АЗАРТА

Бильярд. — Бега и скачки. — Карты

Бильярд

Сродни пьянице — игрок. Для него мир — это азарт, борьба, удача, способ выжить, наконец. Мир этот можно было бы увидеть, пройдясь в один из последних годов XIX века по бильярдным притонам Москвы. Во многих трактирах стояли по два, три, а то и четыре бильярдных стола. В ресторанах тоже имелись свои бильярды. Эта игра вообще была в большой моде. На углу Тверской и Малой Дмитровки существовало бильярдное заведение Карла Шольца. Столы в нём были заграничные, сделанные, как уверяла реклама, мастером Грошем, с обтянутыми зелёным сукном аспидными и мраморными столешницами. Бильярды в трактирах на рабочих окраинах были попроще.

Кроме играющей публики в трактирах и бильярдных постоянно околачивались и те, кто не имел пристанища. Они проводили здесь дни и ночи, перекочёвывая из одной бильярдной в другую. Их там кормили, поили и не мешали выспаться, сидя или стоя. В бильярдной Саврасенкова на Тверском бульваре или Павловского около Цветного бульвара, где прежде находился вертеп под названием «Крым», они занимали лавки и стулья вокруг бильярдов. Судили, критиковали игроков, спорили, заключали пари. В трактирах и ресторанах низшего сорта устраивали «пирамидку» мастеровые. Они играли на водку, на чай и на наличные — пятачок, гривенник. Кто желает увидеть такой трактир с бильярдом, тот может посмотреть фильм «Возвращение Максима» из знаменитой трилогии о Максиме Козинцева и Трауберга с Б. Чирковым и М. Жаровым в главных ролях. Сцена игры на бильярде в нём — истинный шедевр советского киноискусства.

Фильм, конечно, не мог передать ни спёртого воздуха, ни вони. Не мог опуститься до передачи брани, похабных песен, грубых хриплых голосов. И слава богу! Не дело это искусства. В гостинице «Мир» около Смоленского (Белорусского) вокзала бильярдная находилась в подземелье, где разило чадом с кухни. В бильярдной этой на пиво играли немцы, разыгрывая карамболи[72], а также кучера и наездники с ипподрома. Те, загоняя шары в лузы, пользовались своими терминами: «гандикап»[73], «галопом к столбу пришла» и пр.

Чтобы хорошо играть на бильярде и выигрывать, одной удачи мало. Нужны ещё умение, острый глаз, твёрдая рука. Так что азартной игрой, в смысле главного участия в ней судьбы и удачи, бильярд, или, как писали тогда, «биллиард», не назовёшь. Однако желание играющих как-то материализовать свой выигрыш присутствовало и здесь. Играли на чай, на пиво, на водку. Играли на деньги и на вещи, так что более слабым игрокам приходилось даже из дома вещи тащить для того, чтобы расплатиться за проигрыш. А ведь встречались в Москве довольно сильные игроки. По трактирам Ямских переулков в конце 90-х годов XIX века ходил один такой игрок по кличке «Курносый». Он играл на деньги и всех обыгрывал. Городские власти не могли пройти мимо подобных фактов. В своей борьбе они даже доходили до суда. Однажды, узнав о том, что в трактире купца Егорова, находившемся в доме страхового общества «Россия» на Лубянке, идёт игра на деньги, полиция послала в него своих людей. Те просидели целый день у бильярдов и подтвердили, что такая игра имеет место и что игроки в их присутствии, проиграв маркёру, клали в лузу по рублю. Однако, когда пристав пришёл в трактир для составления протокола, никто, кроме его людей, факта игры на деньги не подтвердил. Мировой судья, выслушав свидетелей, постановил: купца Егорова считать по суду оправданным. Была бы в то время видеосъёмка, может быть, суд и признал бы игру на деньги доказанной, а впрочем, совсем не обязательно: сказали бы свидетели, что отдали долг маркёру, и судья, не задумываясь, оправдал бы Егорова, сделав вид, что поверил свидетелям. Идти по пути наименьшего сопротивления, в то же время выставляя себя строгим блюстителем закона, куда легче, чем брать на себя ответственность и создавать тем самым для себя проблемы.

