Дмитрий Михайлович Балашов (7 декабря 1927 – 17 июля 2000)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Дмитрий Михайлович Балашов

(7 декабря 1927 – 17 июля 2000)

Родился в деревне Козынево Новгородской области в семье актёра и художницы-декоратора. Первый год войны жил в Ленинграде, потом провёл три года в эвакуации в Сибири. Учился в Ленинградском театральном институте, затем в аспирантуре Института русской литературы (Пушкинский Дом). В 1962 году защитил диссертацию «Древняя русская эпическая баллада» и уехал работать научным сотрудником в Карельском филиале АН СССР в Петрозаводске. Написал несколько научных работ, которые стали известны в мире фольклора, приобщился к природному народному языку.

С. Котенко, сотрудник журнала «Молодая гвардия», привлёк острое перо Д. Балашова к сотрудничеству в журнале, в котором вскоре стали появляться статьи Балашова. Уже в этих статьях писатель боролся за сбережение русской культуры, за охрану и восстановление церквей, был одним из организаторов и активным членом Всероссийского общества по охране памятников истории и культуры. Д. Балашов выступал на конференциях и в печати за восстановление полноты национальной самобытности, против проекта поворота сибирских рек на юг, становится одним из организаторов Праздника славянской письменности и культуры и одним из создателей Фонда славянской письменности и культуры.

В 1967 году журнал «Молодая гвардия» опубликовал первое заметное художественное произведение Д. Балашова – повесть «Господин Великий Новгород», погрузив своих читателей в новгородскую жизнь XIII века, с её старым народным языком, бытом, обрядами, конфликтами, яркими образами новгородцев. Подлинным открытием Д. Балашова как исторического писателя было появление романа «Марфа-посадница» (1972), о вдове новгородского посадника И.А. Борецкого, возглавившей антимосковскую партию новгородского боярства с 1470 по 1478 год, в ходе которой Великий Новгород подчинился диктату великого князя Московского Ивана III, а Марфа была взята под стражу и выслана с внуком в Москву. В критических статьях о романе (Семанов С. О величии духа русского // Москва. 1973. № 10; Котенко С. Свой удел // Аврора. 1977. № 9), высказывая много положительного, отмечалось, что автор слишком пристрастно отнёсся к позиции Марфы и новгородского боярства, ведь речь шла о единстве всех русских земель и о противостоянии внешним силам, которые были не прочь поживиться за счёт России, а Иван III собирал силы, чтобы навсегда освободить Россию от монгольской зависимости, что и произошло в 1480 году.

Но подлинная слава к Д. Балашову пришла после первого романа «Младший сын» (1975) из цикла романов «Государи Московские»; затем последовали романы «Великий стол» (1979), «Бремя власти» (1981), «Симеон Гордый» (1983), «Ветер времени» (1987)…

Начиная со смерти Александра Невского в 1263 году (он возвращался из ставки хана и, скорее всего, был отравлен) до 1425 года в романах со всей возможной исторической правдой предстаёт жизнь средневековой России – в схватках, в межкняжевских распрях за великий стол, когда поднимался брат на брата, собирая полки, не только свои, русские, но приглашая на помощь и татаро-монгольские полчища.

В центре романа «Младший сын» действуют три сына Александра Нев ского, три брата: Дмитрий, Андрей и Данила, которому выделили самое захудалое княжество – Московское. Пока Данила подрастал, Дмитрий и Андрей совместно управляли княжествами, Дмитрий здесь главенствовал. Но нашлись люди, которые указали Андрею, что он ничуть не хуже Дмитрия, что он может попросить великого хана ему передать великий стол, естественно за огромную дополнительную дань. Так вот и началась княжеская борьба. Нужно было думать о собирании всех русских земель в единый кулак, а на Руси продолжалась межкняжеская борьба.

