3.

3.

Пожалуй, наиболее ярко отношение горожан к эпохе преобразований 1960-х годов проявилось в сложном и двойственном восприятии фигуры В. В. Захарова, в те годы председателя Тихвинского горкомхоза. Образ его довольно заметно фольклоризировался, восприняв черты не то мудрого старца, не то хитреца-трикстера, но речь сейчас не об этом. В те годы, когда стоился «Трансмаш», Тихвинский горкомхоз развернул активную деятельность по озеленению города. В 1964 г., рапортуя об итогах деятельности горкомхоза, В. В.Захаров писал: «За год капитально отремонтировано более 33 тыс. м2 дорог, посажено 12500 деревьев и кустарников» (Захаров 1964,4). К этим двенадцати с половиной тысячам только в первую половину месячника по благоустройству города в 1964 г. прибавилось еще 3 тыс. деревьев и 6 тыс. кустов… Главной же заслугой Захарова была расчистка озера Таборы (фактически болота) и устройство парка, названного позже по его имени Захаровским. В 1967 г. местный поэт А. Павлов написал стихотворение «Березовая аллея», заканчивавшееся строками:

Берегите березы.

Им так ласка нужна,

Чтоб не тронула косы

У берез седина.

Сохраните навечно

Память давней мечты,

Эту Тихвина песню,

Уголок красоты.

Журнал «Тихвинец», тридцать лет спустя перепечатывая это стихотворение, снабдил его грустным послесловием: «К сожалению, от прекрасной старинной березовой аллеи в Захаровском парке остались лишь пни»[69]. Действительно, сейчас Захаровского парка не существует. Г. В. Тихомирова объясняет это бездарностью основателя парка, пренебрегшего правилами высадки деревьев – именно поэтому парк зачах и неминуемо должен был быть вырублен. Сам Захаров для Галины Валентиновны – рвач, вывезший из Германии по окончании войны целые машины разного добра. Более осторожно деятельность Захарова оценивает Г. А. Жебелев:

«В его бытность в Тихвине, будем говорить, с плохим много хорошего было. Хорошее – вот он построил всю эту водную систему, вот расчистил Таборы, расчистил ручей, сделали аллейку, мосточки, переходики. То есть, как говорится, окультурил вот это, Таборы он. Ну а что плохого он сделал, будем так говорить, – так он, он… Ну Тихвин же такой частный город, будем говорить так, – старый Тихвин. Ведь раньше, допустим, вот был дом, у него был участок – ну, я там не буду говорить, на сколько там соток, на сколько там… Но вот, к примеру, вот одна улица идет, да? – параллельно ей вторая. И вот этот участок выходил… дом стоял фасадом на этой улице, а участок был до той улицы. Понимаете? <...> И вот… тогда не было такого вот, как потом стало расширяться: вот микрорайоны, туда сюда, значит <...> Насаждений было при нем очень много сделано, здесь деревья садили, озеленение. А вот если дома – он вот, допустим, строит, у тебя пол-участка отрезает, втыкал дом, навтыкал вот… Ну, пойдете вот как, по старому городу, где оставши, увидите, что дом в дом воткнут там. Ну, сейчас, правда, уже это всё… Почти нету этого, снесено» (ФА АГ СПбГУ, № 00035007).

Деятельность Захарова, которая для редакции журнала «Тихвинец» представляет непререкаемую ценность[70], для многих горожан явно соотносится с другими проектами 1960-х: помпезные начинания – и крах в итоге.

Констатируя катастрофическое состояние города, горожане противопоставляют ему очередные утопические модели, на этот раз обращенные в прошлое. Журнал «Тихвинец» (кстати, прекративший свое существование в 1997 г., тогда же возродившийся в качестве откровенно националистического и мистического издания под названием «Вещий Гамаюн» и после этого окончательно почивший в бозе) предлагает своим читателям архаизированные, обращенные в средневековья картины былого городского величия, окрашенные легким православно-националистическим оттенком, что, видимо, вообще характерно для провинциальной (и не только провинциальной) постперестроечной периодики. Выполняя ярко выраженную компенсаторную функцию, эти тексты могут (правда, скорее в виде исключения) иметь и другой, вполне конструктивный смысл. Краевед Ю. Черемская, предпринимающая активные усилия для возвращения в город иконы Тихвинской Божьей Матери, приводит статистические данные, из которых следует, что в 1914 г. в Тихвине проживало 8,5 тыс. человек, а в течение года его посетило 75 тыс. паломников (Черемская 1997, 43). Однако и программа спасения городапутемвозвращения ему статуса общенационального центра паломничества, и образ утраченного патриархально-религиозного «лада», по-видимому, выражают воззрения очень узкой городской субкультуры, важное преимущество которой – исключительный доступ к печатному станку. Недаром священник городского собора о. Александр говорил в интервью «Тихвинцу»: «В духовном отношении Тихвин – довольно тяжелый город. Прошло десять лет, казалось, люди должны услышать голос Православия. Увы… <...> Поражает общая апатия. Эти 10 лет я говорю, кажется, на китайском языке» (Старкова 1997,19).

Для большинства же коренных горожан утерянная утопия – старинный «маленький» Тихвин, Тихвин до «Трансмаша»; город, обитатели которого ощущали свое единство в рамках городского социокультурного пространства; город, в котором «действовали районный Дом культуры, клуб лесхимзавода и площадка культуры и отдыха этого же предприятия» (Девяткин 1994, 6; кстати, вероятно, можно говорить о противостоянии «Трансмаша» и лесхимзавода в сознании горожан – по крайней мере, в «Тихвинце» был помещен очень ностальгический по тону очерк истории лесхимзавода). Старый Тихвин – город, в котором прошли детство и молодость теперешних немногочисленных семидесяти– и восьмидесятилетних «коренных»; город, о котором Д. С. Лихачев, живший там летом 1932 г., писал: «Мы переехали в Тихвин, жизнь в котором замерла тогда совершенно: ни одной новой постройки, бездействующая Тихвинская водная система, жители в громадном большинстве – старики и старухи. Но Тихвин был красив, как красив бывает лес поздней осенью» (Лихачев 1997, 390).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.