Глава 9 Светские салоны

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 9 Светские салоны

Недоумением напрасно ты смущен:

Гостиная — одно, другое есть салон.

Гостиную найдешь в порядочном трактире,

Гостиную найдешь и на твоей квартире,

Салоны ж созданы для избранных людей.

П. А. Вяземский

Начав «выезжать в свет», юный дворянин получал возможность посещать аристократические салоны. Чтобы чувствовать себя в салоне уверенно (а может быть, и блистать!) он должен был овладеть целым рядом навыков.

Характер салона определяли его постоянные посетители; это был определенный, но не точно очерченный круг людей. Каждый салон гордился своими знаменитостями и предоставлял им способную оценить их аудиторию. Кроме того, имели значение просто дружеские и семейные связи хозяев салона. В результате в салоне собирались как люди, связанные общими интересами, литературными и политическими взглядами, так и те, кто не разделял полностью царивших там умонастроений. «Быть принятым» в салоне г-жи N, означало получить определенный социальный статус, но при этом не шла речь о принадлежности к той или другой литературной или политической партии.

В первые десятилетия XIX в. в русской литературе господствуют «домашние» формы поэзии: альбомная лирика, альманахи, составлявшиеся в соответствии с личными вкусами и знакомствами составителя и не предназначенные, в отличие от журналов, завоевывать широкую читательскую аудиторию.

Характерная фигура эпохи — поэт-дилетант, не стремящийся к официальному признанию. «Домашняя» поэзия широко представлена и в творчестве выдающихся поэтов того времени, в том числе и Пушкина: стихи в альбомы, мадригалы, дружеские послания, эпиграммы, шуточные стихи, понятные лишь очень узкому кругу лиц, и прочее.

Согласно традиции, не только профессиональные литературные критики, но и женщины из «хорошего общества» считались арбитрами литературного вкуса и ценительницами «изящного» искусства.

Не удивительно, что занятия и интересы посетителей салонов были так или иначе связаны с литературой. Но какую бы важную роль ни играли в нем поэты и писатели, какое бы внимание ни уделялось литературным проблемам, истинный салон не имел профессиональных или просветительских целей.

Салоны являлись основной формой так называемой светской жизни. Выражение «выезжать в свет» означало посещение балов, гуляний и, конечно, салонов.

Салоны имели обычно твердо фиксированные дни и часы; у Карамзиной принимали каждый вечер, у Елагиной по воскресеньям, у Одоевских по субботам и т. д. Человек, однажды принятый в салоне, мог уже приезжать без приглашения. В разные дни в салоне могло собираться от восьми-десяти человек до нескольких десятков. (Обычай назначать определенный день недели, в который хозяева ждали гостей, в том числе и не приглашенных заранее, существовал и в дворянских семьях.) Имея возможность всякий день посещать салоны, каждый выбирал для постоянных визитов те из них, где собиралось наиболее интересное и приятное ему общество.

В салонах никогда не танцевали (для этого существовали балы) и, как правило, ограничивались очень скромным угощением (кулинарному искусству отдавали должное на званых обедах и ужинах). Чем же занимались в салонах? Слушали музыку, пение, стихи — когда среди гостей присутствовали поэты, певцы или музыканты. Но главное — гости беседовали.

Светская беседа была основным и излюбленным занятием завсегдатаев салонов.

Мемуарная литература сохранила самые противоречивые отзывы о таких беседах. Они превозносятся как самое увлекательное интеллектуальное развлечение, одно из высших достижений цивилизованного общества; и они же высмеиваются как самое пустое занятие, искусство говорить ни о чем. Разумеется, светская беседа, как и любая другая беседа, в большой степени зависела от конкретных собеседников — от их ума, образованности, остроумия и обаяния. Ее характер во многом определялся темой (политическую дискуссию трудно сравнивать с обсуждением новых модных шляпок). Своеобразие светской беседы, очаровывавшее одних и раздражавшее других, состояло в самой манере разговора и — шире — в манере общения. Иначе говоря, чтобы вести светскую беседу, нужно было быть светским человеком…

Как уже говорилось, «светскость» — это, собственно, искусство быть приятным для окружающих.

Истинно светский человек был любезным, снисходительным и непринужденным; он избегал и назидательности, и запальчивости; не утомлял собеседников обстоятельными рассказами и умел найти интересную для них тему.

Эта манера поведения в целом определяла стиль салонного общения. Однако следует отметить и некоторые особые требования к светской беседе.

