Младотурецкое протофашистское государство

Младотурецкое протофашистское государство

Балканский полуостров вместе с Придунавьем может служить типичным примером «разлома цивилизаций». К югу от Карпатского хребта на огромной гористой территории, через которую пролегают широкие долины Дуная и его полноводных притоков, у прорезанного гористыми заливами теплого средиземноморского побережья и островной части Эгейского моря – здесь, на землях одной из колыбелей мировой цивилизации, столкнулись не только интересы, но и культурные влияния трех империй: Австрийской, Российской и Турецкой.

«Тюрк» – самоназвание пришлых из степей и пустынь Закаспия и Центральной Азии на земле Анатолии кочевников; но уже во времена султана Мехмеда II тюрками называли крестьян-мусульман, а впоследствии слово «тюрк» употребляется исключительно в значении «простолюдин», «плебей».[100]

Империя Османов стала турецкой только с 1908 г., после младотурецкой революции, когда султанат провозгласили государством турецкой нации. Сами слова «отчизна», «нация», «свобода», «патриотизм» и «революция» появились в турецком языке благодаря первым просветителям – идеологам реформ, в частности основателю первой турецкой общественно-политической газеты «Тасвир-и ефкяр», участнику революционных боев в 1848 г. в Париже Ибрагиму Шинаси и его ученику, поэту и драматургу Намику Кемалю. Созданную их последователями в 1865 г. в Стамбуле тайную организацию, которая превратилась в партию «Иттихад ве терраки» («Единение и прогресс»), европейцы прозвали «Молодой Турцией» по аналогии с многочисленными тогда другими «молодыми нациями» – Италией, Польшей и тому подобное.

История «плодородного полукруга» к югу от Черного и Каспийского морей полна кровавых войн и геноцидов. Иногда создается впечатление непрестанного истребления очагов цивилизации. Странно, но данные антропологии не свидетельствуют о сколь-нибудь существенных изменениях населения в этом регионе. Везде в Передней Азии преобладает круглоголовый европеоидный средиземноморский (кавказоидный) тип, в регионе Месопотамии и Армении – ассироидный или, иначе, арменоидный, а близ южной части Каспия – долихоцефальный средиземноморский тип, характерный для азербайджанцев, жителей Гиляна и Мазандерана и туркменских кочевников.

Процессы появления и исчезновения народов здесь были не столько результатами больших переселений, сколько последствиями взаимной ассимиляции новых и новых волн пришельцев и коренного субстратного населения.

В исламские времена на малоазийских и балканских границах с Европой всегда толпились всевозможные искатели счастья, фанатики, авантюристы, деклассированные элементы, готовые образовать армию освобождения мира от греха, прославиться и при случае чем-то поживиться. Цементирующей силой здесь стали воинственные туркменские кочевые племена, которые проходили через Хорасан, Мазандеран, Азербайджан и Армению на земли Анатолии. Именно из этих храбрых и суровых туркменских уч бейлери, по-сегодняшнему – «полевых командиров», вышла династия Османов, которая в XVI ст. легко сбросила господство мамлюкских султанов и за шестьдесят лет завоевала весь арабский мир, включая Магриб.

Туркмены-османы, которые пришли в Переднюю Азию из кочевьев восточного Прикаспия, явно не составляли заметной части населения Анатолии.

Современные турецкие села имеют короткую историю – они построены преимущественно в XVII–XVIII веках, хотя есть поселки, которые имеют возраст 500–800 лет, то есть основаны еще до прихода тюркских кочевников. Еще в XVIII ст. самыми характерными для Анатолии были хижины из кустарника и камыша, которые назывались по-гречески кулюбе (откуда наша колыба). Сегодня такие турецкие колыбы – жилье недавно оседлых кочевников, хижины рабочих-поденщиков и хозяйственные здания.

Вплоть до нашего времени в Турции сохранились остатки кочевых племен – юрюки, которых официальная статистика не выделяет из турецкой нации, в результате чего неизвестны их численность и этнические характеристики. Они были переселены султанами и в европейскую часть империи.

