Глава пятая Разум и знания

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава пятая

Разум и знания

Как и всё остальное, знание — тоже творение богов. После того как появились первые боги, демиург сотворил зрение, слух, речь, средства для поддержания жизни и, наконец, законы, управляющие добром и злом.{585} С этого момента появляются средства приобретения, классификации и передачи знаний. Тот факт, что в одном повествовании богам пришлось «очень сильно» задуматься, дал некоему египтологу право сказать, что для египетских богов это было не слишком-то привычным занятием.{586} В тех свидетельствах, которые до нас дошли, слова и деяния богов были подчинены совершенно практическим целям. Эти слова и деяния, тесно связанные между собой, происходят от спонтанного замысла демиурга, возникшего априори: это одновременно всезнание и пред-знание, освобожденное от размышления о том, что уже сделано или что еще надо сделать. Тайные мысли, совесть — это не что иное, как «сокровенное знание», которое, как мы увидим, находится внутри богов{587} и может проявляться вовне только как акт творения. Совокупность того, что можно познать, полностью совпадает с совокупностью того, что было создано богами, и это целое в большей или меньшей степени оставило свой отпечаток в собрании книг, созданных богом Тотом. Тем не менее познанное и то, что возможно познать, никогда не совпадают полностью. Между ними всегда остается свободное пространство для знания, которое само себя формирует и само себе предъявляет вопросы. Именно его боги отдали людям, которым пришлось пуститься в бесконечный поиск. Те самые упавшие с неба книги, которые бог Тот оставил в таинственных залах{588} и которые были затем найдены, придают процессу познания элемент случайности. Людям и не приходится ничего изобретать. Они могут только присвоить часть того, что уже известно, — при условии, что боги согласятся на это и дадут им для этого средства.{589}

Всеведение и знание

Знания богов колеблются между двумя полюсами — всеведением и неведением, между знанием уже завоеванным и тем, что еще осталось завоевать. Боги могут чего-то и не знать, поскольку они появились на свет уже после демиурга: они не смогли бы понять то, чего они не сотворили, или того, в чем они не участвовали. Они априори не знают конечной цели творения и присутствующих в нем возможностей.{590} Каждый из них скрывает что-то, о чем не ведают другие: это обеспечивает их индивидуальность, в этом заключается присущая им особая власть. Таким образом, богам еще есть что узнать о своих собратьях, и иногда они могут пользоваться этим во вред друг другу. Фактически этот процесс познания происходит путем простой передачи сведений: боги могут рассказывать часть чего-то, что они знают, один другому; а иногда знания могут вымогаться с помощью хитрости или принуждения. Если механизм творения и его работа и скрыты от них, они тем не менее живут во взаимодействии с материей, из которой состоит творение. Может случиться так, что они не знают, где находится тот или иной их собрат, однако они остаются восприимчивыми к флуктуациям окружающей среды: это часто указывает им на то, что происходит нечто важное. Отчаянные крики Исиды без труда достигают ладьи Солнца, где их слышит Ра. Когда Осирис был убит и брошен в воду, это преступление осталось в тайне; однако Ра почувствовал движение воды, которая хотела заботливо укрыть бога, и поспешил на место событий.{591} Переодетый Сет украл труп Осириса, и бог-бальзамировщик Анубис тут же узнал об этом.{592} Если люди составят против Ра заговор, он немедленно узнает об этом, хотя никто ему и не доносил.{593}

Эта особая способность, которая позволяет богам немедленно узнавать о происшедшем и его причинах, обозначается словом сиа. Этим термином обозначается совокупность всех возможных знаний, которые появились в результате творческого акта демиурга.{594} Вся эта совокупность ведома лишь ему одному. Сиа обитает в его сияющем оке, которое освещает мир и видит все, что там происходит.{595} Этот талант, частью которого обладает каждый из богов, представляет собой своего рода дремлющую способность, которая пробуждается при появлении того, что может его пробудить: она позволяет в буквальном смысле этого слова «схватить» то, что происходит.{596} Сиа выводит на сознательный уровень уже существовавшее знание, которое пробуждается по некоему сигналу. Знак узнавания — таков фактически смысл корня сиа в египетском языке. Не иметь сиа о чем-то — это не значит не знать этого, но значит не мочь или уже не мочь это узнать или идентифицировать. Из этого ясно выступает четкое различие между сиа, синтетическим божественным знанием, и знанием практическим и приобретаемым при помощи определенных технических средств; такое знание называется рех. Сиа функционирует как абсолютная интуиция, которая заведомо не могла бы быть логическим знанием. Рех связано с таким способом определения понятий, который подразумевает обращение к слову, а затем и к письму, и это придает рех его особое свойство — способность быть переданным. Именно через посредство слова и письма знание сиа может стать доступным в сфере знания рех.

