Глава 9 Лучшие умирают первыми

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 9

Лучшие умирают первыми

Пропагандистский плакат «Сурового Марша»

Говорят, что люди из коммунистических стран не могут позаботиться о себе сами, поскольку всегда надеются, что о них позаботится государство. Многие жертвы голода в Северной Корее опровергали это утверждение. Граждане КНДР отнюдь не ждали смерти пассивно. После краха системы общественного распределения продуктов люди были вынуждены использовать все свои силы, всю свою изобретательность, чтобы прокормиться. Они сооружали ловушки для мелких животных из ведер и веревок и растягивали на балконах сети для ловли воробьев. Изучали питательные свойства дикорастущих растений. Обращались к коллективному опыту своего народа, хранящего память о неурожаях прошлых веков, и использовали хитрости, придуманные предками для выживания. Они обдирали сладкий внутренний слой коры сосен и перемалывали его, чтобы получить заменитель муки. Перетирали желуди в желеобразную массу и делали из нее кубики, которые буквально таяли во рту.

Северные корейцы научились забывать о гордости. Зажав носы, они выбирали кусочки непереваренной кукурузы из экскрементов скота. Портовые рабочие приноровились выскребать поддоны от ящиков с продуктами, а затем раскладывать эту дурно пахнущую массу сушиться на крышах, после чего можно было выбрать оттуда зернышки сухого риса и другие съедобные частицы. Когда в 1995 году власти установили заграждения вдоль пляжей (якобы для защиты от вражеских шпионов, но на самом деле, скорее всего, чтобы не давать людям ловить рыбу, добычу которой контролировали государственные предприятия), народ стал взбираться на неогражденные скалы, возвышавшиеся над водой, и с помощью длинных, связанных вместе палок доставать из моря водоросли.

Никто не объяснял простым гражданам, что делать (правительство КНДР не желало признавать масштабов продовольственного дефицита), и им оставалось полагаться только на себя. Женщины обменивались хитроумными рецептами: когда мелешь муку из кукурузы, не нужно выбрасывать ни шелуху, ни стержень початка, ни листья, ни даже сам стебель. Все это тоже можно смолоть — сытно не будет, зато желудок заполнишь. Лапшу надо варить не менее часа, чтобы она лучше разбухла: тогда возникнет впечатление, будто ее много. В суп можно добавить немножко травы, чтобы казалось, что в нем есть овощи. А сосновую кору нужно перемалывать и печь из нее печенье.

Все ресурсы человеческого разума были направлены на поиск и приготовление пищи. Люди вставали пораньше, чтобы позаботиться о завтраке, а как только он был съеден, начинали думать об ужине. Такая роскошь, как обеды, осталась в прошлом. В обеденное время теперь спали, чтобы не тратить калории.

Но всех этих мер оказалось недостаточно.

Когда швейную фабрику, где работала госпожа Сон, закрыли, женщина растерялась: она не знала, что же ей теперь делать. Хи Сок продолжала оставаться истинной коммунисткой и с отвращением смотрела на все, что попахивало капитализмом. Ее обожаемый вождь Ким Ир Сен неоднократно говорил: граждане социалистической страны должны «сохранять бдительность в противостоянии идеям капитализма и ревизионизма». Эта была излюбленная цитата госпожи Сон.

Между тем никто в семье не получал зарплату со времени смерти Великого Вождя. Не платили даже мужу Хи Сок, несмотря на его членство в партии и престижную работу на радиостанции. Бесплатного вина и сигарет, которые всегда были привилегией журналистов, Чан По тоже лишился. Госпожа Сон понимала, что пора отбросить свои принципы и начать зарабатывать деньги. Но как?