Очевидно, основная масса пришлых туркмен осела и приняла типичный для региона образ жизни. От Центральной Азии до Эгейского моря распространен иранский тип жилья с плоской крышей, покрытой землей; на Балканах типичной была иная крыша – с достаточно крутыми склонами, по-гречески покрытая полукруглой черепицей. Кирпич-сырец в Турции имеет иранское название керпич. До XIX века в Болгарии и XX века в Турции можно было видеть дома с открытым очагом посередине, где скот держали прямо в жилом помещении. Турецкие крестьяне носили вышитые носки; фигуры, изображенные на них, красноречиво свидетельствуют о местном происхождении турецкой одежды – вышивки имели символический характер, в них легко узнать византийские и даже еще хеттские мотивы.[101] Это лишний раз подтверждает, что основой турецкого крестьянства стали не столько оседлые кочевники-тюрки, сколько исламизированное и отуреченное местное население Анатолии.

Ислам, как и другие мировые религии, культура сверхэтническая. Ислам создавал религиозно-правовое пространство, мамлякат-аль-ислам, от Гибралтара до Бенгалии, от Хорезма до Занзибара – пространство, которое редко бывало объединенным единым государством хотя бы в большей своей части, но обозначало определенный мир. Понятно, мир крайне разнообразный и пестрый. Однако как целое этот мир противостоял немусульманскому миру, а неразделенность в нем права и морали представлялась в отношении поведенческих норм правоверных настолько специфической, что мусульмане-славяне чувствовали себя этнически более близкими к туркам, чем к своим единоплеменникам-христианам. Правда, есть и исключения: аджарцы – в первую очередь грузины, а затем уже мусульмане. Албанцы – в первую очередь албанцы, а затем уже мусульмане или православные.

Ислам порожден в арабских кругах, уж никак не страждущих и не самых бедных. Однако в переднеазийском обществе, куда его занесли арабские завоеватели, он оказался религией простонародья, плебса, простых и честных скотоводов, которые уважали торговлю и ремесло, но выше всего ставили мужественный военный промысел. Лишь суфии отрицали принятое в исламе бедуинское убеждение в том, что торговля выше ремесла. Что же касается почитания мужских военных добродетелей, то они трансформировались в священный долг мусульманина – войну против неверных.

Хотя Коран неоднозначно высказывается об отношении к неверным, – отдельные места его можно трактовать как в высшей мере миролюбивые, – следует признать, что в сущности исламское понимание веры исключает неверного, кафира (гяура) из человеческого общества. По исламским представлениям, человек естественно верит в Аллаха, и, следовательно, состояние безверия – а в экстремистских представлениях даже состояние греха у мусульманина – неестественно и автоматически исключает отступника из круга людей. В целом политика исламского мира относительно Европы всегда была достаточно агрессивно воинственной. Не святыми были и христианские соперники ислама – бессмысленные жестокости португальских и испанских адмиралов, особенно великого Васко да Гама, и непрерывные попытки церкви возобновить массовый психоз средневековых Крестовых походов часто не дают возможности определить, кто в тех войнах нападал, а кто оборонялся.

Однако отношение к иноверцам как к неполноценным и неизвестно откуда взявшимся людям регулировалось шариатом. Заплатив джизья – выкуп за право жить и пользоваться благами завоеванной правоверными земли, кафиры получают статус мавля – покровительствуемых – и живут собственными самоуправляющимися обществами, которые судятся своим судом и несут перед исламским государством коллективную ответственность. А те религии, которые признают «Книгу» (Библию), то есть иудаизм и христианство всех конфессий, провозглашаются «покровительствуемыми». Учитывая, что джизья составляла большую часть доходов государственного бюджета, можно понять, что султаны были даже заинтересованы в сохранении обществ неверных – реайя, рая. Все это в XVI–XVII ст., во времена инквизиции и религиозных войн, было намного либеральнее, чем христианская нетерпимость.