Знание и понимание, которые проявляются во внешнем мире и проявляют свою творческую роль, находятся в сердце. Сердце — это обиталище сознания, которое направляет и организует всю рациональную деятельность. Однако там объединены далеко не все силы разума. Есть место и еще более тайное и глубокое — внутренности, где таится особая способность, которая черпает все свои силы в самой энергии жизни, и именуется хека.{597} Проглотить чужое хека — это значит усилить и развить эту способность; проглотить собственное хека — значит не использовать его.{598} Это средство введения в действие различных жизненных энергий (ка), которые совмещаются в хека и составляют интимное, личное знание, отличное от общих или коллективных знаний, о которых говорилось выше. Оно часто используется против врагов и служит в основном для защиты:{599} это и меч и щит одновременно. Поскольку хека — это хранилище всех знаний, связанных с личностью и родственных по своей сути истинному имени божества, всю важность которого мы уже видели, этот вид знания нельзя уступить — по крайней мере, добровольно, если только такая передача — по самой природе информации, которую она заключает, — не происходит от внутренностей к внутренностям, от хранителя к получателю. Злые силы, с которыми приходится бороться богам, предпочитают поэтому дорываться до сердца и внутренностей своих жертв, чтобы полностью овладеть всеми их способностями.{600} Войти (например, в виде мелкой мошки) во чрево божества — обычное средство для того, чтобы обосноваться в самом тайном месте его существа и обеспечить там свое господство.{601}

Эти знания и их применение на практике не имеют очевидной связи с интеллектуальным уровнем каждого из богов или с тем, что они могут себе вообразить. На самом деле об этом говорят очень редко и об этом очень мало что известно. С нашей, современной точки зрения Немти, которого подкупает Исида, может казаться глупцом или простаком. Для древних египтян глупость и тупость были свойством только двух божеств: прежде всего Хора-ребенка, который действует не думая и глупость которого есть временное качество, следствие его юного возраста и невинности,{602} и Сета, который всегда считался наименее проницательным и наименее мудрым из всех своих собратьев. Он агрессивен, импульсивен, его легко одурачить, и он сам заключает глупые пари, которые оборачиваются его неудачей. Так, он предложил Хору, чтобы каждый из них построил каменный корабль, который позволил бы им состязаться в гребле. Хор соглашается, но втайне строит деревянный корабль, который обмазывает так, чтобы он казался каменным; а Сет строит настоящий каменный корабль, который на беду тонет, как только его спускают на воду.{603}

Наконец, остается задаться вопросом, присуща ли богам сила воображения. Мир богов — это реальность, где выдумка исключена. Ложь, которую практикует один Сет, не может считаться истинным творением духа. Тот, владеющий письменностью,{604} конечно, легко может описывать мир или же следить за превратностями судьбы богов, но он никогда не предстает как сочинитель или поэт. Остается область снов. Богам тоже нужно спать,{605} одному лишь Ра, по его функции, сон недоступен.{606} Однако в одном тексте, по-видимому, говорится, как один из богов (речь идет о Хоре) видел сон.{607} Он видит «что-то далекое от него, в его собственном городе», и это нечто — кошмар. Известно, что в мире людей плохие сны посылает Сет и что кошмары тесно связаны со всеми страхами ночи. Или же они — всего лишь отражение злых и темных сил, которые угрожают равновесию мира.{608} Может быть, воображение богов населяет их сны жуткими картинами конца света и всех богов?

