1. Образование

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1. Образование

Образование в Древнем Риме проходило под бичом, символом властолюбия. В каждом человеческом сообществе существует неизменная связь между идеалом, которому подчинено сообщество, и методом обучения детей, поскольку в конечном счете их обучают, чтобы они воплощали этот идеал. Народ, чей девиз – власть, следовательно, будет воспитывать своих детей в соответствии с этим девизом, то есть жестко, безжалостно, не принимая во внимание истинные задатки каждого отдельного ребенка. Если воля ребенка направлена на другие предметы, она должна быть подавлена; поэтому такое обучение должно включать в себя наказания – суровые, даже жестокие, если словесные увещевания не достигнут цели. Под суровым обучением мы должны понимать не только обучение средствами наказания: ребенок незамедлительно вводится в сферу деятельности, в которой имеются наилучшие условия для приобретения желаемых навыков и их практического применения. Риму были нужны закаленные воины и крепкие земледельцы – и, значит, все остальное оказывалось ненужным и, в сущности, нежелательным. По крайней мере, таким этот старинный метод воспитания, казавшийся римлянам идеальным, виделся в последующие эпохи. Вспомним наставления Горация в знаменитых «Римских одах», этих предостережениях упадочнической эпохе («Оды», iii, 2):

Военным долгом призванный, юноша

Готов да будет к тяжким лишениям;

Да будет грозен он парфянам

В бешеной схватке копьем подъятым.

Без крова жить средь бранных опасностей

Пусть он привыкнет[31].

И в другом месте («Оды», iii, 6, 37 и далее):

То были дети воинов-пахарей,

В полях ворочать глыбы привыкшие

Киркой сабинской и по слову

Матери строгой таскать из леса

Вязанки дров[32].

У Дионисия Галикарнасского («Римские древности», ii, 26) мы читаем: «Римский законотворец дал отцу полную власть над сыном в течение всей его жизни. Отец мог держать сына в заключении, пороть его, заставлять, как раба, трудиться в поле и убить его. Все это он мог сделать, даже если сын уже занимался политикой, получал высокую должность или успел прославиться своим общественным духом. В силу этого закона часто случалось, что знаменитых людей, выступавших с трибуны против Сената и за народ, отцы стаскивали с трибуны и подвергали такому наказанию, какое выбирали сами».

Этот отрывок говорит о безоговорочном праве наказывать и даже убивать ребенка. Отец, как абсолютный повелитель в семье, обычно имел право наказывать любого члена семьи, вплоть до вынесения им смертного приговора. Такое абсолютное владычество более чем подходит для государства, построенного на принципе власти и завоевания.

Вполне понятно, почему наши источники редко упоминают физические наказания, которым отцы могли подвергать сыновей. Такие наказания были повседневным событием, вполне банальным и считавшимся само собой разумеющимся; фиксировались только особенно вопиющие случаи. Так, Светоний пишет в жизнеописании императора Отона, что в молодости тот был «такой мот и наглец, что не раз бывал сечен отцом».

Но хотя мы мало знаем о применении этих наказаний в римской семье, о наказаниях в римских школах до нас дошло гораздо больше сведений. Невозможно с точностью сказать, когда в Риме была основана первая школа. Согласно мифу, Ромул и Рем ходили в школу в Габиях. Ливий и Дионисий говорят о школах в Фалериях и Тускуле. Ясно, что в те древние времена учителя обучали детей навыкам чтения, письма, счета и основам законодательства. Через какое-то время после войн с Ганнибалом к обучению начали привлекать грамматиков или литтератов. Эти термины означали греческих грамматистов, которых сперва содержали лишь немногие процветающие или особо заинтересованные семьи. Светоний говорит («О грамматиках», I): «Грамматика [под чем он подразумевает полный курс языка] в Риме в прежние времена не пользовалась не только почетом, но даже известностью, потому что народ, как мы знаем, был грубым и воинственным и для благородных наук не хватало времени. И начало ее было скромным: древнейшие ученые, которые в то же время были поэтами и наполовину греками (я говорю о Ливии и Эннии, которые, как известно, учили в Риме и на родине на обоих языках), только переводили греков или же читали публично собственные латинские сочинения».