Однако можно ли говорить о либерализме там, где султан Селим приказывал за потраву посевов крестьян-христиан рубить головы и виновнику – исламскому коннику – сипаги, и его коню? Это был режим дикий и жестокий, но его приспешники считали своей целью своеобразно и достаточно грубо трактуемую справедливость.

Ислам видит высшую цель деятельности светских обладателей и вообще высшую ценность власти в справедливости. Тема справедливого султана остается ведущей и ранних исламских писателей – ибн Сины, Низами, ибн Халдуна, – и у османских идеологов Кучибея Гемюрджинского, Кятиба Челеби, Али Чауша, Вейси и других.

Наиболее выразительно о справедливости высказался Кучибей: «От безверия мир не разрушится, а будет стоять себе; от притеснения же он не устоит. Справедливость является причиной долговечности, а благоустройство положения бедняков является путем падишахам в рай».[102] И дальше: «Словом, могущество и сила верховной власти в войске, войско существует казной; казна собирается с поселян; существование же последних предопределяется справедливостью».[103] Подобных высказываний разных авторов можно привести множество.

Коран осуждает зульм (зулум) – притеснение, подавление, принуждение, обиду, унижение, захват имущества и другие виды насилия над личностью. Всевозможные виды злоупотребления властью относительно подданных, в том числе относительно рабов, расцениваются как отступления от норм ислама. Проблемой остается только способ борьбы против зульма: во всяком случае, во время бунта правитель обязан сначала выяснить, не был ли бунт следствием зульма относительно подданных. Правилом также – вплоть до конца Османской империи – была амнистия мятежникам, если они сложили оружие. Конечно, зульм оставался таким же спутником истории исламских государств, как и коррупция чиновников и судей, как и пьянство и разврат неконтролируемых исламских бюрократов.

Высокий статус судьи в обществе ислама определялся идеологией справедливости. Представитель сословия улемов – лиц, которые занимались делами веры, права и образования, – достигший учености уровня мевлиет, получал звание моллы (муллы) и мог быть назначен на должность кади (судьи) с высокой оплатой. Впоследствии муллами начали называть всех ученых людей и лиц благородного происхождения. Со времени Сулеймана I установлена должность главного муфтия – шейх-уль-ислама, который назначал муфтиев в главные города и представлял султану кандидатуры кади. Муфтий выносил фетву – ответ-толкование на определенные правовые вопросы.

Провинциальная администрация состояла из кади и беев. Бей – титул поначалу племенных военных вождей (в том числе и самого основателя империи Османов Орхана, пока он не присвоил себе титул султана), потом – среднего звена администрации, которая занималась военно-управленческими делами. Судья же не подчинялся никому, кроме султана, получал жалованье из казны, был также как бы прокурором и нотариусом, рассматривал все жалобы населения и наблюдал за деятельностью цехов.

Халиф – представитель Пророка в этом земном мире – не является священной личностью; в исламе нет процедуры, подобной миропомазанию. Обязательным условием правления халифа остается только признание его священными городами – Меккой и Мединой. Вера не требует исключительности халифа – халиф как светское лицо может быть один, их может быть и несколько в разных исламских странах. То же касается султана как носителя власти.

Такой условный характер властного благословения если не допускал оппозицию со стороны исламских авторитетов, то во всяком случае устанавливал определенную межу между властью и религиозным обществом, которая в крайнем случае могла привести к оценке обществом правления как зульму. Исламские авторитеты время от времени выступали против администрации султана как носители принципов социальной справедливости, и в этом заключается сила ислама и источник его критичности относительно властных структур. Идеологический центр веса ислама, так сказать, находился ниже линии социального равновесия, ближе к социальной психологии низов общества. Как всегда в истории, чтобы система не перевернулась, верховная власть должна быть популистской, а виноватыми во всем считались посредники между султаном и народом, чиновники, «бюрократы».

