Кромешники

Победе России в Ливонской войне помешали не столько внешние обстоятельства, сколько значительные перемены внутри страны.

Мы уже упоминали, что в конце XV — начале XVI в. на Москве, наряду с двумя направлениями религиозной мысли, представленными церковными течениями нестяжателей и иосифлян, появилось третье, которое было по существу антицерковным и которое у нас так неудачно окрестили ересью «жидовствующих». В XVI в. эта система негативного мироощущения (для простоты будем называть ее антисистемой) не имела никакого отношения к евреям.

Одним из наиболее крупных известных нам проповедников антисистемных взглядов на Руси был Феодосий Косой. Проповедь его была вполне доступна: признавалась только Библия, отрицались церковные догматы, принципы и вся иерархия священнослужителей. Косого схватили, но при помощи друзей он сбежал из-под стражи и ушел в Литву, где продолжал проповедовать свое учение, а затем примкнул к радикалам Реформации — антитринитариям.[17]

Проповедническая деятельность Косого была заметным явлением: современные ересиарху авторы ставили в один ряд восточного «Бахамеда», то есть Мухаммеда, западного «Мартина», то есть Лютера, и русского Феодосия Косого. Надо сказать, что это сопоставление было просто демагогической формулой: ни по содержанию своих учений, ни по своему месту в этногенезе Мухаммед, Лютер и Феодосии Косой ничуть не похожи друг на друга.

Мухаммед явился создателем новой мировой религии, которая была связана с фазой пассионарного подъема целого суперэтноса — мусульманского мира.

Лютер, напротив, был деятелем фазы спада пассионарного напряжения — фазы надлома, и его проповедь вовсе не была новым словом. Проповеди, призывавшие к Реформации — исправлению недостатков католической церкви, — звучали в Западной Европе и раньше, до Лютера: Гус в Чехии и Уиклиф в Англии говорили то же самое. Более того, обличения Лютера признавали правильными даже его противники, иерархи католической церкви. Никто не спорил с тем, что предоставление индульгенций превратилось в торговлю, что назначение на церковные должности «по блату» — зло, что невежество священников — зло не меньшее. Но, соглашаясь с доводами Лютера, католические прелаты утверждали, что лечение язв церкви — это дело Святого престола. Правда, сами они для исправления ситуации ничего не предпринимали. Из-за этого, собственно, и начались разногласия. «Физической» же основой Реформации стал раскол целостности «Христианского мира», вызванный резким падением его пассионарности после выхода из акматической фазы. Европа разделилась на протестантскую и католическую, и произошло это разделение в финале западноевропейского этногенеза, а не в начале его.

В России XVI в. был началом акматической фазы, и потому проповеди Феодосия Косого, а также его последователя Матвея Башкина нашли отклик только среди небольшой части населения, образовавшей еретические секты. Создание антисистемных сект в акматической фазе гораздо больше напоминало эпизоды альбигойских войн во Франции, богумильского и павликианского движений в Византии, выступления карматов в мусульманском мире, но никак не события европейской Реформации. В идеях Гуса, Уиклифа, Лютера не было ничего из того, что составляло суть новгородской ереси уничтоженной в начале XVI в., ничего, подобного тому, что проповедовал Косой. Проповедь Косого не была заимствованием с Запада или Востока. Она стала частным выражением того негативного мироощущения, которое всегда является следствием тесного контакта двух суперэтносов.

Негативное мироощущение, как и позитивное, сопряжено с созданием особых философских, религиозных или политических концепций, которые меньше всего предназначены для доказательства чьей-либо правоты или убеждения оппонентов. Ведь для выражения мироощущения логических доказательств не требуется. Например, одни люди считают, что собак можно и нужно бить, а другие полагают, что бить беззащитных животных нельзя. Доказательств ни те, ни другие вам не приведут, каждому его правота очевидна, он ее ощущает. И вот один говорит: «Ну какая свинья — взял и ударил собаку!» А другой ему возражает: «Ты что, дурак, что ли? Что ж ее не бить, она же собака!»

Отношение к собаке кажется мелочью, но именно из таких поведенческих мелочей слагаются глобальные симпатии и антипатии этнического и суперэтнического значения. И потому невозможно логическими доводами примирить людей, взгляды которых на происхождение и сущность мира полярны, ибо они исходят из принципиально различных мироощущений. Одни ощущают материальный мир и его многообразие как благо. Другие — как безусловное зло. Именно последнее мироощущение, воплощавшееся в России то в движении новгородских стригольников, то в ереси «жидовствующих», в XVI в. получило наиболее яркое выражение в опричнине (1565–1572).

Явление опричнины, как никакое другое, издавна привлекало к себе внимание историков: и дореволюционных (Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев, С.Ф. Платонов), и современных (С.Б. Веселовский, А.А. Зимин, Р.Г. Скрынников, Д.Н. Альщиц). Фактические события опричнины описаны ими очень добротно в целом ряде капитальных трудов, и мы на этих общеизвестных фактах останавливаться не будем. Отметим детали и моменты, непосредственно относящиеся к этнической истории.

Следует сказать, что историки XX в. в соответствии с духом времени пытались обнаружить в явлении опричнины некий социальный смысл, ибо считалось, что человек социально не обусловленных и экономически невыгодных какому-либо сословию или классу поступков совершать не должен. Однако попытки определить социальный состав опричнины оказались неудачны: среди опричников находились и бояре, и «духовные», и холопы. Все они, напротив, были «свободными атомами», которые отделялись и от своих социальных групп, и от своих суперэтнических систем. Полностью порывая со своей прежней жизнью, опричники не могли существовать нигде, кроме как в окружении царя Ивана IV, пользуясь его расположением. Да и какой социальный смысл могло заключать в себе их поведение?

