ИНОСТРАННЫЙ С ПЕЛЕНОК?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ИНОСТРАННЫЙ С ПЕЛЕНОК?

Интервью с кандидатом психологических наук Алексеем Михайловичем Кушниром

В последние годы укоренилось мнение, что чем раньше дети начнут изучать иностранные языки, тем лучше. Родители охотно платят за дополнительные занятия английским в детском саду, нанимают (если позволяют средства) дошкольникам репетиторов. И, конечно, когда Министерство образования решило ввести во всех школах обучение английскому с первого класса, большинство пап и мам встретило это решение на ура. Однако в среде профессионалов отнюдь не все смотрят на происходящее со столь безоглядным оптимизмом. Предоставим слово кандидату психологических наук Алексею Михайловичу Кушниру. Будучи главным редактором журналов «Народное образование» и «Школьные технологии», он хорошо знает положение дел в российской школе. А с другой стороны, рассуждает не только как теоретик, но и как практик, поскольку двадцать с лишним лет назад разработал и внедрил свою оригинальную методику преподавания иностранных языков.

— Говоря о современной тенденции обучать детей иностранному языку чуть ли не с пеленок, прежде всего необходимо ответить на вопрос, кому это выгодно. Кто является заказчиком данных «образовательных услуг»? Казалось бы, что тут неясного? Заказчики — родители, их же никто не неволит платить репетиторам или водить ребенка в соответствующие кружки. Но давайте копнем поглубже и спросим: а откуда возникла такая преувеличенная потребность в иностранном языке? Как сформировалось убеждение, что его знание — залог успеха в жизни? Конечно, это прежде всего реакция на долгие годы существования страны за «железным занавесом». Для людей, выросших при советской власти, заграница была сверхценностью, а ведь именно эти люди и являются сейчас родителями, бабушками и дедушками, именно они определяют, чему и когда учить маленького ребенка. Во-вторых, после падения «железного занавеса» в России появилось большое количество иностранных бизнес — разведчиков, которые начали осматриваться, «наводить мосты». Соответственно, возникли фирмы, платившие своим сотрудникам немыслимые по тем временам деньги. Устроиться в такую инофирму было заветной мечтой многих семей. Это тоже обусловило рост мотивации. В-третьих, жизнь за «железным занавесом» породила преувеличенные надежды на «забугорное» счастье: вот уеду в Америку и там заживу как белый человек… Мытарства, неизбежно ожидающие эмигрантов, связанные с утратой корней и культуры, с отрывом от родного языка, не воспринимались — а часто и до сих пор не воспринимаются! — всерьез. Так что возможность уехать на постоянное жительство или хотя бы на работу за границу — это еще одна мотивационная составляющая раннего приобщения детей к изучению иностранного языка. Но за всем этим стоит мощная стратегия, направленная на развал нашей страны. В начале 80–х гг. XX века на Западе из уст достаточно серьезных политиков начали звучать такие высказывания: дескать, население современной России должно лет через 30–40 сократиться до пятидесяти, а то и до тридцати миллионов человек. Причем не обязательно в результате «горячей» войны. Этого можно достичь демографическими методами…

— Путем поощрения политики планирования семьи?

— Да, но не только. Есть и другие способы. Один из важнейших — это культурная переидентификация людей. Стратеги, разрабатывавшие данную политику, надеялись, что русские под влиянием западной культуры перестанут мыслить и рассуждать как русские, отторгнут отечественную культуру и ее ценности. И данный процесс был запущен. Мы пережили почти тридцатилетний период доминирования англоязычной музыки на нашей территории. По крайней мере, в молодежной среде Причем процессы англомании шли по нарастающей. Поколение, выросшее на англоязычной музыке, нарожало детей и уже вместе с ними слушает дома эту музыку, по-прежнему веря байкам про прекрасный западный образ жизни. Да и сейчас данная стратегия не утратила своей актуальности. Англоязычная экспансия продолжается, и главной ареной борьбы становятся менталитет, сознание человека, его психологические установки и язык. На что сейчас, в основном, выделяют гранты зарубежные фонды? — На пропаганду либерализма, феминизма и некоторых других демократических игр, ведущих к определенным сдвигам сознания, а также на иностранный язык. Это прослеживается очень четко.

— Но ведь у русского языка серьезное лобби в государственном аппарате! Движение в его защиту возглавляет супруга самого Президента!

