4. Нужна философия сопротивления
4. Нужна философия сопротивления
На трудном пути человечества к расцвету и самоотрицанию (падение всегда начинается с вершины) с большей или меньшей определенностью можно усмотреть 5 этапов, 5 «де»: демифологизация, детеизация, деантропоморфизация, десубъектизация и, наконец, деантропологизация. Их не следует уподоблять отработанным, а потом сгоревшим в плотных слоях прогресса ступеням ракеты – все они есть и сейчас, тем не менее, в этой последовательности выражается вектор сублимации чувственно-непосредственного отношения человека к миру в опосредованно-информационное, вытеснение материального виртуальным, бытия сознанием. Дойдя до пункта, с которого явственно виден обрыв пути развития традиционного человека, важно в этом признаться самим себе и искать спасительные направления приложения усилий к самосохранению. «Возвратиться к истокам», призывал М. Хайдеггер, первым, как никто, почувствовавший близость конца человеческой истории. Этот призыв много и с удовольствием повторяют, но главный, вытекающий отсюда вывод делать опасаются: согласившись с его правотой, надо соглашаться с необходимостью великого консервативного поворота всей идеологии и философии при условии, что она ещё хочет оставаться собственно человеческой.
Прямое возвращение к истокам, к «океану», из которого мы все вышли, задача очевидно утопическая, но определённое движение по боковым и обводным путям вполне возможно. Пусть вопреки течению. Особенно к этапам, близким современности, не исчерпавшим себя и при соответствующей поддержке, их потенциала хватит надолго. Тот, кто помнит своё детство и сохраняет душевную молодость, живёт дольше и здоровее. Хотя вопреки времени. Консервативный поворот нельзя произвести путем смены «де» на «ре», необходима ревизия всей истории человеческой мысли, с целью выявления в ней установок, заделов и воззрений, на которые можно опереться, исходя из принципиально новой, ставшей в конце II тысячелетия проблемы: Выживание. По многим параметрам нужна радикальная переоценка значения вклада в культуру тех или иных её творцов. Некоторые «ре» полнее осуществимы в одном отношении, другие в другом, что касается антропологизма и онтологического статуса человека, этот рубеж нельзя отдавать ни в коем случае.
Наряду с Гёте и Хайдеггером как очевидными носителями феноменолого-антропологической картины мира, в фундамент консервативного философствования надо включить, по-видимому, ницшеанство и русскую философскую традицию. Ницше сознательно ставил цель преодолеть ограниченность доминирующего в западной культуре рационализма. Его обращение к досократической философии как эпохе нерасчлененности мысли и бытия, теоретического и поэтического языка, критика истощающей роли чистого интеллекта в жизни человека («Познавший себя – собственный палач», «трусы всегда умны») дали импульс всем, кто поддерживает права живого знания и цельность человеческого духа. Другими словами, даже специалист-интеллектуал, насколько он человек, нуждается в том, чтобы жить в мире как своем Доме, его ребенок представлялся бы ему не «мешком молекул», а существом, которое он любит и которым любуется. Для этого надо защищать голубое небо жизни и культуры от его вытеснения черным космосом техники и цивилизации.
Русскую философию проблема сохранения целостности человеческого духа буквально мучила. В. Соловьев говорил о рационалистах, что они целуются с мертвыми скелетами, Свидригайлов у Ф. М. Достоевского уподобляет вечность, как она трактуется наукой, закоптелой бане с пауками по углам, П. Флоренский отмечает, что естествознание утратило масштаб, которым определяются прочие наши масштабы – самого человека. А. Ф. Лосев предпринял (раньше М. Хайдеггера) впечатляющую попытку реабилитации фундамента духовности и антропологизма – мифа, доказывая, что «все вещи нашего обыденного опыта – мифичны, и от того, что обычно называют мифом, они отличаются, может быть только несколько меньшей яркостью и меньшим интересом»[56]. Мифологична, по его мнению, и человеческая личность. Сама теоретическая наука в мировоззренческой ипостаси – миф. Продолжая эту традицию русской философии по защите человекоразмерного мира и как бы отвечая на крайности его сведения к знакам и информации, в современной литературе начали культивироваться воззрения, в которых мифом объявляется всё, в том числе – так получается, – и «знаки». Получается, что даже «пустые знаки» = биты – миф. Не мифа – нет[57].
