Законодательные и избирательные интересы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Законодательные и избирательные интересы

Заседания Государственной Думы закончились, и выборные люди разъехались по домам. Недолго они трудились, но сессия была достаточно «оживленная» в том смысле, как это ныне понимается. Гораздо меньше можно сказать о результатах работы в смысле чего-либо нужного для России. Между прочим, даже освобождение Холмщины осталось, по выражению барона Черкасова, висящим в воздухе кусочком сахара, которым октябристы приманивают националистов, но которого, вероятно, так и не дадут.

Как известно, думская сессия последнего года ее существования вообще имела не непосредственно деловые интересы, а так называемые избирательные, то есть подготовку успеха новых выборов для каждого депутата в отдельности и для целых партий. Такая подготовка сплетается ныне в сеть очень сложных операций, уже составляющих у нас целое искусство. Тут отчасти, конечно, требуется напомнить о себе, запечатлеть свое имя в умах избирателей, если возможно, чем-нибудь для них привлекательным, если нет, то по крайней мере шумом. Но завоевание сердец избирателей, подающих голоса, — это еще не главная забота. Основная задача состоит в том, чтобы собрать голоса, а каким образом — это безразлично. Отсюда особую важность приобретает вопрос об устранении препятствий и о получении помощи вне среды избирателей. На этой почве при нынешней раздробленности является вопрос о «блоках» и соглашениях с кем возможно: не мешать друг другу и взаимно помогать, где нужно.

Эти соглашения основаны на распределении между союзниками местностей, в которых данная фракция почему-либо имеет шансы получить голоса, или, наоборот, не надеется на это. Поэтому в договорной местности, положим, националистической, октябристы не должны уже портить голосовок своим выступлением, а, напротив, обязаны присоединить свои голоса к голосам националистов. Для заключения соглашения требуется, разумеется, сторговаться, на каких же пунктах будущего или текущего законодательства одна фракция может что-нибудь уступить другой и на каких, наоборот, должна получить ее содействие. Но, конечно, договаривающиеся стороны при этом могут и честно сдержать слово, и надуть друг друга, так что все-таки приходится очень зорко следить за союзником и принимать меры к тому, чтобы обеспечить исполнение обещаний.

Не менее важную заботу для неоппозиционных фракций и лиц составляет то или иное соглашение с правительством, которого влияние на выборах имеет вообще огромное значение. При этом само собой разумеется, что правительство со своей стороны дает помощь не даром, а имея в виду какие-нибудь реальные для себя выгоды в области управи-тельной или законодательной. Так, например, для получения помощи правительства нужно заранее дать голоса в пользу таких законов, которые ему необходимо почему-либо непременно провести, или по обеспечению необходимых ему кредитов в настоящую же минуту или в будущем. Понятно, что и в этом случае — как и в междупартийных блоках — фракции могут и честно сдержать свои обязательства правительству, и обмануть его, так что правительству тоже недостаточно простого уговора, а требуется следить за добросовестностью договаривающейся стороны и, если возможно, иметь наготове способы наказать ее за измену. Вообще политика нынче пошла сложнейшая и тончайшая, по самым высокопарламентарным образцам.

Есть фракции, для которых немыслимо никакое соглашение с правительством. Избирательная кампания тут строится иначе. Тогда фракции, разумеется, должны уже возлагать все надежды на яркость своей оппозиционности, на лубочно-крикливое расшевеливание оппозиционных и революционных чувств массы, от которой требуется получить голоса. Это — по преимуществу путь крайних левых, для оппозиции же конституционно-демократической, наиболее у нас премудрой и наименее разборчивой в средствах, есть еще хороший ресурс. Это средство уже с успехом испытано. Задача состоит в том, чтобы обмануть и избирателей, и «парламентские фракции», а если возможно, то и правительство, то есть, являясь на выборы, притвориться не тем, что представляешь в действительности, и получить голоса в качестве какого-нибудь «беспартийного», а то хотя бы и члена чужой фракции. Интерес жгучий, стесняться нечего. Были бы собраны голоса, а там, в Таврическом дворце, «лучший человек» сбросит напрокат взятый костюм и из Кочубея превратится в Мазепу[124]. Эта последняя система подготовки к выборам, может быть, еще посложнее, чем блокировки и соглашения с правительством, но у нас уже и в ней достаточно искусились.

Таковы-то наиболее важные заботы, занимающие наших лучших людей в последний год их полномочий.

Можно себе представить, что делается с законодательством в такой год. Но пусть читатели не подумают, что мы как-нибудь особенно порицали за такое исполнение обязанностей кого-либо из среды «лучших людей», коим закон доверил распоряжение деньгами всей страны и ее законодательством. Парламент есть парламент, и, взявшись за какое-нибудь дело, приходится вести его так, как требуют внутренние законы его существа. При парламентских выборах честным образом голосов не много наберешь. А между тем наши «лучшие люди» уже втянулись в свою роль законодателей как в жизненную карьеру. Они живут депутатским жалованьем, от других занятий уже отбились, и, следовательно, провал на выборах есть для них вопрос — жить или не жить. Да и не одно жалованье рисуется при мысли о выборах. Если для совсем маленьких людей избрание означает жалованье, то для более выдающихся деятелей — карьерные интересы несравненно более широки. Мы доселе в сфере наших парламентариев не знаем о прямых взятках, которыми столь обильна парламентская карьера в других странах, более нас «изучившихся во лжи» этого усовершенствованного государственного механизма. Но доходы, измеряемые многими десятками тысяч рублей, например в связи с местами в банках, — уже известны и у нас. Небезызвестны уже и другие способы утилизировать права «лучшего человека», да и вполне понятно. Жалованье в 4 тысячи рублей — находка и верх счастья для маленьких людей, но на такой интерес, конечно, не прельстится человек, которого силы и способности могут открыть на других местах более широкие горизонты благоприобретения.

Итак, мы не обвиняем ни в чем тех людей, которые раз пошли по депутатской части, а лишь объясняем, почему интересы законодательства в столкновении с избирательными интересами отходят по необходимости на задний план. Это такой факт, который осуждает не людей, а систему.

То, что мы видим теперь у нас в области высшей государственности, — очень хорошо и давно известно по истории и практике всего парламентарного мира. Поэтому-то и нельзя в сотый и тысячный раз не задать себе вопроса: почему мы, имея перед собой потребность улучшить прежний государственный строй, выбрали для этого такую систему, которая, как должен был понимать всякий знающий человек, не способна ничего улучшить, а может только ухудшить? Почему мы даже и теперь, познавая уже на собственном опыте справедливость всемирной критики парламентаризма, остаемся при этом, в смысле орудия законодательства, наихудшем строе? Неужели только потому, что он выгоден для интеллигенции, получающей при нем столько новых способов житейской карьеры?

Как бы то ни было, лучшие люди разъехались на подготовку избирательной борьбы и потом опять съедутся в Таврический дворец для довершения своих блоков и договоров, и потом опять разъедутся весной для окончательного похода на завоевание голосов, который характеристически и называется «избирательной кампанией». И точно — «кампания». A la guerre comme a la guerre![125] А законодательство подождет, или должно будет приспособляться к тому, чего потребуют блоки и договоры, потребные в избирательных интересах.