— А куда направляются главные усилия? Народ отчаянно борется за русскую терминологию, видя в этом перспективу развития языка. Однако процессы словообразования — вещь объективная, никакими субъективными методами на них не повлиять. А вот на что абсолютно не обращают внимания, так это на то, что мы живем в стране, в которой уже на протяжении почти ста лет миллионы детей терпеть не могут предмет «русский язык». Школа если и не вызывает отвращение к русскому языку, то уж, во всяком случае, не воспитывает к нему любви. Конечно, у большинства людей все равно возникает эмоциональная привязанность к родному языку, как бы такая глубинная почвенность. Но система преподавания языка в школе работает на самоуничтожение. Программы и методы обучения построены таким образом, что язык — родной язык! — никому не покажется легким. Мы традиционно взяли на вооружение схоластическую прусскую модель обучения языкам. Но что удивительно, в области обучения иностранным языкам наблюдается совсем иная картина. Тут сплошной творческий подход, прямо-таки взрыв креативности. Учителя всячески стараются сделать урок привлекательным, используют игровые методы, слайды, фильмы, элементы страноведения. То есть мотивационно государственная образовательная система работает против русского языка, способствуя экспансии иностранных языков. Прежде всего — английского. Это четко выраженная государственная политика в области языкового образования, и в последние годы она достигла своей кульминации, когда обучение иностранным языкам повсеместно ввели уже в начальной школе.

— Наверное, потому что в раннем возрасте иностранный язык лучше усваивается, да?

— В психологии нет никаких данных о том, что иностранный язык нужно давать с этого возраста. Не было никаких серьезных экспериментальных проверок последствий. Мало того, исследования, которые по данному поводу проводились <назовите хотя бы одну фамилию! > — а проводились они еще с 30–х годов, — свидетельствуют о том, что ранний билингвизм (двуязычие) тормозит овладение структурами родного языка. Затем, уже в более позднее время, было проведено исследование на Украине, показавшее, что даже такой билингвизм, как русско-украинский — а ведь это близкородственные языки! — заметно мешает развитию речи ребенка. И совершенно неслучайно в России, как и в Европе, в последние 100–200 лет систематическое изучение иностранных языков в массовой школе начиналось не в раннем возрасте, а лет с одиннадцати — двенадцати.

— А как же дворяне, нанимавшие гувернеров?

— Я специально подчеркнул, что речь идет о массовой школе. Не надо путать общую, народную школу с обучением отдельно взятых аристократов. Да и с ними, кстати, гувернеры — иностранцы, как правило, начинали заниматься не в раннем, а в отроческом возрасте.

— И потом кончилось все это нашествием Наполеона, после которого бурное офранцуживание нашей аристократии, как известно, пошло на убыль…

— Вот именно! Закончилось все совсем не так, как хотелось любителям чужестранного. Но вернемся в сегодняшний день. Повторяю: в психологии никаких данных в пользу раннего обучения иностранному языку не было и нет. А люди, которые сказали, что ребенок в раннем возрасте сензитивен, т. е. повышенно чувствителен к филологическим упражнениям, подобны страусу, засовывающему голову в песок. Что толку спорить про сензитивность? Вопрос нужно рассматривать шире: какое влияние оказывает раннее изучение иностранного языка на формирование менталитета русского человека? А как это влияет на формирование структур и навыков овладения родным языком? Какие возникают мотивационные тенденции у ребенка, который с ранних лет с помощью шуток — прибауток, песенок и прочих интересных занятий начинает осваивать английский, но при этом в скучнейшей форме изучает родной русский язык? Но с таких общепедагогических и даже гражданских позиций наше Министерство данный вопрос почему-то не рассматривает.

— Но зато, рассуждают многие, иностранный язык сейчас востребован, следовательно, его знание обеспечит ребенку хорошее будущее.

