Германские деньги

Германские деньги

Когда в начале XX в. политическая ситуация в России резко обострилась, Николаю II пришлось срочно и негласно выводить деньги за границу. Тогда в 1905 г., во время Первой русской революции, царская семья всерьез рассматривала вариант спешной эвакуации из России. В качестве единственного надежного варианта осенью 1905 г. рассматривалась возможность эвакуации в Германию. Поскольку план эвакуации семьи в Германию был тесно связан с выводом денег в германские банки, несколько слов необходимо сказать и об этом.

Эта история началась весной 1905 г., когда наряду с надвигавшимся поражением в Русско-японской войне Россия вступила в полосу кризиса, связанного с началом Первой русской революции. Революция поставила под вопрос не только будущее династии, но и личную безопасность Николая II и его семьи.

К осени 1905 г. ситуация в России настолько обострилась, что охрана Николая II стала прорабатывать различные варианты эвакуации царской семьи из России. Поскольку в это время Николай II жил в Нижнем дворце в петергофском парке Александрия, расположенном буквально на берегу Финского залива, то в качестве рабочего варианта рассматривалась эвакуация царской семьи морем. Учитывался факт восстания на броненосце «Потемкин» Перноморского флота и революционное брожение среди балтийских матросов. Поэтому в качестве рабочего варианта эвакуации предполагалось использовать военные корабли Германии.

Ближайшее окружение царя считало подобную перспективу развития событий вполне вероятной. Обер-гофмаршал Императорского двора, генерал-адъютант граф П.К. Бенкендорф с сожалением писал: «Жаль, что у их величеств пятеро детей… так как если на днях придется покинуть Петергоф на корабле, чтобы искать пристанище за границей, то дети будут служить большим препятствием». О такой возможности говорил и друг юности Николая II князь Э.Э. Ухтомский, по его словам, самым счастливым исходом для царя в 1905 г. будет считаться, «если он живым вместе с семьей успеет покинуть Россию».⁵⁵⁹

Эти заявления подтверждаются и тем, что у пирса перед Нижним дворцом в Петергофе, где проживала в то время царская семья, все лето до глубокой осени находилась подводная лодка «Ёрш». 1 октября 1905 г. Николай II счел необходимым пригласить командира подводной лодки «Ёрш» капитана Огильви на обед в свою резиденцию. Видимо, перспектива развития событий, связанная со срочной эвакуацией из страны, совершенно не устраивала Николая II, поэтому он с некоторыми нотками раздражения отметил в дневнике (11 октября 1905 г.), что подводная лодка «уже пятый месяц (курсив мой. – И. 3.) торчит против наших окон». Тем не менее именно в этот день Николай II вместе с императрицей Александрой Федоровной сочли необходимым лично посетить подводную лодку. Можно предположить, что императрица во время этого «визита» прикидывала, как она будет размещать в подводной лодке своих детей. Конечно, императрица не спускалась в лодку, но размеры подлодки давали повод для таких раздумий.

Говоря об этом эпизоде, связанном с пятимесячной стоянкой «Ёрша» у императорской резиденции в Петергофе, возникает ряд вопросов. Во-первых, среди русских подводных лодок, спущенных на воду к осени 1905 г., подлодки с названием «Ёрш» не было.

Во-вторых, среди командиров русских подводных лодок на конец 1905 г. «капитана Огильви» также не было. В-третьих, первая подводная лодка под названием «Ёрш» была спущена на воду только летом 1917 г. В-четвертых, факт пятимесячной стоянки подлодки у императорской резиденции в Петергофе обязательно был бы отражен в литературе, посвященной Российскому подводному флоту. Тем более, что к осени 1905 г. «парк» действующих русских подводных лодок был весьма мал.

Следует иметь в виду, что Николай II отличался прекрасной памятью. Он был крайне пунктуален в своих дневниковых записях, мог исправить время начала приема, уточнив запись на 10–15 минут, мог дописать фамилию принимаемого сановника, которую он упустил ранее. Поэтому удивительны эти записи в дневнике царя. Трудно представить, что он мог перепутать фамилию капитана и название подлодки, пять месяцев простоявшей под его окнами.

В этой ситуации можно высказывать только предположения. С большой натяжкой можно допустить, что память все же изменила императору, тем более что подлодки с «рыбными» именами шли серией. В этом случае, вероятнее всего, по аналогии названий, у царской резиденции могла стоять подлодка «Окунь», спущенная на воду 31 августа 1904 г. Эта лодка осталась на Балтике, когда остальные подлодки из серии «Касатка» отправили на Дальний Восток. Однако в официальной истории этой подлодки указывается, что заводской ремонт на «Окуне» продолжался вплоть до лета 1908 г. Командиром подлодки «Окунь» с 19 марта 1905 г. по 17 апреля 1906 г. являлся С.А. Невражин. Поэтому версия с «отказом» памяти у Николая II маловероятна.