Узнать имя, или Обретение власти

Истинное имя каждого бога — тайна для других. Оно глубоко скрыто в «сознании», роль которого мы уже видели выше, вместе со всеми остальными содействующими приспособлению людей к миру силами разума, часть которых оно составляет.{609} Имя тесно связано с космическим измерением бога, оно воплощает его функцию в мире и некоторым образом определяет его статус по отношению к другим богам.{610} Открыть свое имя — значит сделать этот статус полностью доступным тому, кому это имя доверено, полностью отдаться его власти. Чтобы защититься, божество, соответственно, пытается «внушить страх тем, кто хочет узнать его имя».{611} Для вящей безопасности это полное имя составляет почти бесконечный список составных элементов, которые, в свою очередь, также являются именами.{612} Так что его практически невозможно запомнить и требуется немалое время, чтобы его выговорить. Произнесение имени одной из супруг Хора, Сепертерес, требует трех лет.{613} Тайные имена, которые все же можно открыть, зачастую представляют собой двусмысленности: они скрывают для мира живых существ истинную природу бога и делают доступной лишь ее часть.{614} Во всяком случае, ставшее вновь известным имя используется только как информация, дополняющая то, что о боге уже известно. Его нельзя произносить всуе, ибо это может спровоцировать события, опасные для всех. «Если произнесут его имя на берегу реки, она иссякнет. Если произнесут его имя на земле, она загорится».{615}

В начале мира никто не знал имен друг друга. Ра особенно старался принять специальные меры предосторожности, которые должны были помешать использовать знание его имени против него. Пользуясь тем, что, как и все боги, он располагал огромным количеством имен, он менял их каждый день.{616} Исида, о которой нам говорят, что «сердце ее было более мятежным, чем множество людей, более мудрым, чем множество богов», которая была «более сведущей, чем множество умов», владела особым, личным знанием, которое она унаследовала непонятно от кого — то ли от Геба,{617} бога земли, то ли от своего собственного отца Ра.{618} Она использует его в ущерб последнему. Ра, на плечах которого лежит груз долгих лет царствования, уже стар и ослабел умом. Однажды утром, когда он вместе со своим экипажем занял место на солнечной ладье, готовой отправиться в плавание, чтобы осветить мир, капля слюны из его уст упала на землю. Втайне от всех Исида смешала эту жидкость с землей, приготовив особую массу, и вылепила из нее змею, которой придала заостренную форму. Она положила ее на дорогу, где ежедневно проезжал верховный бог. Случилось то, что и должно было случиться: Ра вместе со всем своим двором отправился в путь, и змея его укусила. Тотчас он почувствовал страшную боль. Поскольку бог обходил мир каждый день и ему было полностью известно всё, что он сотворил, он понял, что то, что его укусило, — не одно из его собственных созданий. Согласно некоторым источникам, это событие вызвало катастрофу, сравнимую с концом света: земля погрузилась во мрак, черепки от посуды забегали, камни заговорили, а горы стали ходить.{619} Ра стал вопрошать всех известных ему богов своей свиты, чтобы узнать, есть ли у них знания, при помощи которых можно унять его страдания. На этот призыв сбежались все. Среди них, очевидно, была и Исида, которая ловко разыграла удивление: «Что это, о мой божественный отец? Что случилось?.. Неужто один из твоих детей посмел поднять против тебя голову?»{620} Ра описал свои страдания, и Исида без обиняков попросила его: «О мой божественный отец, скажи мне свое имя». Бог начал долгое перечисление своих имен и свойств, но Исиду не так-то легко было обмануть. «Твоего (истинного) имени не было среди тех, что ты назвал мне», — заметила она. И яд стал свирепствовать в теле бога вдвойне. Не выдержав этой пытки, Ра был вынужден уступить, но при этом поставил одно условие: Исида может передать секрет, который он ей откроет, только своему сыну, и только связав того клятвой, что он не передаст его никому больше.{621} Когда обещание было дано, Ра открыл свое имя богине, которая немедленно прочла целительные формулы, прекратив его страдания. Среди различных версий этого рассказа, которые до нас дошли, практически ни в одной никто не осмелился написать истинное имя Ра. Исключением является лишь один текст, но здесь, чтобы хотя бы отчасти защитить тайну, автор текста прибегает к хитрости. Он предпосылает каждой из частей имени (фактически бесконечного) египетское слово, означающее «имя», поменяв при этом местами два знака, из которых оно состоит. Непосредственного раскрытия тайны имени удается тем самым избежать, поскольку то, что нам сообщают, — это не само имя, а его искажение, лишающее его силы.{622}