В салонах могли говорить о чем угодно: о политике, об искусстве, обсуждать светские новости и литературные новинки, даже сплетничать о знаменитостях и общих знакомых (как тогда выражались, «злословить»). При этом разговор должен был интересовать, по возможности, всех присутствующих и не задевать никого из них. Считалось неприличным говорить о своих неприятностях и болезнях, задавать вопросы личного характера. Не принято было стремиться выделиться, казаться оригинальным. (Так вели себя только заправские денди, желавшие не просто нравиться, но поражать, восхищать и возбуждать зависть.) Желательно было уметь развлечь и позабавить гостей, поэтому в свете так ценились острота ума и острота языка (салонным остроумием славились, например, отец и дядя Пушкина — Сергей Львович и Василий Львович). Остроумие, конечно, индивидуальный дар, но в светском общении он оттачивался и культивировался.

Остроты, каламбуры, меткие слова, которыми блистали завсегдатаи салонов, придавали светской беседе пикантность и занимательность.

Прекрасно зная все принятые в обществе правила и условности, светский человек не следовал им с неукоснительностью педанта. Способность легко менять манеру поведения в зависимости от компании и от ситуации рождала своеобразный сплав серьезности и легкомыслия, который создавал особенный шарм светского человека. Характерно, что в салонах гости могли и обсуждать самые серьезные проблемы, и забавляться geux de societe (светскими играми): играть в шарады, буриме, акростихи . (Прелесть jeux de societe невозможно оценить вне особой атмосферы, царившей в дворянских домах и светских салонах). Этот стиль поведения проявлялся и в языке светской беседы, в самой ее интонации. Легко переходя от одной темы к другой, собеседники любили иронизировать над тем, к чему относились вполне серьезно; это был не цинизм, а лишь игра ума, от которой они получали особенное удовольствие.

Характер светской беседы точно описан в восьмой главе «Евгения Онегина»:

……Входят гости.

Вот крупной солью светской злости

Стал оживляться разговор;

Перед хозяйкой легкий вздор

Сверкал без глупого жеманства,

И прерывал его меж тем

Разумный толк без пошлых тем,

Без вечных истин, без педантства,

И не пугал ничьих ушей

Свободной живостью своей.

Нельзя не отметить, что установка на удовольствие прежде всего чревата соскальзыванием отношений в поверхностность и фальшивость. Но и принципиальный отказ от нее грозит превратить человеческое общение в нудное и, в конечном счете, малопродуктивное занятие. Ведь если общение само по себе является высшим удовольствием, то тяга к нему может пересиливать взаимное недоверие и неприязнь людей, исповедующих разные политические взгляды и эстетические доктрины. Так, по свидетельствам очевидцев, в салоне кн. В. Ф. Одоевского собирались люди столь разные по своему общественному положению, роду занятий, возрасту, интересам и взглядам, что удивительно было видеть их всех вместе, любезно и оживленно беседующими. Неизменная ироничность и приветливая снисходительность светских людей не позволяла разгораться враждебным чувствам и предотвращала возможные конфликты.

Таким образом, светские салоны настойчиво и незаметно утверждали как норму человеческих отношений ту толерантность, без которой невозможно существование цивилизованного общества.

Выходит, что такое, кажется, эгоистичное и бесполезное стремление, как стремление получать удовольствие, может оборачиваться немалой общественной пользой.

Однако для того, чтобы салон был настоящим салоном, недостаточно было пригласить даже самых интересных и прекрасно воспитанных людей. Им нужно было создать условия для непринужденного и оживленного общения. Настоящий салон был подобен английскому саду: в нем царил тот своеобразный беспорядок, который создается лишь рукой мастера. Существовали некоторые общеизвестные правила, например: не расставлять мебель строго симметрично; дать гостям возможность прогуливаться по комнате, выбирая для себя собеседников; держать в гостиной изящные безделушки, которые гости могли бы вертеть в руках и разглядывать по ходу беседы, и т. п. Однако все эти нехитрые приемы сами по себе не могли, конечно, обеспечить салону успех; решающая роль принадлежала здесь хозяйке салона.

Первые салоны, появившиеся во Франции в конце XVI — нач. XVII вв., представляли собой избранный круг людей, собирающийся вокруг «царицы салона», — женщины, замечательной своей красотой, умом, образованностью. В России первой половины XIX в. были свои знаменитые хозяйки салонов: З. Н. Волконская, А. О. Смирнова-Россет, Е. М. Хитрово, Д. Ф. Фикельмон, А. П. Елагина. Эти светские женщины по праву оставили в истории свои имена. Существовали, впрочем, и такие салоны, душой которых был хозяин дома: А. Н. Оленин, В. Ф. Одоевский, М. Ю. Вильегорский, В. А. Соллогуб.

Судя по воспоминаниям современников, одной из самых искусных хозяек салона была дочь Н. М. Карамзина, Софья Николаевна.