Султан империи Османов имел титул «султан двух континентов, хан двух морей, слуга двух священных городов». Следовательно, легитимация абсолютной власти над Азией и Африкой, над Черным и Средиземным морями заключалась в том, что султана признавали Медина и Мекка, чьим «слугой» он официально провозглашался. При этом правового подчинения «двум городам» не существовало.

Внутри государства должен был господствовать гражданский покой; слово алям (мир) в старой турецкой литературе употребляется как синоним слова «государство». Если положение евреев в султанате было намного лучше, чем в христианских государствах до XX ст., то христиане находились в двойственной ситуации. С одной стороны, мусульмане оценивались ими как враги Христовы. С другой стороны, даже очень ортодоксальные православные авторы XVII–XVIII веков признавали веротерпимость турков и ставили их в пример католикам. Главная поместная церковь православных до сих пор имеет престол в Стамбуле-Царьграде, на турецкой территории.

С XVIII ст., когда Османская империя вступает в полосу глубокого и безвыходного кризиса, статус христиан резко меняется. Это сказывается, в частности, на изменении содержания терминов «реайя» и «тюрк». «Реайя» до XVIII века – это крестьяне вообще, как мусульмане, так и христиане. С XVIII ст. термин «реайя» означает христианское крестьянское общество. Статус «культурно-национальной автономии» все более отчетливо меняется статусом «апартеида». В это же время более отчетливыми становятся различия между этническими группами внутри исламского мира. Образование государств греками, сербами, черногорцами, болгарами, албанцами усиливает в турецком обществе враждебность не только к неверным, но и к не-туркам.

После восстания в Боснии и Герцеговине, войны с Сербией, кровавой резни, устроенной башибузуками в Болгарии, двух дефолтов Турции и ультиматума европейских государств началось массовое возмущение учеников духовных училищ (софт); возбужденные разговоры в кофейнях, мечетях и на базарах о неспособности правительства противостоять неверным и иностранцам переросли в уличные беспорядки, и младотурки в 1876 г. на время захватили власть.

В конечном итоге хитрый и жестокий султан Абдул Гамид быстро отстранил их от правления, и началась эпоха зулум – дикого неограниченного насилия.

В 1908 г. на фоне национального возбуждения, вызванного вмешательством России и Англии в дела, связанные с восстанием славян в Македонии, младотурки осуществили переворот, опять возглавили правительство и провозгласили эру реформ.

Султан Абдул Гамид Кровавый

Турция начала свою «перестройку» очень давно, еще в конце XVIII века. Мероприятия по реформированию властной и экономической системы в империи Османов инициировались султанами и были вызваны в первую очередь необходимостью реорганизации войска. Система регулярного войска на жалованье – как пехоты янычар, так и конницы сипаги – пришла в полную негодность; мятежные янычары и сипаги больше угрожали султанам, чем внешним врагам. В 1826 г. султан Махмуд II вырезал янычар и ликвидировал феодальную систему конницы-сипаги. В 30-х гг. XIX века Мустафа Решид-паша, выдающийся политик и дипломат, написал молодому султану текст так называемого «Гюльханейского хатт-и-шерифа», в котором определялась цель реформ – ликвидация системы деспотизма. «Мы считаем нужным через новые учреждения предоставить землям, которые составляют Османское государство, благосостояние под хорошим управлением. Эти учреждения должны прежде всего иметь в виду три пункта: 1) гарантии, которые дают нашим подданным полную безопасность жизни, чести и имущества; 2) правильное распределение и сбор государственных податей; 3) введение рекрутского набора и сроков военной службы. Действительно, не являют ли собой жизнь и честь самых драгоценных благ человека? Не бывает ли вынужден даже тот, чье сердце вздрагивает при самой мысли о насилии, употреблять его и тем наносить вред правительству и стране, когда его жизнь и честь находятся в опасности?.. Если, напротив, гражданин знает, что он полностью безопасно владеет своим имуществом, то он стремится не только расширить круг своих занятий и своих наслаждений, но и чувствует, как ежедневно в сердце его растет любовь к государю и отчизне и преданность родине».[104]

Попытки султанов-реформаторов преодолеть сопротивление улемов-традиционалистов и устаревшие войска, остановить развал султаната в результате открытого и скрытого непослушания бесконтрольных провинциальных начальников – все это может служить острым сюжетом для исторического повествования о страдании народов империи Османов, в том числе турецкого. Реформы на протяжении двух веков шли чрезвычайно трудно, с незначительными успехами и глубокими падениями.

