КРИСТИАН ВЕБЕР. ПРИКОСНУТЬСЯ К БОЛИ: ИЗ ЛИЧНОГО ОПЫТА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

КРИСТИАН ВЕБЕР. ПРИКОСНУТЬСЯ К БОЛИ: ИЗ ЛИЧНОГО ОПЫТА

 Christian Weber

Когда я, выросший в атеистической среде в Восточном Берлине, начал свой поиск Бога, протестантская церковь произвела на меня впечатление церкви наиболее широких взглядов и не имеющей предубеждений. Там я познакомился с первыми объединениями «зеленых», с геями и лесбиянками, и даже с панками. Тогда же я впервые встретил первых нацистов.

Вслед за моим обращением в веру евангелической церкви в учебных целях мне пришлось оказаться в Южной Америке. В Сальвадоре, стране, где вооруженные бандиты вероломно убивали монахинь, где архиепископа Ромеро убили посреди мессы, проходившей в Сан-Сальвадоре, я понял, отчего христианам позволительно служить в вооруженных силах. И я расстался со своей приверженностью к безоговорочному пацифизму. Я одобрительно отношусь к использованию оружия во всех случаях, когда долг побуждает действовать в ситуации, равной освобождению Освенцима или, чтобы не допустить еще один Освенцим.

Вернувшись в Германию, я продолжил учебу. Я возмутился, когда осознал, насколько крепкими стали неонацистские объединения. В то время выведение ультраправых партий за рамки закона еще не стояло даже на повестке дня. Я с ужасом смотрел по телевизору, как обыватели аплодировали молодым неонацистам за то, что они подожгли дом для иммигрантов в Росток-Лихтенхагене, в то время как полиция прибыла на место происшествия с большим опозданием.

В Потсдаме я стал представителем «Эмнести Интернешнл» (Amnesty International) и помогал жертвам насилия, совершенного ультраправыми. К тому времени я уже закончил учебу и был полон рвения начать работать в настоящем месте, и делать что-то полезное. Мой первый приход находился в городке под названием Грайфенхайн, в глубинке земли Бранденбург. В этот приход моего предшественника, разведенного священника, перевели по причине дисциплинарного наказания. Я чувствовал себя там, будто попал на край света, особенно, когда смотрел из окна своего кабинета на природу, изуродованную противопехотными минами.

Ультраправые экстремисты начали приходить на мероприятия, которые я организовывал, на просмотр фильмов и на дискуссионные встречи. Они выставляли напоказ свою символику, бритые головы и всю свою атрибутику. Молодые прихожане, как правило, были левых убеждений, и поэтому все это, разумеется, их коробило. Я начал понимать, что не могу просто терпеть присутствие нацистов. Я скептически относился к методу решения этого вопроса с помощью социальной работы, и мне не верилось в то, что с этим можно работать, проявляя только лишь соучастие, без конфронтации.

Я задавался вопросом, как это произошло, что молодые экстремисты приобрели столь экстремистские взгляды. Отчего все смотрят на них и не пытаются что-нибудь сделать? Зная из собственного .опыта, насколько полезной может быть конфронтация с реальностью, я решил испытать новый метод работы.

Этот метод был испытан на следующей встрече. Я столкнулся с молодыми нацистами со всеми их отличительными знаками, которые они демонстрировали, и попытался разрушить их самосознание. В то время большинство из них были обриты наголо, именно с этой их отличительно черты я и начал свою полемику:

«Я, вообще-то, не против ваших причесок; я побывал в Тибете, там местные монахи тоже бреют головы. Но у них есть много любви к иностранцам, вроде меня. А вас наполняет ненависть. Ненависть к людям, которых я считаю своими друзьями: к евреям, к арабам, к чернокожим, к геям и панкам, к левым; ненависть к открытому демократическому обществу. У меня не вызывает проблем ваша одежда. Ваши армейские ботинки сделаны в Англии, куртки из Америки. А сверх того, на вас штаны-джинсы, которые изобрел еврей, Ливайз (Levis). Ваш наряд будто говорит о широте вашего ума. Но мне не нравится, что вы делаете этими ботинками; что вы пользуетесь ими, чтобы бить людей. Отчего вы так себя ведете?».

Они ответили: «Мы не знаем ни одного чернокожего или еврея. А с панками мы не разговариваем; мы деремся с ними, если встречаем. Это асоциальные элементы».

Я тогда указал им на то, что с панками у них как раз столько всего общего: алкоголь, дикие концерты, уличные бои. Не хотите хоть раз поговорить с панком или чернокожим?

Я пригласил молодых людей левых взглядов поработать вместе со мной, но они ответили, что это пустая трата времени. Я сказал: «Нацисты — меньшинство, но чрезвычайно агрессивное меньшинство. Мы должны стать активными».

