Борьба короля Прасат Тонга за централизацию Сиама
Борьба короля Прасат Тонга за централизацию Сиама
Общая линия развития Сиама после освобождения из-под власти Бирмы (с конца XVI в.) заключалась в непрерывном возрастании роли внешней торговли и соответствующем ей довольно значительном развитии внутренней торговли со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Подобные изменения в сфере экономики Сиама должны были неизбежно повлечь за собой изменения и в политической области. Интересы страны требовали создания прочного централизованного правительства, которое могло бы ограничить произвол местных феодалов, снять таможенные рогатки внутри страны и обеспечить внутренний и внешний мир, необходимый для нормального развития торговли. Борьба за создание такой власти началась еще при первом короле послебирманского периода Наресуане (1590–1605). Однако ни Наресуану, ни его преемникам Экатотсароту (1605–1620) и Сонгтаму (1620–1628) не удалось сломить могущество феодальной знати.
Основными двумя группами, на которые распадался класс феодалов, в это время были чиновники, служившие в центральном аппарате (так называемые внутренние чиновники), и провинциальные чиновники (так называемые внешние чиновники). В основе такого деления лежало сохранившееся от первых веков существования сиамского королевства деление страны на центральный королевский домен — Ван рачатани и окраинные уделы принцев. К XVII в. королевский домен занимал уже всю долину нижнего Менама (т. е. самую плодородную и густонаселенную область Сиама), а уделы были превращены в провинции во главе с назначаемыми губернаторами. Тем не менее различие между королевским доменом и провинциями, в которых губернаторы, пользуясь удаленностью от столицы, стремились закрепить наследственно свою власть и вести независимую политику, сохранилось еще и в XVII в.
Формально провинции управлялись специальными коллегиями чиновников, которые в миниатюре копировали королевский Совет министров, но на деле вся полнота власти принадлежала губернатору — чао мыангу, который являлся высшей инстанцией по всем гражданским, военным и юридическим вопросам для данной провинции. Как замечает ван Влит, губернаторы только не имели права объявлять войну, заключать мир и вносить изменения в писаные законы, хотя и могли безнаказанно нарушать эти законы на практике. Ни один из жителей провинции не мог покинуть ее пределы без разрешения губернатора. Если же кому-нибудь из жалобщиков и удавалось переправить свою петицию в Аютию, жалоба, как правило, оставалась без последствий [264, с. 60]. Губернатор, особенно в отдаленной провинции, по сути дела, был маленьким царьком и обращал мало внимания на приказания короля.
Между тем к концу 20-х годов XVII в. задача централизации страны стала еще более неотложной, так как к перечисленным выше факторам в это время прибавилось еще военное давление и прямая агрессия против Сиама со стороны европейских держав, которые стремились торговую прибыль, получаемую Сиамом от посреднической и иной торговли, перекачать в свои карманы. Интересы обороны страны от европейской агрессии настоятельно требовали создания сильного правительства.
Эта задача была решена основателем новой династии, правившей в Сиаме с 1629 по 1688 г., наиболее известным именем которого было имя Прасат Тонг — Король Золотого Дворца. Прасат Тонг был выходцем из знатной тайской семьи, находившейся в родстве по женской линии с царствующим домом. Исключительные полководческие способности, проявленные им во время войны с Камбоджей, выдвинули его в число ближайших сотрудников короля. К моменту смерти короля Сонгтама (апрель 1628 г.) он занимал ответственный пост министра двора. Поскольку в Сиаме не существовало четко сформулированного закона о престолонаследии, здесь началась ожесточенная борьба за трон между ближайшими родственниками короля. Прасат Тонг принял активное участие в этой борьбе и в конечном счете после низложения двух несовершеннолетних королей— Четтатирата и Атит Чакравонга (1629 г.) сам овладел троном.
Приход Прасат Тонга к власти ознаменовался значительными изменениями в личном составе сиамского правительства и высшего чиновничества. «В королевстве Сиам, — пишет современник этих событий ван Влит, — произошла великая перемена. Знатные вельможи лишились свободы и богатств, в то время как рабы стали мандаринами и вошли в число могущественнейших при дворе» [266, с. 124–125]. Употребил ли ван Влит в данном случае термин «рабы» в прямом или переносном смысле, т. е. желая подчеркнуть «низкое происхождение» новых вельмож, сказать трудно. Во всяком случае, ясно, что, если в число-приближенных Прасат Тонга и входили бывшие «рабы», т. е. крепостные, говорить об антифеодальном, революционном характере деятельности Прасат Тонга (как, видимо, представлял ее себе ван Влит, несколько раз возвращавшийся к мысли о рабах-вельможах) не приходится.