Более реальна версия, связанная с тем, что под именем «Ёрша» у пирса Нижней дачи в Петергофе стояла немецкая подлодка, присланная кайзером Вильгельмом II. Эта версия отчасти подтверждается тем, что после того, как императрица Александра Федоровна «забраковала» вариант эвакуации семьи на подводной лодке, кайзер, в середине октября 1905 гг., прислал в Петергоф четыре быстроходных миноносца. Возможно, Николай II назвал в дневнике немецкую подлодку русским «Ёршом» в целях «конспирации» по аналогии с именами «рыбной» серии подлодок типа «Касатка».

Напомним, что в 1905 г. Николай II стоял перед сложным политическим выбором: либо введение в стране диктатуры с последующим силовым вариантом подавления революции, либо политика уступок и либеральных реформ. Развитие политической ситуации происходило непредсказуемо, поэтому варианты «морской эвакуации» царской семьи из Петергофа просчитывались охраной летом 1905 г., а с 1 по 17 октября 1905 г. вариант срочной эвакуации семьи царя на подводной лодке был более чем реальным.

Видимо, ситуация складывалась следующим образом. Императрица после посещения стоянки подводной лодки (11 октября 1905 г.) сочла «подводный» вариант эвакуации семьи неприемлемым (в октябре плавание подлодки в Финском заливе весьма «не комфортно»). Затем последовало личное обращение за помощью к кайзеру Германской империи Вильгельму II. В результате из Мемеля в Финский залив направлены германские миноносцы на случай срочной эвакуации царской семьи из Петергофа в Германию. 20 октября 1905 г. Николай II отметил в дневнике: «Морской агент Гинце прибыл с двумя герман. миноносцами из Мемеля с почтой посольства». Понятно, что «почта посольства» – только дипломатичное прикрытие возможной эвакуации царской семьи, поскольку «прикрывать» дипломатическую почту двумя миноносцами не было никакой необходимости. На следующий день, 21 октября, русский царь лично принял командиров немецких миноносцев. 23 октября 1905 г. прибыла вторая пара германских миноносцев, оба командира которых были также немедленно приняты Николаем II. Можно утверждать, что с 20 по 26 октября 1905 г. с командирами германских миноносцев был детально проработан и согласован план эвакуации царской семьи из России. Видимо, именно этот план и был доложен императору 27 ноября 1905 г. флаг-капитаном К.Д. Ниловым, которого Николай II принял в Нижнем дворце Петергофа.⁵⁶⁰

Революция 1905–1907 гг. наглядно показала, что не решаемые своевременно социально-политические проблемы могут привести к крушению самодержавную систему власти. Николай II пошел на уступки и подписал Манифест 17 октября 1905 г., который фактически положил начало эволюции самодержавной монархии в конституционную. В стране провозглашались буржуазные свободы, началось формирование легальной многопартийности, была ликвидирована цензура, состоялись выборы в Государственную думу. Однако все предпринятое не привело к успокоению страны, и в 1906 г. революция продолжала набирать обороты. В этой ситуации Николай II серьезно задумывался и над собственными перспективами, и над будущим своей большой семьи. Чтобы обеспечить семье надежное будущее, необходимо иметь значительные средства в иностранных банках. Поэтому Николай II и Александра Федоровна предпринимают шаги по выводу части личных средств в иностранные банки.

Осенью 1905 г. на финансовом рынке России началась паника, сопровождавшаяся массовым изъятием вкладов из кредитных учреждений. Например, в конце октября, ноября и декабря 1905 г. размер выдачи из сберегательных касс превысил размер взноса на 148,6 млн руб., а число действующих счетов уменьшилось на 398 тыс. Только в С. – Петербурге с 15 по 22 ноября из сберегательных касс изъято вкладов на сумму 2,6 млн руб., а поступило по вкладам всего 430 тыс. руб. Правда, разразившаяся в это время почтово-телеграфная забастовка существенно сократила отток денежных сбережений из касс и тем самым ослабила финансовое напряжение.⁵⁶¹

Сохранились уникальные материалы, показывающие весь незатейливый (по сегодняшним временам) механизм секретных операций по выводу царских денег за границу и размещения их на анонимных счетах. Примечательно, что переписка о переводе денежных средств за границу началась вскоре после подписания Манифеста 17 октября. Предполагалось, что царские деньги, через посредство берлинского Банкирского дома «Мендельсон и К°», представлявшего интересы российского Императорского двора в Германии, на протяжении нескольких царствований, будут размещены в Германском Имперском банке. Безусловно, министр Императорского двора В.Б. Фредерике, контролируя эту финансовую операцию, в деталях согласовывал ее с царем.

Как хорошо известно, Николай II был прекрасным мужем и отцом. В ситуации политической нестабильности личная судьба заботила его в последнюю очередь. Однако дети и жена для него были на первом месте, поэтому решение о секретном выводе денег из России по человечески понятно и оправданно. Кроме того, Николай II выводил из России только личные деньги. Тогда, в октябре-ноябре 1905 г., деньги переводились в Германию сначала «на детей», однако более чем возможны параллельные переводы крупных сумм и на счета «родителей».

