Псалмы Давидовы
Псалмы Давидовы
На вопрос о том, что именно поют в церкви, каждый второй, без сомнения, ответит: поют псалмы. И, как это ни странно, будет прав. В самом деле, чтение и пение Псалмов Давидовых в богослужении занимает основную часть времени. Так, вечерня начинается с чтения псалма 103, продолжается пением псалма 140:
Господи, воззвал к Тебе, услышь меня,
Услышь меня, Господи…
Да направится молитва моя
Пред Тобою, как дым кадильный,
Воздеяние рук моих жертва Вечерняя.
Наконец, заканчивается вечерня пением начальных стихов псалма 33: «Благословлю Господа на всякое время…» После вечерни чтением шести псалмов начинается утреня, которая завершается пением отдельных стихов из последних трех псалмов «Всякое дыхание да хвалит Господа» и т. д. Из чтения псалмов состоит повечерие, – служба, справлявшаяся в монастырях средневековой Эллады после вечери, то есть после вечерней трапезы (отсюда название), а теперь совершаемая по вечерам во время Великого поста и накануне праздников Рождества и Богоявления. Полунощница, читаемая в полночь, включает в себя чтение длинного псалма 118, в котором есть стих:
В полночь встаю славить Тебя
За праведные суды Твои.
И у католиков, то есть в латинском обряде вечерня, комплеторий (происхождение этой службы сопоставимо с повечерием) и утреня тоже состоят из чтения псалмов. Почему? Попытаемся ответить на этот вопрос.
Псалмы входят в Ветхий Завет и представляют собой книгу из ста пятидесяти молитв, составленных разными авторами – Давидом, Соломоном, Асафом, сыновьями Корея, Эманом Эзрахитом и другими. Называются они Давидовыми совсем не по той причине, что царь Давид был их автором. Давид первым установил пение псалмов, он сам был певцом, как об этом рассказывается в исторических книгах Библии, а поэтому в дальнейшем все певцы, сочиняя новые гимны, старались подражать Давиду. Так за века сложилась входящая теперь в Библию книга Псалмов. Частью они написаны еще до Вавилонского пленения, но многие родились именно в период плена в VI веке до н. э., когда, находясь вдали от родины, евреи особенно остро испытывали то чувство, которое они назвали жаждой Бога. Об этом говорится в псалме 41:
Как томится олень
По источникам вод,
Так томится душа моя
По Тебе, о мой Боже.
Жаждет душа моя Бога,
Бога живого…
Олень, который томится от жажды среди раскаленных песков пустыни, и человек, оставшийся в мире, огромном и непонятном, наедине с самим собой, похожи друг на друга. Один ищет воду, чтобы не погибнуть в пустыне, другой – чтобы не потеряться окончательно, не заблудиться, не превратиться в беспомощного червя, ищет Бога. Но Бог в отличие от Амона, Осириса или Мардука, статуи которых можно найти повсюду, невидим. Поэтому язычники спрашивают: «Где же ваш Бог?» – и, не получая ответа, громко смеются. Действительно, в отличие от идолов, у которых «есть уста, но не говорят, есть уши, но не слышат» и т. д., Бог в Библии невидим для глаз, но Его присутствие повсюду открывается человеку, когда тот молится, и поэтому Он видим для сердца. Вот почему Иисус в Нагорной проповеди (Мф 5: 8) скажет: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Молитва для еврея, которому изображать Бога запрещено заповедью, это единственный способ приблизиться к Создателю, припасть к Его коленям, попросить Его о помощи. В отличие от грека, войдя в храм, он не может посмотреть на своего Бога, как это делал каждый приезжавший в Олимпию, чтобы приблизиться к Зевсу, сидящему на троне.