Мне было ясно, что эта убежденная в своих левых взглядах молодежь не очень-то горит желанием что-то начинать делать, но некоторые из них были все же готовы сделать попытку. Наше первое мероприятие подготовила команда из двух молодых нацистов и двух молодых антифашистов. Первой темой обсуждения, на которую все согласились, был «Германский вермахт». Мы даже достигли согласия, когда некоторые из левых признали, что их дедушки, будучи солдатами, проявили мужество, а нацисты прославляли их. К тому времени я успел посмотреть выставку — миф о так называемом «чистом» вермахте; выставка производила сильное впечатление. Молодые нацисты и слышать не хотели о том, что немецкие солдаты были вовлечены в массовые расправы. На следующие мероприятия я пригласил университетских преподавателей, которые, разумеется, не одобрили мой стиль конфронтации. Их совершенно сбивали с толку ситуации, когда нацисты отрицали правдивость некоторых фактов. Преподаватели тогда просто прекращали говорить с ними. Да и сами нацисты не могли терпеть их и выходили из зала.

Шестидесятая годовщина «Хрустальной ночи» пришлась на 9 ноября 1998 года. Однако, в это время немецкие СМИ вовсю отмечали падение Берлинской стены, произошедшее девятью годами ранее. Я не мог отделаться от чувства, что где-то нарушен баланс. Начало Холокоста — это важная дата, о которой нельзя забывать. Я осознал тогда, что символизм такого события, как разрушение синагог в Германии, еще не прошел переработку в коллективной памяти. Разрушая храмы религии, которая стремилась дать свободу человечеству, люди рушили основы собственной цивилизации. Эта религия была от зарождения своего революционна благодаря содержащейся в ней идее, что человека не должно низводить до рабства, что человек равен Богу. Это записано в Торе. Христианские церкви не в полной мере осознают вклад иудаизма в общественную свободу. Мы часто забываем о заповеди из ветхозаветного закона «Возлюби ближнего своего как себя самого».

9 ноября 1938 года тупая толпа начала действовать, не отдавая себе отчета о последствиях. Их символические поступки стали их судьбой и привели их к разрушению основ человечества. По-моему, в этой черной главе истории Германии сжигание книг и погром «Хрустальной ночи» — это два аспекта одного и того же явления, это попытки народа уничтожить корни собственной культуры.

Тем временем я решил привлечь к своей просветительской деятельности исторических свидетелей тех событий; это были люди из окрестностей. Они подробно рассказывали, как обращались с евреями в деревнях. Молодые нацисты не отвергли этих местных людей, как это было с учеными. Молодые люди не прекращали немедленно слушать, когда сталкивались с неприятной правдой.

Мне удалось обнаружить одну из основных причин того мнения, которое они выражали на наших обсуждениях. Дело в том, что их дедушки и бабушки рассказывали им совсем не то, что слышал в детстве я. Наглядным примером тому может служить следующее высказывание дедушки, бывшего солдата вермахта, пересказанное его внуком: «Мне тошно видеть всю эту заразу на наших улицах. Знали бы мы, что Германия станет такой, как сейчас, мы воевали бы еще лучше — и выиграли бы!».

Видя важную роль поколения дедушек, я понял, что должен привлечь и их к своей работе. Но сначала я пригласил к нам жертв евреев. Ультраправым экстремистам было запрещено присутствовать на этих встречах. В офисе Баварской радиовещательной корпорации (Bayrischer Rundfunk) я познакомился с Максом Маннхаймером, бывшим узником концлагерей, председателем комитета узников Дахау. Мне хотелось, чтобы свидетель событий рассказал о j том, как евреев исключили из общества, о том, как все начиналось и что они при этом чувствовали. Большинство жертв были удивлены ходом событий.

Я никогда не приглашал представителей неонацистских объединений на свои дискуссионные форумы, посвященные предстоящим выборам. Я хотел продемонстрировать, как относятся к теме I ультраправого экстремизма политические деятели из авторитетных партий. В то время большой поддержкой в земле Бранденбург пользовалась ультраправая партия DVU.

Я считаю, что в программу школьного обучения нужно включить тему неонацизма, так как агрессивные меньшинства вновь и вновь появляются из основной массы общества.

Со временем сотрудники СМИ узнали о том, чем я занимаюсь. Журналист из журнала «Шпигель Онлайн» обратилась ко мне с предложением, чтобы я встретился с израильскими журналистами, которым хотелось увидеть молодежь, с которой я работал. До этого я не стремился к такой конфронтации, но инициатива исходила от самих израильтян.

Начиная с того времени, мне захотелось сосредоточить свои силы на просветительской работе. Каждый год я приглашал израильских журналистов, чтобы они могли увидеть, что изменилось за год. Я поддерживаю постоянную связь с одним молодым человеком. Этот молодой человек, отрицавший Холокост, ушел из нацистской группировки, но теперь у него напряженные отношения с дочкой, которая увлеклась нацистской идеологией. Я часто приглашаю его семью на свои мероприятия.