Бега и скачки

Азарт, доводящий людей до разорения, одичания, а то и до преступления, царил, конечно, не только в мире карт. Он прекрасно расцвёл в условиях тотализатора на московском ипподроме. Сам ипподром появился в начале XIX века. Газеты в рубрике «Спорт» рассказывали о заездах, жокеях, лошадях, джентльменских, офицерских и барьерных гандикапах[74] и прочих, волновавших публику, вещах.

Москвичи помнили ещё проводимую на поле за Брестским вокзалом соколиную охоту, помнили, как собирались в тех местах и собачники. Какой-нибудь кобель «Хватай», мурго-пегая сука «Разлука» или половопегая «Обрыва» носились наперегонки, размахивая ушами и оглашая окрестные поля и огороды звонким лаем. Но разве могло всё это сравниться с красотой конных соревнований?! Одни имена благородных животных чего стоили! Хронометр, Меттерних, Агасфер, Гретхен, Гяур, Арлекин, Козырь-Девка от Гонеста и Козырной Двойки, Лорд-Фаворит, Роза Бонер, Жизель, Мадам-де-Коссе, Мис-Тритон, Граф-Канский, Мариула, Дробэк, Доктор-Ру, Лола, Минотавр и пр. и пр. О каждом подвиге этих красавцев узнавала вся Москва. Когда в 1885 году Красавчик от Бычка и Куницы прошёл без сбоя 3 версты за 5 минут 34 и ? секунды, восторгам публики не было конца.

А сколько споров возникало между людьми по поводу наездников и лошадей! У конного спорта были свои проблемы. Взять, к примеру, иноходь. Когда жеребёнок ещё не умеет бегать чёткой рысью, наездник учит его переставлять ноги, как надо, то есть бежать «чистым ходом». Если жеребёнок начинает немножечко одной ногой торопиться, а другой опаздывать, получается иноходь. Исправить такого «иноходца» и заставить бежать так, как принято на бегах и скачках, практически невозможно, и такого жеребца обычно выбраковывали. Кто-то соглашался с этим, кто-то нет. А бывало, что жеребец, хоть и не полностью, но исправлял свой бег и мог показать неплохой результат. Таким выбракованным жеребцом, случалось, подменяли другого, более слабого. Так в 1912 году на московском ипподроме выяснилось, что под именем Грозящий выступал Кремень. Этот Кремень был некоторое время тому назад приобретён купцом Артыновым у графини Васильчиковой, жившей за границей, за 850 рублей. Сначала, как отметил один из наездников, «ход его был неправильным, а потом вложился и пошёл хорошо». Грозящий, то есть Кремень, бежал (участвовал в бегах) всего восемь раз и выиграл два вторых и два третьих приза, сделавшись фаворитом. До того как обман с подменой лошади был замечен, на Башиловке, где тогда жили наездники московского ипподрома, ходили слухи о том, что лошадь эта подозрительная, а наездник Дунаев не советовал наезднику Белаго на ней ездить. Однако резвость Кремня приносила доход, отказываться от которого ни у наездника, ни у хозяина жеребца желания не было.

Однако главные страсти на бегах разгорались по поводу ставок и выигрышей. Тотализатор появился в 1877 году, но особенно сильно азарт расцвёл в конце 1880-х годов. Собиралась здесь самая разношёрстная публика. Немало было людей бедных и неопрятных. Участвовали в игре не только те, кто имел платные места на трибунах, но и те, кто находился за забором. Они делали ставки через своих доверенных лиц. Первое время билеты, которые приобретали в кассах ипподрома посетители, делая ставки, стоили рубль, и это делало игру на тотализаторе более-менее доступной для самой затрапезной части населения столицы. В связи с тем, что публики на ипподроме с каждым годом становилось всё больше и больше, и отнюдь не за счёт её «приличной» части, а скорее наоборот, решено было поднять цены на билеты. В 1886 году билеты стали стоить 3 рубля, а в 1912 году — вообще 10, так что для многих посещение ипподрома стало роскошью. Народ, правда, нашёл выход. Люди стали приобретать билеты вскладчину, а выигрыши делить поровну. Но что делать, если бега и скачки происходят в рабочее время? Выход нашёлся. Складывались по рублику, посылали своего человечка делать ставки, а сами на следующий день смотрели по газетам, какая кобыла пришла первой и какой выигрыш принесла.

