ПОЧЕМУ НАС ВОЛНУЕТ ВЫМЫСЕЛ?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПОЧЕМУ НАС ВОЛНУЕТ ВЫМЫСЕЛ?

Чтобы понять нашу реакцию на вымысел, необходимо рассмотреть несколько сложных проблем. Во-первых, понятие fiction включает в себя все: от литературы до телевидения, кинематографа и компьютерных игр. Проблема не в том, что fiction — это придуманная или неправдивая история, но в том, что это преподнесенье какой-то истории, достоверной либо выдуманной. Почему же мы стремимся к переживаниям, вызванным нереальными вещами, и наслаждаемся этими переживаниями? Этот вопрос известен как «парадокс вымысла». Его можно передать так:

1) Только то, в реальность чего мы верим, может вызывать у нас эмоциональную реакцию.

2) Мы не верим, что художественный вымысел реален.

3) Художественный вымысел вызывает у нас эмоциональную реакцию.[146]

Согласно первому утверждению, у меня не должно возникнуть эмоциональной реакции на рассказанную вами историю, если я заранее знаю, что она вымышлена («То, что я расскажу, — неправда, — сказали бы вы, а затем продолжили: — У меня есть хороший друг, который так обезумел от любви, что бросился под поезд».) С теоретической и практической точек зрения у меня нет причин беспокоиться о вашем друге и эмоционально реагировать на вашу историю. Однако вымышленные и неправдивые истории постоянно вызывают у нас эмоциональную реакцию.

Предпринимается множество попыток объяснить эту реакцию. Объяснения даются разные, начиная от «сознательного подавления неверия» (впервые предложенного Сэмюэлем Тейлором Колриджем[147]) и заканчивая утверждением, что эмоциональный отклик вызывает сопереживание героям.[148] Так как ни одно из этих объяснений не кажется мне убедительным, я предлагаю свое: наше сопереживание вымышленным героям в первую очередь связано с подачей истории, а не с различием между подлинной и искусственной реальностью или с «сознательным подавлением неверия». Не важно, говорим ли мы о виртуальной реальности «Шоу Трумэна» или об искусственном мире «Матрицы», сопереживать зрителя заставляет история.

Часть проблемы заключается в том, что мы не верим в реальность истории. Это ключевое утверждение парадокса. Приняв красную таблетку, Нео не мог поверить в то, что увидел, до тех пор, пока происходящее не начало обретать для него смысл. Но даже после этого некоторые стороны новой реальности казались ему сомнительными. Таким образом, наши убеждения о том, что реально, а что нет, не определяют то, насколько сильно история воздействует на нас психологически и эмоционально. После того как технологии сделали fiction таким правдоподобным, каким он является сейчас, ни то ни другое убеждение не может служить показателем оправданности или истинности эмоций. Если забыть о «Ведьме из Блэр», мы верим, что происходящее на экране нереально и на самом деле не имело места. Однако развитие технологий, особенно появление фильмов в формате IMAX,[149] сильнее воздействующих на наши чувства, чем технологии, использованные в традиционных фильмах, а также знаменитые спецэффекты «Матрицы» заставляют нас следить за происходящим на экране не так, как если бы мы просто знали, что все увиденное нереально. Дело не в том, что мы не верим в реальность происходящего, а в том, как рассказана история (а также в спецэффектах, влияющих на правдоподобность истории).

Некоторые новые технологии даже могут размыть или вовсе стереть грань между реальным и вымышленным мирами. Сложно сказать, способны ли мы перемещаться в вымышленные миры, наподобие того как Нео входит в Матрицу. Ему неоднократно говорят, что «невозможно объяснить, что такое Матрица. Тебе придется увидеть ее самому». Чтобы выяснить, что это за мир, Нео вынужден выбрать красную таблетку. Так и я никогда не испытаю одинаково сильных чувств, слушая чужой отзыв о фильме или романе и смотря или читая его самостоятельно. Возможно ли, что мы как зрители имеем такой же доступ к вымышленным мирам, какой имел Нео, находясь в «пустыне реальности»? Кендалл Уолтон говорит о возможности того, что наши психологические переживания, связанные с художественным вымыслом, похожи на физическую реакцию детей, играющих в имитационные игры.[150] Однако это должно означать, что мы можем входить в мир художественного вымысла так же, как Нео входит в Матрицу. Хотя физически мы остаемся в обыденном мире, возможность объяснения эмоционального эффекта тем, что с познавательной точки зрения мы приобретаем такой же опыт, освобождает нас от необходимости отвечать на вопрос, почему то, что не кажется нам реальным, вызывает у нас эмоциональную реакцию. То есть если опыты одинаковы с познавательной точки зрения, «вера в реальность» и различие между реальным и нереальным становятся не только нечеткими, но и вовсе незаметными.

Не поймите меня неправильно. Нам необязательно верить в происходящее в фильме, чтобы он произвел на нас впечатление. В сущности, адекватная эмоциональная (эстетическая) реакция подразумевает, что мы не должны верить в происходящее. Это особенно справедливо в отношении трагедии и хоррора.[151] Обычно нас не занимают чужие трагические судьбы, мы не получаем удовольствия, наблюдая за преследованием, травлей или убийством людей. Однако эти вещи зачастую привлекают нас в художественном вымысле, но удовольствие от них мы получаем только тогда, когда не верим в их реальность. Мы наслаждаемся боем Нео и Морфеуса, когда Нео посредством компьютерной программы обучился нескольким боевым единоборствам, только потому, что знаем: ни один из них не пострадает. Наш интерес усиливается из-за спецэффектов, использованных в «Матрице», так как мы можем со стороны наблюдать замедление и даже остановку времени. Зная, что такого не может быть или что это, по меньшей мере, не является частью нашего опыта, мы все же эмоционально реагируем на происходящее в фильме. (Недавно возникший жанр вуайеристского телевизионного шоу, примерами которого являются Survivor, Real World и Big Brother, расширил рамки этой ситуации. Мы даже можем дойти до такого состояния, когда для получения эстетического удовольствия нам необходимо будет знать, что все происходящее реально.)