3. Mors creator vitae est[103]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3. Mors creator vitae est[103]

Воспроизводя эту мудрость, я не собираюсь проповедовать некрофилию. Не буду присоединяться и к растущему числу «смертознатцев», танатологов и смертософов. Также не намерен призывать к вступлению в существующие почти в каждом большом городе клубы идейных сторонников самоубийства[104].

Всплеск интереса к смерти как ценности самой по себе, к «мертвой смерти» и движение к техническому бессмертию противоположны лишь по видимости. В обоих случаях в них отражается экологический кризис как процесс неуклонной деградации биотической оболочки нашей планеты, подавляемой ноотехносферой, которую в таком качестве можно считать сферой смерти (некросферой). В технократическом сознании космос и техника представляются даже более живыми. «Техника может рождаться, развиваться, стареть, а может быть грудой железа; то есть она бывает «живая» и «мертвая» и разграничить ее состояния однозначно вряд ли удастся… Где-то в солнечной системе летит заблудившийся автоматический спутник, у него пропала связь, но все системы жизнеобеспечения исправно работают: на свету он раскрывает фотоэлементы, в тени он прячет их от метеоритов, включает и выключает двигатели, чтобы скорректировать уже никуда не ведущую траекторию и т. д. А на Земле каждое утро в одно и то же время встает человек, идет по одной траектории, если яркое солнце, он надевает темные очки, если идет дождь – раскрывает зонтик, за день человек выполнит еще много однотипных функций и так из года в год. И неизвестно у кого из них надольше хватит ресурсов и, самое главное, – кто из них живой, а кто мертвый»[105].

В самом деле, множество людей, встав с кровати и целый день бегая как озабоченные автоматы, сами перестают понимать живые они или мертвые. Абиотический синдром проявляется в дефиците жизни, угнетении инстинктов и желания жить, в депрессии, в распространении вместо реального эротического общения фантазийного онанизма, обесценивании родительских функций и т. д. Недавние идеологи сексуальной революции исполняют теперь «реквием по сексуальности». В духовном плане абиотический синдром выражается в потере смысла жизни… и в рассмотренных выше сознательных или бессознательных, откровенных, лицемерных, равнодушных или агрессивных теориях вечного бытия. Чем безжизненнее, функциональнее, техничнее жизнь, тем больше всевозможных проектов преодоления смерти.

Разумеется, что для смысложизненного, т. е. подлинно философского мышления идея бессмертия не может быть сколько-нибудь состоятельной. В экзистенциализме вопрос о смерти был, как известно, в центре внимания, притом, что бессмертие обычно имело характер отрицательной перспективы. Оно не только не прельщает, а пугает, угнетает. Не будем, из-за очевидности, обращаться к его классикам, они жили во время, когда практическая возможность достижения бессмертия была «теоретической» и не производила на сознание людей столь сильного впечатления, как сейчас, напомним взгляд на эту проблему более близкого нам автора, М. К. Мамардашвили. В небольшом эссе «Вена на заре XX века» он обращается к метафоре Евг. Трубецкого из его книги «Смысл жизни»: «Ад – это вечная несмерть». Мучение в том, что «ты повторяешь одно и то же, бежишь не добегаешь… – вечный бег в аду, наказание тягомотины… Как в вязком кошмарном сне: разыгрывается все время одна и та же история, и так без конца, т. е. нет смерти, которая бросила бы след завершенного смысла на происходящее»[106].