Не обходилось, конечно, без жульничества. Однажды летом 1906 года запасный рядовой Сергеев взял у отставного унтер-офицера Павлова 1 рубль 50 копеек, а у крестьянина Лактюшина 50 копеек на покупку билета и с этими деньгами скрылся. Крестьянин Иван Королёв присвоил себе весь выигрыш в размере 37 рублей 70 копеек, который он получил по билету, купленному вскладчину. А в 1904 году один тип, собравший деньги на билет, который выиграл, с нескольких человек, заявил, что оставляет себе проценты с выигрыша. Это, конечно, возмутило тех, кто дал деньги, и они его чуть не побили.

В 1890-х годах появились на ипподроме барышники, державшие так называемый «карманный тотализатор», которые брали себе по 10 копеек с рубля. Одним из них был мужик, которого все звали Мишкой. Он являлся такой же неотъемлемой частью ипподрома, как столб на финише. Знакомым он вместо «Здрасьте» говорил: «Дай папироску!» — и торговал «верными билетиками». Тот, кто выигрывал, платил ему по ресторанной норме чаевых. Этим и жил Мишка. Способствовала его материальному благополучию уверенность посетителей ипподрома в том, что администрация ипподрома и наездники, в особенности последние, — жулики и заранее знают, какая лошадь придёт первой. Мишка всем своим видом и поведением поддерживал эту уверенность, недвусмысленно давая понять, что был в конюшнях, угостил кого следует и теперь знает, какая лошадь придёт первой.

И хотя советы и намёки его далеко не всегда приводили к успеху, посетители ипподрома с такими, как Мишка, мирились, ведь плата за участие в игре у них была гораздо ниже той, что официально существовала на бегах, то есть 3 рубля 50 копеек, а потом и 10 рублей. Существовали простой и двойной тотализаторы. При простом тотализаторе выигрыш падал только на лошадь, пришедшую первой, при двойном — выигрыш составлялся из ставок на тех лошадей, которые пришли после первой и второй лошади.

Власть, и прежде всего полицию, обстановка стяжательства и азарта на ипподроме раздражала, и они не раз порывались тотализатор прикрыть. Ещё в октябре 1885 года московский обер-полицмейстер представил на имя московского генерал-губернатора В. А. Долгорукова рапорт, в котором сообщал следующее: «В последнее время на Бегах устроена организация в тотализатор, сущность которой состоит из ставок мелких кушей за скачущих лошадей, с условием, что сумма, составляющая ставки, распределяется между лицами, которым посчастливилось поставить свои ставки на лошадь, обогнавшую других, за вычетом 10 процентов в пользу Скакового общества. Игра эта, доступная по дробности кушей каждому, увлекает массы бедных людей и детей, преимущественно же рабочий класс, собирающийся на скачки в надежде пользоваться через тотализатор лёгкою случайною наживой. Скаковое же общество, поддерживая из личных видов это увлечение, продолжает скачки почти беспрерывно с весны до глубокой осени. Чтобы судить, какой капитал в среде бедных переходит от одних к другим лицам через увлечение игрою в тотализатор, достаточно указать на то, что в прошедшем году Скаковое общество выманило от них посредством тотализатора до 180 тысяч рублей и в нынешнем до 320 тысяч рублей и того в два года около полумиллиона рублей. Рассматривая игру в тотализатор как придуманное дельцами средство к лёгкой наживе, нельзя не принять во внимание, что она, будучи вполне азартною, кроме разорения бедных классов, служит, подобно играм в публичных игорных домах, к несомненному развращению играющих и в особенности детей». Заканчивался рапорт довольно витиеватой фразой следующего содержания: «Ввиду всего этого, находя игру в тотализатор крайне вредною, имею честь представить об этом на благоусмотрение Вашего сиятельства на тот предмет, не изволите ли Вы признать нужным воспретить её и о последующем почтить меня предложением».