Очевидно, Исида передала свои знания сыну Хору, который, в свою очередь, стал признанным мастером магических искусств.{623} Вдохновившись примером матери, он тоже не брезговал тем, чтобы с помощью принуждения выведывать полезные секреты. Например, он воспользовался собственной брачной ночью, чтобы заставить свою супругу или наложницу Та-Битджет, страшную богиню-скорпиона, выдать ему свое имя: так он приобрел власть, позволявшую ему исцелять укусы ядовитых животных.{624} Этот эпизод показывает, что имя, под которым боги были известны, и имя, которым они именовали себя сами, были в конечном счете обозначением присущих им качеств. Получалось, что супруг мог не знать настоящего имени своей жены, если только, как в этом случае, не прибегал к хитрости или к силе. Перевозчик Немти стал еще одной жертвой Хора, которому также удалось узнать у него его имя.{625} Эта история очень похожа на историю Исиды и Ра, однако здесь Хору даже не пришлось лгать. Когда он пересекал реку в ладье перевозчика, того укусила змея и он призвал Хора на помощь. Хор воспользовался этой возможностью и отказался помогать до тех пор, пока не получил нужную информацию. Немти в этой ситуации повел себя не слишком умно. Он стал невпопад называть имена, которые явно ему не принадлежали: некоторые даже были известны как имена других богов, более важных, чем он. По сути дела, при помощи бахвальства он пытался выиграть время. Однако Хора нельзя было обмануть таким примитивным приемом: в конце концов, перевозчик был вынужден раскрыть ему свое настоящее имя, чтобы получить исцеление.

Во всех этих эпизодах приобретение знания (зачастую довольно грубым способом) означало одновременно и приобретение власти в ущерб тому, кто был вынужден открыть это знание. Исида — уже опытная волшебница, — присвоив себе драгоценную тайну, теперь могла прибегать к искусствам самого Ра, чтобы, подобно ему, освобождать богов от страданий.{626} Очевидно, что в результате этого происшествия Ра до некоторой степени утратил свои навыки. Власть, которая позволяла ему исцелять собратьев, ставших жертвами яда, таким образом, уменьшилась. Если ему было нужно исцелить какого-нибудь бога или даже помочь Исиде, которая не могла спасти своего собственного сына, ему приходилось переживать за собрата, застигнутого бедой, и пытаться случайными средствами сдержать развитие болезни до тех пор, пока Хор, вооруженный теперь лучше, чем он сам, не исцелит несчастного окончательно.{627}

Это личное знание, хека, не является абсолютно непогрешимым. В то время как Сет и Хор в обличье гиппопотамов вступают в борьбу не на жизнь, а на смерть в глубине вод, Исида пытается вмешаться, чтобы помочь своему сыну. Она изготавливает гарпун, который бросает в Сета; однако оружие попадает мимо цели и вонзается в Хора. Взвыв от боли, он сообщает Исиде о ее ошибке. Понятно, что в этой истории сердце богини колеблется между двумя одинаково дорогими ее сердцу существами — ее братом Сетом и сыном Хором, и это затемняет ее здравомыслие и мешает ей употребить свою силу.{628}

Знание Тота

Тот обладал важными обязанностями в управлении миром.{629} Своему привилегированному месту рядом с демиургом этот бог был обязан присущей ему функцией. Именно внешние проявления его сердца и языка стали инструментом, который позволил творению материализоваться.{630} Владение словом и письмом дает Тоту возможность придать творческой мысли зримое обличье. Без его вмешательства она осталась бы в буквальном смысле слова мертвой буквой. Обращаясь ко всем богам Вселенной, он мог гордо заявить: «Я — Тот. Я повторяю вам то, что объявил Ра, (ибо) с вами говорили до того, как мои слова были услышаны. Я — Тот, я — владыка божественной речи (иероглифов), которая ставит вещи на (подобающие им) места. Я даю приношения богам и просветленным (усопшим). Я — Тот, который поместил Маат в писание для Эннеады. Все, что выходит из моих уст, воссуществует, как (если бы это был) Ра. Меня не удалить от неба и земли, ибо я узнал то, что скрыто в небе, недоступно на земле и скрыто в Первобытном Океане. Я — создатель неба, тот, кто породил горы… мною живут боги и люди».{631} Таким образом, именно благодаря посредничеству Тота поддерживается порядок в мире. Если солнечная ладья продвигается вперед усилиями ее экипажа, то именно Тот держит ее кормило и направляет ее по нужному пути.{632} Говорят, что именно он поднимает солнце в небо{633} и что он «сотворил управление в Египте и создал номы».{634}