Собственно механизм операции по выводу средств был следующим. В начале ноября 1905 г. из Государственного казначейства и ряда коммерческих банков изъяли пакет ценных бумаг. Он включал в себя 2620 свидетельств «второго 5 %-ного внешнего займа 1822 года» на сумму 462 944 ф. ст. и 892 облигации «4 %-ного займа Московско-Смоленской железной дороги» на сумму 595 700 талеров. Эти ценные бумаги были разделены «по отдельным капиталам», отраженным «в особых ведомостях, имеющихся в Кабинете Его Величества».

Затем 12 ноября 1905 г. Свиты Его Величества генерал-майор и управляющий Кабинетом Е.И.В. князь Николай Дмитриевич Оболенский лично передал пакет ценных бумаг доверенному чиновнику министра Императорского двора действительному статскому советнику Венедикту Савельевичу Федорову. B.C. Федоров в сопровождении двух чиновников Министерства Императорского двора должен был негласно вывезти доверенные ему ценные бумаги в Германию и разместить их в надежных банках на анонимных счетах. Таким образом, в операции по переводу денег за границу участвовал самый ограниченный круг людей. Если не считать чиновников Государственного банка (тех, естественно, не посвящали с какой целью снимаются со счетов императора указанные средства), то к числу доверенных лиц относилось всего пять человек: министр Императорского двора В.Б. Фредерике, управляющий Кабинетом кн. Н.Д. Оболенский и чиновники Кабинета B.C. Федоров, С.Е. Смельский и К.Н. Чернышов. К числу непосредственных исполнителей относились только три последних лица, из них всей полнотой информации обладал только B.C. Федоров.

Поскольку вышеупомянутым чиновникам Министерства Императорского двора поручалась ответственейшая и довольно опасная финансовая операция, следует сказать несколько слов об этих людях.

Как следует из официального «Списка чинов Министерства Императорского Двора», на 1 июня 1905 г. действительный статский советник (гражданский «генерал») Венедикт Савельевич Федоров возглавлял Контроль Министерства Императорского двора. Именно на Контроль возлагалась задача проверки и ревизии всех счетов, проходивших через все подразделения Министерства двора. Для нас важно, что Федоров⁵⁶² являлся ключевым «финансистом» Министерства двора и на момент операции ему было 46 лет.

Сопровождали B.C. Федорова в его поездке в Германию два чиновника Министерства двора. Первый – гофмейстер, тайный советник Сергей Елеазарович Смельский.⁵⁶³ На момент операции С.Е. Смельскому было 67 лет. Второй – Константин Николаевич Чернышев.⁵⁶⁴ Он был самым молодым, поскольку родился в 1876 г. и на момент операции ему было 29 лет. Следует добавить, что имя К.Н. Чернышева периодически встречается в документах, связанных с получением материальных ценностей из кладовых Камерального отделения Кабинета при подготовке заграничных вояжей императрицы Марии Федоровны. Его имя также упоминает баронесса С.К. Буксгевден в одном из своих писем 1938 г.: «Этот Чернышев был младшим служащим Министерства Императорского двора и имел отношение к финансовой части. Он никогда не был секретарем императрицы-матери, но периодически выезжал в составе ее свиты в Копенгаген, занимаясь ее финансовыми счетами. Я знала его по этим поездкам. Он – человек, который имел дело с деньгами великих княжон, размещенных в банке Мендельсона, и знает все об этом…».⁵⁶⁵ Таким образом, «царский курьер» Чернышев сумел пережить две революции в России и Гражданскую войну, покинуть Россию и дожить по крайней мере до конца 1930-х гг.

Надо подчеркнуть, что транспортировка ценных бумаг «на предъявителя» через территорию империи, охваченной революцией, была весьма опасной. В промышленно развитых западных районах империи, главным образомв Царстве Польском, революция бушевала с особенной силой, причем с явно антирусской направленностью. Поэтому планировавшаяся операция носила сугубо секретный характер. Безусловно, что у Федорова, Смельского и Чернышева имелись все необходимые документы для беспрепятственного пересечения российско-германской границы в Вержболово с учетом того, что они везли фактически «наличку» на несколько миллионов рублей. Судя по документам, никакого «силового прикрытия» у компании из двух гражданских генералов 46 и 67 лет и молодого 29-летнего чиновника не было. По соответствующим навыкам – это тоже не «спецназ».

По приезде в Берлин 14 ноября (27 ноября по н. ст.) 1905 г. Федоров немедленно явился в офис Банкирского дома «Мендельсон и К⁰», где было достигнуто предварительное соглашение о порядке внесения ценностей на счета Германского имперского банка. В процессе переговоров особо уточнялись юридические гарантии, обеспечивавшие «неприкосновенность вклада и права Августейших собственниц». Другими словами, российская сторона не исключала в конце 1905 г. возможности свержения самодержавия и прихода к власти новых людей, которые могли быть признаны европейскими странами. В этой финансовой операции гарантии закладывались под самый негативный вариант развития внутриполитических событий в России.