Надо сказать, что своим рапортом главный полицейский столицы поставил генерал-губернатора в трудное положение. Опасаясь «наломать дров», Владимир Андреевич Долгоруков начертал на рапорте: «Повременить». Не стал спешить с решением этого вопроса генерал-губернатор и тогда, когда и городская дума приняла решение о том, чтобы просить его «о принятии мер к закрытию тотализатора». Казалось бы, закрыть тотализатор на ипподроме было проще, чем закрыть игорные дома и клубы, ведь создать подпольный ипподром с тотализатором намного труднее, чем подпольный карточный притон, и, следовательно, наступившие от закрытия тотализатора конкретные последствия будут ощутимее в обществе, чем красивый жест по пресечению карточных игр. Ни для кого не секрет, что у нас любят принимать правильные, но неисполняемые решения, позволяющие властям испытать чувство удовлетворения от проделанной ими на благо отечества работы, и не унывать тем, с кем этот закон призван бороться.

Короче говоря, генерал-губернатор запросил Петербург о существовании там тотализатора. Петербург ответил, что на Царскосельском ипподроме, на скачках в Царском Селе и в Петергофе тотализатор имеется. Нет его только на Красносельских скачках. При таком ответе московскому генерал-губернатору оставалось только напомнить господину обер-полицмейстеру о том, что доход от тотализатора идёт на улучшение породы лошадей и закрытие его явилось бы мерой, несогласной с государственными интересами. Единственное, что в данном случае он мог бы посоветовать для улучшения сложившейся там обстановки, так это поднять цены на все билеты до 10 рублей и запретить распространение на заводах ипподромных афиш.

Во всех этих повышениях цен волей-неволей прослеживается желание «приличного» общества отгородиться от «трудящихся масс». Ипподром, и прежде всего тотализатор, стал привлекать к себе внимание чистой публики, которой совсем не хотелось находиться на одних трибунах рядом с матерящимися, хриплоголосыми пролетариями. При советской власти, а точнее в 60–70-е годы прошлого столетия, когда разница между трудом и капиталом несколько стёрлась и контраст между классами уже не бросался в глаза, как до революции, все посетители ипподрома, независимо от своего социального положения, с удовольствием поглощали пирожки, которыми торговал мужик, одетый в белые штаны, белую куртку и белый колпак по самые брови. Он носил пирожки в ящике с крышечкой через плечо, в котором мороженщицы носили мороженое, и кричал: «Горя-а-чие пирожки!» Пирожок с капустой стоил 5 копеек, а с мясом — 10. Последние были особенно вкусные.

Года два-три тому назад я заходил на бега. Лошади там стали американские, а публика осталась нашей. Замызганные, матерящиеся мужики и под стать им их убогие «скаковые дамы».

Карты

Куда опаснее в отношении азарта были карты. В карты играли все и везде. Каторжане в Сибири делали карты сами и называли их «чалдонки» (чалдонами, вообще-то, называли ссыльные местных жителей в Сибири). Чёрную масть делали с помощью клея и сажи, красную — из клея и кирпича. Красные «очки» на дамах ставили кровью, получая после этого право играть.