Опричнина была создана Иваном Грозным в припадке сумасшествия в 1565 г. и официально просуществовала 7 лет. Задачей опричников было «изводить государеву измену», причем определять «измену» должны были те же самые опричники. Таким образом, они могли убить любого человека, объявив его изменником. Одного обвинения было совершенно достаточно для того, чтобы привести в исполнение любой приговор, подвергнуть любому наказанию. Самыми мягкими из наказаний были обезглавливание и повешение, но, кроме того, опричники жгли на кострах, четвертовали, сдирали с людей кожу, замораживали на снегу, травили псами, сажали на кол…

Особенно страшной расправе был подвергнут в 1570 г. Новгород, где было истреблено почти все население. Даже младенцев опричники бросали в ледяную воду Волхова. Они взялись также исправлять нравы: новгородцы любили по праздникам выпить, но было объявлено, что пьянствовать нельзя. Тех, кого ловили пьяными, били кнутом и кидали в те же самые волховские проруби.

При расправе с Новгородом, как и при других подобных «мероприятиях», погибло множество бояр, но самое важное (на это обратили внимание современные историки, в отличие от историков XIX в.), что так же страдали и простые люди: приказные, посадские, крестьяне. Ведь опричники, казня боярина, вырезали и его дворовых, крестьян же забирали себе и переводили их на собственные земли.

В результате опричнины создалась та совершенно невыносимая обстановка, о которой хорошо сказал граф А.К. Толстой:

Звон медный несется, гудит над Москвой,

Царь в смирной одежде трезвонит;

Зовет ли обратно он прежний покой

Иль совесть навеки хоронит?

Но часто и мерно он в колокол бьет,

И звону внимает московский народ,

И молится, полный боязни,

Чтоб день миновался без казни.

В ответ властелину гудят терема,

Звонит с ним и Вяземский лютый,

Звонит всей опрични кромешная тьма,

И Васька Грязной, и Малюта,

И тут же, гордяся своею красой,

С девичьей улыбкой, с змеиной душой,

Любимец звонит Иоаннов,

Отверженный Богом Басманов.

Итак, главным содержанием опричнины стали совершенно беспрецедентные и бессмысленные убийства ради убийств. Однако самая страшная и существенная этническая характеристика опричнины заключается в том, что и царь, и его опричники были абсолютно уверены в благости своих чудовищных злодеяний. Сначала Иван, убивая тело, стремился также «убить душу» — тела рассекали на мелкие части, а в русском простонародном православии существовало и до сих пор существует предубеждение, что «без тела» покойник не может предстать на Страшном суде. Потом царь стал заносить имена своих жертв в синодик, служил по ним панихиды и искренне считал свое покаяние совершенно достаточным для образцового православного христианина. Более того, Грозный, по меткому замечанию А.М. Панченко, создал совершенно особую концепцию царской власти. Он полагал царское величие равным Божьему и потому лишал подданных права как-либо обсуждать его поступки.

Таким образом, в опричнине мы в чистом виде сталкиваемся с тем, что характерно для каждой антисистемы: добро и зло меняются местами. Антисистемный характер мироощущения опричников выразился не только в их поведении, но даже в названии. Старинное русское слово «опричь», то есть «кроме», дало современникам повод называть соратников Грозного кромешниками, а слово это имело вполне определенный натурфилософский смысл. И вот почему. В представлении христианина существует понятие ада — места мучений грешников. Ад — «тьма кромешная». Как мы бы сказали сегодня, это пустота, вакуум, в котором нет и не может быть ничего материального, «тварного». В те времена это называли «небытие», считая его самой сутью зла. Значит, кромешники — это люди, одержимые ненавистью к миру, слуги метафизического абсолютного зла. Как видим, наши предки хорошо умели осмысливать суть вещей.

От ужаса опричнины Россию спас, как ни странно, крымский хан. В разгар Ливонской войны Грозному удалось замириться с крымцами. Соглашение предусматривало, что хан не будет совершать набегов на Россию, и поэтому Иван Грозный распорядился снять с южной границы большую часть регулярных войск и направил их на запад, в Ливонию. Но крымский хан нарушил договор, отрядами конницы прорвал ослабленную границу, обошел заслоны, стоявшие вокруг Москвы, и напал на столицу (1571). Татары обстреливали Москву зажигательными стрелами, в результате чего деревянный город выгорел через три часа. Пожар был колоссальным бедствием: люди, даже уцелевшие, лишились всего имущества, многие погибли в пламени или задохнулись в дыму. Нужно было отражать нападение крымцев, и от имени царя было приказано собираться всем, кто может носить оружие, в том числе, конечно, и опричникам. И вот тут-то «особые люди» показали себя. Опричники либо просто дезертировали, либо прикидывались немощными и заболевшими, как говорили тогда, «объявляли себя в нетях». Убийцы беззащитных, они оказались неспособными сражаться с вооруженным и сильным врагом.

Головы вождей опричнины, испугавшихся татарских луков и сабель, слетели на плахах. Были казнены и князь Вяземский, и князь Михаил Черкасский, и Василий Грязной, и воевода Алексей Басманов. Сыну Алексея Басманова Федору было предложено сохранить жизнь, если он согласится перерезать горло своему отцу, и он согласился. Иван выполнил обещание: Федору жизнь сохранили — его заковали в кандалы, отправили на север, посадили в тюрьму и дали умереть там.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.