В марксистской литературе вся эта история выглядела как сплошной «раздел Турции» и «эксплуатация полуколонии». Сегодня, когда ситуация России и Украины чем-то до боли напоминает давнюю турецкую, мы могли бы уже более критически и самокритично ее оценивать. Кстати, «режим капитуляций», об унизительности которого столько писали друзья революционной Турции, не имеет с этим ничего общего. Обидное слово «капитуляции» значило с XVI ст., эпохи расцвета Османской империи, право экстерриториальности для европейских купцов и другие привилегии, которые предоставлялись им для развития торговли. Султаны не очень надеялись на торговые способности турков, а финансовая деятельность для мусульман вообще исключалась, потому что Коран запрещает ростовщичество.

Европейские государства, в надежде на создание на юго-востоке Европы цивилизованного противовеса России, предоставляли империи Османов колос сальные кредиты: сумма долгов Турции с 1854-го по 1878 г. составляла 5 млрд 276 млн франков. Куда пошли одолженные деньги, истории неизвестно. В 1872–1873 гг. прибыльная часть бюджета Турции составляла 18,5 млн лир, а ежегодная выплата задолженности в 1873-м и 1874 г. – 14 млн лир. После официального банкротства султаната кредиторы взяли дело выколачивания долга в свои руки, нанимая откупщиков через «управление Оттоманского долга».

«Инвестиционный климат» в Турции в начале XX ст. один российский автор характеризовал таким образом: «Предпринимателю придется перенести такую массу хлопот, канцелярщины и унижений, что пропадает всякая охота вести дела. Промышленная концессия выдается лишь специальным указом султана. Для осуществления дополнительных поисковых работ нужно получить разрешение генерал-губернатора, которому сообщается предыдущий план работ… Не удовлетворяясь тем, что предприниматель давно уже представил общий план технических работ и даже смету, управление поручает правительственному инспектору, обсудив дело с технической стороны, разработать план наиболее успешной его эксплуатации. Нечего и говорить, сколько новых хлопот, затрат, задержек и неприятностей это вызывало… Одна турецкая компания на протяжении 10 лет не могла добиться разрешения на эксплуатацию нефтяных земель в Ванском санджаке… Один видный паша, владелец медных месторождений, в Эрзерумском вилайете долго добивался, чтобы ему позволили выписать динамо-машины и другое техническое оборудование для более интенсивной эксплуатации своих месторождений. Все хлопоты остались без последствий, и до последнего времени он вынужден был придерживаться допотопных способов плавления и обработки медной руды… По той же причине были заброшено много каменноугольных, марганцевых и других месторождений, которые принадлежат турецким промышленникам».[105] Понятно, что за этой неслыханной бюрократией стояло не только стремление государства как-нибудь удержать свое влияние на экономические процессы, но и полностью конкретные интересы власть предержащих, которые получали на каждом шагу большой бакшиш.

В известной степени можно усматривать основы бюрократической заскорузлости султанского режима в восточных и исламских традициях.