— Какое? Если никакой другой профессии, кроме знания иностранного языка, у человека нет, он, в лучшем случае, может стать переводчиком. А это, будем до конца откровенны, — технический, обслуживающий персонал. Ну и зачем изначально натаскивать ребенка на лакейство, на сервисное обслуживание иностранцев в России? Не лучше ли дать ему мотивационные установки на то, чтобы он уважал себя в своей культуре, стремился стать специалистом своего дела или владельцем своего дела? А иностранный язык может быть — а может и не быть! — приложением к основной профессии. Я, например, владею двумя языками, английским и немецким. Но для меня это не принципиально. Уверяю вас, если представителям зарубежной фирмы захочется со мной пообщаться, они найдут переводчика. Главное, что я буду представлять для них интерес как профессионал в той или иной области. Человек должен быть прежде всего компетентным носителем какой-то специальности. Тогда знание или незнание иностранного языка не играет для него никакой роли. Тем более, что лет через 5–8 станут общедоступными системы автоматического распознавания речи, а лет через 10–15 — и системы интеллектуального перевода. Это будет просто компьютерная программа, которая моментально переложит иностранную речь на нужный язык, причем не коряво, а с вполне приемлемым качеством. Все это — дело ближайшего будущего. Так что сегодня делать долговременную ставку на карьеру переводчика просто глупо.

— Выходит, сызмальства обучая детей иностранному языку, их подспудно настраивают на выезд из страны?

— Да. Всего один пример. Деревня Ольховка Волгоградской области. Родители до такой степени хотят обучать детей английскому, что готовы снять с себя последнюю рубашку. Никакие увещевания насчет того, что до завершения формирования структур родного языка нельзя этим заниматься, что это повредит детям, не действуют. В ответ слышишь только: «Зато дети, Бог даст, смогут пристроиться где-нибудь в Канаде. Мы не жили по-человечески, так пусть хоть они поживут!» Выходит, даже сельское население, которое в России всегда было оплотом державности и патриотизма, вдруг оказывается, в сущности, уже переидентифицированным. Мотивационный базис принадлежности к русскому этносу ослабел настолько, что они готовы сменить гражданство. И когда государство, идя на поводу у наследия «холодной войны», собственными руками формирует у детей готовность сняться с места и жить «за бугром», близорукость такой политики ужасает.

— Значит, специалисты и общественность должны требовать пересмотра политики Министерства образования в области раннего обучения детей иностранному языку?

— Безусловно! Раннее обучение иностранному языку является очень серьезной атакой на русскую ментальность и идентичность русского человека. Преподавание иностранного языка с первого класса должно быть отменено. Причем не обязательно по тем причинам, которые мы с Вами обсуждали, а просто потому, что оно научно никак обеспечено. Научные результаты, даже если они есть, никем никогда не обсуждались публично. Волюнтаристское принятие таких серьезных решений, касающихся судеб миллионов детей, является преступной халатностью.

— Вы сказали, что нельзя обучать детей иностранному языку, пока не завершено формирование структур родного языка. А когда оно завершается?

— Это, конечно, зависит от языка, от культуры, от индивидуальных особенностей ученика, но в среднем, как показывает мировая практика, лет в 10–11. Так что, когда у нас раньше начинали учить иностранный язык в пятом классе, это было очень правильно. Однако принципы преподавания следует пересмотреть.

— В каком плане?

— Сейчас в основе обучения лежит лингвистика: дети учат слова, грамматические формы, правила и т. п. А нужно положить в основу другой подход: сделать обучение иностранному языку природосообразным, основанным на природных законах развития речи или, говоря по-научному, речевого генезиса. Тогда эффективность обучения возрастает на порядок.

— Боюсь, для неподготовленного читателя это звучит слишком сложно и абстрактно…

— Пожалуйста! Можно и поконкретнее. Как развивается речь на родном языке? Сначала возникает понимание того, что говорят другие. Потом постепенно появляется способность реагировать междометиями, отдельными словами, фразами. И только когда пассивный словарный запас уже достаточно высок, возникает более или менее нормальная речь. Скажем, пятилетний ребенок абсолютно свободно понимает речь взрослых, но пересказать может лишь небольшой текст. То есть его собственная речь значительно уступает пониманию чужой. Или возьмем годовалого ребенка. Он показывает пальчиком по просьбе взрослых на массу разных предметов, а говорить почти не умеет. Если эта закономерность известна психологам, то отчего же обучение иностранному языку начинается с говорения? Зачем детей натаскивают на произношение каких-то отдельных фраз? Не лучше ли сперва довести способность понимать до такого уровня автоматизма, который наблюдается у ребенка в родной речи к тому моменту, когда человек уже начинает активно говорить сам? Это протоптанная природой тропинка развития речи. Зачем идти каким-то другим путем? Дети, начинавшие изучать иностранный язык по нашей природосообразной методике с пятого класса, занимались всего по два часа в неделю, но в выпускном классе владели языком так, как владеет им специалист технического перевода, окончивший среднее специальное учебное заведение. Согласитесь, для массовой школы это вполне приличный уровень.