По натуре она была далеко не предпринимателем и в свои 50 лет не могла похвастаться никакими пригодными для бизнеса умениями, кроме разве что щелканья на счетах. Однажды Хи Сок заговорила об этом с близкими, и тогда ей напомнили о ее кулинарных талантах. В прежние относительно благополучные времена госпожа Сон обожала готовить, а Чан По — есть ее стряпню. Конечно, меню было достаточно ограниченным: в КНДР ничего не знают о зарубежной кухне, однако местные блюда на удивление замысловаты для страны, которая теперь стала синонимом голода. (Кстати, многие рестораторы Южной Кореи родом с Севера.) Кухня КНДР очень изобретательна, в ней используются такие ингредиенты, как древесные грибы и морские водоросли. Свежие сезонные продукты дополняются рисом, ячменем или кукурузой и заправляются пастой из красной фасоли или перцем. Большой популярностью пользуется традиционное пхеньянское блюдо нэнмён — холодная гречневая лапша, которую подают в пряном бульоне с множеством местных вариаций (добавляют крутые яйца, огурцы или груши). Если госпожа Сон бывала занята, она покупала лапшу в магазине, если у нее было время — делала сама. Из небогатого набора продуктов, которые выдавали через распределители, она могла приготовить тхвигим — хрустящие овощи, обжаренные в кляре. На день рождения мужа Хи Сок делала из риса сладкий тягучий пирог. Еще она умела варить кукурузный самогон. А дочери уверяли, что ее кимчхи — лучшая в квартале.

Родные убедили госпожу Сон, что бизнес лучше всего начинать с кухни и самый подходящий продукт для этого — тофу, который в любое время остается прекрасным источником белка. Тофу широко используется в корейской кухне: из него делают супы и подливки, едят его в обжаренном или сброженном виде. Госпожа Сон иногда жарила тофу с маслом и красным перцем, заменяя им рыбу. Чтобы достать денег на покупку соевых бобов, супруги начали распродавать имущество. В первую очередь они пожертвовали своим знаменитым японским телевизором, который когда-то смогли приобрести благодаря тому, что отец Чан По во время Корейской войны служил в разведке.

Процесс приготовления тофу относительно нехитрый, но трудоемкий. Соевые бобы нужно размолоть, потом сварить и добавить к ним коагулянт. Затем получившуюся массу, как сыр, отжимают через ткань. После этой операции остается водянистое молоко и бобовая кожура. Госпожа Сон решила, что было бы неплохо совместить изготовление тофу с выращиванием свиней, которых можно кормить отходами производства. За домом располагался ряд сарайчиков, где жильцы хранили различные вещи. Госпожа Сон купила на рынке поросят и поселила их в сарайчике, навесив на дверь большой замок.

В течение первых месяцев все складывалось удачно. Госпожа Сон превратила свою маленькую кухню в фабрику по производству тофу. На ондольной печи постоянно кипели огромные кастрюли с соей. Чан По все пробовал и хвалил. Поросята жирели на соевой шелухе, молоке и траве, которую госпожа Сон рвала для них каждое утро. Только вот доставать дрова и уголь для растопки становилось все труднее. Электричество давали всего на несколько часов в неделю, но даже тогда его можно было использовать ограниченно, включая только одну 60-ваттную лампочку, телевизор или радио.

Без топлива Хи Сок не могла готовить тофу. Без тофу нечем было кормить голодных поросят. Ей приходилось каждый день тратить по многу часов, чтобы собрать для них достаточно травы. «Знаешь, с тем же успехом мы могли бы есть траву сами, — как-то сказала она мужу полушутя. Но потом, подумав немного, добавила уже всерьез: — Если свиньи не отравились, значит, и мы не отравимся».

Так у Хи Сок и Чан По начался мрачный период новой диеты. Это было неоспоримым признаком падения семьи, которая всегда гордилась своим столом. Госпожа Сон с ножом и корзиной ходила в северную и восточную части города, где еще не все заасфальтировали, и собирала съедобные травы. А если она забиралась в горы, то могла найти одуванчики или другие растения, которые были так вкусны, что люди не пренебрегали ими и в лучшие времена. Иногда Хи Сок удавалось подобрать гнилые капустные листья, выброшенные крестьянами. Придя домой, она соединяла свою добычу с продуктами, которые смогла купить. Как правило, это была кукурузная мука, причем самый дешевый ее сорт — перемолотые обертки и сердцевины початков. Если и на такую муку не хватало денег, то покупалась еще более дешевая, сделанная из тертой сосновой коры, которую иногда разбавляли опилками.