«Перед началом вечера Софи, как опытный генерал на поле сражения и как ученый стратег, располагала большие красные кресла, а между ними легкие соломенные стулья, создавая уютные группы для собеседников; она умела устроить так, что каждый из гостей совершенно естественно и как бы случайно оказывался в той группе или рядом с тем соседом или соседкой, которые лучше всего к ним подходили. У ней в этом отношении был совершенно организаторский гений. Я как сейчас вижу, как она, подобно усердной пчелке, порхает от одной группы гостей к другой, соединяя одних, разъединяя других, подхватывая остроумное слово, анекдот, отмечая хорошенький туалет, организуя партию в карты для стариков, geux d’esprit для молодежи, вступая в разговор с какой-нибудь одинокой мамашей, поощряя застенчивую и скромную дебютантку, одним словом, доводя умение обходиться в обществе до степени искусства и почти добродетели», — вспоминала А. Ф. Тютчева.

Хотя в идеале салонное времяпрепровождение, как и светская жизнь в целом, не имели никакой другой цели, кроме стремления получить удовольствие, это не означало, конечно, что светские люди не имели и вполне прагматичных интересов. Именно в салонах плелись интриги, завязывались знакомства, обеспечивающие выгодные браки или удачные карьеры (об этом много написано, в частности, в романах Бальзака). Для России, однако, все это было менее характерно, нежели для Франции. Причина, разумеется, не в моральном превосходстве русского общества, а в иной социально-исторической ситуации. Во Франции уже в 1830-е гг. светское общество открыто для молодой буржуазной элиты; смешиваясь с ней, старая аристократия вовлекается в бурное становление нового общества. Светские салоны, жертвуя аристократическим равнодушием к практической стороне жизни, адаптировались к изменившимся условиям и тем самым обретали социальную устойчивость.

Буржуазия, в свою очередь, не отказываясь от откровенно утилитарных жизненных целей, вынуждена была считаться с культурными ценностями старой элиты.

В российских салонах также постепенно объединялись люди разных сословий. У В. Ф. Одоевского, Е. А. Карамзиной, А. П. Елагиной, В. А. Соллогуба радушно принимали разночинных литераторов и чиновников, музыкантов и профессоров. Но при всей важности этих культурных контактов они носили характер по преимуществу личных человеческих связей и, как показало будущее, не имели исторической перспективы. Уже во второй половине XIX в. светский салон в России утрачивает положение центра культурной жизни, оттесняясь в сферу приватного, семейного быта. Вина и ответственность за такое развитие событий традиционно возлагалась на сами салоны; не только идеологически враждебные критики, но и столь сочувствующий мемуарист, как К. Д. Кавелин, писал:

«Образованные кружки представляли у нас тогда, посреди русского народа, оазисы, в которых сосредоточивались лучшие умственные и культурные силы, искусственные центры, со своей особой атмосферой, в которой вырабатывались изящные, глубоко просвещенные и нравственные личности. <…> Но эти во всех отношениях замечательные люди вращались только между собою и оставались без всякого непосредственного действия и влияния на все то, что находилось вне их тесного немногочисленного кружка. <…> Эти изящные, развитые, просвещенные, гуманные люди жили полной жизнью в своих кружках, не внося своим существованием ничего в наш тогдашний печальный, полудикий быт».

Далее Кавелин горько упрекает этих людей за то, что они не пытались облагородить купечество и не обучали грамоте мужиков… Вряд ли, однако, подобная деятельность могла бы существенно повлиять на ход российской истории.

Россия и Франция существовали в разных, если можно так выразиться, часовых поясах исторического времени. Французское третье сословие являлось победившим сословием; у него уже были и власть, и деньги. Ему не хватало только культуры, шарма, шика — всего того, чем блистали и дразнили обитатели Сен-Жерменского предместья, и оно жадно стремилось все это перенять. Настойчивое, часто неуклюжее и смешное стремление буржуазии подражать большому свету объяснялось ее неутоленным тщеславием и снобизмом, но в результате она весьма успешно осваивала навыки светского общения и утонченные манеры аристократов.

Российские разночинцы чувствовали себя социальными изгоями, они мечтали не завоевать высокое положение в обществе, а изменить самые основы этого общества.

Соответственно, в моде было не подражание большому свету, а крайне негативное, порой агрессивное отношение к нему. Так снобизм французских буржуа оказался в культурном отношении куда более плодотворным, чем идеализм и бескомпромиссность российских демократов.

Салонную культуру нередко называли «оранжерейной»; наверное, это справедливо, но несправедливо вкладывать в это слово пренебрежительный смысл. В этих оранжереях выросли выдающиеся поэты, музыканты и меценаты, в салонных беседах формировались эстетические принципы, во многом определившие развитие русской литературы и искусства. Но самые главные, быть может, ценности этой культуры, были, к несчастью, хрупки и эфемерны. В салонах вырабатывалась утонченная культура человеческого общения, оказавшаяся невостребованной следующими поколениями. Лишь художественная литература и мемуары современников доносят до нас неповторимую атмосферу русского аристократического салона, атмосферу, в которой присутствует горький аромат обреченности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.