Эту работу мне удалось документировать при помощи, оказанной мне моим знакомым фотографом. Совместно мы создали чрезвычайно успешную выставку портретов местной молодежи. Но-до решения проблемы пока еще далеко.

Я инициировал образовательные проекты в Израиле и только тогда осознал, какие там были последствия антисемитизма из-за ближневосточного конфликта. Я снова столкнулся с этим вопросом уже в Берлине, где культура местных молодых арабов отмечена антисемитизмом.

Тогда я убедился в том, что необходим взаимный культурный обмен между арабской и еврейской молодежью. Случались вещи, которые открывали молодым людям глаза на конкретные обычаи этих религий. Однажды я пригласил участвовать в нашей встрече еврейского кантора. Когда он понял, что наступило время для молитвы, он извинился перед собравшимися и, не уходя из комнаты, а лишь сделав шаг в сторону, будто хочет ответить на телефонный звонок, надел свой талес и начал молиться совершенно обычно и сосредоточенно. Арабские мальчики остались под большим впечатлением!

Сегодня, будучи священником в центральном районе Берлина (Stadtmitte), я занимаюсь, в основном, координацией и организацией поездок, встреч, конференций, а также разработкой будущих перспектив социальной работы с молодежью. Даже если бы возник конфликт, я был бы там модератором.

Я был особо заинтересован в мероприятиях, посвященных памяти «Хрустальной ночи», проводимых 9 ноября. Впервые за все время к этой дате я устроил встречу для протестантской общины с иудейским кантором.

Еще одно приоритетное направление моей работы — поддерживать связь со странами Восточной Европы. Ультраправые экстремистские объединения в Польше действуют через футбольные клубы. Обычно граффити изображает Звезду Давида, висящую на виселице, с подписанным инициалами клуба-соперника. «Жид» — распространенное ругательство. В Лодзи есть определенные проблемы с историческим прошлым. До Холокоста треть населения города составляли евреи, а сегодня в городе их почти нет. Я принял участие в общественном мероприятии по борьбе с антисемитскими граффити: мы не стирали граффити тайком, а попросили помощи у широко известных актеров и представителей интеллигенции. Цель была в том, чтобы ясно показать: мы не хотим видеть это здесь.

Три или четыре раза в год я езжу в Польшу, где еврейская традиция находится под угрозой. Например, в последней из познаньских еврейских общин лишь Леопольд Соколовски умеет читать Тору. Мы должны привыкнуть к связям немецко-польской истории с иудаизмом. Нам нельзя забывать о том, что самые обширные еврейские кладбища находятся в Польше. Один из наших проектов объединяет израильтян, немцев и поляков в работе над темой Холокоста. Уникальный проект под эгидой музея «Яд Вашем» собрал вместе юношей и девушек из Израиля, Польши и Германии.

В России ультраправый экстремизм связан скорее с национализмом, чем с расизмом. Один из центров находится в Санкт-Петербурге. Этот город приобрел известность своей толерантностью, сосуществованием различных культур; это город, в котором когда-то жило много евреев, и в котором была самая большая мечеть в России. Я ездил в Петербург, чтобы поддержать своих друзей в их борьбе с ультраправым экстремизмом. Их НПО называется «Мемориал»; они научились жить, получая ежедневно угрозы, а одного из правозащитников (эксперта Николая Гиренко — Ред.) экстремисты уже убили.

Я всегда искал людей, которые бы делали работу, подобную моей. Я также нашел таких людей и среди священнослужителей Русской православной церкви, у которой нет настоящей традиции работать с молодежью. Сами священники взяли инициативу в свои руки. На большой конференции собрались все энтузиасты-одиночки, занимающиеся социальной работой с молодежью. Я познакомился со священником, который сотрудничал с еврейской общиной. Я стараюсь найти себе союзников, где только можно. Для повседневной работы, конечно, необходимы местные связи, но международные связи прибавляют сил и смелости.

Моя повседневная работа научила меня, что требуются большие усилия, чтобы изменить затвердевшие структуры. Можно посвятить свою работу конкретным людям, но часто это похоже на психотерапию, поскольку не до всех таким образом можно «достучаться». А если мы не можем дойти до каждого молодого человека индивидуально, нужно больше просветительской работы и открытых дискуссий.

И как можно чаще — пока это все еще возможно — нам нужно приглашать свидетелей исторических событий приходить и встречаться с молодежью.

Молодых ультраправых экстремистов необходимо вывести из той изоляции, которую они сами выбрали. Обществу нужно заново интегрировать их; и я уверен, что оно это сделает.

Почему? Да потому, что перемены всегда возможны. Это богословский и социологический факт. Бог сотворил всех людей равными по образу и подобию своему. Каждый человек обладает внутренним потенциалом, который нужно раскрыть. И здесь мы должны быть активны.

Но если мы не будем затрагивать больное; если мы не будем осуждать или провоцировать, общественный организм окажется в серьезной опасности. Бесполезно прятаться в надежде на то, что раны сами собой заживут. История доказала, что так никогда не бывает.