А ведь Зевс производил огромное впечатление на паломников. Выполненный Фидием в хрисоэлефантинной технике (золото и слоновая кость), он казался живым. Римский историк Тит Ливий (I век до н. э.) рассказывает, что когда полководец Эмилий Павел увидел статую Зевса, то был глубоко потрясен, ибо почувствовал, что находится в непосредственном присутствии божества. Для еврея же единственную надежду на встречу с Богом несет с собою молитва. Именно поэтому она идет из глубины сердца, становится жаркой и пламенной. В такой молитве человек раскрывается полностью, исповедуется от всего сердца и отдает себя Богу всего без остатка.
На библейском иврите псалмы называются
(Тэхилим), то есть «Хваления», греческое же слово ????????? (от него происходит русское «псалтырь») есть перевод еврейского
(мизмор) – так назывался тот струнный инструмент, игрой на котором сопровождал свое пение псалмопевец во времена Давида.
В I веке н. э., когда жил Иисус, псалмы использовались как для публичной, так и для домашней молитвы. Их пели перед едой и по завершении трапезы, благочестивые люди в большинстве своем знали эту книгу наизусть от начала до конца.
Иисус, как рассказывают евангелисты, много молился. Он молился в полном одиночестве, как об этом говорит Матфей (14: 23): «И отпустив народ, он поднялся на гору отдельно от других для молитвы, и с наступлением вечера был там один». Он проводит в молитве целые ночи, о чем сообщает Лука: «Он поднялся на гору молиться и пробыл всю ночь в молитве к Богу» (6: 12). О молитве в Гефсиманском саду в тот самый вечер, когда Он был предан, рассказывают все евангелисты. Как сообщает Евангелие от Луки, Он отошел от учеников «на расстояние брошенного камня и, преклонив колени, молился, и охваченный тоскою прилежнее молился, и сделался пот его, как капли крови, падающие на землю» (Лк 22: 41–44). Молился Иисус и на Кресте.
Евангельские тексты, показывающие читателю Иисуса во время молитвы, бесконечно ценны тем, что в них Он предстает как человек, испытывающий боль, страх, сомнения, переживающий внутреннюю борьбу (ведь именно так переводится греческое слово ??????, которым евангелист Лука называет Гефсиманскую молитву). На 4-м Вселенском соборе, который состоялся в 451 году в городе Халкидоне, был, как известно, принят догмат о том, что Христос «истинно Бог и истинно человек» одновременно, причем человек «по всему нам подобный». В человеческое сознание в силу своей иррациональности этот догмат укладывается с трудом, человеку проще видеть в Христе либо только Бога, либо только человека. В XIX веке очень многие (например, Э. Ренан и Л. Толстой), увидев в Иисусе человека, начисто отказались от мысли о том, что «полнота Божия, – как говорит апостол Павел, – пребывает в Нем телесно». В XX веке – наоборот. Несмотря на то, что культура стала секулярной и ушла от религии настолько, что теперь нетрудно встретить историка, философа или писателя, который не читал Евангелия, большинство из нас, причем как верующие, так и неверующие, видят в Христе Бога, но не человека. Возможно, это связано с тем, что в нашей науке долгое время проповедовалась так называемая мифологическая теория, согласно которой все, что рассказывается об Иисусе, есть миф, а сам Он никогда на свете не жил.
Тексты, в которых мы видим, как Иисус молится, особенно рассказ о его молитве в Гефсиманском саду, возвращают нам Иисуса как человека.
Как молится Иисус? Мы знаем, что Он называет Бога словом «Абба», то есть Отец. А вернее, «Папочка», употребляя то самое обращение, что использовали, окликая своих отцов, маленькие дети. Разумеется, Иисус говорит по-арамейски; Марк (14: 36) передает это обращение в оригинале, остальные евангелисты – в греческом варианте. Немецкий библеист Ф. Хан заметил, что такое обращение к Богу просто немыслимо в устах современников Иисуса. Ни сурово следующие предписаниям Закона фарисеи, ни благочестивые кумраниты никогда не осмелились бы ни сами обращаться к Богу таким образом, ни учить этому своих слушателей. Иисус же в Нагорной проповеди семнадцать раз называет Бога Отцом или «Отцом вашим Небесным» (в арамейском оригинале здесь было, безусловно, употреблено именно слово «Абба») и учит именно так обращаться к Нему в молитве («Отче наш, иже еси на небесех…»).