Никакой кулинарный талант не помог бы приготовить из подобных ингредиентов что-то вкусное. Госпоже Сон приходилось тщательно измельчать траву и кору, чтобы получить более или менее мягкую массу, пригодную для человеческого питания. Но из этого все равно никак не получалось приготовить что-либо, имеющее форму: например, лапшу или лепешку, которые могли бы создать для человека иллюзию настоящей еды. Как Хи Сок ни старалась, получалась только безвкусная и бесформенная каша. Единственной приправой была соль. Немного чеснока или красного перца помогли бы замаскировать ужасный вкус этого варева, но их госпожа Сон не могла себе позволить. Растительного масла было не купить ни за какие деньги, что еще более усложняло готовку. Однажды, когда госпожа Сон пришла в гости к невестке своей сестры, на обед подали кашу из бобовых и кукурузных стеблей. Хотя Хи Сок и была голодна, она так и не смогла проглотить ни ложки. Сухие стебли горчили и застревали в горле, как прутья. Она поперхнулась, покраснела и все выплюнула. Потом ей стало невыносимо стыдно.

В первый год после смерти Ким Ир Сена из животной пищи госпоже Сон довелось съесть только лягушку. Братья Хи Сок наловили несколько штук в сельской местности. Невестка порезала мясо на мелкие кусочки, потушила его в соевом соусе и подала с лапшой. Госпоже Сон это кушанье показалось восхитительным. В Корее обычно не готовят лягушек, и Хи Сок никогда раньше не доводилось их пробовать. К сожалению, первый раз оказался и последним. Северокорейскую популяцию земноводных очень быстро истребили.

К середине 1995 года госпожа Сон и ее муж продали большую часть ценных вещей, чтобы раздобыть еды. За телевизором последовал подержанный японский велосипед, который был для них основным средством передвижения, за велосипедом — швейная машинка, на которой госпожа Сон шила для всей семьи. Не стало наручных часов Чан По и картины, подаренной супругам на свадьбу. Они продали большую часть одежды, а затем и деревянный шкаф, в котором она хранилась. Двухкомнатная квартирка, раньше казавшаяся слишком маленькой для всех членов семьи и их вещей, теперь стала пустой. Стены были совершенно голыми, если не считать портретов Ким Ир Сена и Ким Чен Ира. Хозяева продали все, что могли. Оставалась только сама квартира.

Идея продажи недвижимости была для Северной Кореи не вполне обычной. Здесь никто не владел собственной жилплощадью: гражданам просто давали право проживания. Однако существовал теневой рынок, на котором люди меняли жилье, платя бюрократам, чтобы те закрывали на это глаза. Госпожу Сон познакомили с женщиной, чей муж какое-то время проработал на лесопилке в России, поэтому у них были кое-какие накопления, которые они могли потратить на улучшение жилищных условий.

Квартира госпожи Сон располагалась в замечательном районе в самом центре города, что теперь, когда троллейбусы не ходили, стало особенно важно. Госпожа Сон и Чан По прожили здесь двадцать лет и приобрели множество друзей: Хи Сок была добросердечной женщиной и не имела врагов, хотя долгие годы возглавляла инминбан. Супруги решили, что им больше не нужна такая большая жилплощадь. Теперь они жили втроем, с матерью Чан По. Все дочери вышли замуж. Сын переехал к своей подруге, женщине старше его, связь с которой госпожа Сон не одобряла. В ее глазах это было позором, но по крайней мере одним ртом стало меньше.

Доход от продажи квартиры составил 10 000 вонов — примерно $3000. Семья переехала в одну комнату. Вырученные деньги госпожа Сон решила вложить в очередное предприятие — торговлю рисом.

Рис — основной продукт питания корейцев. В корейском языке он называется словом пап, которое в то же время означает и пищу вообще. После 1995 года жители Чхонджина могли есть рис, только если у них были деньги, чтобы купить его на черном рынке. Территория провинции Северный Хамгён, за исключением маленького залива неподалеку от Нанама, непригодна для рисоводства: климат слишком прохладный, местность слишком гористая. Весь рис, потребляемый в городе, доставлялся поездом или на грузовиках, отчего цены подскакивали еще выше, поскольку дороги находились в отвратительном состоянии. Госпожа Сон решила покупать рис на побережье, где он дешевле, и возить его в город. Торговля рисом, да и любым другим зерном, была противозаконна и сурово наказывалась (к продаже овощей и мяса правительство относилось более толерантно), но, так как этим занимались все, госпожа Сон подумала, что и она может попробовать. Она бы получала небольшую денежную прибыль и оставляла часть риса себе и мужу. От такой перспективы ее рот наполнился слюной. Семья практически не ела риса с 1994 года. Приходилось питаться одной кукурузой, которая была вдвое дешевле.