Не будучи истинным творцом, Тот обеспечивает постоянство знания. Он — память богов, слова которых он запоминает; он позволяет самому создателю постоянно узнавать о том, что происходит.{635} Богу-демиургу принадлежит знание будущего, в то время как Тот благодаря своим «архивам» делает его видение безупречным.{636} Он поддерживает между собой и демиургом взаимообмен знанием,{637} делающий его посредником между всеведением демиурга и явленным и обретенным знанием обычного мира. Тот — это одновременно и «провидение» (сиа) и «знающий (рех) всё».{638} Эти два рода знания сочетаются в нем: он находится в исключительном положении, обладая одним из них и будучи способен передавать другое. Тот узнал (про него говорят «проглотил») Обе Земли;{639} ему присуще сокровенное понимание творения. Он фиксирует и поддерживает знание и может его распространять как среди богов, так и среди людей.{640} Служащим для этого средством этой передачи стало письмо — основной проводник знания-рех. По легенде, которая известна в передаче Платона, но в основе своей может происходить из Египта, это распространение знаний с помощью письма отнюдь не вызывает у богов энтузиазма.{641} Говоря о выгодах, которые предоставляет искусство письма, Тот восхваляет его, подчеркивая, что оно может передавать практические знания людям. Демиург Атум (которого Платон называет «Тамос») видит в этом одни неудобства. Он говорит, что в результате использования письма люди будут полагаться уже не на свою память, но на записи, чтобы вернуть себе воспоминания, след которых уже изгладился в душе. Иными словами, постоянно практиковать рех — означает постепенно утратить сиа и в конечном счете порвать связи с мыслью Творца.

Здесь сталкиваются две логики. Утверждение, что в подлинном смысле слова творит только сиа, низводит рех на уровень «эха», которое вынуждено вечно находить то, что уже было сотворено, не привнося в это ничего нового. Способность Тота одинаково хорошо владеть обоими видами знания придает ему равновесие, позволяющее сравнить его с центральной точкой весов, и наделяет смыслом его качество посредника. Тем не менее эта способность выявляет также все границы и опасности его знания. Без сомнения, Тот — мудрец среди богов, однако сознание этого делает его высокомерным педантом. Его склонность произносить заранее заготовленные речи и несколько наигранная торжественность, в конце концов, могут раздражать, особенно если происходит что-то экстренное. Когда Ра посылает его к Исиде, которой нужна помощь, чтобы исцелить ее больного ребенка, бог знания пускается в витиеватые рацеи, совершенно неуместные в данной ситуации, так что раздраженная богиня наконец восклицает: «Тот! Хотя твое сердце мудро, твои решения медленны!»{642} В мире, где конфликты разрешаются при помощи физической силы или силы слов, бог мудрости не всегда находит наилучшее применение своим знаниям. Ему также присущи двойственность и непорядочность. Письмо в его руках не всегда служит гармонии мира: оно дает ему возможность превзойти своих собратьев с помощью обмана и подделок. Вершитель ритуала среди богов, действующий втайне, как впоследствии его ученики из числа людей,{643} он имеет в распоряжении инвентарь, который позволяет ему распределять среди собратьев приношения{644} — то есть самое жизненно необходимое. Он использует это положение и свою власть над звездами, чтобы манипулировать их ходом и нарушать течение времени, чтобы, как мы уже видели, украсть у других богов часть того, что должно им принадлежать.{645}

От слова к письму

Слово или письмо? Что же, в конце концов, руководит миром? В чем разница между ними? И прежде всего является ли язык богов языком людей?

То, что в некоторых обстоятельствах боги могут обращаться к людям на словах,{646} никоим образом не предполагает, что язык, который они используют между собой, — это язык людей. Фактически с языком происходит то же самое, что с обличьями и иными проявлениями богов: слово приспосабливается к обстоятельствам. Боги понимают язык животных, например, язык рыб{647} или птиц. Эти последние часто передают им информацию и получают ответы.{648} Речь здесь идет действительно об исключительных качествах богов, поскольку люди, как правило, не имеют доступа к этому способу передачи сообщений. Только заполучив таинственные писания, которые Тот некогда оставил в ящике в глубинах вод, сказочный герой может, прочитав формулы, которые там записаны, понять, о чем говорит любое животное или где оно находится.{649} Однако речь здесь идет о присвоенном знании: вор поплатится за это деяние своей жизнью и унесет драгоценный манускрипт с собой в могилу. В некоторых греко-египетских магических текстах маг, чтобы быть лучше понятым, обращается к божеству с помощью «птице-иероглифов», прибегая при этом к таким диалектам, как, например, «соколиный».{650} Птицы парят в небесных высотах и, естественно, могут общаться с богами и служить людям посредниками.

