2.6. Скифская идиллия (В. В. Капнист, В. Г. Тепляков)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2.6. Скифская идиллия (В. В. Капнист, В. Г. Тепляков)

Встречаясь с европейской концепцией «естественного народа» (Руссо, Гердер), которая до определенного момента параллельна развитию скифского сюжета в русской культуре, скифский миф попадает в поле идиллического хронотопа. Так, в переводной оде «Против корыстолюбия» (III, XXIV, 1814 г.) ее автор В. В. Капнист вслед за Горацием создает утопическую страну «блаженных кочующих скифов» – уже прямых предшественников пушкинских цыган:

Блаженней геты и степные

За понтом скифы жизнь ведут,

Что на колесах подвижные

Их домы за собой везут;

Земля, без граней, им свободно

Приносит жатвы и плоды,

И ратаи там лишь погодно

Проводят тучные бразды;

Один, скончав свою работу,

Другому труд передает,

Взаимну доставляет льготу

Соседу своему сосед.

Там муж не раб жене богатой,

Она не знает волокит,

Наследны доблести – не злато

Всяк драгоценным веном чтит.

Там в браке верность неизменну

Хранит врожденный страх стыда:

Забывших клятву их священну

Преступниц нет иль смерть – их мзда (184–185).

Развивая идущий от скифского рассказа Геродота «хлебный» мотив сюжета, Гораций стремился показать, что обширные владения скифов и их обильные плоды являются следствием неиспорченности их нравов, отсутствием в них порока корыстолюбия, который обличается им в современном ему обществе. В переводе две империи сближаются: «римское» прочитывается через «российское». Несмотря на то что автор стремится быть наиболее близок подлиннику, звучание получается почти сатирическое. И если «хлебный» мотив здесь вполне узнаваем и традиционен со времен Геродота, то идеальная нравственность, «доблести» скифов – неожиданный мотив в свете разворачивающегося скифского сюжета, который превращает здесь само название скифов в условность. Условно-идиллическим был этот образ и у Горация, поскольку «наследна доблесть» трудно согласуется с идущим от Геродота мифом о воинственности, безудержности и жестокости скифов.

Тем не менее, несмотря на некоторую условность, и этот мотив имеет большое значение для развития скифского сюжета. Он находит продолжение в романтической элегии ныне полузабытого, но в свое время весьма ценимого А. С. Пушкиным и его кругом поэта В. Г. Теплякова.

Тепляковские скифы из «Третьей фракийской элегии» (1829 г.) получили в наследство от отцов и свято берегут богатство дикой их свободы (618). Знакомый нам эпитет дикий здесь окончательно прощается со всем смысловым рядом, связанным с грубостью, жестокостью, свирепостью и становится признаком неизменно положительно маркированной черты поэтических скифов – свободы. Дикая здесь значит: естественная, первобытная, присущая золотому веку. Скифы Теплякова – это «химически чистый» «естественный народ» Гердера, «природы сын» (619, 620). Основные эпитеты, употребляемые со словом «скиф», – бедный (в значении: неимущий) и счастливый (как синоним беспечного):

И кочевал счастливый скиф

Беспечно по лесам душистым… (620)

Характерно, что рядом мы встречаем и слово «первообразный», несколькими годами ранее употребляемое Грибоедовым в отношении русского народа. Здесь говорится о первообразном творенье, которое:

Как пир божественный, очам его сияли;

Как бесконечный сад, дремучие леса

Пред ним, шумя, благоухали.

Ему пещерный свод чертогами служил,

Постелей – луг, блестящий златом;

– тогда он был

Всему созданью милым братом…

Пастух и царь в степях своих,

Не зная дальней их границы,

Он был вольней небесной птицы,

Когда с ним вихрь пустынь родных,

Его скакун неукротимый,

Гулял в степи необозримой…

Вдали с небесной синевой,

Как пестрый Океан, сливался… (619–620)

Здесь скифский сюжет принимает в себя все основные характеристики идиллического хронотопа. Скифы – это идеальный Народ, сын Природы. Это народ вольный, кочевой; свобода «передвижных городов» романтически жестко противопоставлена «помрачению» ума и повреждению нравов современной городской цивилизации. Тепляков, как и все романтики-традиционалисты, соединяет «утопический культ русской старины» «с культом Природы»164. В данной элегии, правда, речь не о русской старине, а о скифском золотом веке. Но поэтически русские (россы, славяне) и скифы (как мы уже имели возможность убедиться) стали одним целым. Вслед за пушкинскими «Цыганами» Тепляков продолжает русскую «номадическую» тему. Тем самым скифский сюжет соединяется с так называемым «номадизмом». Тепляков вносит существенную переакцентуацию: не воинственность скифов выходит на первый план, а их блаженство, счастье, достигаемое, прежде всего, тем, что они еще не знают ужасов «цивилизации» и свободно кочуют.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.