Основной социальной базой Прасат Тонга, как и всякого короля, борющегося за централизацию страны, оставались мелкие феодалы-чиновники (при отсутствии таких жестких границ между сословиями, какие существовали, например, в средневековой Европе, в число чиновников-дворян, конечно, могли проникать отдельные представители крестьянства).
Значительную поддержку оказывала Прасат Тонгу буддийская церковь, так же, как и мелкие феодалы заинтересованная в установлении сильной централизованной власти (конечно, до тех пор, пока та не посягала на ее права) и в ограничении крупных светских феодалов. В благодарность за это Прасат Тонг щедро одарял буддийские монастыри землями и золотом [36, с. 72].
Политику Прасат Тонга на первых порах поддерживало также многочисленное и влиятельное купечество Аютии и других торговых центров, состоявшее по преимуществу из натурализовавшихся в Сиаме индийцев, китайцев, японцев, персов, армян и представителей других национальностей[28].
Народные массы в событиях государственного переворота, приведшего к власти Прасат Тонга, активного участия не принимали.
После захвата трона Прасат Тонгу пришлось преодолеть целый ряд новых препятствий. Соседние державы не признавали его законным королем, стремясь под этим предлогом отторгнуть в свою пользу пограничные части Сиама. Особенно воинственно вели себя Лаос и находившееся в вассальных отношениях с Бирмой королевство Чиангмай. На южной границе малайские княжества отказывались признать власть Прасат Тонга, а глава японских наемников при прежних королях Ямада собирал силы на юге страны, в Лигоре, чтобы идти войной в Аютию и свергнуть «тирана» [266, с. 139].
Требовалось незаурядное дипломатическое и военное искусство, чтобы удержать в подобных условиях власть в своих руках. Прасат Тонгу, однако, удалось справиться со всеми трудностями. Стремительным маршем продвинув свои войска на север, он обратил в бегство войска Чиангмая и Лаоса. Вскоре после этого он подавил японский мятеж и замирил малайские княжества [266, с. 144].
Упрочив свое положение, Прасат Тонг смог всерьез заняться борьбой с крупными феодалами, которая составила основу его внутренней политики на всем протяжении его царствования.
До Прасата Тонга губернаторы обычно постоянно находились в своих провинциях и занимали свои посты, как правило, пожизненно. При этом губернаторы ближних к столице провинций являлись ко двору для отчета один-два раза в год, а губернаторы дальних провинций — один раз в три года. Учитывая к тому же, что губернаторские посты фактически занимались наследственно, нетрудно понять, что такая система сплошь и рядом приводила к тому, что губернаторы превращались в самостоятельных князей [264, с. 60–61].
В первые же годы своего правления Прасат Тонг резко нарушил сложившиеся традиции. Каждые 4–8 месяцев он перемещал всех губернаторов (так же как и прочих крупных чиновников) с одного поста на другой, не давая им нигде укорениться. «Он так часто меняет высших должностных лиц королевства, — писал ван Влит, — что никто из знатных не может с уверенностью сказать, что ему принадлежит» [266, с. 154]. В дальнейшем он прибегнул к еще более радикальной мере, принудив всех губернаторов постоянно жить в столице (исключение было сделано только для губернаторов стратегически важных провинций Тенассерим, Лигор, Паталунг и Сингора). Обязанности губернаторов на местах стали выполнять их заместители — «люди низкого ранга», т. е. мелкие феодалы, назначенные на этот пост Прасат Тонгом и всецело зависевшие от него [266, с. 154].
Губернаторы и другие крупные феодалы, собранные в Аютии, фактически превратились в заложников в руках Прасат Тонга. «Они были полностью лишены прежней свободы, — пишет ван Влит. — Этим мандаринам было позволено разговаривать между собой только в приемном зале дворца и при этом так, чтобы их могли слышать все, даже рабы. Нарушая это правило, они ставили под угрозу свое положение и свою жизнь. Без ведома и согласия короля отец не имел права навещать своих детей, а дети навещать отца, даже в случае болезни или смерти. Все вельможи обязаны были под страхом тяжелого наказания трижды в день являться во дворец на перекличку» [264, с. 62].
Наконец, чтобы избежать опасного сосредоточения власти в руках отдельных министров, он перевел слоновый корпус — основную ударную силу сиамской армии из ведомства калахома (военного министра) в гражданскую часть [160, т. I, с. 270]. Таким образом военные силы Сиама были разбиты на три части (армия, гвардия и слоновый корпус) под командой трех различных начальников, которым было бы трудно сговориться.