Так называемые грамматисты, вероятно, впервые попали в Рим в качестве частных учителей в знатных семьях, а позже, очевидно, обзаводились постоянно расширяющимся кругом юных учеников, который в конце концов превращался в школу. Государство не обращало внимания на эти школы, поскольку посещать их было необязательно. Тем не менее в более поздние времена в Риме, очевидно, этих школ было столько, что они конкурировали друг с другом, и ученики переходили от дорогих учителей к более дешевым.

Наказания в этих школах обычно были очень суровыми, если не сказать – жестокими. В этом отношении сходятся все доступные нам источники. Светоний рассказывает о знаменитом учителе Орбилии, с розгой которого был хорошо знаком юный Гораций: «Нрава он был сурового, и не только по отношению к соперникам-ученым… а и по отношению к ученикам»; о том свидетельствует и Гораций, называя его «драчливым», и Домиций Марс, когда говорит: «Те, которых Орбилий бивал и линейкой и плеткой».

Орудиями наказания, упоминавшимися в наших источниках, были, во-первых, ferula – связка прутьев, отчасти из березовых ветвей, подобно розгам XIX века, отчасти из ветвей одного южного кустарника; во-вторых, flagrum или flagellum – плетка из кожаных полос, в основном применявшаяся только для наказания рабов; и, наконец, scutica – тоже плетка, но с менее сильным ударом, сделанная из более мягкой кожи, чем flagellum из крепкой и прочной воловьей шкуры. У Горация («Сатиры», i, 3, 117) мы читаем, что эти орудия классифицировались по их силе:

Нужно, чтоб мера была, чтоб была по проступку и кара,

Чтоб не свирепствовал бич, где и легкой хватило бы розги.

Впрочем, чтоб тросточкой ты наказал заслужившего больше,

Этого я не боюсь![33]

Не сталкиваемся ли мы здесь с намеком на садистскую идею: «Ты, конечно, всегда предпочтешь назначить наказание посуровее»?

Наконец, была fustis, трость, аналогичная нашей, но которая, похоже, реже использовалась для наказания учеников. В послании Авсония (22) мы находим интересное описание школьных наказаний в поздний период римской истории, которые в этом отношении, кажется, нисколько не отличаются от более ранней эпохи.

Поэт адресует послание своему отпрыску, чтобы подбодрить его перед поступлением в школу. Он пишет:

Есть и у Муз забавы свои, мой маленький внучек…

…не всегда нависает

Властный учительский крик и пугает немилая строгость.

Время занятий и время досуга идет чередуясь…

 Не был кентавр фессалийский Хирон Пелееву сыну

Пугалом; не был Атлант, потрясавший лесною сосною,

Страшен Амфитриониду; о нет! По-доброму кротки,

Ласковой речью они сердца покоряли питомцев.

Так не тревожься и ты, свистящие слыша удары

В школе и над собой седины свирепые видя.

Страх обличает того, кто слаб; а тебе ведь бояться

Нечего – будь же тверд: когда просыпаешься утром,

Пусть не смущают тебя ни всхлесты, ни вскрики, ни страхи,

Ни потрясаемый жезл тростяной, ни открытые розгам

Спины, ни плетка, предательски скрытая в ножнах…

Все это лишь показной и вовсе не надобный ужас[34].

Этот отрывок интересен по нескольким причинам. Добрый дедушка не отрицает того факта, что в каждой школе имеются различные орудия наказания – не только обыденные розги, но и ужасная кожаная плетка, которая в данном случае была, очевидно, сделана из более мягкого материала, нежели крепкая воловья шкура, чтобы уменьшить жестокость наказания. Тем не менее, поэт называет ее fallax (предательской), потому что ее удары все равно достаточно болезненны. Ранний комментатор этого отрывка отмечает, что данный инструмент состоял из деревянной рукоятки, к которой прикреплены три полосы шириной в палец человека, и использовался для порки ad nates (по ягодицам).