Мысль о единстве русских земель витала в воздухе. Запоминается священник высокого ранга Серапион, который обратился в соборе с пламенной речью к собравшимся в соборе, напомнив о тягостях народных:

«– Не пленена ли бысть земля наша? Не взяты ли грады наши? Не вскоре ли падеша отцы и братья наша трупием на земли? Не ведены ли быша жены и чада наша в плен? Не порабощены ли быхом оставшие горькою работою от иноплеменник?

Се уже сорока лет приближает томление и мука, и дани тяжкие на нас не престанут! И глады, и морове. И всласть хлеба своего изъести не можем, воздыхание и печаль сушат кости наши!.. Разрушены божественные церкви, осквернены сосуды священные, потоптаны святыни, святители повержены в пищу мечам и плоть преподобных мнихов – птицам на съедение! Кровь отцов и братьи нашей, аки вода многая, землю напои. Князей наших и воевод крепость исчезла, храбрые наши, страха наполнишеся, бежали, братья и чада множицею в плен сведены.

Села наши лядиною поростоша, и величество наше смирися, красота наша погибе, богатство наше иным в корысть бысть, труд наш поганые наследовали. Земля наша, русская, иноплеменникам в достояние бысть и в поношение стала живущим о край земли, в посмешище врагам нашим. Ибо сведох на себя, аки дождь с небеси, гнев Господень!

…И ныне беспрестанно казнимы есмы, ибо не обратились ко Господу, не покаялись о беззаконьях наших, не отступили от злых обычаев своих: но аки зверьё жадают насытитеся плотью, тако и мы жадаем поработити друг друга и погубити, а горькое то именье и кровавое себе пограбити.

Звери, ядше, насыщаются, мы же насытитися не можем!

За праведное богатство, трудом добытое, Бог не гневается на нас. Но отступите, братие, от дел злых и тёмных! Помяните честно написанное в божественных книгах, еже есть самого владыки Господа нашего большая заповедь: любити друг друга! Возлюбити милость ко всякому человеку, любити ближнего своего, яко и себя!

Ничто так не ненавидит Бог, яко злопамятства человека. Како речем: «Отче наш, остави нам грехи наша», а сами не оставляюще? В ту же бо, рече, меру мерите, отмерится вам!

Серапион умолк, и молчал собор, потрясённый словом владыки. Он оглядел паству, добавил тише, с грустною укоризной:

– Взгляните на бесермен, на жидовин, среди вас сущих! Поганые бо, закона Божия не ведуще, не убивают единоверных своих, не ограбляют, не обадят, не поклеплют, не украдут, не заспорят из-за чужого. Всяк поганый брата своего не предаст, но кого из них постигнет беда, то выкуплют его и на промысел дадут ему, а найденное в торгу возвращают, а мы что творим, вернии?! Во имя Божье крещены есмы и заповеди его слышаша – а всегда неправды исполнены, и зависти, и немилосердия. Братью свою изграбляем, в погань продаём, кабы мощно, съели друг друга!

Окаянный, кого снедаеши? Не таков же ли человек, яко же и ты? Не зверь есть, не иноверец, такой же русин и брат твой во Христе!..» (с. 71).

Но эти мысли прошли мимо старших, а юный Данила был потрясён услышанным от владыки Серапиона, а когда он подрос, потребовал выделить ему Московское княжество, которое завещал ему отец, Александр Невский. Так началась деятельность князя Данилы. Он всюду побывал, увидел множество недостатков, убрал тысяцкого, внимательно следил за действиями старших братьев, поддерживал Дмитрия, но и с Андреем не терял отношений. Женился, жена оказалась славной, один за другим появились дети, появился Кремль, постройки, за несколько лет княжество укрепилось, а люди после княжеских сражений, после татарских набегов устремились к нему, в самое захудалое, как говорили, княжество, но с каждым годом крепнущее в своих возможностях.