Известно, однако, кто слишком много доказывает, тот ничего не доказывает. На основании того, что самое абстрактное и искусственное изобретение связано с людьми, говорить о его мифологичности или антропоморфности похоже на то, как считать, что поскольку люди произошли от обезьян, то они навсегда остались обезьянами или что если при создании техники используется материал природы, то она является частью природы. В чём тогда содержание антропогенеза и экологического кризиса? Всё новое имеет причину в старом, но через какое-то время оно отпадает от старого и превращается в иное, часто противоположное, враждебное его породившему. Разделяя мотивы А. Ф. Лосева насчет трактовки вещей как мифа, с ней можно согласиться не дальше чем в плане признания их антропоморфности, т. е. неизбежно образного восприятия, считать же мифом научные теории и математические модели, по-видимому, ошибочно. Они изобретены человеком, но не мифологичны и не антропоморфны. Как наука больше не отождествляется с культурой, хотя вышла из нее. Небо и лес, дом и самолёт антропоморфны, а электрон, атом, квазары и галактики не антропоморфны: потому что это уже не образы, а концепты реальности. Концепты выходят за пределы её восприятия целостным человеком. Нагружая их образностью, ибо без неё человек плохо мыслит, мы получаем виртуальные по своей природе симулякры. Реальность постнеклассического знания – реальность симулякров как форм вещей без прототипов. Наука, особенно в стадии «техно», не только не миф и всё менее антропоморфна, она всё менее субъектна и антропологична.
Думается, что избежать потери антропологической идентичности и возвратиться к истокам и также другим, подпитывающим жизненные силы человечества ручьям и рекам бытия идя тем же самым метафизическим путем, но вспять, вряд ли возможно. «После Освенцима», чем для метафизики стал постмодернизм, это не получится. Если получится, то совсем немного, не в главном. Через позитивизм и постмодернизм метафизика окончательно трансформировалась в технологическую мыследеятельность. Начав с разоблачения мифов и недоверия к нашим чувствам, она завершается отрицанием предметной природы и телесного человека. Квалифицировав вторичные качества как ложные, нас обманывающие, метафизика, приближаясь к методологизму, отказывается и от первичных качеств – материя умирает, её место занимают, выдвигаясь по логике телескопического стержня, «вещи сознания», структуры, язык, текст, информация. Мета-физика превращается в мета-информатику. И теперь, собственно философскую, удерживающую человека в бытии картину мира даёт феноменология. Но не гуссерлевская: не трансцендентальная, не априорная, не аксиоматическая. А реалистическая, апостериорная, эмпирическая. Антропологическая! Когда в качестве масштаба и границ существования вещей как феноменов берется их соразмерность человеку, его телесно-духовному континууму. Когда вещи, данные людям, «вещи для нас» – это феномены, благодаря которым бесконечно возможный мир является Домом. Феноменальный мир – наша реализация возможного. Проникая в постчеловеческие слои бытия, мы должны иметь место, куда, сняв оковы деятельности, можно прийти, чтобы жить. Дом надо укреплять, ремонтировать, отстаивая от посягательств его разрушителей как извне, так и от внутренних жучков-точильщиков, практических и идейных. Становясь учением о Доме, философия совпадает с экологией при её сущностной мировоззренческой трактовке. Феноменология и фундаментальная экология, составляя содержание консервативного философствования, выражают одну и ту же направленность на сохранение бытия с человеческим лицом. Это смысловое ядро идеологии выживания, актуальное для всех, кто озабочен судьбами людей на Земле и способен видеть дальше е–2 – е-4.
Реализм с человеческим лицом есть, говоря категориально, феноменологический реализм. Или реалистическая феноменология. В русле консервативного философствования он/она предполагает приоритетность жизненного мира в сравнении с миром науки. Контекст познания рассматривается как часть контекста бытия целостного человека. Только такой тип взаимодействия миров дает нам надежду на выживание. Научные шовинисты считают мир, где, например, с горки катится ребенок (обыденную картину мира – ОКМ) переходным звеном к формированию научной картины мира (НКМ), которая есть или будет истинной, существующей «на самом деле», в то время как жизненный мир есть иллюзия, следствие «фолк-психологии», которую надо преодолеть. Но знают ли они, куда катятся сами и на чём хотят остановиться? На «теле весом 70 кг», «мешочке молекул», «кручении пространства» или «формуле», «цифрограмме»? Притом, что формул и цифрограмм может быть много. Что из их знания для нас следует и какая из даваемых разными науками картин мира наиболее научная, наиболее истинная? Ответа нет или он абсурдный, ведущий к самоотрицанию того, кто спрашивает. Плюрализм может быть только предварительной теоретической установкой. При действии всегда надо что-то выбирать, а значит, отдавать приоритет, соотнося его со временем и ситуацией.
