Глава 20. БОЕВОЙ РАСКРАС
Глава 20. БОЕВОЙ РАСКРАС
Я заметил, что женщины начали краситься. Прежде это считалось позором, ведь косметикой пользовались только проститутки.
Джон Ивлин, 1654
Трудные годы Английской гражданской войны уходили в прошлое, сменяясь изысканной эпохой Реставрации, и Джон Ивлин фиксирует момент перехода общества от умеренности к гедонизму. Действительно, употребление косметики привычно ассоциировалось с проституцией, хотя ею также пользовались лица королевской крови, придворные, актрисы и актеры, то есть все те, кому приходилось играть роль на публике.
В период правления Тюдоров люди фактически не имели представления о собственной внешности. Зеркал как таковых не было. Свое неясное отражение можно было увидеть лишь в начищенных до блеска предметах или в воде. (У щеголя Генриха VIII было семь металлических «зеркал».) Неудивительно, что и от художников никто не требовал точного сходства портрета с оригиналом. На полотне запечатлевали достаточно отвлеченные представления заказчика о самом себе: богатый убор, величественная поза, благородство черт, но — никакой жизни: кукла, а не человек.
Служанки ежедневно покрывали кожу знатных дам слоями свинцовых белил, превращая живых женщин в окостеневший символ чопорного величия и власти, что находит отражение на портретах того времени. В якобитский период одевание и нанесение макияжа отнимало уйму времени: приходилось долго стоять «перед зеркалом, что-то прикалывать и откалывать, добавлять и снимать, выравнивать и подправлять, рисовать голубые жилки и красить щеки». Женщины пытались добиться вожделенной бледности, ибо загорелая кожа была признаком низкого происхождения.
В XVII веке в моду входят розовые щеки и красные губы. На этот счет в обществе ведутся споры. Пуритане настаивают на том, что румяный, более естественный цвет лица — это почти грех. Косметика и духи олицетворяют тщеславие и сосредоточенность на собственной персоне и маскируют нечистые помыслы. Один особенно ревностный пуританин заявлял, что косметика — это «гниль», а накрашенная женщина — не что иное, как «навозная куча под красно-белым покровом». 7 июня 1650 года на рассмотрение парламента был даже вынесен «Закон против применения косметики, приклеивания черных мушек и ношения женщинами нескромных платьев». Впрочем, он так и не был принят.
В 1660 году Карл II вернулся из изгнания, и вместе с ним из Франции пришла мода на румяна, которыми смело пользовались французы. (В 1662 году на балу в душном зале его несчастная супруга Екатерина Брагансская была замечена с растекшейся на потном лице косметикой.) Но нарумяненные щеки не получили всеобщего признания — не все считали их признаком благородства и далеко не всем они нравились. Например, дамский угодник Сэмюэл Пипс отдавал предпочтение бледноликим женщинам. Про одну свою знакомую он говорил, что она «очень мила, но румянит щеки, за что я ее просто ненавижу».
Декоративные мушки (искусственные черные родинки) изначально приклеивались на лицо, чтобы скрыть прыщи или оспины. Но правила, определяющие их форму и расположение, вскоре сложились в мудреную систему символов. В период правления королевы Анны те дамы, что поддерживали вигов, приклеивали мушки на одну щеку, те, что выступали за тори, — на другую. Журнал «Спектейтор» в 1711 году писал, что «некая Розалинда, знаменитая сторонница вигов», имела несчастье родиться с естественной «прекрасной родинкой на той части лба, куда обычно наклеивают мушки приверженцы тори. Это сразу бросалось в глаза и многих вводило в заблуждение» относительно ее политических взглядов. В XX веке персонаж, придуманный Томасом Харрисом, — серийный убийца Ганнибал Лектер, владевший эзотерическим знанием, тоже умел читать «язык мушек»: пороховой ожог на щеке агента ФБР, симпатичной ему Клариссы Старлинг, появившийся точно на том месте, где мушка означала бы «мужество», привел его в полный восторг.
Мы успели забыть, что в XVII веке редко кто мог похвастать чистой кожей: прыщи и шрамы от них «украшали» чуть ли не каждое лицо, не ограничиваясь, как в наши дни, физиономиями подростков. Антибиотиков, не дающих инфекции, попавшей на эпидермис, развиться в полноценный гнойник, тогда не существовало. Студент Оксфордского университета Джеймс Вудфорд писал в 1751 году о том, какие мучения доставляет ему чирей на ягодице. Нарыв причинял жуткую боль, у бедняги-студента поднялся жар, и температура не падала, пока «однажды ночью фурункул не прорвался».
Мушки на лице этой дамы выдают в ней сторонницу вигов.