Более того, видение Бога как Отца, не высоко царящего над миром, но всегда находящегося рядом, становится в Новом завете одним из основных его принципов. Первые христиане, еще не вполне оторвавшиеся от ветхозаветных представлений о бесконечно грозном и царствующем над Вселенной Боге, ясно видели в словах «Отче наш» дерзновенное исповедание новой веры.
Именно поэтому в литургии Иоанна Златоуста перед пением «Отче наш» звучит читаемая священником молитва: «И сподоби нас, Владыко, со дерзновением неосужденно смети призывати Тебя бессмертного Отца Небесного и глаголати». В Римской мессе перед «Отче наш» священник произносит аналогичную формулу: «Наученные спасительными наставлениями и божественной службой собранные воедино осмелимся говорить: Отче наш…» Тот факт, что как в греческой, так и в латинской литургиях эти тексты содержат один и тот же глагол «сметь, осмеливаться, дерзать» (греческое ?????? и латинское audeo), говорит о том, что эта часть вошла в чин литургии в глубокой древности.
Обращение «Отче наш» содержит еще одно слово, не менее значительное, чем «Отец», это местоимение «наш», а не «мой». Называя Бога Отцом всех людей, Иисус подчеркивает, что все мы братья. Христиане-арабы, чтоб не забывать об этом, во время литургии, прежде чем приступить к пению молитвы «Отче наш», крепко берут друг друга за руки, знакомые и незнакомые, и лишь после этого начинают пение.
Обратим внимание на тексты молитв Иисуса. На Кресте он восклицает: «Отче, в руки Твои предаю дух Мой» (Лк 23: 46). Это стих из псалма 30; ему, как молитве перед сном, женщины учили маленьких детей. Иисуса, разумеется, научила ему Мария. Но к стиху из псалма Он прибавляет слово «Отец», главное слово своих молитв. Читает псалмы Он и в других случаях, вместе с учениками Он поет псалмы после Тайной вечери и, конечно, знает все сто пятьдесят псалмов на память. Не случайно из всех книг Ветхого завета в Евангелии чаще всего цитируются псалмы, но этого мало: когда внимательно вчитываешься в евангельские тексты, то замечаешь, что отзвуки псалмов звучат в них и там, где псалмы не цитируются. Так, начиная Нагорную проповедь, Иисус говорит «Блаженны…»; с этого слова начинаются три псалма: 31, 127 и 118. Формула «Нищие духом» сродни выражению «смиренные духом» из псалма 33:
Близок Господь к сокрушенным сердцем
И смиренных духом спасет.
Следующий далее стих «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю» – цитата из псалма 36:
Кроткие наследуют землю,
А делающие зло истребятся.
Слова «Блаженны плачущие, ибо они утешатся» напоминают о псалме 125, где говорится:
Сеющие слезами
С радостию пожнут;
С плачем несший семена свои
Возвратится с радостью, неся снопы.
Наконец, выражение «чистые сердцем» связано с псалмом 31, который начинается со слова «Блаженны», а кончается восклицанием «торжествуйте, все правые сердцем». Нельзя не отметить, что вообще этот псалом представляет своего рода зерно, из которого вырастает Нагорная проповедь. Но еще теснее формула «чистые сердцем» связана с псалмами 23 и 50. В псалме 50 содержится знаменитая молитва:
Сердце чистое созижди во мне, Боже,
И дух правый обнови внутри меня.
А в псалме 24 говорится:
Неповинный руками
И чистый сердцем,
Кто не клялся душою своею напрасно
И не божился ложно,
Тот получит благословение от Господа
И милость от Бога Спасителя своего.