В результате переговоров все доставленные из России ценности сдали Банкирскому дому «Мендельсон и К°» под временную расписку. Германские банкиры, приняв на временное хранение ценные бумаги, выдали расписку, «коей удостоверялось, что вклад составляет собственность Августейших Дочерей Их Императорских Величеств. До совершеннолетия же Их Императорских Высочеств распоряжение им принадлежит Ея Величеству Государыне Императрице Александре Федоровне».

Согласно достигнутым договоренностям, ценности вносились восемью отдельными вкладами. Каждой из дочерей царя причиталось по два вклада: один в английских фунтах, другой в германских марках – в самой надежной валюте в то время (см. табл. 50).

Таблица 50

Счета по суммам были разными. В фунтах стерлингах суммы были одинаковыми, а в германских марках значительно отличались. Самым крупным был вклад старшей дочери царя – великой княжны Ольги Николаевны, самый маленький – у великой княжны Анастасии Николаевны. Это объясняется очень просто. Великие княжны с момента рождения получали «жалованье», большая часть которого оседала на их личных счетах, поэтому у старшей Ольги Николаевны, родившейся в 1895 г., личных накоплений было, естественно, больше, чем у Анастасии, родившейся в 1901 г.

На эти вклады получили восемь отдельных расписок, которые были переданы действительному статскому советнику Федорову, «вместе с особою при каждой расписке доверенностью от имени Банкирского дома «Мендельсон и К°» на право распоряжения ценностями, составляющими вклад». Тогда же было оговорено, что на проценты по вкладам следует приобрести «свидетельства Прусского консолидированного 3,5 %-ного займа», которые также следует вносить от имени Банкирского дома «Мендельсон и К⁰» в Имперский банк на хранение, образуя каждый раз четыре отдельных анонимных (под «литерами») вклада. Собственно эти «литеры» и обеспечивали анонимность вклада.

Первый вклад, состоящий из «свидетельства Прусского консолидированного 3,5 %-ного займа», шел под литерами «А» и «В», – вклад великой княжны Ольги Николаевны. Второй вклад, под литерами «Е» и «D», – вклад великой княжны Татьяны Николаевны. Третий вклад под литерами «Е» и «F», – вклад великой княжны Марии Николаевны. Четвертый вклад под литерами «С» и «И», – вклад великой княжны Анастасии Николаевны.

Из этих же средств Банкирский дом «Мендельсон и К⁰» получал свои комиссионные. Расписки на вклады вместе с доверенностями также должны были передаваться Федорову. Предполагалось, что по этим доверенностям право на управление капиталами, до достижения 20-летнего возраста великими княжнами поступает к императрице Александре Федоровне, министру Императорского двора В.Б. Фредериксу и действительному статскому советнику Федорову. Причем каждое из названных лиц имело право воспользоваться деньгами независимо друг от друга. В этой ситуации поразительно доверие царственных клиентов к действительному статскому советнику Венедикту Савельевичу Федорову. Отчасти оно объясняется не только безупречным послужным списком Федорова, но и тем, что по сравнению с императрицей Александрой Федоровной и на тот момент 67-летним министром Императорского двора В.Б. Фредериксом, B.C. Федоров был относительно «незаметен» и соответственно мобилен, что обеспечивало определенную легкость доступа к указанным вкладам.

Все доверенности официально заверялись подписью Роберта Мендельсона как уполномоченного фирмы. В случае предъявления доверенностей (вместе с расписками) в Имперский банк для получения вкладов подписи лиц, на имя которых были выданы доверенности, должны быть засвидетельствованы нотариальным порядком, причем подпись нотариуса, в свою очередь, должна быть засвидетельствована германским консулом в Петербурге. Этот механизм давал право в любое время и без какого-либо предварительного извещения, равно как и без помощи Банкирского дома «Мендельсон и К°», получить вклады из Имперского банка.

Оговаривалось, что министр Императорского двора В.Б. Фредерике имеет право «указать и других лиц, которые будут уполномочены на распоряжение вкладами, и в таком случае соответствующие договоренности должны быть выданы банкирским домом также и на имя этих лиц». Более того, «для лучшего обеспечения неприкосновенности вкладов было признано полезным каждый вклад обозначить условным именем, без которого выдача не может быть произведена даже предъявителю расписки банка». Видимо, в данном случае речь шла об указанных выше «литерах».