Для тех, кто не подвержен утопическому прельщению и не спешит превратиться в роботообразное, хочет остаться человеком, отношение к естественной смерти может только одно: позитивно-трагическое. Каждый должен бороться за то, чтобы ее отсрочить, однако в пределах и способами жизни. Дальше надо признавать право следующих поколений занять место тех, кто был. Признать необходимость обновления мира. Это экологично, гуманно и нравственно. Мужественно и честно. Справедливо. «Живая смерть» – закон природы, выражение диалектики развития. Суть отрицания индивидов, – подчеркивал Гегель, – в противостоянии отрицанию рода. «Умер отец его – и как будто не умирал, ибо оставил по себе подобное себе» – трактует Библия. В детях – в идущих от корня ус(ын)ах (сыновьях) и отсаживаемых в другую семью до-черенках (дочерях) выражается бессмертие живого человека. Жизнь есть то, что претерпевая смерть в себе, через нее сохраняется. Всякая другая форма продолжения жизни ликвидирует ее саму. Будет, соответственно, появление чего-то другого. Зд(о)равомыслящему, т. е. от имени и в интересах жизни, человеку это представляется очевидным.

Но как быть с искусственной реальностью?

Она существует как бы за пределами смерти. Берег бессмертия. Однако нам, живым людям, по отношению к ней надо поступать со своих позиций, быть последовательными. Естественное вытесняется искусственным, техника имитирует жизнь? Так надо имитировать как можно глубже, до конца. Полный кругооборот природы предполагает гибель, переход в инобытие всех ее форм, их преобразование в качественно иное состояние. Соответственно, искусственное воспроизведение цикла жизни должно включать воспроизведение ее смерти. Разрушение, уничтожение вплетены в жизнь как самый фундаментальный фазис ее обновления. Значит, нужна искусственная смерть. Надо развертывать деятельность по ликвидации результатов деятельности. Если центральную для экологии идею безотходного производства понять в ее полноте и законченности, то она предполагает ликвидацию всего произведенного и его превращение в сырье для другого производства. Замкнутый технологический цикл должен распространяться на сферу искусственного в целом, постепенно перерастая в кругооборот. А бороться за это надо под лозунгом: смерть искусственному. Подобно естественному, оно тоже должно преобразовываться в инобытие, уничтожаться – умирать. Тогда вторичное сырье превратится в первичное, а природа будет служить для подпитки этого «естественного» кругооборота искусственного.

Стихийно такого рода факты порождаются самой практикой. Наиболее наглядно – в военной области. Там развертываются целые новые производства по уничтожению средств и продуктов производства. Разоружением, конверсией заняты миллионы людей, в них вкладываются миллиардные капиталы. Деятельность по разоружению становится постоянным занятием и забот по уничтожению ядерного, химического, биологического оружия, не говоря об «обыкновенном», хватит на долгие годы. К тому времени устареют, потребуют смены те новейшие виды оружия, особенно космического, которые сейчас параллельно разрабатываются. В атомной промышленности, которую в плане опасности можно относить к военному ведомству, ликвидация радиоактивных отходов и сооружений становится задачей № 1 (№ 2 – их создание). «Ликвидатор» будет, по-видимому, почетнейшей профессией XXI века.

Те же тенденции в гражданской сфере: в Нью-Йорке взрывают, пускают под бульдозер вполне пригодныедля жизни дома в 10–12 этажей, чтобы на их месте построить небоскребы. Это считается рациональным, потому что небоскребы более комфортабельны, занимают меньше места, а кроме того открываются дополнительные возможности для деятельности архитекторов, строителей, появляются рабочие места для сотен тысяч трудящихся. Реконструкция в российских городах улиц, особенно «хрущевок» относится к тому же роду активности. Известно, что современные технологии устаревают через 3–7 лет. С аналогичной скоростью целесообразно оборачивать и основанные на них производства, строя новые предприятия. В принципе можно сносить целые города, агломерации. И возводить другие, но на прежнем месте. Главное – использовать искусственное как сырье – оно не должно оставаться в отходах, и создавать новое на использованных территориях – они не должны оставаться загрязненными. Мир стал абсурдным. Абсурд надо погашать абсурдом.