Слово «милость» в последнем стихе напоминает о словах Иисуса о том, что «блаженны милостивые». Дом на камне, о котором говорит Иисус, заканчивая Нагорную проповедь, напоминает о начале псалма 125:
Если не Господь построит дом,
То напрасно трудились строители.
В Евангелии от Матфея (23: 37) Иисус говорит: «Иерусалим, Иерусалим, убивающий пророков и камнями побивающий посланных к нему! Сколько раз хотел я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов под крылья, и вы не захотели!». Этот образ навеян псалмом 83, где сказано:
Птица нашла себе дом
И ласточка гнездо для себя,
Где положить своих птенцов,
У твоих алтарей, о Господь Саваоф,
Царь мой и Бог мой.
Когда Иисус говорит о полевых лилиях, которые не трудятся и не прядут, но одеваются, как никогда не одевался Соломон при всей славе, а затем напоминает о том, что лилии – это «трава в поле, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь» (Мф 6: 28–30), он имеет в виду псалом 102:
Человек! Словно трава дни его,
Как цветок на поле, так и он отцветет.
Псалмом 22 навеяны слова о Добром пастыре в Евангелии от Иоанна (10: 1—18):
Господь – мой Пастырь,
И нужды ни в чем у меня не будет.
На лугах со свежей травою
Он меня выпасает.
К тихим водам он меня приводит
И там укрепляет мою душу.
Водит меня по стезям правды
Ради имени своего.
Псалмы – это поэзия. И поскольку свои законы есть во всякой поэзии, есть они и у псалмопевцев. Псалмы отличает так называемая стилистическая симметрия. «Сущность этой симметрии, – пишет Д. С. Лихачёв в своей книге “Поэтика древнерусской литературы” (впервые опубликована в 1967 году), – состоит в следующем: об одном и том же в сходной синтаксической форме говорится дважды; это как бы некоторая остановка в повествовании, повторение близкой мысли, близкого суждения, или новое суждение, но о том же самом явлении». «Второй член симметрии, – говорит далее Лихачёв, – говорит о том же, что и первый, но в других словах и другими образами. Мысль варьируется, но сущность ее не меняется». Например:
Щедр и милостив Господь,
Долготерпелив и многомилостив.
Не до конца гневается,
И не во век враждует.
Не по беззакониям нашим обходится с нами
И не по грехам нашим воздает нам.
«Оба члена симметрии, – пишет Лихачёв, – говорят об одном и том же, поэтому каждый из них помогает понять другой… Соответствия в членах симметрии, конечно, не абсолютно точны. Напротив, члены симметрии никогда точно не соответствуют друг другу. Тем не менее, члены симметрии помогают понять друг друга, хотя и не объясняют друг друга с непреложной точностью». Этим же тропом постоянно пользуется Иисус. Например (Мф 10: 26):
Нет ничего сокровенного, что не открылось бы,
И тайного, что не было бы узнано.
Когда размышляешь над этим, то, с одной стороны, создается впечатление, что евангельский текст рождается во время ночных размышлений Иисуса над Псалмами, с другой стороны, понимаешь, что, читая псалмы, человек и сегодня может погрузиться в ту самую атмосферу, в тот самый воздух, в котором Иисус проводил на молитве долгие ночи. Христианин, если он мистик, читая псалмы, имеет все основания почувствовать, что и сам он молится вместе с Иисусом. Вот почему чтение псалмов всегда находится в центре богослужения.
В жизни христианина главное место занимает литургия, которая включает в себя повторение Тайной вечери, совершенной Иисусом в тот самый вечер, когда Он был предан. Но когда молящийся переступает порог храма, он оказывается не в Палестине времен Иисуса, а в Византии эпохи палеологов, в средневековой Европе или в Московской Руси XVII века. Во всяком случае, интерьер практически любого храма в России, на Западе, на Востоке переносит нас из сегодняшнего дня куда-то в прошлое, но ни в коем случае не в Палестину I века н. э. Другое дело псалмы. Именно их чтение и пение дает возможность молящемуся почувствовать себя «вечери твоея тайныя причастником», как говорится в славянской молитве перед причащением.
