ЧУЛКОВ Георгий Иванович

ЧУЛКОВ Георгий Иванович

20.1(1.2).1879 – 1.1.1939

Поэт, прозаик, драматург, мемуарист. Редактор-издатель альманаха «Факелы» (1907–1908). Публикации в журналах «Перевал», «Новый путь», «Золотое руно», «Оры», «Аполлон», «Вестник Европы», «Русская мысль», в альманахе «Шиповник». Стихотворные сборники «Весною на Север» (СПб., 1908), «Стихотворения» (М., 1922). Книги и сборники «Кремнистый путь» (М., 1904), «О мистическом анархизме» (СПб., 1906; вступ. ст. Вяч. Иванова), «Анархические идеи в драмах Ибсена» (СПб., 1907), «Покрывало Изиды» (СПб., 1909). Романы «Сатана» (М., 1915), «Сережа Нестеров» (М., 1916), «Метель» (М., 1916). Сборники рассказов и повестей «Люди в тумане» (М., 1916), «Осенние туманы» (М., 1916), «Посрамленные бесы» (М., 1921), «Вечерние зори» (М., 1924). Книга воспоминаний «Годы странствий» (М., 1930).

«Воспоминание о нем осталось очень милое. Красивый, приятный, талантливый человек. Но главное, что характеризовало его, это непогасимый восторг перед каким-нибудь талантом. Он не помня себя погружался в этот восторг, только им и бредил, только им и жил» (Тэффи. Моя летопись).

«[На „башне“ у Вяч. Иванова] „кроме стихов часто читались доклады на одну из животрепещущих символических тем, и тогда возникали нередко весьма горячие прения. Больше всего горячился Чулков – после Бориса Пронина (зачинателя „Бродячей собаки“ и „Привала комедиантов“) и Н. Н. Евреинова – самый неистовый энтузиаст, каких я знал. По внешности он тогда походил на молодого апостола или Предтечу с бородой и большой шевелюрой, что было весьма в стиле его несколько театрального пафоса. Ни один доклад не проходил без его участия в прениях – тут он бывал порой блестящим или оппонентом, или апологетом. Помню, как он неистовствовал, вещая на тему „Демоны и художники“! Чулков носился тогда с идеей „мистического анархизма“, системы, кажется, и для него самого довольно туманной, но в самом названии содержалось уже нечто многообещающее, магическое и заинтриговывающее» (М. Добужинский. Встречи с писателями и поэтами).

«Георгий Иванович Чулков очень нравился; он бросался на все точки зрения; и – через них перемахивал; но от этих спортивных занятий прихрамывал он то на правую, то на левую ногу.

…Он всегда оголтелый: и это – от всех преодоленных позиций; недоумение в его широко открытых глазах; рот – полуоткрыт: через что перемахивать, когда все уже вымахано? Махать в бездну? В такие минуты истинно Зевесова, многохохлатая голова со взбитыми в щеки кольцами густой бороды… Георгий Иваныч страдает настойчивым зудом: поспеть первым куда бы то ни было; был в ссылке с Дзержинским, партийцев своих обогнав, он бросается перегонять декадентов, и в этих усилиях он припирается к религиозным философам; его застаю уже на другом перегоне, когда, перегнав Мережковских и сбив с ног Булгакова, на которого он налетел, локтем трахнув под бок Анну Шмидт на бегу, догонял он Иванова, Вячеслава, чтоб вместе с ним броситься к Блоку: его обгонять – в манифесте от имени мистических анархистов; он им известил – Мейерхольда, Иванова, Блока, что, собственно, есть Мейерхольд, Блок, Иванов.

…Бывало, он выставит перед собой свою руку, встопыривши пальцы; и это подобие лапы орлиной качает он в воздухе, целясь глазами в ладонь и ее наполняя, как чашу, своими словами; но вдруг, от нее оторвавшись глазами, хватается за покрытый холодной испариной лоб, удивляясь тому, что из слов его вытекло вовсе не то, что втекло: втек – схематизм Мережковского; вытекло же – козлиное игрище; с Вячеславом Ивановым; носом пыхтит, оговаривается; и, не зная, как справиться со всеми точками зрения, их изживает „стоустым“ он воплем, в изнеможении бросаясь на стул; отирает испарину и опрокидывает стакан вина себе в рот: содержание же слов остается-таки под углом в 90° к себе самому; „следовательно“ не вытекает из „так как“; „так как“ он следовал в ссылку, то – прав Иванов и Блок!

Встает мне с Зевесовой головою, закинутою в анархию, с рукою, брошенной в мистику, с корпусом, обращенным к левейшим заскокам левейших течений в искусстве; и – все же: меня тянет к нему; он весь – подлинный, искренний, истинно Прометеев пыл (а не „пыль“)» (Андрей Белый. Между двух революций).

Георгий Чулков

«Уже тогда он, молодой человек болезненного вида, с порывистыми движениями, придавал особую какую-то значительность всему, что с ним случалось: сначала своей студенческой ссылке, потом действиям в Петербурге, своим настроениям то „протеста“ (вообще), то безнадежности. В моих „домашних“ пародиях он всегда изображался „рвя на себе волосы“. Со всем тем он отнюдь не был лишен симпатичности, так как в нем чувствовалась глубокая искренность. Он обладал редкостным – и счастливым! – даром, который можно назвать даром „самомечтания“.

Если, по общим отзывам, способности Чулкова, литературные и умственные, были весьма средние, при отсутствии к тому же самостоятельности, – сам он никогда этого не подозревал. С подкупающей искренностью говорит он, – в книге „Годы странствий“, – о себе, каким действительно себя видит, мечтая: сначала пылким революционером, потом известным писателем, критиком, драматургом, руководителем журналов, идейным новатором („мистический анархизм“), интимным другом „знаменитых“ современников. Даже передавая неверные факты, – он не лжет: он верит, что так было. „Это не исповедь автора“, говорится в предисловии; автор хочет лишь показать „эпоху“ и ее людей. Но эпоха и люди, если показаны, то со стороны отношений их к самому автору – только.

Повторяю и подчеркиваю: дар „самомечтания“ – большой дар, потому что это дар счастья. Настоящего, может быть, единственного здесь, счастья» (З. Гиппиус. О счастливости).