В общем и целом языки животных могут быть поняты как выражения сверхъестественного просто потому, что они не являются естественными и человек не может их выучить. Путешественники, которые ночью слышали мычание быков, могли думать, что это — беседа богов.{651} Думали, что животные, которые криками проявляют свою радость при восходе солнца (как, например, бабуины), говорят на таинственном языке, приятном Творцу.{652} С другой стороны, «бабуинский язык» по праву занимает свое место среди многочисленных языков, которыми владеет упомянутый нами маг. Фактически в мире богов существует множество языков, чуждых человеку, — например, язык, на котором говорят духи Востока,{653} а также язык демонов загробного мира, который умершему нужно понять, если он хочет вырваться из поставленных ими ловушек.{654} Все это не обязательно принадлежит животному миру: животные всего лишь «одалживают» свой голос сверхъестественным существам.

Слово и членораздельная речь были изобретены Тотом;{655} ему люди обязаны и тем, что говорят на разных языках.{656} Эта множественность, не совсем удобная в мире мертвых (здесь может понадобиться переводчик),{657} не обязательно является препятствием для богов. Амон, в силу своего происхождения, знает нубийский язык.{658} В то же время логично предположить, что египетский язык, который достался на долю обитателям долины Нила, где преимущественно и обитают боги, имеет особый статус. Ямвлих, философ-неоплатоник IV века, который был хорошо знаком с образом мысли египтян, напоминает, что было бы глупо предполагать, что божество говорит именно на этом языке, но в то же время уточняет: «Поскольку египтяне первыми получили в удел общение с богами, те предпочитают, чтобы к ним обращались по правилам этого народа».{659} Бог Тот в речах, которые ему приписывает герметический корпус, заходит, однако, гораздо дальше: «Само свойство звука и надлежащая интонация египетских слов содержат в себе энергию вещей, о которых говорят… мы используем не просто слова, но звуки, исполненные действенности».{660} Слово не просто является творческим: в египетском языке оно находит свое наиболее адекватное выражение. Именно эта идея развивается в самих египетских текстах. Дыхание жизни, которое выходит из уст демиурга и дает существование всем тварям, составляет единое целое с его словом.{661} Звук творящего голоса бога, который именовался ху, соединяется с пищей, которая позволяет жить. Он тоже находился во внутренностях богов.{662} В первые минуты существования мира, когда демиург еще пребывал в Первобытном Океане, он стал выдумывать имена для всех живых существ и вещей.{663} Потом, с помощью ху и сиа, он произнес эти имена, чтобы окончательно дать им существование.{664} Согласно прочно установившейся традиции, мир был сотворен семью последовательными словами, которые произнес демиург.{665} По ходу дела эти слова сначала организовали мир как территорию.{666} Они стали особенными существами, которые, как и все существа, помогавшие творцу в начале мира, должны были умереть; видимо, они были заключены в саркофаг.{667} Произносить творческие слова заново опасно: это может привести к концу мира.{668}

Всё, что говорят боги, в конечном счете имеет творческий смысл. Одна из их любимых манер выражаться — это то, что мы с вами назвали бы «игрой слов». Фраза или выражение, использованные тем или иным богом относительно какого-нибудь места или существа, дают ему имя и, таким образом, являются атрибутом его реальности.{669} Это — один из способов творения, к которым чаще всего прибегает демиург.{670} И кем бы ни было божество, каждое словесное выражение порождает реальность того, о чем говорит это выражение. Если Хор смог отомстить за своего отца как Харендот (египетское «Хор, мститель отца своего»), то потому, что Осирис буквально сотворил эту его способность, произнеся ее название в тот момент, когда он очнулся от смертного сна после обряда мумифицирования.{671} В мифе о Хоре каждое действие служит поводом для словесного комментария и, таким образом, порождает сами места совершения связанного с Хором ритуала и его участников, а также связанные с ним культовые предметы.{672} В общем и целом достаточно объявить о событии, чтобы оно произошло.{673} Именно поэтому оскорбление или угроза заключают в себе реальность, которой остается только проявиться. Тот, кто становится их мишенью, переживает в реальности то, чему он подвергся на словах.{674} Слово, таким образом, оказывается оружием, которое позволяет подчинять или уничтожать своих противников. Очевидно, это касается в первую очередь Тота,{675} но также и богов с более материальными функциями в мире, как, например, Сета. Достаточно одной его речи, чтобы он утвердил свою силу перед лицом противника и тот исчез.{676} Его голос, который часто сравнивается с раскатами грома, укрощает самые опасные и мятежные существа и силы, например бушующее море.{677}