С первых веков христианства из псалмов составлялись циклы для чтения в храме или во время домашней молитвы. Один из таких циклов, Шестопсалмие, читается в начале утрени и состоит из псалмов 3, 37, 62, 87, 102 и 142. Шестопсалмие иногда называют плачем души, посвящено оно покаянию. В храме гасятся огни, чтоб молящимся не стыдно было плакать, если вдруг слезы выступят из глаз, и тогда чтец, став посреди храма, в кругу прихожан, начинает:
Господи, уста мои отверзни,
И уста мои возвестят хвалу Тебе.
В былые времена (а впервые упоминает о Шестопсалмии живший в начале VII века византийский писатель Иоанн Мосх, описывающий, как оно читалось в монастыре у аввы Нила на Синае) утреню служили не вечером, как это делается теперь, а на заре. Именно поэтому звучащий в начале Шестопсалмия третий псалом выбран как молитва раннего утра:
Я уснул и спал,
Но встал, ибо Господь – моя защита.
Это псалом надежды, но она сменяется скорбным плачем в следующем – тридцать седьмом:
Беззакония мои превысили главу мою,
Словно бремя тяжкое придавили меня…
Грешник подобен утопающему. Что делать? «Сердце мое в смятенье, нет сил, померк даже свет в очах». Но в псалме 62 вновь пробуждается надежда. Здесь говорится о том, как человек ищет Бога, как жаждет встречи с Ним:
Боже, Боже мой,
Тебя от зари ищу я.
Жаждет Тебя душа моя,
По Тебе томится плоть моя,
Как земля сухая,
Истомленная и безводная.
В псалме 87 эта тема продолжается: я взываю к Тебе днем и ночью, но все равно чувствую, что утопаю. И вот спасение, оно приходит от Бога (псалом 102), ибо Он
Очищает все беззакония твои,
Исцеляет все недуги твои.
Этот псалом полон сияния утреннего, но уже высоко поднявшегося солнца:
Как далек восток от запада,
Он удалил от нас наши беззакония…
Кончается Шесто псалмие псалмом 142, где слышны почти все прозвучавшие выше темы: страх, тьма, онемевшее от уныния сердце, молитва, обращенная к Богу, с просьбой «указать мне путь, по которому идти и научить меня творить волю твою, ибо Ты – мой Бог» и, наконец, заливающий все солнечный свет. Заключающие цикл слова «Скажи мне, Господи, путь, по какому пойду» напоминают о Христе, ибо Он есть «путь, истина и жизнь», как сам Иисус говорит в Евангелии от Иоанна. Плач души завершается, и в храме вновь зажигаются свечи и светильники.
На Западе в средние века сложился обычай читать семь покаянных псалмов (6, 31, 37, 50, 101, 129, 142); этот цикл весьма напоминает Шестопсалмие. Оба цикла составлены по одним принципам – псалмы выбраны из всех частей библейской книги в порядке возрастания номеров. Почти про себя, «тихим шепотом» или, как говорит один средневековый французский писатель, «не громче, чем жужжит пчела», читали Семь Псалмов монахи и миряне, мужчины и женщины, даже те, кто с трудом понимал латынь.
Мать знаменитого мистика XII века Бернарда Клервосского читала их, умирая. Слабая до того, что голос ее уже совсем не был слышен, с трудом шевеля губами, она продолжала, как рассказывает один из биографов святого, шептать слова псалма.
Посмотрим, что представляют собой Семь Псалмов. В начале идет псалом 6. Молящийся умоляет Господа услышать «слова моего рыдания». Затем (31) говорит о блаженстве тех,
Чьи отпущены беззакония
И коих грехи оставлены.