Также и в сфере идеального. Способность отторгать, забывать информацию, сохраняя хотя бы островки непознанного, непосредственность и наивность, спонтанность и невежество становится условием здорового развития человека. Тайна – корень индивидуальности. Множество видов информации, книг, картин, фильмов заслуживают уничтожения как повторяющиеся или прямо опасные в своем количестве. Нужно сохранять, отправляя в архив, только их представительские экземпляры. Важно вовремя подвергать умертвлению, «самостиранию» различные теоретические системы и концепции. Контркультурное движение, неомистизм, традиционализм и прочий «постпостмодернизм» не зря возникли в самих перенасыщенных искусственным странах – во Франции, в Европе. Но истребление культуры, борьба с образованием и рациональностью, наукой и техникой не должны быть варварскими – здесь нужно понимание. Чтобы творчество разрушения не превратилось в разрушение творчества, прежде всего живого.

Искусственное, как и природа, должно непрерывно пре-вращаться, для чего и нужна имитация жизни в полном объеме, включая смерть. Это циклизм, но существующий не в идеях, а на деле. Благодаря этому перед человечеством открывается огромное поле деятельности по переделке сделанного. Потом новая переделка. В принципе до бесконечности, однако, это процесс внутреннего, а не дурного развития. Таким образом, люди решают самую трудную проблему супериндустриальной постмодернистской цивилизации – занять себя, ослабить удушающую хватку технокультуры, накопленных средств, знаний и богатства, которую они набрасывают на жизнь, чувственность, любовь и естественное мышление. Материальное и информационное производства приобретают собственную цель, автономное дыхание, а деятельность – новые каналы реализации, которые примут в себя ее напор, что особенно значимо в случаях, когда она непосредственно угрожает жизни. Давно существует искусство для искусства, появляется наука для науки, пора культивировать деятельность ради деятельности. Новации ради новаций, без их воплощения в действительность. Без инноваций. Культивировать Игру, которая позволила бы человеку встать рядом с ней. Над ней.

Вопросы бытия не решаются одними запретами. Не решаются они и попустительством. Знание где подтянуть, а где ослабить, когда «собирать или разбрасывать камни» – это важнейшая методологическая предпосылка коэволюции Человеческого и Иного как стратегии жизни в обстановке абиотической экспансии искусственного. Однако те или иные способы выживания могут быть реализованы, если кроме знания и понимания узким кругом озабоченных специалистов и экологов они будут поддерживаться основной массой людей. Они должны быть воплощены в определенные организационные формы. Нужно общество, которое бы их «принимало», соответствующее образование и воспитание населения. В том числе и в плане понимания необходимости обновления жизни как условия ее продолжения. Нужна диффамация, разоблачение, ограничение идеи технобессмертия как порождения неглубоких, поверхностных, «подростковых» умов. Нужна экология смерти.

Бессмертие как предельная обобщающая ценность в иерархии благ, которые проистекают из «усовершенствования людей» является главным прельщением и прикрытием трагизма их начавшегося технического перерождения. Но даже если отвлечься от факта, что жизнь существует через смерть, а вид через смену индивидов (More creator vitae est), согласившись с возможностью бессмертия, мы сразу сталкиваемся с тем, что это будет сущностно другое существо, или «вещество-техщество». Другой природы. Без души, без наших надежд, страхов, радостей и смыслов, у него будет иное отношение к своему Я, да и что такое Я, которое существует вне времени? Оно и мыслить будет совершенно по-другому, или субъектного сознания не будет вообще. Это полная потеря идентичности Homo vitae sapiens и его превращение в роботообразное, у которого ничего человеческого не останется. Если это «жизнь в Сетях», то для нее не нужно ни размножение, ни пища, ни воздух. Эмоции, «привычки жизни» ему не нужны, потребностей, чувств и влечений у него нет. Говорят, что он будет их «помнить». Но зачем, где мотивы их иметь и сколько будут помнить, даже если захотят? Тогда зачем маскироваться под человека, к тому же ограниченного по способностям к мышлению и вычислению, или по количеству рук, ног, а может быть колес. Это «оно» будет стремительно (у)совершенствоваться вслед за сменами технологий, поколение за поколением уходя в техно-нано-виртуально-космическую даль. В дурную цепь перемен, не зная на чем остановиться. Все разговоры, идеи и проекты бессмертия при намерении сохранить этого, данного «нас-человека» – пустая благо(зло)намеренная демагогия, предназначенная для самообмана и обмана насчет положения, в котором мы в настоящее время находимся и куда идем. Миф бессмертия – самый великий и страшный миф нашего времени. Потому что, поставленный на практико-техническую почву, он, в отличие от жизнеутверждающих мифов старых веков, превратился в смертоносный. Смертельный!