Таким образом, владельцы денег создали многократно продублированный механизм хранения денег в политически стабильной державе. Кайзер Вильгельм II («дядя Вилли», как его называл в личной переписке Николай II, которого, в свою очередь, кайзер называл «Ники») в качестве политических дивидендов получал некий рычаг влияния на российского императора «весом» в полмиллиона фунтов стерлингов личных царских денег, так как он, безусловно, был в курсе этой секретной финансовой операции. Николай II это прекрасно осознавал, но поскольку внутриполитическая ситуация в России в конце 1905 г. стала очень серьезной, то он пошел на этот шаг, страхуясь от непредвиденных случайностей, которыми чревата любая революция.

О сложности финансовых консультаций между русской и германской стороной свидетельствует то, что выработка условий размещения царских денег в Германском имперском банке продолжалась с 14 по 17 ноября 1905 г. и только 18 ноября (1 декабря по н. ст.) ценности внесли на счета в Германский имперский банк от имени Банкирского дома «Мендельсон и К⁰», без всяких ссылок на настоящих собственников. По завершении этой операции B.C. Федоров получил от представителей банкирского дома «Мендельсон и К⁰»: 8 подлинных расписок Имперского банка от 1 декабря 1905 г. на принятые вклады; реестр условных имен (passworte); 8 доверенностей на имя B.C. Федорова; 8 доверенностей на имя В.Б. Фредерикса.

После завершения первой фазы этой финансовой операции три чиновника приступили к выполнению второй задачи. Дело в том, что им было дано указание приобрести через Банкирский дом «Мендельсон и К⁰» германские процентные бумаги на свободную наличность по текущему счету Кассы Министерства Императорского двора, всего на сумму до 1 200 000 руб. Это очень важный момент, свидетельствующий о том, что из России выводились не только личные деньги Николая II, но и общеминистерские, которые можно назвать деньгами из «большого кошелька» Николая II.

Приобретенные на 1 200 000 руб. ценные бумаги предписывалось оставить на хранение Банкирскому дому «Мендельсон и К°» «впредь до распоряжения или же изыскать иной способ хранения, каковой, по обстоятельствам дела и обсуждению с гофмейстером Смельским, окажется более удобным». Эту задачу чиновники также выполнили. Русские рубли перевели в 2 500 000 германских марок и на эти деньги были приобретены в равных частях ценные бумаги Прусского 3,5 %-ного консолидированного займа и 3,5 %-ного консолидированного займа Германского имперского банка. Операция проводилась в два приема – 30 ноября и 1 декабря 1905 г. (по н. ст.). Приобретенные ценные бумаги разместили в Германском имперском банке на тех же условиях, что и первый вклад. То есть эти деньги фактически тоже положили на счета для дочерей Николая II.

21 ноября 1905 г. Федоров и Смельский вернулись в Петербург и немедленно представили рапорт на имя министра Императорского двора В.Б. Фредерикса, в котором детально изложили все подробности проведенной секретной операции.

Таким образом, с 14 по 21 ноября 1905 г. в Германском имперском банке были размещены ценные бумаги на анонимных счетах на общую сумму в 462 936 ф. ст. и 4 287 100 марок.

Это была не единственная секретная операция Романовых по выводу капиталов из России в «надежные страны». Летом 1906 г. B.C. Федоров и С.Е. Смельский по крайней мере еще раз посетили Берлин с аналогичным заданием. Так, 30 июня 1906 г. гофмейстер С.Е. Смельский «принял от генерал-адъютанта барона В.Б. Фредерикса, для доставления на хранение в Банкирский дом «Мендельсона и К⁰» в Берлине 100 свидетельств государственной 4 % ренты по 25 000 руб. каждая… Всего на сумму 2 500 000 руб.».⁵⁶⁶ Перез несколько дней, 8 июля 1906 г., они уже отчитывались, что деньги доставлены в Берлин и 5 июля (14 июля) сданы на хранение в банкирский дом «Мендельсон и К⁰». Сумма, конвертированная в германские марки, составила не менее 5 200 000 марок. Можно с уверенностью предположить, что это были деньги годовалого цесаревича Алексея, родители стремились его так же обеспечить, как они обеспечили своих четырех дочерей.

Следовательно, только с ноября 1905 по июль 1906 г. на секретных счетах в Германском имперском банке разместили 462 936 ф. ст. и 9 487 100 германских марок. И это только те суммы, которые автор достоверно отследил по указанным в сносках архивным документам.

Кроме этого, в денежных документах царя за 1907 г. по статье «собственные издержки» прошла сумма в скромные 40 руб. 05 коп., уплаченная за перевод в Германию 100 000 руб. Можно с уверенностью предполагать, что новые секретные счета открывались по уже отработанной схеме и не только на детей, но и на родителей – императора Николая II и императрицу Александру Федоровну.