Госпожа Сон отправилась в путь с 10 000 вонов, зашитыми в нижнее белье под несколькими слоями зимней одежды. Она доехала до провинции Южный Пхенан и купила 200 кг риса. Утром 25 ноября 1995 года, когда до дома оставалось ехать меньше суток, Хи Сок сидела в поезде с мешками риса, засунутыми под полку. Благодаря журналистским связям мужа она смогла получить спальное место в третьем вагоне (первые два отводились партийным деятелям и офицерам). В такие моменты она с радостью ощущала, что принадлежит к привилегированной части общества. Поезд был длинным, и при каждом повороте хвост состава оказывался в поле зрения на достаточно долгое время, чтобы разглядеть людей, которые ехали стоя. Этих несчастных, не имеющих связей, оказалось так много, что они сливались в одну темную человеческую массу. Многие ехали на крыше. В 8:30 утра Хи Сок, только что спустившаяся со своей полки, обсуждала с другими пассажирами из своего купе — солдатом, молодой женщиной и старушкой — плохое состояние дорог. Всю ночь поезд то и дело останавливался и сейчас так раскачивался на ходу, что завтракать было невозможно, а речь собеседников из-за постоянных толчков получалась рваной. Наконец тряхнуло настолько сильно, что госпожа Сон буквально слетела со своего места и рухнула туда, где должен был быть пол. Она лежала на боку, прижимаясь левой щекой к чему-то холодному — как оказалось, к металлической оконной раме. Вагон перевернулся.

Послышались крики. Поезд превратился в груду искореженного металла. От переполненных задних вагонов остались одни обломки. Большинство пассажиров там погибли. Элитные первые вагоны пострадали значительно меньше. Потом говорили, что общее число жертв катастрофы, случившейся рядом с Синпхо, в 250 км от Чхонджина, достигло 700 человек, но об этом, как и о других чрезвычайных происшествиях в Северной Корее, официально не сообщалось.

Госпожа Сон отделалась синяком на щеке, содранной кожей на ноге и повреждением спины. Сверху на нее свалилась полка. Жизнь Хи Сок, вероятно, спасло то, что она ехала в закрытом купе. Через четыре дня после катастрофы женщина вернулась в Чхонджин. Госпожа Сон всегда считала себя везучей: ведь она родилась в стране, управляемой Великим Вождем Ким Ир Сеном, у нее замечательная семья, а сейчас ей еще и удалось выжить при крушении поезда. Хи Сок благословляла судьбу, несмотря на то что из-за сильных болей не смогла сама выйти из вагона: пришлось ее выносить. Увидев на платформе мужа и сына, с которым не виделась уже много месяцев, она почувствовала себя счастливой. И было даже неважно, что много риса пропало.

Травмы госпожи Сон оказались более серьезными, чем она думала. Когда эйфория от спасения прошла, женщина поняла, что все-таки пострадала достаточно сильно. Она вызвала врача, который прописал ей обезболивающие и сказал не вставать с постели в течение трех месяцев. Этим советом пришлось пренебречь. Кто-то должен был добывать для семьи пропитание.

Когда в стране наступает голод, истощение становится главной, но не всегда единственной причиной смерти. Часто рука об руку с ним идет какая-нибудь другая напасть. Хроническое недоедание нарушает способность организма сопротивляться инфекциям, голодный человек больше подвержен риску заболеть туберкулезом или тифом. Истощенный организм слишком слаб, чтобы перерабатывать антибиотики, даже если они есть, и болезни, вполне излечимые в обычных условиях, вдруг становятся смертельными. Резкие изменения в биохимии тела могут стать причиной инсультов и инфарктов. Люди умирают, оттого что заменяют нормальную пищу продуктами, которые не в состоянии переварить. Голод — осторожный убийца, который маскируется под покровом сухой статистики увеличения числа детских смертей или снижения средней продолжительности жизни. Остается только косвенная улика — зафиксированный «рост смертности» в определенный период времени.

У этого убийцы своя логика. Вначале он поражает самых уязвимых — детей младше пяти лет. Обычная простуда переходит у них в пневмонию, понос — в дизентерию. Ребенок умирает, прежде чем родители успевают задуматься о том, не обратиться ли к врачу. Следующими жертвами оказываются старики. Потом от тех, кому больше семидесяти, убийца спускается по лестнице десятилетий к тем, кому за шестьдесят и за пятьдесят. У этих людей впереди могли бы быть еще долгие годы жизни. И наконец голод добирается до молодых и сильных. Мужчины, у которых меньше запас жира в организме, обычно опережают женщин на пути к смерти. Особенно страдают люди атлетического сложения, поскольку их метаболизм требует больше калорий.