Рассуждая в русле консервативной философской парадигмы, мы должны признать, что существовавшая несколько тысяч лет птолемеевская модель Вселенной в обстоятельствах жизни охотников, земледельцев и скотоводов была вполне истинной. Она сменилась моделью Коперника с развитием промышленности, путешествий и мореплавания. В свою очередь в микро и мега-реальностях модель Коперника «неверна» – теряет свое значение. Так же как модель Птолемея, что дружно признают современные физики. Само представление о размерах солнца и где оно кончается достаточно условно. Если объект освещен прямыми солнечными лучами, то его можно считать «находящимся на солнце». Загорая, мы, будучи на Земле, достигаем Солнца. Какие-то микробы и чья-то кожа при этом, сгорают, другие живут, не выходя на границы, где солнце начинается. Вопрос в степени удаленности от его геометрического центра, в температурной стойкости объекта. Эти соображения о феноменологической природе параметров той или иной формы бытия нужно учитывать, решая задачу нашего выживания.
В бесконечной Вселенной и при постулировании множества возможных миров выбор «истинного» определяется ценностно. Для людей «лучшим из миров» является тот, где они способны жить, поддерживая свою идентичность, то есть феноменологический. «Внутреннее обустройство» жизненного мира также обуславливается природой человека. Когда Эйнштейна спросили, всё ли можно описать методами науки, то он ответил, что можно, но не имеет смысла. «Это было бы изображением неадекватными средствами, как если бы изложить какую-либо симфонию Бетховена в виде кривой, выражающей давление воздуха»[58]. Феноменологический реализм как философия бытия с человеческим лицом считает приоритетным звуковое восприятие сочинений Л. Бетховена, хотя признает возможность их кодирования в виде графика, набора цифр, перевода в цвета и т. д. Границей манипуляции формами реальности является сохранение тождественности человека как целостного телесно-духовного существа.
Будучи философией Бытия, защищая его, консервативная философия не рассматривает развитие метафизики как «историю нескольких плохих идей», которые надо отбросить. Всё имеет основания в характере обстоятельств. Стремясь к преодолению транс-агрессии трансгуманизма, а если шире – инонизма, она не уходит от проблем современности, новых и новейших способов деятельности. Напротив, консервативная философия хочет и идет им навстречу, чтобы опираться на них. В таком качестве её можно определить как явление археоавангарда. Из достижений технонауки берутся идеи, дающие теоретическое основание на существование человека и его мира: бифуркации, плюрализма, мультикультурализма, гипертекста, нелинейности процессов, множественности или даже бесконечности миров и уровней реальности, вечного возвращения и т. д. Обосновывается «право» на антропоцентристское воплот/щ/ение Возможностей Абсолюта. Другие идеи и виды деятельности, бросающие вызов идентичности людского рода, требуют жить по логике сопротивления. Отвечая на вызов идеологов и творцов «конца света» (зря, что ли, его начали отмечать), консервативная философия выживания должна исходить не из универсального эволюционизма, прогрессизма и трансгрессии, возгоняющих наше сущее в нечто иное или к какой-то абстрактной точке, а из установки на коэволюцию его разных субстратных форм. Это есть концепт полионтизма. Концепт полионтизма – это Единство во множестве, предполагающее синергийное существование миров «неслиянно и нераздельно», как в Троице, однако, не ограничиваемое базисным тринитарным минимумом бинарного мышления. С точки зрения генезиса ему соответствует не потенциалистский креационизм в виде возникновения из ничто, а принцип феноменологической манифестации бесконечно-вечного. В консервативно-полионтической редакции Книги Бытия сказано: «В Начале было Всё. И Всё было у Бога, и Всем был Бог».
И будет. Если люди захотят сопротивляться. Девиз философии сопротивления: на Бога надейся, а сам не плошай!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.