О судьбе этих вкладов 1905–1907 гг. упоминает в мемуарах министр финансов и председатель Совета министров В.Н. Коковцев. По его авторитетному свидетельству, он, вплоть до июня 1913 г., не сталкивался со сведениями о вывозе царских денег за границу. Что наглядно свидетельствует о степени «закрытости» информации. Только в июне 1913 г. произошел эпизод, о котором В.Н. Коковцев счел необходимым упомянуть в своих записках. По его словам, министр Императорского двора граф В.Б. Фредерике «просил принять Управляющего Контролем Кабинета Его Величества г. Федорова по секретному делу, которое не должно быть сообщено кому бы то ни было из членов моего ведомства и, по воле Его Величества, должно остаться исключительно в моих личных руках».⁵⁶⁷

В.Н. Коковцев в тот же день принял B.C. Федорова и узнал от него, что вопреки возражениям В.Б. Фредерикса, «Государь Император категорически повелел немедленно перевезти в Россию все принадлежащие Государю Императору ценности, в виде процентных бумаг, вывезенные в Берлин еще в 1905 г. и хранящиеся до сего времени в распоряжении Банкирского Дома Мендельсонов и К⁰. Федоров не указал мне суммы этих денег и самого наименования их, но из беглого разговора с ним я вынес впечатление, что все эти ценности заключались преимущественно, если даже не исключительно, в русских процентных бумагах. При этом Федоров пояснил мне, что главная забота Его Величества заключалась в том, чтобы перемещение ценностей было произведено без всякой огласки и без таможенного досмотра на нашей границе, при котором нельзя уже избежать нежелательных разговоров. Из беседы с Федоровым я вынес заключение, что самое обращение ко мне делается исключительно как Начальнику таможенного ведомства.

В.Н. Коковцев

Мы условились тут же, что я сделаю с моей стороны простое распоряжение, чтобы Вержболовская таможня приняла просто счетом количество «мест», которое будет доставлено из Берлина за печатями Кабинета Его Величества, сверила их вес с фактурою дома Мендельсона и погрузила бы их в приготовленный Кабинетом вагон, а Кабинет принял бы весь транспорт в Петербурге и выдал мне удостоверение в том, что все отправленное из Берлина прибыло в целости и сдано по назначению. Впоследствии меня просили дать для сопровождения в пути отправленных из Вержболова ценностей небольшую охрану из чинов Корпуса Пограничной стражи. На следующий день граф Фредерике протелефонировал мне, что он очень благодарен мне за мою готовность помочь ему исполнить волю Его Величества, что Государь вполне одобрил все мои предположения и будет лично благодарить меня, при первом свидании со мною.

И действительно, на ближайшем же моем Всеподданнейшем докладе Государь не только горячо благодарил меня, сказавши при этом, что Он вполне уверен, что при таком способе пересылки бумаг не выйдет никакой болтовни и не сочинят никакой новой небылицы, но рассказал мне даже, что перевозимые из Берлина бумаги отправлены туда в 1905 г. без Его согласия и даже после того, что Он дважды выражал Свое нежелание не делать подобной операции, а за протекшие восемь лет не раз говорил графу Фредериксу о необходимости вернуть все обратно из Берлина, но все Его указания почему-то постоянно откладывались исполнением. В конце моего доклада Государь просил меня даже съездить и посмотреть, какие прекрасные хранилища устроены около Петропавловской крепости для хранения всего наиболее ценного, принадлежащего Уделам и Кабинету».⁵⁶⁸

Обширная цитата нуждается в комментариях. Во-первых, видимо, Николай II, мягко говоря, лукавил, когда говорил министру, что деньги в 1905 г. были вывезены из России в Германию «без Его согласия и даже после того, что Он дважды выражал Свое нежелание не делать подобной операции». Гипотетически можно предположить, что инициатором этой операции была императрица Александра Федоровна, однако осенью 1905 г. она еще не надела те «мужские штаны», о которых она так часто писала мужу в 1915–1916 гг. А считать, что подобное перемещение миллионных сумм произошло по инициативе министра двора В.Б. Фредерикса или управляющего Кабинетом Е.И.В. кн. Оболенским, по меньшей мере наивно. Финансовая операция такого масштаба могла быть проведена только по воле самодержца. Иначе это и не самодержец. Во-вторых, обращает на себя внимание то, что уровень конспирации в 1905 г. был значительно жестче, чем в 1913 г. В 1905 г., как следует из документов, о вывозе денег знали только 5 человек, из них трое были исполнителями. Кроме этого, ни о каких контактах с таможенными структурами и пограничной стражей в соответствующих документах не упоминается. Как не упоминается о контактах с министром финансов, которым тогда являлся тот же самый В.И. Коковцев (с 15 февраля 1904 г. по 24 октября 1905 г.) и сменивший его И.П. Шипов (с 28 октября 1905 г. по 24 апреля 1906 г.). В 1913 г. к обратной транспортировке денег подключили министра финансов, который «втемную» использовал и таможенников, и пограничников. Так или иначе, Николай II решил главную задачу – «перемещение ценностей было произведено без всякой огласки и без таможенного досмотра на нашей границе». В-четвертых, реэвакуация финансовых средств царских детей была произведена летом 1913 г. не потому, что до этого Николая II «не слушались» непосредственные подчиненные, а потому, что к этому времени вполне обозначились перспективы общеевропейской войны, в ней Россия и Германия были обречены на противоборство. Следует добавить, что в мае 1913 г. Николай II посетил Берлин, поводом для чего стала очередная «германская свадьба». Видимо, в ходе этого визита Николай II получил такую информацию, после чего он счел необходимым по возвращении в Россию вывезти из Германии деньги своих детей. В-пятых, судя по всему, не все деньги царской семьи вывезли из Германии в 1913 г. Это мы знаем совершенно определенно, поскольку с конца 1920-х и до начала 1970-х гг. за царские деньги, оставшиеся в Германии, шла бесконечная судебная тяжба. Можно предположить, что часть царских денег сознательно оставили в Германии в 1913 г., для того чтобы они сыграли роль «прикрытия», для операции по эвакуации государственных активов, размещенных в банках Германии летом 1914 г. Об этом мы будем говорить ниже.