И еще одна жестокая закономерность: первыми умирают самые порядочные, те, кто никогда не стал бы красть пищу, лгать, мошенничать, нарушать закон и предавать друзей. Об этом говорил итальянский писатель Примо Леви, переживший Освенцим. Им, спасенным, после войны не хотелось встречаться друг с другом, потому что каждому из них было чего стыдиться.

Вспоминая спустя десятилетие всех своих знакомых, умерших в те годы в Чхонджине, госпожа Сон понимала, что простые и добросердечные люди, которые всегда делали, что им говорят, уходили первыми.

В ее собственной семье первой умерла свекровь. Мать Чан По переехала к ним вскоре после их свадьбы, поскольку по традиции заботиться о родителях должен старший сын. Конечно, фактически это бремя ложится на плечи жены, поэтому отношения между снохой и свекровью в корейских семьях часто оказываются очень напряженными. Мать Чан По в первые годы немилосердно придиралась к невестке, особенно после того как та родила трех девочек. Только после появления внука пожилая кореянка несколько оттаяла. Что до Хи Сок, то она всегда серьезно относилась к своим семейным обязанностям и изо всех сил старалась угодить свекрови.

Весна в Корее всегда была самым голодным временем: прошлогодний урожай уже весь съеден, а до нового еще далеко. Весенние месяцы 1996 года оказались особенно трудными для госпожи Сон, потому что она еще не полностью оправилась от травм, полученных при ноябрьской катастрофе. Свекрови было 73 — весьма почтенный возраст, если учесть среднюю продолжительность жизни в КНДР. Посторонний человек сказал бы, что просто «пришло ее время», однако госпожа Сон не сомневалась: крепкая старуха прожила бы еще долго, если бы нормально питалась. Будучи не в состоянии работать или ходить в горы, госпожа Сон кидала в суп любую траву, которую могла найти около дома. От свекрови остались кожа да кости, вокруг глаз появились признаки пеллагры. В мае 1996-го она слегла со страшными желудочными коликами. Через несколько дней ее не стало.

Госпожа Сон чувствовала, что не справляется с самой главной задачей корейской женщины. Отчаяние, вызванное смертью свекрови, усугублялось очередной пропагандистской кампанией, призывавшей всех граждан в трудные времена работать усерднее. На плакатах был изображен человек с рупором, побуждающий людей «идти вперед в новый век во имя победы Сурового Марша». За ним следовали солдат в каске, шахтер с молотом, интеллигент в очках и с чертежами, крестьянка в косынке и генерал с красным флагом. В официальных выпусках новостей сообщалось, что даже сам Ким Чен Ир питается простыми блюдами из картофеля.

Теперь, когда их осталось всего двое, госпожа Сон и Чан По решили переехать в еще более скромное жилье. Это была почти лачуга с бетонным полом и стенами, на которых еле держалась штукатурка, так что госпожа Сон не смогла даже повесить обязательные портреты отца и сына. Она бережно их завернула и поставила в угол. В семье оставалось совсем мало вещей. Были проданы все книги, кроме сочинений Ким Ир Сена и Ким Чен Ира, которые продавать запрещалось. Пришлось расстаться и с вазочками для кимчхи. Весь домашний скарб госпожи Сон теперь состоял из двух пар палочек для еды, двух ложек, нескольких мисок и кастрюлек.

Чан По уволился с Чхонджинской радиостанции и нашел новую работу на железнодорожном радиоузле. У железной дороги тоже не было средств, чтобы платить сотрудникам. Правда, мужу госпожи Сон пообещали одно из первых мест в списке на распределение продуктов. Но никаких продуктов не поступало. Через несколько месяцев закончились деньги, вырученные от продажи квартиры. Ок Хи, старшая дочь, иногда приносила родителям из дома мешочек кукурузы, но ей приходилось опасаться мужа, который бил ее за «кражу еды». В его семье водились деньги, но делиться с родственниками жены он не собирался.

Хи Сок все еще не могла ходить в горы, поэтому вставала все раньше и раньше, сначала в 6, а потом и в 5 утра, надеясь собрать молодые побеги сорняков, которые выросли за ночь и были относительно мягкими и съедобными. Она варила траву и кору до однородной кашицы, а потом добавляла соль и несколько ложек кукурузной крупы.