На фреске из Помпей мы видим еще более ясное изображение наказания в римской школе. Действие происходит под одной из колоннад, многочисленных во всех городах, где проводились публичные занятия. Сзади изображены несколько мальчиков, которых можно распознать по их длинным рубахам. Они сидят, поглощенные изучением рукописных свитков, в то время как пожилой, крепкий бородатый учитель стоит впереди, отдавая им приказания. За ними видны несколько праздных зрителей, а может быть, тоже ученики. На переднем плане справа представлена сцена наказания. Вполне развитый 14 – 15-летний мальчик, но сохранивший некоторые детские черты, совершенно голый, если не считать узкой набедренной повязки, лежит на плечах мальчика, стоящего перед ним с согнутыми коленями и держащего в своих руках вытянутые руки жертвы. Другой же мальчик, стоящий на коленях сзади, крепко держит наказуемого за вытянутые ноги, так что последний не избегнет ни одного направленного на него удара. За этой группой стоит молодой человек, замахнувшийся зажатым в правой руке орудием наказания, очевидно описанной выше ферулой. Искаженное криком лицо жертвы художник сознательно обратил к зрителю, чтобы ясно показать, что мальчик уже подвергся множеству свирепых ударов. Это очевидно также из положения мальчиков, которые держат наказуемого: они нагнули головы, будто боятся, как бы и их не задела ужасная розга. Вся сцена невольно напоминает картину наказания раба, также изображая порку голого тела – грубое и жестокое деяние, слишком суровое, чтобы быть обыденным.

Какую цель преследовал явно неискушенный художник, создавая эту картину? Было ли это лишь воспроизведение любопытной сценки из повседневной жизни? Или же он фиксировал особо характерную сцену, выделяющуюся своей уникальностью, намеренно ли он старался добиться садистского эффекта? В данном случае стремление не допускать наготы, которое порой проявлялось у римлян, не мешало вынесению таких наказаний; они были обыденным делом и в Германии «в старые добрые времена».

В романе Апулея («Метаморфозы», ix) мы находим любопытную литературную параллель к этому изображению в сцене наказания юного обольстителя потерпевшим мужем. Оно интересно описанием порки подростка. Муж застал его со своей неверной женой и, после того как сам ублажил себя с ним, выпорол его с помощью двух рабов. «Quam altissime sublato puero ferula nates eius obver-berans»[35], – читаем мы в оригинале. Следовательно, таким наказаниям подвергались дети и подростки. Следует подчеркнуть, что в этом отрывке муж обращается с юношей как с ребенком и намеревается в первую очередь унизить его этим наказанием, то есть не признает в нем взрослого.

В заключение можем задаться вопросом: раздавались ли когда-нибудь в Риме протесты против столь жестоких наказаний для детей? По крайней мере, несколько таких протестов дошли до нас. Один из наиболее важных принадлежит ритору Квинтилиану, жившему около 35–95 годов н. э. Дав много полезных советов по духовному образованию юношей, он пишет в «Institutio Oratoria»: «Я полностью против обычая телесных наказаний при обучении, хотя он широко распространен и не осуждается даже Хрисиппом. Во-первых, эти наказания отвратительны, годятся только для рабов и безусловно рассматривались бы как оскорбление, если им подвергать не детей. Далее, ученик, чей разум слишком загрубел, чтобы его исправить выговорами, станет так же безразличен к побоям, как и худший из рабов. Наконец, эти меры будут совершенно ненужными, если учителя проявят терпение и участие. Но в наши дни учителя настолько небрежны, что предпочитают наказывать учеников за дурные поступки, вместо того чтобы направить их на верный путь. Кроме того, если понуждать ребенка побоями, то что делать с юношами, на которых страх не подействует, а учиться которым нужно гораздо большему? И задумайтесь, какими постыдными, какими непристойными могут оказаться последствия, вызванные у жертвы болью или страхом. Чувства стыда гложет и лишает сил душу ребенка, заставляет его таиться по темным углам. А если мы проявим небрежение при выборе учителей и наставников, я и подумать боюсь, как постыдно эти презренные могут злоупотреблять своим правом… Но оставим эту тему – о ней сказано уже достаточно». Читая эти слова, мы вынуждены задаться вопросом: можно ли считать рассмотренную выше сцену на фреске, происходившую на глазах у публики, одним из постыдных случаев злоупотребления правом наказывать? И что еще нужно, чтобы оправдать слова Квинтилиана?

Мальчиков, совершивших воровство, но слишком юных, чтобы наказывать их наравне со взрослыми, подвергали порке березовыми розгами. Мы читаем об этом у Геллия («Аттические ночи», vi, 18).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.