Католический мир: этап начального отрезвления

В марте 1245 года римский первосвященник Иннокентий IV обнародовал буллу под титулом «К царю и народу тартарскому». В тексте столь удивительного по своей литературной экспрессии воззвания Папа писал:

«Не только люди, но также и неразумные твари и даже земные элементы мироздания соединены и связаны друг с другом, подобно естественному союзу по образу небесных духов, так как Создатель Универсума все эти мириады отметил тем, что все разнообразие уровней охватывают вечные и нерушимые узы мира. А посему мы, по всей справедливости, удивлены тем, что вы, как мы слышали, напали на многие земли христианских и других народов и подвергли их страшному разорению. И до сих пор не иссякла ваша ярость, ибо вы все еще протягиваете жаждущие убийств руки к отдаленным странам… По примеру небесного Царя миротворца мы желаем, чтобы все жили мирно и в страхе Божьем, а потому горячо просим, умоляем и призываем вас совсем отказаться от подобных вторжений, и прежде всего от преследования христиан, и искупить вину подобающим покаянием. Знайте же: если вы уверенные в силе своей, до сей поры предаетесь таким неистовствам … то лишь по воле всемогущего Бога, который допустил, чтобы различные народы были повергнуты в прах пред лиц ем Его. И если Бог медлит некоторое время с наказанием высокомерных в этом мире, Он поступает так намеренно. Но если вы пренебрежете добровольным смирением, то Бог не забудет ваши злые дела и не только накажет вас в этом бренном мире, но и воздаст за ваши злодеяния самыми тяжкими карами в будущей жизни» [Юрченко: 82–83].

Даже ныне, спустя столетия, очень трудно комментировать как решения, так и текст послания римского первосвященника. Судя по всему, в папском клире тогда уже возникли некие сомнения, правда, тогда смутно выражаемые: а действительно ли эти орды тартареев являются выходцами из библейского логова Гога и Магога? Может быть, об этих тварях вообще нужно судить как-то иначе? Папа уверяет совершенно неведомого ему великого хана тартар, что всех обитателей мира должны охватывать «вечные и нерушимые узы мира».

Однако в то же время он сам обретается в таком мире, где столетиями непрерывно льется кровь, Так, например, уже с 1233 года, то есть с так называемого периода «второй инквизиции», практически все процессы над подозреваемыми в ереси сопровождались «умалением членов». Перед обвиняемым для его устрашения раскладывали орудия пытки и прибегали к «кроткому увещевания и отеческому побуждению». Если «кроткое увещевание» не помогало, то испытуемого ждали суровые кары. Сожжение упорных еретиков служило главным «шоу» для толпы, и это обыкновенно проводилось в один из важнейших христианских праздников. В означенный для такого действа день проповедь великого инквизитора могла начинаться словами: «Если Бог веками терпит наши беззакония, то люди вполне справедливо посвящают хотя бы один день, чтобы отомстить за поношение Бога. Святой трибунал являет сегодня свое усердие к славе Господа…» [Барро: 45].

Рис. 4.1. Испанская инквизиция очищает мир от еретической скверны.

Западноевропейская миниатюра [Chronik: 313]

Римский Папа, кстати, сам ииицировал кровавые акции: ведь именно понтифик за год до послания к царю тартарскому» выпустил буллу о седьмом крестовом походе против мерзких сарацин. Папа призывает хана покаяться в своих злодействах, наивно рассчитывая, что тот устыдится деяний своих. Он верен своей мысли, что и тартары являются лишь только карающим грешников мечом в руках Господа. Любопытно было бы знать при этом, какого же результата в реальности ожидал понтифик? Или же его сочинение представляло собой ту обычную форму, что должна была продемонстрировать всепокоряющую длань наместника Бога на нашей земле?

Согласно распоряжению Папы тогда же были снаряжены два посольства. Первое из них возглавил францисканский монах Джованни дель Плано Карпини, чей статус по возвращении в Рим повысился до архиепископа Антиварийского. Главной фигурой второго посольства явился доминиканец Асцелин. Однако пути их следования к ставкам монголов и результат каждого из посольств оказались весьма несходными.