Госпожа Сон чувствовала себя не столько голодной, сколько опустошенной. Закончив есть, она со звоном роняла ложку в металлическую тарелку. Потом падала на пол, не заботясь даже о том, чтобы переодеться, и проваливалась в глубокий сон. А рано утром, еще до рассвета, инстинкт самосохранения каким-то образом подсказывал ей, что пора снова отправляться на поиски пищи. У Хи Сок не хватало воли заниматься чем-нибудь еще. Она перестала расчесывать свои кудрявые волосы, которыми раньше так гордилась, не стирала одежду. Она настолько похудела, что ни одни брюки больше на ней не держались. Госпоже Сон казалось, что она уже умерла и душа парит над пустым сосудом, который раньше был ее телом.

Однако Чан По пришлось еще тяжелее. По северокорейским меркам он считался удивительно крупным мужчиной и в лучшие годы весил почти 90 кг. В свое время врач даже порекомендовал ему начать курить, чтобы сбросить вес. Сейчас живот, которым муж госпожи Сон так гордился (полнота в Северной Корее воспринималась как признак высокого статуса человека), превратился в пустой мешок. Кожа начала шелушиться, как будто от тяжелой экземы. Щеки обвисли, речь стала невнятной. Госпожа Сон повела мужа в железнодорожную больницу: выяснилось, что он перенес легкий инсульт. После этого ему стало сложно работать. Он не мог сосредоточиться. Жаловался на ухудшение зрения. Ослабел так, что не мог даже поднять ручку, которой писал.

Теперь Чан По целыми днями не вставал с постели, вернее, с кучи одеял на полу, где они с Хи Сок спали, — это было все, что у них осталось. Ноги больного распухли, как воздушные шары. Госпожа Сон поняла, что это отек, вызванный голоданием. Муж постоянно говорил о еде. Вспоминал супы из тофу, которые мать готовила ему в детстве, и вкуснейших тушеных крабов с имбирем, которыми угощала его госпожа Сон, когда они только поженились. Он в мельчайших подробностях описывал блюда, приготовленные женой несколько десятилетий назад. Говоря об их совместных трапезах, Чан По становился сентиментальным, даже романтичным. Он брал Хи Сок за руку, и глаза его затуманивались ностальгическими слезами.

«Вставай, дорогая! Давай сходим в какой-нибудь хороший ресторан и закажем бутылочку доброго рисового вина», — сказал он жене однажды утром, когда они ежились под своими одеялами. Уже три дня у них даже крошки не было во рту. Госпожа Сон с тревогой посмотрела на мужа, решив, что он бредит.

Вскочив, она помчалась на рынок, забыв о боли в спине. Женщина была твердо намерена украсть, выпросить — сделать что угодно, чтобы достать немного еды для мужа. Тут она увидела свою старшую сестру, которая продавала лапшу. Сестра тоже выглядела не слишком хорошо, кожа у нее шелушилась от недоедания, как у Чан По. До сих пор Хи Сок не просила ее о помощи, но теперь настал критический момент, и сестра, конечно, не смогла отказать. «Я отдам тебе деньги», — крикнула госпожа Сон уже на бегу.

Когда она, подхлестываемая адреналином, примчалась домой, муж лежал на боку, скорчившись под одеялом. Госпожа Сон окликнула его. Чан По не отозвался. Тогда она подошла, чтобы его перевернуть: теперь, когда он так похудел, это было бы нетрудно. Мешали только окоченевшие руки и ноги.

Хи Сок снова и снова била мужа в грудь и звала на помощь, хотя понимала, что ему уже ничем не поможешь.

После смерти Чан По к госпоже Сон переехал сын Нам Ок. Они отдалились друг от друга, после того как он ушел жить к своей подруге. Хотя напряженность в их отношениях возникла еще раньше, когда Нам Ок был подростком. Он не бунтовал против родителей открыто: просто замыкался в себе, и госпожа Сон тщетно пыталась пробиться сквозь его молчание. Сейчас, перед лицом постигшей их трагедии, тот факт, что парень жил вне брака с женщиной старше его, стал казаться мелочью. Главное, мать и сын были действительно нужны друг другу. Ведь Хи Сок осталась одна, а семья девушки Нам Ока очутилась в еще худшем положении, чем его собственная: у них в доме было совершенно нечего есть.