Считалось, что проказа и сифилис, сопровождающиеся высыпаниями на коже, свидетельствуют не только о физическом, но и о нравственном разложении человека, поэтому неудивительно, что больные всячески стремились скрыть следы недуга. Целебные препараты — от снадобья на основе молока ослицы, чтобы «женщина выглядела бодрой и свежей, как в пятнадцать лет», до лосьона из цветков бобовых, «убирающего с лица пятна», — готовили в домашних условиях. Не все они были безвредны. Например, в состав популярного в георгианскую эпоху крема от прыщей, придуманного Элайзой Смит, входила сера, а Джейкоб Уэккер изобрел мазь для ногтей, содержащую мышьяк и собачьи экскременты.
Косметика, маскирующая изъяны внешности, подчеркивала женственность дам, соответственно оттеняя мужественность кавалеров (видимо, это льстило мужскому самолюбию, иначе вряд ли мужчины одобрительно относились бы к тому, что их жены выглядят как женщины легкого поведения). «Увы! Стыдливый румянец скромности всегда будет привлекать сильнее, чем искра светлого ума», — сетовал в 1798 году один особенно чуткий к переменам современник эпохи Просвещения. Правда, «слишком яркий» макияж во все времена служил намеком на сексуальную доступность. Барбара Пим в своем романе «Джейн и Пруденс» (1953), характеризуя одну из героинь, описывает ее веки: «ярко-зеленые, лоснящиеся, будто намазанные жиром». «Неужели именно так должна сегодня краситься незамужняя девушка? — недоумевает автор. — Утомительное дело…»
В XVIII веке растет спрос на мужскую косметику. «Щеголя» нового поколения «прыщик беспокоил больше, чем рак». Чтобы защитить легкие от пудры, которой он и его такие же расфуфыренные приятели обильно посыпали парики и сюртуки, они пользовались конусообразной маской, а перед выходом в свет щедро поливали духами перчатки и носовые платки. И «вот он появляется, благоухающий, как парфюмерная лавка, похожий на гордый корабль, идущий на всех парусах, но с пустыми трюмами».
В XVIII веке намекнуть мужчине, что он выглядит женоподобно, значило нанести ему жестокое оскорбление. В викторианскую эпоху гомосексуализм все еще считался преступлением, за которое карали смертью, хотя общество, вопреки недовольству пуритански настроенных моралистов, не имело ничего против мужской косметики. Но уже в конце XVIII века благодаря усилиям уже упоминавшегося Красавчика Браммелла из Бата сложился идеал мужественности, которому предстояло продержаться следующие два столетия: безупречно чистое мужское тело, не знакомое с духами и макияжем.
В XX веке макияж постепенно перестал ассоциироваться в общественном сознании с проституцией. Алые губы были (и продолжали оставаться) символом привлекательности и соблазна, символизируя независимость и склонность идти наперекор общему мнению. Суфражистки, наслаждаясь отвоеванной свободой, отдавали предпочтение ярко-красной помаде фабричного производства перед помадой домашнего изготовления — несмотря на все сопряженные с этим риски. Более осторожным и экономным женщинам справочник по уходу за внешностью, изданный в 1910 году при участии газеты «Дейли миррор», предлагал рецепт изготовления помады в домашних условиях: борная кислота, кармин, парафин и «розовое масло для аромата» — вот и все, что требовалось. По мере того как движение суфражисток набирало силу и получало одобрение в обществе, даже солидные респектабельные женские журналы понемногу начали печатать на своих страницах рекламу фабричной косметики.
Поколение, достигшее совершеннолетия в 1920 году, уже не видело в губной помаде ничего неприличного. Она получила широкое признание среди всех без исключения женщин, независимо от их классовой принадлежности. Заметное влияние на стиль макияжа оказывали кино и телевидение: зрительницы охотно копировали то, что видели на экране. В 1930-е годы Грета Гарбо ввела моду на брови «в ниточку», и вслед за ней выщипывать брови принялись все поклонницы кино. «Никогда не доставайте губную помаду, зеркальце и пудру за обеденным столом», — наставлял слишком ревностных любительниц макияжа справочник по этикету 1920-х годов.
В период между двумя мировыми войнами медсестры, работавшие в больницах, дружно жаловались на то, что им запрещают пользоваться помадой. А вот принцесс Елизавету и Маргарет Роуз (1926 и 1930 года рождения соответственно) с ранних лет приучали пользоваться декоративной косметикой. В 1953 году перед транслировавшейся по телевидению коронацией новая королева, неплохо разбиравшаяся в секретах макияжа, красилась сама. Удивительная и, согласитесь, трогательная деталь.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.