Экономическая политика Османской империи всегда была прямо противоположной меркантилизму европейских государств. Если в Европе XVI – первой половины XVIII ст. господствовало стремление меньше импортировать, больше производить и вывозить, завоевывать рынки, то Порта всячески ограничивала экспорт и побуждала импорт. «Османские государственные деятели считали, что благоденствие страны и народа зависело от достаточного наличия потребительских товаров и их дешевизны на внутреннем рынке».[106]

Европейские путешественники быстро убеждались, что в Египте или Сирии нельзя платить наемным слугам заранее, потому что они тут же исчезнут и будут вести беззаботную жизнь, пока не закончатся деньги. На святых могилах вали-дервишей турки просили Аллаха, чтобы он послал им вкусной еды и красивых женщин, чем очень удивляли христиан, которые, даже будучи очень бедными, преимущественно стремились что-то приобрести.

Такая политика стала следствием естественного для Востока взгляда на потребление.

Нет ничего более чуждого и враждебного массовому сознанию южно-средиземноморской культуры, чем протестантская деловая скупость, ориентированная на будущее. Благоденствие края и наслаждение жизнью под защитой воинов ислама – наивысшая экономическая мудрость, на которую была ориентирована идеология исламского Востока.

Роскошь – неминуемый спутник властной культуры Востока, и мастерству наслаждаться властные круги Турции учились на традициях культуры роскоши, которая складывалась веками от Нила до Индийского океана. Так же исламские структуры насилия усваивали и местную культуру террора и истязаний, существенный вклад в которую, между прочим, сделали греко-византийские правители.

Султан Мухаммед V – формальное прикрытие диктатуры младотурков

…Переворот младотурков был встречен на Западе с энтузиазмом. И первым ударом по надеждам европейских демократов стали армянские погромы в следующем, 1909 году. Это был первый массовый геноцид XX века, который предвещал нацистские этнические чистки.

Обычно в дни христианских праздников в городах Турции бывало неспокойно. В этот раз возбуждение охватило мусульманские кварталы анатолийского города Адани на средиземноморском побережье за несколько дней до армянской Пасхи, который приходился на 11 апреля. На второй день Пасхи два армянина, очутившиеся в турецком квартале, были убиты, на следующий день – еще один. Поползли слухи, будто какой-то армянин оскорбил турчанку и убил ее мужа. К вечеру к Адани прибыли из окружающих сел башибузуки – пастухи и крестьяне, на время войны становившиеся воинами нерегулярной конницы. Они были вооружены топорами, вилами, кривыми саблями, нагайками с утолщенными концами, утыканными гвоздями. Немало было возбужденных кровью – по пути уже убивали встречных армян. К башибузукам присоединилась городская толпа.

Губернатор Аданского вилайета провел совещание, на котором пожилой судья пытался сдержать страсти, а большинство уважаемых граждан, включая самого губернатора и интеллигентов – санитарного инспектора и редактора местной младотурецкой газеты, – были за кровь.

14 апреля мусульмане пришли на базар в белых тюрбанах – опознавательных знаках погромщиков. Сначала грабили магазины ювелиров, потом все другие. Армяне закрылись в своем квартале, только на базаре несколько юношей с револьверами попытались защищать свои лавочки. Около одиннадцати часов озверевшая толпа вторглась в армянский квартал.

«Турки сразу не убивают мужчин, и пока эти последние плавают в крови, их жен насилуют у них же на глазах… Потому что им недостаточно их убивать» (мадам Доти-Вили). «Мы слышим крики, которые рвут душу, вой несчастных, которым распарывают животы, которых истязают» (сестра Мария-София). «Палачи жонглировали недавно отрезанными головами и даже на виду у родителей подбрасывали маленьких детей и ловили их на кончики своих тесаков» (отец Бенуа).[107] Дальше документы и свидетельства цитировать просто невозможно.

Так было убито около 30 тыс. людей.

«Тысячи картин резни, ужасов, сладострастия представить невозможно, – писал очевидец. – Город во власти людей, в которых нет больше ничего человеческого. Они прибегают, убивают, колют, режут на части и отходят, задыхаясь, покрытые потом и кровью, воя, как дикие звери».[108]

Находящийся недалеко Александрийский залив был забит распухшими трупами, море наполнилось акулами.