— Расскажите поподробнее о своей методике.

— Еще в 70–е годы, учась на факультете иностранных языков, я с ужасом ощутил на себе неэффективность методов обучения. Тема меня очень «зацепила», и я начал работать в данном направлении. Сперва создал методику обучения детей чтению на родном языке, а затем, уже в конце 80–х годах, когда я организовал в Амурской области лабораторию технологий обучения, мной была создана методика обучения иностранному языку. Алгоритм ее таков. В полном соответствии с природной логикой формирования речи мы сперва сосредотачиваемся на понимании ребенком иностранной речи. Но для того, чтобы понимать речь, нужно создать языковую среду. Попытки создать ее по образу и подобию естественной языковой среды заканчиваются провалом, поскольку за два урока в неделю никакой среды не создашь. Разве это настоящая языковая среда, когда учитель говорит ученику какие-то тривиальные фразы, а тот ему с грехом пополам отвечает? Это просто обмен примитивными репликами. Да и сколько времени может уделить учитель ученику на уроке? Давайте подсчитаем: если в группе десять человек, а урок длится сорок минут, то на одного ребенка выходит не более трех — четырех минут, чтобы он что-то «прокукарекал» на английском. В массовой школе два урока английского в неделю. Значит, на каждого ученика придется в неделю шесть — восемь минут… Ну, еще домашние задания… Но все равно пятнадцать — двадцать минут, даже полчаса в неделю не могут изменить ситуацию! Поэтому нужен был другой подход. Мы создаем плотную языковую среду с помощью интенсивного чтения на иностранном языке.

— Каким образом?

— Прослушивая пленку, на которой записана хорошо артикулированная речь диктора, ребенок держит перед собой текст. В результате он не может читать неправильно, потому что слышит только правильные образцы. А чтобы чтение не было бессмысленным, ему дан полный подстрочный перевод. Человек, умеющий нормально читать, схватывает одновременно и английскую фразу, и подстрочный перевод. Полное понимание обеспечивается с первого раза. И все сорок пять минут каждый ребенок, повторяя за диктором, учится артикулировать, постепенно доводя произношение иностранных звуков и слов до автоматизма. Разработкой артикуляционной готовности мы занимаемся в течение двух лет. Два — три урока в неделю непрерывно артикулируют все дети. Таким образом, конечно, достигается неизмеримо большая плотность языковой среды, чем на обычном уроке.

— А для чего нужно доводить до высокого уровня автоматизма артикуляцию?

— Чтобы заработали непроизвольные процессы. Без этого невозможно достичь хорошего уровня владения иностранным языком. Почему речь человека на родном языке интенсивно развивается не только тогда, когда он говорит сам, но и когда он слушает других? Потому что работает артикуляционное эхо — непроизвольный автоматизм. Он играет колоссальную роль в овладении родным языком. Создать его в рамках традиционной модели обучения иностранному языку практически невозможно — слишком мало времени отводится на одного ученика. А тут артикуляционная функция доводится до совершенства. При этом, благодаря подстрочному переводу, достигается полное понимание, а значит, детям интересно читать. Экзамен в шестом классе выглядит так. Ребенок берет с полки любую книгу — детскую, но неадаптированную — и бегло, с достаточно хорошим произношением читает ее вслух с любого места. За два года, занимаясь только артикуляцией, я действительно могу вывести ребенка на уровень психофизиологических автоматизмов, т. е., я задействую правополушарные функции, которые обычно остаются вне тренинговых процессов, потому что недостает плотности языковой среды. За тридцать часов в неделю можно было бы создать плотность обычными методами, но у нас-то в неделю всего два — три часа иностранного языка!

— Хорошо. Это первый этап. А второй?