Так или иначе, но уже через месяц с небольшим после обнародования буллы миссия Плано Карпини направилась к монголам северным путем, через Богемию, Польшу, Русь и, наконец, в ставку Батыя в Золотой Орде на Нижней Волге. Заметим при этом, что главе миссии шел тогда уже 64-й год, – возраст более чем почтенный для столь тяжкого и опасного странствия.

«Отправляясь по поручению апостольского престола к тартаром и другим народам Востока и зная волю Господина Папы и достопочтенных кардиналов, мы решили сперва двигаться к тартаром. Ведьмы боялись, как бы не стала угрожать от них опасность Церкви Божией в ближайшем будущем. И как бы мы ни боялись быть убитыми или навечно плененными тартарами либо другими народами, или подвергнуться почти свыше сил голоду, жажде, холоду, зною, поруганиям и чрезмерным … однако не щадили самих себя, чтобы иметь возможность исполнить, следуя воле Божьей, поручение господина Папы и чтобы быть в чем-нибудь полезным христианам, либо по крайней мере иметь возможность, достоверно узнав их волю и намерение, открыть их христианам» [Бичурин 2005: 237–238; Карпини:1].

Через год миссия достигла Сарая, где находилась ставка Бату-хана, и в том же 1246 году им удалось предстать перед великим Гуюк-ханом. Жесткий ответ того римскому Папе не заставил себя ждать.

«Силою Вечного Неба [мы] Далай-хан всего великого народа – наш приказ. Это приказ, посланный великому папе, чтобы он его знал и понял… Силою Бога все земли, начиная от тех, где восходит солнце, и кончая теми, где заходит, пожалованы нам. Кроме приказа Бога так никто не может ничего сделать. Ныне вы должны сказать чистосердечно: «мы станем вашими подданными, мы отдадим вам все свое имущество». Ты сам во главе королей, все вместе без исключения, придите предложить нам службу и покорность. С этого времени мы будем считать вас покорившимися. И если вы не последуете приказу Бога и воспротивитесь нашим приказам, то вы станете [нашими] врагами» [Юрченко: 84–85].

Вряд ли чтение ответного послания монгольского хана доставило Папе удовольствие… Впрочем, даже от таких нелюбезных контактов проистекала безусловная польза. Ведь францисканской миссии удалось принести папскому окружению абсолютно новые сведения о совершенно незнакомом тому реальном мире.

Чрезвычайно раздвинулись рамки ойкумены: «…земля [монголов] расположена в той части Востока, в которой, как мы полагаем, восток соединяется с севером. К востоку же от них расположена земля китайцев, а также солангов [маньчжуров?], к югу земля сарацинов, к юго-западу расположена земля гуиров [уйгуров], с запада область найманов, с севера земля татар окружена морем-океаном. В одной своей части она чрезмерно гориста, в другой представляет равнину, но почти вся она смешана с [щебнем], редко глиниста, по большей части песчана» [Бичурин 2005: 239–240].

Монголы теперь уже не являли собой человекообразных чудищ: «Внешний вид [их] лиц отличается от всех других людей. Именно между глазами и между щеками они шире, чем у других людей, щеки же очень выдаются от скул; нос у них плоский и небольшой; глаза маленькие… В поясе они в общем тонки…, росту почти все невысокого. Борода очень маленькая… Одеяние же как у мужчин, так и у женщин сшито одинаковым образом… Кафтаны же носят из букарана, пурпура или балдахина… Они очень богаты скотом: верблюдами, быками, овцами, козами, лошадьми. Вьючного скота у них такое количество, какого нет и в целом мире; свиней и иных животных нет вовсе» [Бичурин 2005: 242].

У них особая религия: «Они веруют в единого бога, которого признают творцом всего видимого и невидимого… Однако они не чтут его молитвами или похвалами или каким-либо обрядом». У монголов нет понимания греха, подобного христианскому, однако существует масса обрядово-ритуальных запретов. Им присущи – естественно, с позиции христианской морали – нравы «как хорошие, так и нравы дурные» [Бичурин 2005: 245].