Заметное место в развитии сюжета романа занимает Фёдор, простой крестьянин, потом княжеский посланник с грамотами и указами, он устанавливал связь между князьями. Став ратником, храбростью и смекалкой он был замечен командующими войсками боярами. Великий князь Дмитрий одолел в бою рать Андрея, отобрал у него земли, Фёдор получил одно из таких боярских сел для сбора дани, думал, что так и останется, построил дом, перевёз жену, но Андрей привёл с собой татар, начались сражения, эти боярские земли были Андрею возвращены. В ходе этой войны один из преданных Дмитрию бояр ушёл с ратью на сторону князя Андрея. Еле отбился Фёдор от воинов князя Андрея, пришёл к князю Дмитрию с сотней ратников. Поссорился со своим давним другом Козлом, перекинувшимся к татарам, а потом к князю Андрею.

Такая вот постоянная вражда между братьями, сыновьями Александра Невского, происходила в конце XIII века. Две потрясающие сцены создаёт Д. Балашов, передавая душевное волнение великого князя Дмитрия, узнавшего о гибели в татарской орде старшего сына Александра, и описывая раздумья сына Дмитрия Ивана, ставшего наследником отца:

«– Не ты виноват, батюшка.

– Так кто же?! Покойный отец?!

– И не он. Преже ещё. Храмы построили, а дух Божий утеряли… Если хочешь, отец, я скажу тебе. Люди всегда поздно спохватываются, тогда лишь, когда беда наступила. Надо же думать загодя, ещё до беды. Когда её нет и в помине, когда мнится, что все хорошо. Надо думать не над следствием, а над причиной. О бедах страны нужно было думать не тогда, когда пришёл Батый, а ещё раньше, прежде, ещё за сто лет! Когда казалось, что мы самые сильные в мире, когда казалось, что все народы окрест падают ниц, заслышав одно наше имя, когда мы судили и правили, и разрешали, и отпускали. Когда слава наша текла по землям, когда созидали храмы и раздавали в кормление города. Когда любая прихоть наша вызывала клики восторга, когда, стойно Создателю, мы перестали ошибаться, до того доросла наша мудрость! Когда уже некому стало нас удержать и направить, уже никто и не дерзал возразить противу, а дерзнул бы – не сносил и головы своей! Когда мы решили, что до нас не было никого умнее нас, да и вообще никого: мы первые, единственные, великие! Вот тогда и наступил наш конец. Как до сего дошло? Вот о чём думал я постоянно. За сто лет ещё всё уже было нами погублено, и мы созрели для кары Господней!

Я тебе говорил о судьбе… Ежели хочешь, отец, мы виноваты тоже. Ибо мы – тех князей потомки и кровь… Ведь дрались, чтобы всю землю одержать, а когда пришли татары, стали только за себя. А когда только за себя – всё падает. То есть сам-то иной и добьётся, и даже умрет в славе. Но потом созданное им долго не простоит. Христос в пустыне отверг власть, пошёл на крест и победил. То, что даётся при жизни, – с жизнью и кончится. Нужно отречение. Для вечного.

– Темно. Не понимаю я тебя, сын. Что должно делать теперь?

– Молиться. Всё в нас, батюшка! Сумеем сами ся изменить – изменим и мир.

Дмитрий вздрогнул, внимательно поглядел в глаза сына:

– Быть может, ты и прав, Иван. Мы все думать начинаем, когда уже поздно… Но я не знаю, что другое мог бы я делать прежде и теперь. Мне нет иного пути. Быть может, ты… Быть может, Господь не зря взял у меня Сашу и оставил тебя! Молчи! Не думай, я ни на миг не пожалел, что не ты… а теперь…» (с. 247).

Великий князь Дмитрий называет Ивана книжником, философом, пусть он сам за сохой стоит и пашет, но глубина мыслей поражает великого князя. И он уже не так скорбит о гибели Александра, возможно, Иван сделает больше для Русской земли, чем Александр Невский, великий князь Дмитрий и его наследник Александр.

Ещё не раз сходились братья-князья в битвах за различные удельные княжества в надежде увеличить своё богатство и княжеский вес, сходились, побеждали или терпели поражение, а потом снова вели переговоры, снова ездили к хану с подарками, подолгу там сидели, ожидая ханского решения, а потом возвращались и начинались новые сражения.