— Седьмой и восьмой классы полностью посвящаются лексическому аспекту. Выглядит это так. Перед ребенком лежит неадаптированная книга на английском языке. За первые два года, благодаря чтению с подстрочником, его лексический запас существенно вырос: на самом деле он гораздо больше, чем у обычного десятиклассника. Теперь же подстрочника перед глазами нет, а вместо него звучит литературный перевод. Поскольку восприятие литературного языка образно-эмоциональное, тут задействуются сразу оба полушария: человек не только понимает смысл, но и переживает, если книга интересная. В результате английский текст тоже воспринимается ребенком не на уровне отдельных слов, а накладывается на образно-эмоциональную, динамическую картинку, которая продуцируется у него в голове литературным переводом. После двух — трех занятий ребенок уже научается сопоставлять английскую фразу с этим образно-эмоциональным эквивалентом, и ему совсем не трудно догадаться, какое слово как переводится. В руках у ребенка карандаш, которым он фиксирует те слова, которые ему помог понять литературный перевод. В конце каждого урока устраивается словарный диктант. На экзамене за восьмой класс ребенок должен перевести с листа любой фрагмент неадаптированного художественного текста, соответствующего его возрасту. Ну а на третьем этапе обучения, наоборот, звучит английская речь, а в руках у детей — текст на русском языке. И примерно в середине девятого класса дети закрывают русский текст, потому что они уже свободно понимают английскую речь на слух. Значит, к концу девятого класса мы уже свободно артикулируем по-английски, свободно переводим с листа без словаря любую английскую книжку и свободно понимаем звучащую английскую речь. Но мы ни дня не занимались говорением. Те же дети, которые все эти годы обучались по традиционной методике, все время занимались говорением, пересказами и выучили сколько-то топиков. Пусть даже целых 50 штук! Но они не могут свободно переводить без словаря, не понимают, что говорит по радио английский диктор… Совершенно очевидно, что в целом уровень владения английским нашими ребятами гораздо выше. В течение последнего года обучения они уже занимаются говорением и осваивают грамматику. Естественно, при такой солидной базе, какая в них уже заложена, им это делать несложно.

— Где «обкатана» Ваша методика?

— В Амурской области и в некоторых других местах. Я знаю примерно 20 специалистов, активно работающих по этой методике.

- А почему нет широкого внедрения?

- Наша внедренческая система никак не связана с критериями эффективности методик. Она ориентируется исключительно на издательские интересы. А издательству, пока у него не распроданы большие тиражи старых учебников, невыгодно печатать новые. Это такая же психология, как у владельцев компаний сотовой связи, которые говорят: «Пока мы не извлечем максимум прибыли из старой технологии сотовой связи, мы не пустим на рынок новые технологии». Да ладно методика обучения иностранному языку никому не нужна! Точно так же не нужна моя методика обучения чтению на родном языке, благодаря которой ребенок к концу начальной школы только на уроках, без домашних заданий и при снижении нагрузки прочитывает не четыре книжки «Родная речь», а 60–80 томов детской литературы! Эта методика давно опубликована, с успехом проверена примерно на ста тысячах детей, но такое массовое внедрение прошло незамеченным для системы образования. Нет, чиновники из Министерства образования и члены Российской Академии Образования, конечно, знают о существовании моей методики, но никто палец о палец не ударил, дабы сделать ее общедоступной.

— Подводя итог нашему разговору, что мы скажем родителям?

— Не усердствуйте в раннем обучении детей иностранному языку. Помимо всего прочего, это открывает в детском сознании шлюзы для проникновения не только чужих слов, но и чужих ценностей, зачастую противоположных ценностям нашей культуры. А чуждый интонационный строй может разбалансировать неокрепшую детскую психику, пагубно повлиять на эмоциональную сферу ребенка. Русская речь интонационно плавная, раздумчивая. Английская — гораздо более нервная, напряженная, фразы интонационно рваные, голос чуть ли не на каждом слове поднимается вверх. Для ребенка, который в силу своих психофизиологических особенностей более чувствителен к подобным вещам, нежели взрослый, это серьезная нагрузка. Лучше сызмальства прививайте детям любовь к родному языку: читайте побольше народных сказок (конечно, в адаптированном варианте, без обилия страшных подробностей, оставшихся нам в наследство от язычества), учите пословицам и поговоркам, разучивайте с детьми народные песни. Последнее особенно важно, поскольку музыкальный фольклор создает у детей надежный культурный иммунитет, защищая психику от стрессов и невротизации.

С Алексеем Михайловичем Кушниром беседовала Татьяна Шишова

13 / 12 / 2004