Невзирая на жестокий и надменный ответ Гуюк-хана, францисканцы свою миссию выполнили в целом успешно. Однако те же слова окажутся совершенно непригодными для оценки результатов посольства доминиканца Асцелина, направившегося к монголам через Малую Азию. Двигалась та группа монахов намного медленнее францисканцев и сумела лишь в конце мая 1247 года достичь ставки Байджу-нойона. Предводитель монгольских туменов располагался лагерем на территории Армении близ Сисиана. Подробный отчет об этом визите сохранился благодаря донесению в Рим Симона де Сент-Квентина. Его текст также весьма любопытен для нас.

Рис. 4.2. Татевский монастырь в районе Сисиана. В 1247 году почти наверняка его частыми «посетителями» бывали монгольские всадники туменов Байджу-нойона [Google, фото А. Авагяна]

С самого начала может поразить абсолютное неумение налаживать дипломатические контакты. Добравшись до ставки Байджу-нойона, доминиканцы пожелали видеть князя.

«Узнав об этом, сей предводитель, который восседал в своем шатре, облаченный в золоченые одежды, причем даже окружавшие его бароны были в шелковых одеяниях, роскошных и раззолоченных, послал к упомянутым братьям своего … главного советника, с несколькими своими баронами и переводчиками. Они же, предпослав церемонию приветствия, вопрошают братьев: «Чьи вы послы?». А брат Асцелин, главный посол господина Папы, отвечает за всех: «Я посол господина Папы, который у христиан по своему достоинству ставится выше любого человека, и они почитают его как отца и господина». При этих словах те, чрезвычайно возмутясь, сказали: «Как вы заносчивы, говоря, что Папа, господин ваш, выше любого человека. Неужели он не знает, что Хан – сын Бога? А поскольку нойон Байот [Байджу] и Боты поставлены им предводителями, постольку имена их известны всем и прославляются повсюду».

Брат Асцелин им отвечал: «Кто такой Хан и кто такой нойон Байот [Байджу] и Баты, господин Папа не знает и никогда их имен не слышал. Только одно он слышал от многих и об этом составил себе представление, что есть некий варварский народ, который именуется тартарами, уже давно переступивший рубежи Востока, который подчинил многие страны своему владычеству и, никого не щадя, истребил бесчисленное множество людей. И если бы он слышал хотя бы звук имени Хана и его предводителей, то какое-нибудь одно из имен в своем послании, которое мы доставили, он никоим образом не преминул бы написать».

Скандалы продолжались, и накал их возрастал. На вопрос о подарках Байджу-нойону – а это являлось по тогдашним понятиям непременным атрибутом любого посольства – доминиканцы поясняли: «Ничего в особенности от имени господина Папы мы ему не доставили, ведь он [Папа] и не имеет обыкновения посылать кому-либо подношения, неверному и незнакомому тем более, и даже напротив, верные его сыновья, а именно христиане, а также еще очень многие неверные часто присылают ему дары и доставляют подношения».

Монголы от этого свирепели: «Как вы можете, забыв стыд, появиться перед господином нашим для вручения посланий вашего господина с пустыми руками, тогда как никто из людей, сюда прибывающих, так по отношению к нему не поступает?»

Брат Асцелин упорствовал и, более того, убеждал монголов пройти обряд крещения; но ему в ответ:«Вы уговариваете, чтобы мы стали христианами и стали бы собаками, как и вы. Разве Папа ваш не собака, и вы все христиане не собаки?» На эти слова брату Асцелииу никак не удавалось ответить, поелику «… они всячески мешали ему ревом и криками, резкими и буйными».

Наконец, озлился уже сам Байджу-нойон: «…выслушав, как отвечали его [приближнным] и баронам с переводчиками, преисполнился негодования и, загоревшись яростью на братьев, трижды решительно приказал, чтобы их убили» [Юрченко: 88—111].

Нет, их, конечно, не обезглавили, иначе мы бы не могли иметь в руках сей любопытный документ. Согласитесь, однако, что перед нами совершенно невозможная ситуация: монголы завоевывают мир, а им – победителям – неизвестно откуда появившаяся жалкая кучка людей предлагает покаяться в смертных грехах и принять обряд неведомого им крещения… Думается, то были прискорбные издержки старых представлений католической верхушки об окружавшем их мире…