Кто же бесился, резал, истязал и насиловал? Турки? Но турков было десять миллионов. Кое-кто отказывался принимать участие в резне. Некоторые турецкие семьи прятали армян.

В свидетельствах европейцев говорится о «башибузуках». «Баш-и-бузук» – «испорчена голова» – это рьяный турок, который в военное время шел служить в нерегулярную конницу, славившуюся своей храбростью, недисциплинированностью и звериными расправами над мирным населением. В XX ст. конницы башибузуков уже не было.

Упоминаются городские дадаши.

В кварталах медников, штукатуров, сапожников и пр. среди молодых людей выделялись «гуляки», которые регулярно ходили на свадьбы и угощения, устраивали соревнования, драки и поножовщину. Еще в XIX веке у них была суровая иерархия и кодекс, которого придерживались, чтобы продвигаться к ее вершинам; нож пускался в ход редко, хотя все «гуляки» были вооружены. С распадом остатков старого цехового братства ослабевали и принципы кодекса, борьба за ранг становилась все беспринципнее. Нередко дадаш жил за счет выплат от беззащитных лавочников, то есть рэкетом, занимался и грабежом. Молодежные стаи все больше сближаются с криминальной средой и, с другой стороны, через систематические взятки и выкупы – с полицией.

Турецкое слово «дадаш» означает сильного, грубого, решительного, по-современному крутого парня, заводилы в своем квартале. У турков, как и везде в старых городах на тюркско-иранском Востоке, как и где-нибудь в Ташкенте, Фергане или Мешхеде, город делится на кварталы-махалья, которыми ограничиваются жизненные интересы большинства обитателей, и в каждом есть свой крутой дадаш. Можно сказать, это неформальные лидеры городских молодежных антиструктур.

Дадаши и их стаи были активными действующими лицами резни 1909-го, а позже и в 1915 году.

После событий 14–16 апреля 1909 г. в Адани наступила тишина – пока не пришли вызванные из Румелии (европейской части Турции) войска. С их приходом погромы начались с новой силой и яростью. Солдаты жгли в школах живьем армянских детей.

Стамбул, начало XX столетия

Бесчинства младотурков противоречили законам шариата. В священной войне – джихаде – допускалось убийство всех взрослых мужчин врага от 15 до 60 лет и похищение молодых женщин, но недопустимым считалось убийство стариков, женщин и детей. Во время войны нормами кодекса поведения аскера был грабеж с насилием, убийствами противников-мужчин, но только в течение трех дней после взятия города. То, что сотворили молодые националисты, вызвало осуждение мулл.

Но Турция энергично двигалась от старого мира – куда-то.

Впереди был еще 1915 год с истреблением полутора миллионов армян, а затем еще и сотен тысяч греков.

Англичанин Найт, который хорошо знал среду младотурецких революционеров, писал: «Я встречался со многими из числа тех, кто составлял салоникский комитет. Все это были люди высшего и среднего класса: молодые офицеры, которые закончили военные школы…, далее молодые чиновники разных государственных учреждений, потом македонские землевладельцы, профессора, юристы, врачи и даже улемы (духовенство)… Революция пришла не снизу, не от забитой городской черни и не от темного крестьянства, а сверху, от того, что было в Турции лучшего».[109]

На высших ступенях власти не видно этих лучших, честных и образованных националистов.

В 1915 г., когда уже шла война, руководители партии «Иттихад ве терраки» задумали полностью истребить армян и для этого образовали «Тешкилати махсуссе» («Специльную организацию») с подпольной сетью на основе тайной полиции, со своими агентами, автомобилями, оружием, шифрами и средствами связи. В руководство организации вошли также интеллигенты – в частности доктор Назим и доктор Бехаэтдин Шакир, врачи с французским образованием.