Наконец все князья решили устроить съезд во Владимире, сначала переговоры вели между собой, потом обедали, потом сошлись в соборе, в открытую начали борьбу за удельные княжества, великий князь Андрей всячески подчёркивал своё старшинство, но его никто не слушал, самый вспыльчивый и безрассудный князь выхватил саблю, но на него с крестом пошёл епископ Симеон, возглашая: «Братие! Не оскверните храма! Здесь, пред лицом Бориса и Глеба, князей убиенных…» (с. 284). Князь Данила начал уговаривать великого князя Андрея, а тот в запальчивости гневно ему отвечал: то князь Дмитрий поучал его, а теперь младший брат повторяет его уговоры.

Князь Иван, сын князя Дмитрия, умирая, завещал удельное княжество Переяславское с городом Переяславлем своему дяде Даниилу Московскому. Снова возникло недовольство среди удельных князей. Снова собираются на съезд князья, и снова разъезжаются, так и не договорившись о мире.

Умирает князь Даниил, готовится к смерти и Андрей Ярославич, которого боярин Семён Тонильевич увлёк мечтой о великой власти в удельных княжествах, а подошёл его конец, и он увидел свою трагическую ошибку в борьбе за власть:

«Великий князь владимирский, князь городецкий, костромской и нижегородский, князь Господина Великого Новгорода и Пскова умирал у себя в княжеском тереме, на Городце.

Он лежал и думал и понимал, что умирает. И ему было одиноко. Все, кого он любил и кому верил, ушли раньше его. Ушёл Семён Тонильевич, ушёл Олфер, умерла Феодора. Сейчас, в свой последний срок, он вспоминал почему-то её одну, совсем забывая про Василису, недавно усопшую юную супругу свою. Не вспоминал он и детей, ею рождённых и умерших, только вспомнил могильную плиту над телом бледного мальчика, костромского князя, последнего сына своего.

Тохта обманул его, подло обманул, использовал и бросил, как старую ветошь. Где же ты, далёкая Византия, мраморные дворцы, величие власти, золотое величие кесарей?

Что оставляет он? Бревенчатый город над рекой, измученные данями и поборами города, где глухо бурлит гнев и обида на него, на Андрея. Зачем он дрался, воевал, губил землю, наводил татарские рати на Русь? И где и в чём та мечта Семёнова и гордые замыслы его и Феодоры, которая когда-то, давным-давно, далёким-далеко, там, в Великом Новгороде, шла по сукнам от пристани ко дворцу под радостный шёпот толпы. Шла гордою византийской царевной, принцессой Анной, приплывшей ко князю Владимиру… А теперь лежит, изгнивая в земле, где только рассыпающийся прах в княжеском жемчужном уборе да черви, могильные черви среди жемчугов…

Почему он не бросил всё и не поехал хотя бы поглядеть на дворцы и храмы Царьграда, своими очами узреть то, о чём баял ему Семён? Может, всё – сказка, всё дым и тлен, и нет дворцов, ни злата, ни храмов. Только Волга течёт полосою стали, то синею лентой, то белой, как небо, или розовой на заре дорогой, уходя в далёкие страны, на Восток, в Персию…

Волга, текучая вода. Одиночество. Напрасно прошедшая жизнь. Что ж! Ему осталось свершить немногое, распорядиться тем, что ему уже больше не принадлежит: властью, великим княжением. Благо тут ни у кого не возникнет споров. Да, ты, Михаил, молодой, красивый и гордый, князь от света чела своего, законный наследник по лествичному древнему праву великих владимирских князей, ты победил! Тебе передаю тяжкий венец, вырванный мною у брата своего, золотой и терновый венец высшей власти. Высшей – под властью ордынского цесаря…

И за всё, за всё заплатили ему одним лишь последним унижением, одним лишь советом миром покончить вражду с братьями! Так был ли он хотя бы великим князем владимирским? Или жалкой игрушкой в деснице татарского царя?!» (с. 324).