Подобные административные меры соединялись у Прасат Тонга с прямым террором против верхушки феодального класса. В воспоминаниях голландского путешественника Яна Стрейса сохранилась яркая картина массовых репрессий против крупных феодалов в период февраля — апреля 1650 г. [36, с. 80–81]. Поводом для репрессий послужила смерть дочери Прасат Тонга. Эта дочь, благодаря явно инсценированному «чуду», была признана отравленной. Следствие велось простым, хотя и безупречным с точки зрения тогдашней юридической науки способом. Обвиняемым предлагалось пройти несколько метров босиком по раскаленным докрасна углям. Всякий, кому удалось пройти это испытание, не получив ожогов, автоматически считался оправданным и наоборот. А поскольку доказать свою невинность таким способом не удавалось никому (многие просто сгорали на полдороге), как замечает очевидец, люди, которых подвергали такому испытанию, уже считали себя заранее приговоренными (всего было казнено около 1 тыс. человек).
Весь процесс был направлен исключительно против крупных феодалов. Стрейс достаточно точно для своего времени сформулировал эту мысль в таких словах: «Считали, что беснующийся адский тиран под предлогом розыска отравителей хотел убрать со своего пути все дворянство, которого он боялся» [36, с. 82–83]. Конечный исход борьбы, как правильно отмечает Стрейс, был решен тем, что «наказанию подверглись только благородные и знатные и гибель их радовала народ, обремененный ради них налогами и повинностями» [36, с. 83].
Основной чертой внешней политики Прасат Тонга был отказ от разорительных феодальных войн, необходимый для успешного развития торговли. Уже в начале своего правления он посылает посольства с предложением мира и дружбы к королям Пегу и Авы (Бирма), старинным врагам Сиама, в Лаос, Аракан, Аче, Тямпу и другие государства Юго-Восточной Азии. Он прекращает долголетнюю борьбу за восстановление суверенитета Сиама над Камбоджей, бесплодно уносившую огромные средства и немало жизней, несмотря на то что голландцы подстрекали Прасат Тонга продолжать ее. Он отказался от традиционных походов на Бирму и Лаос [264, с. 32–35, 44].
Забота о развитии торговли занимала значительное место в политике Прасат Тонга. В первые годы своего правления он значительно уменьшил импортные и экспортные пошлины. Были приняты меры, чтобы оградить купцов от феодального грабежа. За вымогательство у купцов на феодалов налагали крупные штрафы и даже лишали должностей [264, с. 64–65].
В интересах развития торговли Прасат Тонг часто обменивался посольствами с различными странами Индии и Индонезии. Эти посольства неизменно сопровождались обширной свитой из купцов, которые, пользуясь дипломатическим иммунитетом, с большим удобством совершали свои торговые сделки. Тесные торговые и дипломатические отношения поддерживались с Китаем. Китайский император даже содержал при сиамском дворе четырех постоянных представителей [264, с. 93].
На протяжении ряда лет Прасат Тонг упорно стремился восстановить дипломатические отношения с Японией, разорванные сначала из-за мятежа японских наемников, а затем вследствие закрытия Японии для иностранцев. Всем уцелевшим японцам было разрешено вернуться в Сиам и занять прежние посты. В 1635, 1641, 1643, 1656 гг. в Японию направлялись посольства, снабженные большим количеством товаров для продажи, но сегуны наотрез отказывались принять сиамское посольство. Послам было разрешено продать только часть товаров, чтобы купить провизию на обратную дорогу [129, с. 304–305].
Взаимные выгоды японо-сиамской торговли, однако, были настолько велики, что сиамский король стал посылать в Японию суда с китайской командой[29], которую сопровождали специальные сиамские чиновники. Последние руководили продажей товаров, не сходя с борта судна.
Необходимость торговой борьбы с европейскими купцами, объединенными в компании, и стремление укрепить экономическую базу королевской власти привели при Прасат Тонге к значительному росту государственных торговых монополий. Большинство из этих монополий было впервые установлено при Прасат Тонге. Торговля сапаном, оловом, тиком стала одним из важнейших доходов короля.
Установив монополию на важнейшие статьи экспорта, правительство Прасат Тонга, широко используя традиционное «право первой покупки», принадлежащее королю, все в большей мере захватывало в свои руки также и торговлю импортными товарами. Ведомством пракланга был организован сбыт этих товаров на всей территории страны. «Внутренняя торговля, — писал ван Влит, — приносит королю большие доходы, и много торговых точек открыто в разных провинциях» [264, с. 27].