МЕТНЕР Николай Карлович
МЕТНЕР Николай Карлович
24.12.1879(5.1.1880) – 13.11.1951
Композитор, пианист, профессор фортепианной игры при Московской консерватории (1909–1910, 1915–1921). Автор романтических сказок и сонат, фортепианных миниатюр, прелюдий, циклов песен на стихи Гете, Тютчева, Пушкина, Траурного марша для фортепиано и др. Брат Э. Метнера. С 1921 – за границей.
«Николай удивительно похож на Парацельса. Голова его несколько тяжела по сравнению с туловищем. Доминирует лоб – между двумя клоками волос на висках. Метнеры унаследовали германскую и испанскую кровь, и у обоих братьев это сочетание создавало своеобразную смесь сдержанной страстности, серьезности и положительности.
Музыку Николая Метнера можно сравнить с музыкой Шумана, но она более стихийна, демонична. В его „Сказках“ чувствуется что-то магическое, будто каким-то заклинанием он вызывает духов земли и, насладившись их красотой, возвращает неосвобожденными в их пещерный плен. Он был одержим своей музыкой, как художники прежних времен. Так, он мог среди улицы вдруг остановить своего извозчика и сорвать со стены клочок афиши, чтобы записать на нем только что пришедшую ему в голову музыкальную тему. Когда он хотел отдохнуть от музыки, он занимался астрономией и ботаникой и рассматривал изображения Мадонн; их у него было целое собрание в репродукциях» (М. Сабашникова. Зеленая змея).
«Когда Николай Карлович работал, сочинял, когда он играл – он священнодействовал. Николай Карлович был вообще очень прост во всем, очень скромен, мало говорил и об этом вовсе не говорил, но, зная его, нельзя было в этом сомневаться, так велика была его любовь к искусству, так свято было его отношение к нему. Вообще – это человек необыкновенной цельности, необыкновенной гармонии основных свойств человеческой природы. С одной стороны, такой талант, с другой – глубокий, мудрый ум, который так все понимал, так глубоко над всем думал, и душа, способная так горячо любить искусство и природу, так умиляться природе с ее малейшими явлениями, способная так любить людей, особенно детей, и относиться к ним с такой отзывчивостью и с таким вниманием, и, наконец, его рыцарское благородство и честность. Достаточно посмотреть на его лицо, чтобы умилиться этой честности, искренности и прямоте, которые на вас смотрят из его синих, добрых, умных и честных глаз. Все лицо его какое-то старинное, точно с портрета идеалиста 40-х годов, правильное, ясное, стильное; лоб открытый, с небольшой лысиной, обрамленной курчавыми пышными волосами. Роста он невысокого, худощавый, руки очень небольшие и тонкие, движения легкие и быстрые. Особенно характерна походка – быстрая и какая-то решительная. Конечно, Николай Карлович переживал сомнения в себе, в своих силах, свойственные почти всем художникам. Процесс работы был нелегкий. Вообще, Николай Карлович несколько тяжеловесен, немного слишком серьезен. Все, что он делал и говорил, всегда должно было быть слишком подлинным. Его, например, совсем нельзя было заставить сыграть что-нибудь экспромтом, ни из тех вещей, которые были давно им написаны, ни особенно из тех вещей, которые он в данное время сочинял. Он со свойственной ему серьезностью всегда уверял, что не готов сейчас технически. Я его за это упрекала и пробовала с этим бороться, но в этом он не мог себя пересилить, этого не было в его характере» (М. Морозова. Мои воспоминания).
«Медленно усаживался он за рояль, подтягивая нужную высоту у сиденья…Поднимал свою большую голову, как бы задумываясь. Откинутое лицо с выпуклым лбом, прорезанным горизонтальной морщиной; крепко стиснутые губы, вот он начинает чуть пошевеливать ими, словно шепча что-то себе самому; вынимает чистый выглаженный носовой платок… и старательно вытирает им пальцы, еще и еще раз. Цепкие, железной хваткой забирающие клавиши, словно горстью охватывающие их, вдруг сразу, с наклоном всего туловища вперед вторгаются его пальцы в первые аккорды. Звук подан так ясно, так голо, словно не в заполненном зале, а в мертвой синеве открытого неба, в безмолвии огромного пространства. И вы слышите, как, беря эти чистые кристаллы звуков, выпархивающие у него из-под пальцев, сам творец их сопит; сопение, словно от несомой тяжести, переходит в подтягиванье, подпеванье себе, – забыв все на свете, Метнер начинает грандиозное строительство звуков, работу воздвижения музыкального здания, лепку этажей, кладку камней одной части за другой с постепенным нагнетанием мощи, с нерасторжимой логикой, с уходом в высоту, в высочайшие шпили виртуозной разработки, а вы сидите околдованный, строя целое вместе с пианистом в своем бегущем, текущем вслед за ним слухе.
У Метнера было собственное туше: он отрицал мягкое, ласковое, смазывающее прикосновенье пальцев к клавишам, у него был свой взгляд на искусство фортепианной игры, своя школа пианизма и стиль, многим казавшийся жестким. Но это жесткое и честное, лишенное сентиментальности касание пальцами клавиш, этот суровый аскетический удар умели выманивать удивительную глубину звуков, шедшую, казалось, из сокровенной глубины ожившего инструмента. Странным образом именно от жесткого туше выигрывали внезапно нежные, лирические фразы его удивительных напевных мелодий… Метнер не имел сумасшедших успехов в концертах. Но от каждого концерта росло число его адептов, росло почетное достоинство его музыки, заставлявшей даже самых завзятых врагов Метнера уважать ее и преклоняться перед личностью ее создателя…» (М. Шагинян. Человек и время).
«Н. К. Метнер с величайшею серьезностью уверял, что слово „пессимизм“ происходит от слова „пес“, а женский род от „пес“ будет „психея“.
Нюхая цветок, он воскликнул однажды: „какая прелесть!“ – и указал мне (в Михайловском). Я нюхал и заметил, что цветок пахнет медом. „Это потому, – пресерьезно заметил он мне на ушко, – что пчелка туда накакала» (1915 г.).
Любимейшими прозаиками его были Андерсен и Лесков. Я читывал ему в Михайловском главы из своего „Лескова“ в обмен на его „Сказки“, сыгранные им самим на рояле. Он смеялся по-детски светлым, частым, звонким смехом, с широчайшей улыбкой и ласкающими глазами.
Вот в ком живо нечто от Пушкина!» (С. Дурылин. В своем углу).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.