Аристократы привозили из-за границы разные виды игры в ломбер (карты). Привозили и специальные ломберные столики. Е. А Сабанеева в «Воспоминаниях о былом» описывает, до чего доводила карточная игра её мужа в екатерининскую эпоху. «Началась карточная игра… — пишет она, — дни и ночи… шум, крик, брань, питьё, сквернословие, даже драки… Когда они расходились, то на мужа моего взглянуть было ужасно: весь опухший, волосы дыбом, весь в грязи от денег, манжеты от рукавов оторваны». Во времена крепостного права жертвами картёжной игры становились не только её участники, но и люди совершенно к ней не причастные. Крепостные крестьяне целыми сёлами вынуждены были ни с того ни с сего переселяться в другие места из-за того, что хозяева проиграли их в карты.

Азарт, алчность, самолюбование, отсутствие живых человеческих интересов, любопытства и, наконец, просто стремление выжить, обогатиться — всё это слилось в карточной игре. В стране, где хватало людей, желавших разбогатеть, но не имевших для этого возможностей, карты такую возможность предоставляли. Лучше было бы, конечно, если бы эти люди вместо того, чтобы пропадать в карточных притонах и клубах, стали вместо европейцев, переехавших в Америку, добывать золото на Аляске или в Магадане или занялись ещё чем-нибудь полезным. И сами бы разбогатели, и стране пользу принесли. К сожалению, этого не произошло. Далеко было до Аляски, а до любого стола, где можно было раскинуть карты, — два шага. И вот в каком-нибудь ресторане «Порт-Артур» на Большой Никитской или «Тверь» у Страстного монастыря шулера без кирки и лопаты осваивали свой Клондайк.

В карточных притонах Хитрова рынка и Драчёвки шулера называли себя «игроками». «Понимающими игру, но без рук» называли тех, кто знал все приёмы, но не умел руками превращать дам в шестёрки и тузов в двойки. «Играющими» называли тех, кто мог вести любую игру, но без фокусов, и выигрывал на соображении и расчёте. Только настоящим «игрокам» удавалось пробиться в карточные клубы. В мире картёжников и шулеров карты называли «пеструшками», а «стричь барашка» означало обыгрывать клиента. Лето для шулеров было временем «сенокоса». Много их тогда путешествовало в поисках добычи на пароходах по Волге. «Работали» они обычно втроём-вчетвером. Сев на пароход, делали вид, что не знают друг друга. Потом завлекали какого-нибудь молодого купчика перекинуться в картишки. Садились играть и поначалу проигрывали, вовлекая жертву в игру. Потом, конечно, обыгрывали. Шулера помнили все вышедшие из игры карты и поддерживали главного своего игрока условными словами и взглядами, давая знать, какие у них карты, а также какие карты у жертвы. Настоящие игроки уже со второй игры теми же картами успевали заметить обратную сторону старших карт и во время сдачи эти карты брали себе, а «барашку» скидывали карту, находившуюся внизу колоды. Зная это, опытные люди всегда внимательно смотрели на руки сдающего, с тем чтобы его большой палец был плотно прижат к верхней карте колоды, а безымянный палец не касался нижней, зная которую, он мог скинуть вместо верхней себе, если она хорошая, и жертве обмана, если плохая. Хотя это и не спасало от проигрыша, но всё-таки мешало шулеру обманывать свою жертву. Посещали шулера и купеческие свадьбы. Гости на свадьбах, как это обычно бывает, собирались самые разные: родственники жениха и невесты, друзья их детства, соседи новобрачных и пр. Большинство не знало друг друга, и далеко не всегда их друг другу представляли, как это обычно делалось в «благородных» домах. Так что приходи, кто хошь, только оденься прилично и танцуй, ешь, пей сколько влезет. Так вот картёжники приходили на такую свадьбу, садились играть, обыгрывали подгулявших купцов и смывались. Облапошенные купцы, поняв, какую глупость они допустили, только спрашивали: «Не знаете ли, кто был сей Моисей?» — но ответа на свой вопрос не находили.

У шулеров, помимо воровских приёмов, был ещё один союзник азарт. Овладевая людьми, он лишал их выдержки и разума и делал добычей хладнокровных жуликов.