Горькие раздумья великого князя Андрея после его смерти сменились «народными мятежами», в ходе которых погибли все Андреевы наместники, а оставшиеся в живых бояре тут же уехали в Тверь служить великому князю Михаилу.

Во второй книге цикла «Великий стол» Д. Балашов подводит итог трагического противостояния во второй половине XIII века: «Ничего не осталось от Андрея, ни от дел его. Мир праху того, кто был и не был, кто сеял зло и пожал забвение» (с. 1).

Но стоило и удельным князьям, и великому хану принять решение, что великим князем Владимирским станет князь Михаил Тверской, как князь Юрий Московский тоже захотел им стать, собирая войско против Михаила Тверского. И оба поехали к великому хану в Сарай, чтобы добиться права на это звание. И оба князя поехали с подарками. Князь Михаил Тверской Юрий вполне соответствовал этому званию, он был действительно собирателем русских земель, он вёл себя и с князьями, и с простыми воинами, и крестьянами как воин, как полководец, ничуть не гордясь своим высоким положением. А потому все отдавали ему должное. А Юрий Московский был себялюбив, гордый завоеваниями своего отца князя Данилы, подлый, все битвы проигрывал, но интригами, подарками покорял хана Узбека, который отдал ему свою сестру Кончак в жёны. После одной из битв с князем Михаилом Тверским Юрий был полностью разгромлен, сам сбежал в Новгород, татарский темник Кавгадай предал его, вместе с сестрой хана Кончак попали в плен к Михаилу Тверскому, где с помощью служанки Кончак была отравлена.

«Юрий был подл, – подводил итоги Д. Балашов. – И это видели все. И потому никто не ставил его всерьёз и никто не опасался его власти на Руси. Юрий для них – этих важных и властных (а втайне опасающихся за свою власть и даже за жизнь), чванных с покорёнными, жадных к добру и почестям, частью фанатичных ревнителей новой веры, частью раздавленных ею или беспечных ловцов переменчивой ханской милости – Юрий для всех них был понятен, удобен и удобно ничтожен. А тверской князь олицетворял то, что едва не победило, вместе с учением Христа, у них, в Орде, что требовало союза и дружбы, а не окрика и глума, что требовало мысли и благородства, а то и другое сильно поменело в Орде.

Так сошлось, что в лице Михаила ислам судил учение Христа, и всё, что потом справедливо начали связывать с Ордой и с татарами: жадность, предательство, насилия и грабежи, ругательства над верою – всё, что потомки, по обычаю людского ума распространять последующее на предыдущее, стали приписывать монголам и их нашествию на Русь, всё это началось совсем не с похода Бату и даже не с мусульманского переворота в Орде, совершённого Узбеком пять лет назад, а с этого именно дня, с вечера этого, 20 октября 1318 года, со дня суда над русским князем Михаилом Ярославичем Тверским» (с. 196).

Михаил Тверской погиб в орде от рук палачей великого хана Узбека. Сыновья Михаила Тверского подняли знамя погибшего отца, но в ставке хана Дмитрий Тверской зарубил Юрия Московского, за что и погиб по решению ордынского суда и хана.

В.О. Ключевский писал: «На стороне тверских князей было право старшинства и личные доблести, средства юридические и нравственные; на стороне московских были деньги и умение пользоваться обстоятельствами, средства материальные и практические, а тогда Русь переживала время, когда последние средства были действительнее первых».

А на первый план выходил третий сын князя Даниила, внук Александра Невского – Иван Калита, который умными советами, терпением, милосердием, молитвой, надеялся соединить все русские земли. Иван Калита и его сын Симеон Гордый – главные герои романов «Бремя власти» (1981) и «Симеон Гордый» (1983).