«Нет, будущее оставляет мало надежд для тех, кто ожидает, что новые механические рабы создадут для нас мир, в котором мы будем освобождены мыслить, – писал на заре Великой Информационной Революции ее великий основатель и творец будущих роботов Норберт Винер. – Помочь они нам могут, но при условии, что наши честь и разум будут удовлетворять требованиям самой высокой морали»[107]. Как видим, осуществляется, и даже больше, намного, невообразимо больше того, что он предвидел в плане техники, и совершенно наивной утопией предстают его надежды на «нашу честь и разум», которых, если идти в русле main streem прогрессивной идеологии, люди почти лишились. И радуются этому, мечтая лишиться окончательно. Отстаивают «честь и разум» те, кто вне прогрессистского инновационно-технического движения, все еще остающаяся в здравом уме некоторая часть ученых и людей культуры, обыватели отсталых стран, гуманисты, маргиналы и консерваторы. Надолго ли их хватит перед фактом скорости, с какой на лик человечества наползает, покрывая его, смертельная маска бессмертия?

О «бессмертии по-научному» было простительно мечтать, пока не появились реальные роботы с искусственным интеллектом. Теперь видно, что это будет состояние, при котором «бессмертный человек» становится низшей, исходной ступенью в иерархии саморазвития технических форм разума. Для живого человека это смерть в маске бессмертия. «Смерть по-научному». И не Души будут бессмертными или переселяться в «новые тела», а некие примитивные, минимальные в сравнении с/на электронно-кремниевых носителях квантами информации, «складки», «концепты» и «персонажи» Сети. Ничтожные капли в Океане виртуального мира. Об угрозе подобного развития событий, об амбивалентности прогресса, о возможностях или невозможности другого пути развития и вообще, какого-либо выбора, человечеству, хотя бы его думающей части, интеллигенции, казалось бы, и надо теоретизировать, спорить, заботиться. По крайней мере, в философии. Но, увы…

Не прогресс, а гомеостазис, оптимизация по критериям продолжения своего бытия как особой системы – вот непосредственная задача современного человечества, попавшего в пограничную ситуацию параллельного возникновения иносущего. Регулирование его развертывания: «Manage/Controlled the development» (управляемое развитие). Только тогда оно будет служить устойчивости, т. е. сохранению того, что развивается. Этот лозунг должен прийти на смену лозунгам самоценного про(транс)гресса, патологического комфорта и сверхпотребления. Не лучше было бы людям, если бы исполнялось все, что они пожелают, – говорил Гераклит, рассуждая, что есть благо человека. Непрерывные перемены, реформы ради реформ, стихийный инновационизм, наращивающий во всех сферах искусственное и техническое, суть выражение «воли к смерти». Или безволия, непонимания ситуации, в которой находится человечество. Чтобы сохраниться надо – для начала – понимать. Это относится к сфере мировоззрения и задачам философии. Дальнейшее условие – проявление воли к жизни в действии. И тогда: да здравствует (хай, живе!) Традиция Человека, если и насколько у него хватит Благоразумия. Это абсолютное условие продолжения существования на Земле существ рода Человек. Хотя, конечно, не единственное. Сохранят ли они способность к общению, язык, который, наряду с трудом (или данным Богом как Слово) сделал их людьми – вот следующий вопрос. Тоже фундаментальный, и тоже роковой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.