«Игра под ручку», краплёные карты, двойные карты с загнутыми углами и пр. и пр. — всё это мелкие хитрости из арсенала шулеров с их «вольтами», «подкладками», «слипшимися картами», а также их соучастников: «мазчиков» и «дольщиков». Эти деятели втягивали простаков в игру и в увеличение ставок, имея с этого определённый процент. Сотенные купюры, лотерейные билеты, акции, облигации, купоны и золото только мелькали перед глазами игроков.

Игры были самые разные: «Стуколка», «Трынка», «Железная дорога» (она же «Девятка»), «Штосс», «Шестьдесят шесть», «Баккара», «Драпо», «Пти-преферанс», «Козырный рамс» и пр. С каждым годом в Москве открывалось всё больше игорных заведений, как явных, так и тайных. В тайных шла игра в азартные игры. Азартными считалось большинство игр, в которые играли на деньги и в которых результат зависел не от умения играть и способностей играющего, а только от случая. Полиция постоянно запрещала карточные игры на деньги и «накрывала» игорные притоны. В 1889 году она обращала внимание городских властей на то, что во многих клубах, и в особенности Охотничьем и Купеческом, вовсю идёт игра под названием «Железная дорога», что появилась новая игра — «Эспаньоль» и что игры эти ежедневно заканчиваются большими проигрышами, достигающими иногда 10 тысяч рублей и более. Сообщалось в полицейских донесениях о новой «бескозырной» азартной карточной игре «Коробочка» или «Двадцать одно» и об увлечении посетителей Купеческого клуба игрой в кости под названием «Колбаса».

В 1915 году карточный притон под видом «Кружка торгово-промышленных служащих» был обнаружен в Малом Кисельном переулке, в доме Рассветовых. Клуб состоял из трёх комнат. Одна называлась конторой, а две другие — карточные. Когда в клуб явилась полиция, то застала у большого стола в одной из комнат восемь игроков, которые резались в «железку». Ставки начинались с 5 рублей. Перед началом игры игроки клали в банк по 100 рублей, а доход с каждого из четырёх столов доходил за ночь до 500 рублей и выше, так что содержателю этого игорного дома Каркашову был смысл рисковать. Благодаря своему кружку Каркашов в 1914 году смог купить у Рассветовых их дом в Кисельном переулке. А ведь год тому назад, когда надо было получить от полиции разрешение на открытие этого так называемого «кружка», целью его провозглашалось способствование физическому и моральному развитию человека! В «кружке» планировалось выписывание газет, журналов и книг с целью распространения среди его членов полезных знаний и сведений, устройство балов, маскарадов и танцевальных (танцевальных, как тогда писали) вечеров. Здесь посетители должны были играть в шахматы, домино и кегли. Не противоречила уставу «кружка» и игра на бильярде. «Ну а уж если в нашем „кружке“ кто-нибудь и захочет поиграть в карты, — говорили его учредители, — то сможет поиграть только в такие интеллектуальные игры, как винт, преферанс, вист, безик, рамс и бридж, но только не в запрещённые и азартные». Вход в помещения, где шла игра в карты, гостям и кандидатам в члены, согласно уставу, был запрещён. На деле же «кружок» этот оказался обыкновенным карточным притоном. Каркашов за его организацию получил полгода тюрьмы без конфискации имущества. Всё наворованное осталось-то при нём!

В некоторых питейных заведениях сочетались бильярд и карты. При этом народ в бильярдных стал делать ставки на игроков, как на лошадей на ипподроме. Двое играли, а один вовлекал в спор и подогревал азарт. Заключали и пари на игроков, хорошо умеющих класть «жёлтого» без промаха в «среднюю», а тем, кто от пари отказывался, предлагали сыграть в «пеструшки», то есть в карты. Были шулера, которые выдавали себя за сибирских купцов, обладателей золотых приисков или нефтепромышленников Кавказа. Они имели своих агентов, получавших проценты с выигрыша, которые подбирали им клиентов. Среди шулеров были торговцы из Китай-города, служащие. Они приглашали доверчивых людей к себе домой или приводили их в игорные дома и там с помощью двух картёжных пауков обирали. Не один богатый человек был ими разорён и обобран до нитки. Некоторых бывших московских капиталистов можно было встретить с протянутой рукой на улице около какого-нибудь ресторана или трактира.