Д. Балашов изучил массу документов. Во многом он шёл неизведанными путями, слишком мало было написано о XIII—XIV веках раздробленной России, но чутьё художника подсказывало ему единственный путь – путь правды. «Достоверность повествования Дмитрия Балашова, – писал А. Янин в предисловии к роману «Марфа-посадница», – зиждется на сочетании несомненного художественного таланта автора и пытливого учёного. Известный фольклорист, знаток народного быта, Дмитрий Балашов тщательно исследовал все источники по истории Новгорода – письменные и археологические. Он в курсе старых и новых концепций русской истории, анализ которых даёт основу его собственного видения прошлого, нигде не вступающего в противоречие с известными сегодня русскими древностями». Но это свидетельство учёного-историка касается и всего цикла романов «Государи Московские». Уже в романе «Младший сын» Д. Балашов свидетельствовал, что в изложении даже самых мелких событий он придерживался со всей строгостью документальной, летописной канвы. Право на вымысел должно быть строго ограничено. Он работал с первоисточниками, только такой подход даст возможность создать правдивое историческое произведение. Только это время после смерти Александра Невского, с 1263 по 1368 год, время раздоров и противостояния, время борьбы за единство России, подготовило русский народ к Куликовской битве.

В авторском вступлении к роману «Бремя власти» Д. Балашов выражает своё отношение к тому, что происходит в мире в начале XIV века: русские князья надеялись, что в Орде победит православие, по всему миру побеждала Византия со своей православной верой, но победил ислам. И распространение ислама широко пошло по миру. «А в самой Византии и в сопредельных землях створилось гибельное разномыслие. Бесконечные церковные споры сотрясают гибнущую Византию, и сами кесари великого города склонили слух к принятию унии с Римом. Лишь горсть монахов в горе Афонской ещё блюдёт истинное православие, в суровой аскезе добиваясь лицезрения света фаворского. А великую некогда землю Руси поделили Литва и Орда… А литовские полки, охапив уже всю землю Руси до Киева, рвутся дальше и дальше, дерзают спорить с ханом…» (Балашов Д. Бремя власти: Роман. М., 1984. С. 7, 8).

И в это время потихоньку поднимается Московское княжество во главе с Иваном Калитой. Всё бывало, как и у его предшественников, – подарки, переговоры, великое княжение, потом великое княжение отбирали, отдавали тверским князьям, потом снова подарки, великое княжение, подрастали сыновья, бывали свадьбы, бывали и смерти первенцев. Но при всех страстях и страданиях Иван Калита богател, строил храмы, а тверские князья беднели, хотя по красоте и храбрости превосходили московских князей.

Наконец Иван Калита в Твери слушает могучий колокольный звон, такого колокола в Москве нет. Вскоре Иван Калита решил забрать этот колокол в Москву. Тверичане воспротивились, но тверской князь уговорил их отдать колокол. Так закончилась эта междоусобная битва между Тверью и Москвой. И когда Иван Калита умер и его похоронили, прибыл в Москву его сын и наследник Симеон, отъезжавший по делам. Упал в церкви на холодную плиту, под которой покоился Иван Калита, и рыдал. «Тяжкий крест, отец, оставил ты сыну своему! Как непереносимо тяжелы заботы высшей власти! Но – да будет воля твоя, Господи! И ты, батюшка, да не узришь оттоль ослабы в сыне и наследнике своем! На сем кресте, под сенью храма сего клянусь! Да исполню веру твою и веру твою в назначенье моё не отрину.

Покойся с миром, отец. Сейчас я встану с колен и пойду – править землею и вершить власть. Как тяжко бремя твоё! Сейчас…» (с. 353).

В романах Д. Балашова много вымышленных персонажей, бояр, кметей, крестьян, смердов. Через десятки лет проходит вымышленная семья Фёдора Михалкина, которая во многом скрепляет сюжет и композицию цикла, представляя светлый ум, отвагу, смекалку Фёдора, потом его сына Мишука, потом его внука Никиту. Привлекает правдивость их образов, как и образов исторических персонажей.

Бесценна литературная деятельность Д. Балашова.

Жизнь Д.М. Балашова трагически оборвалась в родном доме.

Балашов Д.М. Собр. соч.: В 6 т. М., 1991—1993.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.