Руководил партией «Иттихад ве терраки» Генеральный совет во главе с Саидом Халим-пашою, который одновременно был и великим визиром. Фактическими же хозяевами положения в стране были трое людей, формально считавшихся просто «влиятельными членами Генерального совета»: Талаат-паша, во время переворота – немолодой уже толстый вульгарный телеграфист; офицер Энвер-паша, хрупкий малорослый красавец-садист, с девичьим румянцем, и старший из них – генерал Джемаль, державшийся немного обособленно.

Один из младотурецких лидеров, Мевлан-заде Рифат, издал позже полумемуарную книгу о преступлениях партийного руководства и воспроизвел выступления идейных вождей партии на совещании под председательством Талаат-паши.

Доктор Назим говорил тогда: «Необходимо действовать и действовать очень быстро. Если удовлетвориться частичной резней, как это было в Адани и в других районах, то это вместо пользы принесет вред… Армянский народ следует истребить в корне, чтобы ни одного армянина не осталось на нашей земле и забылось вообще это имя. В настоящий момент идет война, такого удобного случая больше не будет… Возможно, некоторые из вас будут считать это зверством, скажут: какой вред могут принести старики, дети и немощные, чтобы их нужно было уничтожать? Пусть будет наказан лишь тот, кто виноват; нападать же на женщин, которые сидят дома, стариков и младенцев является варварством и противоречит законам цивилизации и человеколюбия. Мол, доктор Назим преувеличивает и рассуждает неумно. Прошу вас, господа, не будьте такими мягкосердечными и милосердными, это опасная болезнь. В настоящий момент идет война. Я спрашиваю вас, разве война не варварство? Чем виноват земледелец, который пошел из родного села и был убит на фронте, или торговец, который оставил свой магазин для того, чтобы погибнуть от взрыва снаряда? Какое преступление совершили они, те, что погибают такой ужасной смертью? Жестокость – закон природы, принять и отклонить его можно только в умствованиях. Разве живые существа, даже растения, не живут, поедая и уничтожая друг друга? Может, вы скажете: «Запретите это, ведь это варварство!»

Гасан Фехми. Да, уважаемый, я также знаком с этой теорией пожирания слабого сильным, известной в биологии.

Доктор Назим (продолжая). Подумаем как следует: для чего мы осуществили революцию, какую цель преследовали? Я не хочу думать, что целью нашей было убрать людей султана Абдул Гамида и занять их места. Я стал вашим товарищем, соратником и братом для того, чтобы возродить туркизм. Я хочу, чтобы на этой земле турок и только турок жил и безраздельно господствовал. Пусть исчезнут все нетурецкие элементы, к какой бы национальности и религии они ни принадлежали. Нашу страну нужно очистить от нетурецких элементов. Религия для меня не имеет значения и смысла. Моя религия – туран.

Доктор Бехаэтдин Шакир (говорит слова раздельно и с ударением). Если такой бедняга, как Моисей, такой изгнанник, как Иисус, и такой сирота, как Магомет, смогли создать на земле отдельные большие религии, почему же мы, люди сильной воли, не можем создать религию и идею турана.

Гасан Фехми. Пусть простит Бог за эти слова (пугливо оглядываясь во все стороны). Как бы шайтаны не набросились на нас.

Кара Кемаль (заметив его испуг, говорит с насмешкой). Ходжа-эфенди, что вы бормочете, молитесь? Помолитесь над моей головой, чтобы прошла головная боль».[110]

В армянском геноциде 1915 г. задействованы были уже бльшие массы людей – ведь убить надлежало 2,5 млн мужчин, женщин и детей. В этот раз сердцевиной толпы, которая захлебывалась кровью, были специально выпущенные из тюрем уголовные преступники и, конечно, государственные «силовые структуры»; принимали участие также темные курдские племена. Плохая организация дела и сопротивление некоторых влиятельных людей старшего, традиционалистского круга, а также в некоторых местах – отчаянное сопротивление армянского населения не дало партии и правительству довести замысел до конца.

Когда в окружении Гитлера обсуждался вопрос об истреблении евреев и кто-то сказал что-то об осторожности, Гитлер заметил: «А кто ответил за армян?»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.