Процветала картёжная игра также и в Московском общественном собрании на Тверской, в Артистическом клубе на углу Тверской и Гнездниковского переулка, в Клубе циклистов, то есть велосипедистов, на Тверском бульваре, в Спортивном клубе на Большой Дмитровке. В них сутками пропадали сотни человек, обыгрывая друг друга и обогащая хозяев этих заведений. В них постоянно толкались кокотки, проститутки и просто флиртующие дамочки. Публика в некоторых из них, особенно в Московском общественном собрании, собиралась самая низкосортная. Способствовало этому то, что в собрание это пускали любого, кто заплатит 50 копеек. Вот и заполняли 15–20 комнат заведения приказчики, конторщики, артельщики, позволявшие себе напиваться, материться, затевать ссоры, скандалы, одним словом, всё то, к чему так склонен наш героический, но невоспитанный народ.

В Артистическом клубе, содержателем которого был артист Молдавцев, одновременно на двадцати столах играло в карты более четырёхсот человек Если место у стола освобождалось, служители громко выкрикивали, вызывая следующих игроков. Согласно уставу, клуб должен был закрываться в шесть часов утра, однако находились играющие, которые просиживали здесь безвылазно весь следующий день. Остаётся только удивляться, как эта ерунда им не надоедала! Видно, очень страстные и живые были люди. Обидно за них и за страну. Страна, люди которой имеют много нерастраченных сил и энергии и которая не умеет и не желает занять их выгодным и полезным трудом, волей-неволей доводит свой народ до одичания, а себя до банкротства. Российская бюрократия в то время действительно была поглощена решением более конкретных, но мелких задач, и ей было не до решения общих проблем.

Одной из таких задач была борьба с карточными шулерами. Противопоставить им решили строгий учёт игральных карт, с тем чтобы шулера не имели возможности подменять в ходе игры новые карты краплёными. 13 декабря 1896 года в России были введены «Правила употребления игральных карт в клубах и собраниях». На подлинном экземпляре этого документа собственноручно его императорским величеством было написано: «Быть по сему». Согласно этим правилам клубы и собрания должны были приобретать карты исключительно в Управлении по продаже игральных карт (было и такое учреждение!), состоящем при Собственной его величества канцелярии, в учреждениях императрицы Марии Фёдоровны (ВУИМ)[75] или в учреждениях специально на то уполномоченных. Чиновники этих ведомств на местах вели особые книги по учёту прихода и расхода карт. Не позднее 15 января каждого года эти книги представлялись в Управление по продаже игральных карт для сличения с имеющимися там данными по продаже карт клубами и собраниями. На червонном тузе каждой колоды администрация клуба или собрания, до подачи карт для игры, была обязана накладывать штемпель с наименованием клуба. Без штемпеля использовать карты было нельзя. Одной колодой играли не более одной игры. Поигранные карты следовало возвращать в Управление по продаже карт.

При таком положении неудивительно, что хозяева клуба от продажи одних только карт могли ежедневно иметь доход в 2–3 тысячи рублей, ведь колоду карт, которая стоила 50 копеек, клуб продавал за 3 рубля. А ведь помимо продажи карт были ещё и другие доходы, которые давали эстрада, буфет, членские взносы и пр.

На эстраде Спортивного клуба с часа и до двух ночи давались «нумера» кафешантана и до трёх ночи играл струнный оркестр. В «американ-баре» с трёх до четырёх часов публика пила прохладительные напитки, а на небольшой эстраде пели актёры и любители. По средам и субботам в этом клубе устраивались карнавалы, в которых участвовало по 500–700 человек. В остальные дни шла карточная игра с участием 150–200 человек. В основном это были молодые люди, прожигавшие жизнь, азартные игроки, кокотки «среднего и высшего разбора», как тогда говорили, и люди с тёмным прошлым по части карточной игры.