Иероглифическое письмо называют не иначе как «божественная речь». Это обозначение определяет его статус. Письмо не может быть независимым от слова: оно является всего лишь его транскрипцией. Оно существует a posteriori и функционирует лишь как воспоминание о событии или его фиксация. Письмо только придает миру форму, информирует о нем. С его помощью боги составляют архивы важных событий. Например, всё, что касается конфликта Хора и Сета, было тщательно зафиксировано.{678} Поэтому в мире богов не может быть повествования о вымышленных событиях. Сами знаки письма определяются как «отпечатки» всего, из чего состоит творение. Каждое существо или вещь могут быть использованы как знак письма. Священные тексты, что бы они ни содержали, являются «силами (бау) Ра», отражением воли демиурга.{679} Составить каталог знаков — значит составить каталог всего, что было сотворено. Возможно, инвентарь этих «отпечатков реальности» находился у Тота, который мог их исчислить.{680} Здесь Тот опять выступает в роли посредника, умеющего читать, то есть «преобразовывать письмо в слова»{681} и, таким образом, заставлять его возвращаться к своим истокам, к его первоначальной силе. Он уничтожает противопоставление между письменным знанием (рех) и творческим словом (сиа), однако в то же время обеспечивает и их передачу.

Использование письма среди богов, не будучи ограниченным целенаправленно, имеет тем не менее свои пределы. Мало кто из них берется на самом деле за перо. Нейт, судя по всему, единственная, кто ведет свою переписку.{682} Ее власть над написанными словами весьма велика: например, она может отобрать назад книгу, которую ее вестники несут умершему, чтобы помочь ему избежать осуждения.{683} У Осириса, изолированного в его загробном царстве, очевидно, есть свои собственные писцы.{684} Исида, опасная искушенность которой общеизвестна, была способна написать книгу, которая послужит благу ее брата.{685} То же самое можно сказать и о ее сыне Хоре, который унаследовал многие тайные искусства своей матери.{686} Писать и читать — не совсем обычные занятия для богов: эти занятия выпадают почти исключительно на долю Тота — по вполне понятным причинам. Среди всех средств сообщения и передачи информации, используемых богами, письмо играет лишь вспомогательную роль или вообще оказывается ненужным. Так, во время тяжбы Хора с Сетом царь богов обращается к трибуналу с посланием, чтобы заставить его принять решение, и одновременно устно вмешивается в спор, и при этом ничего не говорится о его перемещении из места его первоначального пребывания.{687}

Существовал малоизвестный обычай, согласно которому двадцатый день первого месяца года был особо посвящен обмену письмами между богами.{688} Согласно тексту, где говорится об этом действе, обмен этот был связан со своего рода колебанием между жизнью и смертью: эти письма содержали одновременно живительную и убийственную силу. Место, где составлялись эти письма, называлось «Домом жизни», именно здесь, как считалось, обитал тот Хор, которому надлежало казнить космических врагов верховного божества.{689} Письмо здесь кажется тесно связанным с культом Осириса и его воскресением. Осирис-ушедший, то есть «вчерашний день», снова воскресал в этих писаниях, которые сами были всего лишь возобновлением памяти о прошлом.

Просто боги

Когда боги не заняты беспрерывными ссорами, они кажутся достаточно бездеятельными, и можно задаться вопросом: зачем они, в конце концов, вообще нужны? Однако наше долгое исследование сути всех этих волнений показало, что все их споры, победы и поражения выявляют наиболее фундаментальные качества этих божественных существ. Каждое из них обладает особыми талантами, которые в общем и целом достаточно значительны. Они соответствуют отдельным отраслям знания о жизни и более или менее отражают роль каждого бога в их сообществе. Об этой роли говорят как о чем-то столь же скрытом и трудно познаваемом, как и имя божества.{690} Поэтому такое особое знание каждого бога соответствует незнанию в данной области других богов, которые, как правило, не могут заниматься какой-либо другой деятельностью, кроме той, что им присуща.