Мысль о том, что «надеющегося на Господа милосердие окружает», дает силы для покаяния, ведь жизнь имеет смысл, лишь если в ней есть надежда. Следующий (псалом 37) начинается с того самого стиха, с которого начался цикл, поэтому он звучит здесь как рефрен:
Господи, не в ярости Твоей обличай меня
И не в гневе Твоем меня наказывай.
Этот псалом подводит читателя к следующему, так называемому Покаянному, или пятидесятому, псалму:
Помилуй меня, Боже,
По огромному Твоему милосердию
И по множеству милости Твоей безмерной
Изгладь мои беззакония.
По-латыни первое слово псалма «помилуй» звучит как miserere. Кто из старых мастеров не писал музыки для этого текста! Псалом 50 – это кульминация покаяния, подлинный плач души, которая полностью раскрывается перед Богом и полностью отдает себя на Его суд.
Жертва Богу – дух сокрушенный;
Сердце сокрушенное и смиренное
Бог не отвергает, —
восклицает псалмопевец. «Кающийся приятен Богу» – так, быть может, несколько прямолинейно, понимал эти строки средневековый христианин, который в постах, проведенных без сна ночах и других подобных им деяниях видел иной раз не способ очиститься от духовной грязи, а цель своей жизни. При этом он не всегда замечал, что здесь, в псалме, говорится о том, что Богу нужны не жертвы, а чистое сердце, отчего аскетические подвиги представляют собою лишь средство и ни при каких обстоятельствах не могут стать самоцелью.
Прекрасно говорит об этом знаменитый фламандский мистик Рюисбрек Удивительный (1274–1381), основавший Гренендальское аббатство в окрестностях Брюсселя: «Если ты углубился в молитву, а твоему брату понадобилось лекарство, оставь свою молитву и иди отнеси ему лекарство. Связь с Богом, которую ты оставил, не столь надежна, как та, что ты нашел». Молитва – это школа, в которой человек учится жить по Евангелию. Только школа, но без нее жить по Евангелию не научиться – так понимал молитвенный труд Рюисбрек, который, без сомнения, читал Семь Псалмов каждый день.
Далее следует псалом 101, продолжающий покаянный плач:
Ночами не сплю я
Словно птица, одиноко сидящая на кровле.
Пепел ем вместо хлеба,
И питие растворяю плачем.
Человек уже провалился в бездну отчаяния и полной беспросветности. Помочь ему в силах только Бог, о чем говорится в псалме 129:
Из глубины взываю к тебе, Господи,
Господи, услышь мой голос…
Это знаменитое «De profundis». Еще один вопль уповающего (сравните псалмы 37 и 87 в Шестопсалмии), рядом с которым, несмотря ни на что, оказывается Бог. Это Он направит его на путь, по которому должен идти человек. Такова главная тема псалма 142, которым заканчивается не только Шестопсалмие, но и Семь Псалмов Покаянных.
Монахи, поселившиеся в пустыне, составили чин из двенадцати псалмов; он получил распространение в монастырях, расположенных на Афоне, и оттуда был заимствован иноками Киево-Печерской лавры. В этот цикл входят псалмы 26, 31 (он же читается в Семи Псалмах), 56, 33, 38, 40, 69, 70, 101 (сравните Семь Псалмов), молитва Манассии (это псалом, не включенный в число ста пятидесяти, а помещенный в Библии в конце Второй книги Паралипоменон) и, наконец, молитва святого Евстратия, которую пустынники советовали читать перед смертью.
Существовали и другие мало-помалу вышедшие из употребления циклы для чтения псалмов. Все они в большей или в меньшей степени связаны друг с другом, и все они, что очень важно иметь в виду, восходят к первым векам христианства и, возможно, к традиции, выработавшейся в апостольские времена. Напомним, что евреи считали, что единственный способ встретиться с Богом – это молитва. Христиане первых поколений еще помнили об этом и именно поэтому искали свои пути для чтения Псалмов Давидовых.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.