Вся эта карточно-денежная вакханалия не могла оставить равнодушной общественность. Люди писали письма руководству столицы с требованием положить конец творящимся в клубах безобразиям. Встречались письма довольно колоритные. Вот что писала некая госпожа Смирнова в 1907 году: «Чтобы открыть клуб в доме Филиппова на Тверской дали взятку 6 тысяч рублей и платят ежемесячно по 4 тысячи. Старшины клуба, генерал Лавров и генерал Шрамченко, имеют в день по 3 тысячи рублей. Ещё на Дмитровке открылся шахматный клуб. Этот игорный дом содержит известный шулер из Одессы Николай Иванов Макаревский, судимый за обыгрывание в карты. Клуб Артистический содержит жид-рассказчик Молдавуев, известный шулер. Он платит полиции 5 тысяч в месяц и собирает 1 миллион в год. Жиды, которым нельзя жить в Москве, укрываются в клубах. Нет клуба, где бы не участвовали жиды. На эти деньги, которые собирают жиды в клубах, они купят леворьверы и будут нас убивать. Вот что делается в Москве».

Глас народа был услышан в думе. Московский городской голова Николай Иванович Гучков попытался с помощью прессы организовать кампанию против игорного бизнеса и его вредного влияния. В письме одному из издателей он сообщал: «Азартная игра в карты стала причиной разорения многих лиц и развращающим образом действует на неустойчивую, способную к увлечениям часть населения. Считаю долгом присоединить свой голос к ходатайству о полном воспрещении азартной игры в московских клубах».

Реакция на это сторонников игорного бизнеса не заставила себя ждать. На Гучкова набросились нанятые ими журналисты. Один из них писал: «Николай Иванович Гучков, начавший свою карьеру с развески чая для фирм Боткина, занялся теперь развеской общественной нравственности. Ему приписывают инициативу мер против азарта… Он же, по словам органа распивочной прессы „Московского листка“, намерен возбудить в ближайшем заседании городской думы вопрос о закрытии некоторых клубов. Между тем нравственный облик Н. И. Гучкова в достаточной степени охарактеризован оглашением в печати вопиющего факта несомненного соучастия этого господина в преступлении, грозящем арестантскими ротами». (Автор статьи намекал тут на ничем не подтверждённую причастность Гучкова к исчезновению из полицейского участка протокола об искалечении сына купца Смикуна автомобилем.)

На этом наш правдоискатель не остановился. Он привёл и политико-экономическое обоснование злокозненного поведения городского головы. «Поход против клубов, — писал он, — Гучков предпринял по просьбе и в интересах содержателей трактиров и ресторанов. Дело в том, что клубные кухни и буфеты отвлекают довольно значительное число московских обывателей от их собственных заведений, а это их бьёт по карману». Ну а чтобы довершить удар, автор, достав из старого сундука знакомую всем нам мысль, писал: «Гучков знает, что с закрытием клубов азарт не прекратится, а переселится в тайные игорные притоны и этот азарт ничто в сравнении с тотализатором на ипподроме». Проще говоря, зачем бороться, если нельзя зло истребить полностью.

Борьба за чистоту рядов кончилась ничем. Золотой бычок победил. 11 декабря 1908 года Съезд мировых судей, пригласив в качестве экспертов представителей игорных домов, не признал игру «Железная дорога» азартной. В обоснование такого вывода суд сослался на мнение экспертов, которые заявили, что «эта игра требует тонкого соображения, основанного на математической теории сочетаний, перестановок и соединений, по которым составляются таблицы игры, обязательные для понтирующих». Прокурор московского окружного суда Ю. А. Лопухин против такого решения не возражал, хотя и не имел ни малейшего представления о «математической теории сочетаний, перестановок и соединений».

Бытие снова победило сознание.