Всю свою юность сын госпожи Сон занимался боксом, но условия в спортивном интернате стали настолько плохими, что однажды зимой парень вернулся домой с обмороженным ухом. Поселившись в Чхонджине, он получил работу на железнодорожной станции благодаря семейным связям, которые сохранились еще со времен Корейской войны, когда отец госпожи Сон погиб при американской бомбежке. Так же как и Чан По, Нам Ок не получал зарплаты, довольствуясь обещанием, что при восстановлении системы продуктового обеспечения управление железной дороги предоставит ему преимущество.

Сын госпожи Сон был сильным, крепким молодым человеком, очень похожим на отца, только спортивнее, мускулистее и еще выше — целых 175 см. Чтобы выжить, ему было необходимо хорошее питание. Когда тело израсходовало подкожный жир, парень стал выглядеть худощавым и подтянутым, как марафонец, но потом начали исчезать и мышцы, так что он превратился в ходячий труп. Морозной зимой 1997–1998 года Нам Ок подхватил сильную простуду, которая перешла в пневмонию. Даже теперь, когда он совсем исхудал, госпожа Сон все равно не могла поднять его, чтобы отнести в больницу (скорая помощь уже не работала), поэтому Хи Сок пошла к врачу сама и рассказала о состоянии сына. Доктор выписал пенициллин, но, придя на рынок, женщина выяснила, что лекарство стоит 50 бонов — столько же, сколько килограмм кукурузы. Она выбрала кукурузу.

Нам Ок умер в марте 1998 года. Он лежал в хижине один, пока мать в очередной раз бегала по рынку, пытаясь добыть еды. Его похоронили на высоком холме рядом с отцом. Из дома госпожи Сон были видны их могилы. Управление железной дороги предоставило гроб для похорон Нам Ока, так же как и для похорон его отца.

К 1998 году от голода и связанных с ним болезней в КНДР умерло, по разным оценкам, от 600 000 до 2 млн человек — 10 % населения. В Чхонджине, где поставки продовольствия прекратились раньше, чем в остальных частях страны, этот показатель достиг, вероятно, 20 %. Узнать точные цифры не представляется возможным, поскольку северокорейские врачи не указывали голод в качестве причины смерти.

С 1996 по 2005 год КНДР получила продовольственной гуманитарной помощи на $2,4 млрд, преимущественно из Соединенных Штатов. Но, принимая иностранные продукты, правительство категорически отказывалось пускать в страну самих иностранцев. Представителям благотворительных фондов не позволяли покидать пределы Пхеньяна и других тщательно «причесанных» мест. А если заграничные гости и выходили из своих офисов и отелей, то всех плохо одетых людей, которые могли попасться им на глаза, предварительно разгоняли. В школах и сиротских приютах иностранцам показывали только самых хорошо одетых и здоровых на вид детей. Правительство продолжало просить о помощи, но при этом скрывало тех, кто больше всех в ней нуждался. Сотрудникам благотворительных фондов, проживавшим в Пхеньяне, запрещали даже изучать корейский язык.

В 1997 году представителям нескольких иностранных организаций было разрешено посетить Чхонджин, но с еще большими ограничениями, чем те, что существовали в Пхеньяне. Сотрудница французского агентства по борьбе с голодом Action Contre la Faim писала в своем дневнике, что ей не разрешали покидать отель, расположенный недалеко от порта, якобы потому, что ее может сбить машина. Фонд очень быстро свернул свою деятельность, поскольку не было никакой уверенности в том, что помощь действительно попадет к нуждающимся. «Врачи без границ» также отозвали своих волонтеров из страны. Когда в чхонджинский порт приходили корабли с зерном, присланные ООН в рамках Всемирной продовольственной программы, военные забирали груз и увозили его в неизвестном направлении. Некоторое количество продуктов попадало в детские дома и сады, но большая часть оседала на военных складах или продавалась на черном рынке. Почти десять лет понадобилось представителям ООН, чтобы наладить внутри КНДР хоть какую-то систему мониторинга. К концу 1998 года худшее уже осталось позади, но, как считает госпожа Сон, скорее всего, это объяснялось не эффективными мерами по борьбе с голодом, а просто тем, что в стране поубавилось едоков: «Все, кто должен был умереть, к тому времени уже умерли».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.