Банкирский дом «Мендельсон и К°» отслеживал ситуацию как на фондовом рынке, так и на законодательном поле, оперативно извещая своих клиентах о всех новостях. Так, когда в Германии приняли Закон «О чеках», вступающий в силу с 1 апреля 1908 г., то еще в марте этого же года банкирский дом не только выслал в Россию текст закона, но и обширные комментарии к нему, которые могли быть значимыми для столь серьезного клиента, как российский император.⁵⁶⁹

Одной из обсуждаемых тем является вопрос – сколько царских денег лежало на счетах в германских банках к марту 1917 г.? Ответы даются разные, но то что деньги в германских банках хранились, не обсуждается. Если приводить спектр мнений, то можно сослаться на протокол заседания Временного правительства 8 марта 1917 г., в котором указывается, что на текущем счету в берлинском банке Мендельсона находилось 15 000 000 руб., принадлежащих Николаю II.⁵⁷⁰ Эта сумма вполне достоверна, поскольку, судя по документам на 1 июля 1914 г., капиталы царских детей в германских банках составляли 12 862 978 руб. И если банк Мендельсона или какой-либо другой банк после 1914 г. продолжал начислять проценты на анонимные счета, то к марту 1917 г. вполне могло «набежать» 15 млн руб.

Самый авторитетный исследователь вопроса «царских денег» Уильям Кларк считает, что к 1917 г. в Германии оставалось еще 1 800 000 руб. царских денег, вложенных в немецкие ценные бумаги в банке Мендельсона в Берлине.

Именно за эти «деньги Романовых» началась настоящая война в 1920-е гг. между великой княгиней Ксенией Александровной и самозванкой Анной Андерсон, заявлявшей о себе, как о чудесно спасшейся великой княжне Анастасии Николаевне. При этом на стороне Анны Андерсон выступали дети лейб-медика Е.С. Боткина, в детстве игравшие с царскими дочерьми. В 1928 г. российский финансовый агент (атташе) в США С.А. Угет официально заявил, что «…лишь у Мендельсонов в Берлине остались небольшие вклады русскими процентными бумагами, сделанные Государыней на имя каждого из ее детей. Если не ошибаюсь, нарицательная сумма каждого из вкладов составляла 250 000 рублей». Как мы видим, российский финансовый агент приводит иную сумму.

Поскольку мы говорим о «германских» деньгах последней российской императорской четы, то следует упомянуть и о деньгах «приданного» императрицы Александры Федоровны. Как известно, гессенская принцесса Алике, вышедшая замуж за Николая II 14 ноября 1894 г., была обеспечена деньгами приданого со своей родины, которые, впрочем, очень мало интересовали ее молодого мужа. Однако сама Александра Федоровна счет деньгам знала и о своих деньгах помнила всегда.

Если говорить предметно об истории капитала приданого императрицы Александры Федоровны, то еще в феврале 1895 г., через три месяца после свадьбы, в Дармштадт было отправлено письмо, в котором от лица Александры Федоровны выражалось желание, чтобы ее деньги «хранились бы в Дармштадте, тем же порядком, как капитал великой княгини Елизаветы Федоровны».⁵⁷¹

Следует пояснить, что приданый капитал принцессы Алике сформировали по достижению ею совершеннолетия, в 20 лет, в конце 1892 г. Кабинетным указом Его Королевского Высочества великого герцога Гессенского от 18 января 1893 г. Заведование, находящимся в Дармштадте капиталом поручалось одному из чиновников Гессенской Великогерцогской кассы. Капитал потенциальной невесты российского монарха был довольно скромен, поскольку он составился из частей наследства умерших родителей. Приданый капитал Гессенской принцессы состоял из следующих частей: части наследства, оставшегося после отца, «в Бозе почивающего Великого Герцога Людвига IV Гессенского», – в процентных бумагах на сумму 30 500 германских марок; части наследства, оставшегося после смерти матери, «в Бозе почивающей Великой Герцогини Алисы Гессенской», – процентными бумагами на сумму 7757 марок 14 пфеннигов.