Демиург защищает свое творение, пытается с переменным успехом регулировать возникающие в нем конфликты. Рядом с ним — его верный помощник Тот, через которого передаются решения верховного бога, а также различные знания. Агрессивный Сет одновременно вызывает и укрощает бури и ненастье. Горшечник Хнум творит живые существа. Некоторым аспектам божеств приписываются особые способности. Бараны, особенно бараны Мендеса, имеют пророческий дар, их речения воспринимаются всеми как руководства к действию.{691} Хор становится врачом, поскольку он много страдал в детстве,{692} а также благодаря знаниям, которые передал ему отец. Маленький Хор становится «Защитником», ибо этот особый его аспект был сотворен Тотом.{693} Как мы уже видели, эта деятельность обеспечивает нормальное функционирование мира.

Грубой ручной работой сами боги, как правило, не занимаются. Некоторые предметы фактически являются репликами их отдельных составляющих, и создавать их специально не приходится.{694} Ремесло среди богов не распространено. Только Птаха, как считается, его предназначение в мире побуждает заниматься разными полезными работами;{695} однако маловероятно, что он мастерит что-то сам. Мелкие поручения обычно выполняют второстепенные боги, как, например, дочь Осириса (о которой практически ничего не известно): она делает необожженные кирпичи, скорее всего — для отцовской гробницы.{696} Когда такие задачи выполняют более важные божества, они имеют второстепенный характер и это, как правило, оправдывается каким-то мифологическим событием, в ходе которого эта работа была сделана в первый раз. Мы уже видели, что Хор соорудил корабль, чтобы ответить на вызов Сета. Очевидно, это дело ему знакомо, поскольку постоянные плавания, которые он совершает, преследуя врагов, требуют умения быстро построить судно.{697} Исида и Нефтида становятся прядильщицами и ткачихами{698} как для изготовления бинтов для мумификации Осириса, так, видимо, и для того, чтобы изготовить компрессы для маленького Хора, которые понадобились ему из-за различных недугов.{699} Для Исиды эта работа становится настоящей профессией со своим рабочим графиком.{700} Она поглощает ее настолько, что богиня не слышит воплей своего сына, которого укусил скорпион. Мы узнаем, что на самом деле богинь заставил работать Сет,{701} и, чтобы освободить Исиду от этой низкой работы, Тоту пришлось договориться с Нейт о том, чтобы ее собственные ткачихи встали на смену Исиде.{702}

В целом можно сказать, что сущность египетских божеств определяется исключительно их функцией в мире. Мы находим у них не так уж много черт, которые зависели бы просто от особенностей их характера. Единственное исключение в этом смысле — Сет. Действительно, он — бог крайностей. Но это придает ему свой, особый характер, которого почти нет у его безупречных собратьев. Он агрессивен, задирист, любит выпить и в то же время отважен; он — несчастная жертва своих страстей. Если внимательно вчитаться в тексты, то и у других богов можно разглядеть некоторые особенности, не всегда очевидные с первого взгляда. Бог Тот, конечно, мудрец и в то же время несколько высокопарный зануда, в какой-то мере — мошенник. Верховный бог Ра иногда кажется слабым и нерешительным; он разрывается между мнениями богов из его свиты, иногда поддаваясь их напору. А иногда он может быть упрямым и беспринципным, пытаясь путать факты, чтобы навязать другим свою (как он сам знает, несправедливую) точку зрения. Исида — мать и безутешная вдова — иногда уж слишком старается воспользоваться этим своим положением, чтобы привлечь внимание собратьев. На самом деле она хладнокровна и горда. Исида готова на всё, чтобы достичь своих целей, и в этом она весьма похожа на других богов. Нельзя не признать, что она всецело верна своему умершему мужу и искренне любит своего сына (хотя иногда она это умело использует). Осирис кажется чудаком, к тому же самовлюбленным (чтобы не сказать — эгоистом). Он занят своей внушительной внешностью, своей властью и прерогативами. О супруге Осирис и думать забыл, а сын важен для него лишь тем, что он отомстит за него в земном мире, утвердив тем самым навечно власть самого Осириса в мире загробном. Немти жаден и, может быть, чуть простоват. Таким образом, лишь несколько отдельных персонажей отличаются от всех остальных, которые скорее являются архетипами, как если бы речь шла об условных ролях в мировой трагикомедии, где главные актеры — всего лишь силуэты.

Они — боги с практически бесконечной властью, и в то же время они конфликтуют, как подростки в поисках жизненных ориентиров. Допущенные ими ошибки, их недостатки запечатлеваются в самом творении, которое словно катится по наклонной плоскости судьбы. Фактически боги не управляют творением и в конце концов позволяют людям принять вместе с ними на себя ответственность за свою часть мира. В этом они заслуживают нашего уважения.