Поскольку мать Александры Федоровны была дочерью английской королевы Виктории, то приданое сначала хранилось в английских фунтах (6224 фунтов), впоследствии их обратили в процентные бумага на сумму 126 500 германских марок. Таким образом, общая сумма «приданого капитала» немецкой невесты в начале 1893 г. составляла 164 757 марок 14 пфеннигов.⁵⁷²

Ежегодно из Германии императрице Александре Федоровне приходили подробные финансовые отчеты о состоянии ее «приданого» капитала. Начало приросту капитала положено в 1893 г., когда на счета принцессы Алике поступили первые 6000 марок, как процентные поступления с ее ценных бумаг. Вплоть до 1914 г. сумма процентных поступлений так и оставалась на уровне 5000–6500 германских марок в год. Если поступления были больше, то они обращались в процентные бумаги. Например, в 1895 г., после того как Александра Федоровна из «своих» денег оплатила несколько счетов, на оставшиеся средства купили 3,5 %-ные закладные листы Прусского земельного банка на сумму в 10 500 марок. В результате к концу 1895 г. на счете Александры Федоровны значилось 179 307 германских марок.⁵⁷³

В последующие годы динамика прироста немецкого приданого Александры Федоровны была следующей⁵⁷⁴ (см. табл. 51).

Таблица 51

Последний отчет по «приданным» деньгам получен в апреле 1914 г. По этому отчету приданный капитал к 1 января 1913 г. составил 256 001 марок 68 пфеннигов. Согласно традиции, указанный капитал хранился в процентных бумагах (в том числе 254 090 марок процентными бумагами и 1911 марок 68 пфеннигов наличными).

Этими деньгами Александра Федоровна периодически пользовалась главном образом для того, чтобы оплачивать некоторые покупки во время пребывания в Германии либо из этих сумм выплачивались различные пособия.

Первые траты со своего капитала Александра Федоровна сделала уже по приезде в Россию. Тогда, в ноябре 1894 г., она приобрела «пару пуговок с изумрудами и бриллиантами» у придворного ювелира Болина за 1213 марок. У другого ювелира – Кехли, купила брошь, браслет и три булавки на 2096 германских марок.

Примечательно, что бережливая императрица покупки делала только на деньги, поступавшие на ее счет с процентов по ценным бумагам, а на оставшиеся деньги вновь покупались процентные бумаги, увеличивавшие приносимый ежегодный доход. Так, в 1894 г. на оставшиеся 3000 германских марок вновь купили надежные 3,5 %-ные «Рейнские закладные листы». Выплачивала императрица и различные пособия. Самым крупным из них было ежегодное пособие в 2400 марок некоему графу Карлу цу Нидда. Его начали выплачивать с 1909 г.

Когда началась Первая мировая война и Германия стала главным противником России, поступление ежегодных финансовых отчетов из Дармштадта, естественно, прекратилось. Александра Федоровна не проявляла по этому поводу никого беспокойства, поскольку активно занималась благотворительностью, организацией помощи раненым, работала как операционная сестра в дворцовом госпитале. Кроме этого, она прекрасно понимала, что все войны заканчиваются и ее родной брат, герцог дармштадский и полковник кайзеровской армии, на «ее» деньги не покусится.

Однако в конце декабря 1916 г., после убийства Распутина, когда ситуация в Петрограде начала стремительно обостряться, императрица, впервые за два года, проявила интерес к состоянию своих германских капиталов. Кстати говоря, этот интерес императрицы, очень надежный индикатор того, что Александра Федоровна уже с конца декабря 1916 г. начала просчитывать варианты срочного отъезда семьи за границу и, естественно, озаботилась состоянием своих, заграничных денежных активов.

В записке секретаря императрицы Ростовцева указывалось, что «за 1914 и 1915 гг. отчеты по сему капиталу не поступили и к 1 января 1916 г. о движении сего капитала сведений не имеется». Секретарь, прекрасно осведомленный о слухах «про шпионаж» императрицы в пользу Германии, тактично предлагал Александре Федоровне альтернативу: либо «оставить вопрос об отчетности по сему капиталу до окончания войны без внимания», либо «повелеть снестись по сему вопросу Министерством иностранных дел». Императрица прочла эту записку 30 декабря 1916 г. и предпочла оставить этот вопрос «без внимания».⁵⁷⁵

Говоря о заграничных капиталах царской семьи, можно упомянуть и об американском золоте. Правда, непосредственно к личным состояниям Романовых оно не имело отношения. Но, тем не менее, в ряде источников сообщается, что 12 января 1909 г. русское золото на сумму в $3 млн было доставлено из России на кораблях «Цесаревич» и «Слава» в порт Гибралтара. Там его перегрузили на пакетбот «Республика», шедший в США, который через две недели потерпел крушение и затонул у американских берегов.⁵⁷⁶

Данный текст является ознакомительным фрагментом.