Глава II В ПОИСКАХ ДИНАСТИИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава II

В ПОИСКАХ ДИНАСТИИ

Город в руках мятежников

Папа никогда не был настоящим хозяином Рима. Им также не был ни единодушно избранный князь, ни «тиран», деспот, способный держать в повиновении все фракции, контролирующие, по крайней мере, часть города. Папа тем более не способен провоцировать или успокаивать сильные народные волнения, бунты или ужас, охватывающие целые кварталы, когда обезумевшие люди бросаются по первому зову на штурм дворцов. Здесь, как и во всех городах Италии, умение войти в политическую игру и подчинить ее себе всегда считалось большим искусством. Правда, овладеть им какому-нибудь иностранцу, а тем более иноземцу, кандидатура которого оказалась навязанной в результате выборов и у которого нет достаточно прочного династического будущего, сродни немыслимой затее, вызову.

Хотя все, как участвующие в политическом процессе, так и наблюдающие за ним, едины в своих сетованиях, никого не удивляет подобная ситуация, взрывоопасная, немыслимо шаткая, и никто не видит, каким образом можно упрочить папскую власть. И все знают, что укрепление этой власти или, по крайней мере, обретение некоего подобия стабильности приводит к тому, что находящиеся зачастую на пределе своих сил римские папы вынуждены проводить стратегию, основанную на создании хитроумной и густой сети альянсов, внедрении (поистине хирургическая операция!) надежных, абсолютно верных их взглядам сторонников, а в лучшем случае — создании новых династий.

Некогда «римские» папы, те, кто принадлежал к одному из знатных семейств города, опирались на свой клан, уверенные в том, что найдут в его лице защиту от членов враждебных партий, завистливых врагов, также устремившихся на завоевание власти. До Авиньона, и еще во время схизмы, жизнь пап и Рима постоянно зависела от исхода борьбы между старыми влиятельными кланами за посты и должности, за поддержание и распространение их влияния. Церковь, разумеется, была одной из искомых сфер такого влияния. Эта воинственная знать, претендовавшая на чрезвычайную древность происхождения, на ходу придумывающая детали своего генеалогического древа или легенды о небывалой отваге, владела обширными земельными угодьями, расположенными в центре города, и свободно контролировала целые секторы и даже rioni. В ее владении также находилось огромное количество фьефов, укрепленных замков в римской округе и близлежащих провинциях. Таким образом, они окружали Рим поясом военных укреплений и при желании могли блокировать снабжение города. Во главе кланов (прежде всего, Колонна и Орсини) стояли люди, жившие как короли, настоящие правители государства, которые устраивали для своих детей брачные союзы с княжескими фамилиями. Вся Италия вынуждена была считаться с ними.

Борьбу между мятежными группировками анализировать очень трудно. Будучи запутанной, зачастую необъяснимой, она не поддается никакой логике и совершенно не вписывается ни в одну схему. Конечно, большое значение имеют традиции, права наследования, из-за которых часто вспыхивают ссоры, приводящие к нескончаемым и необъяснимым вендеттам, а также личные амбиции, несовместимость характеров. Гражданские войны (а речь идет именно о них) постоянно сталкивают Колонна и Орсини, но положение все время меняется — заключаются и расторгаются союзы с другими влиятельными семьями. Многочисленное семейство Колонна (несколько сот человек) часто распадается на две враждующие половины, и это происходит за спиной глав рода, которые оставляют за собой право решать некоторые неясные вопросы, не собираясь выносить их на суд. В этом случае любой чужеземец, в первую очередь папа, может разделять и властвовать.

Таким образом, одним из непременных условий, одной из первостепенных задач завоевания папой подлинной власти является в первую очередь борьба против могущества этих римских кланов, по крайней мере, смягчение существующих конфликтов и использование их в своих целях. Но, по правде говоря, папа в течение очень долгого времени ничего подобного не делал. За исключением нескольких благоприятных моментов, в лучшем случае нескольких счастливых лет мирного правления, весь город вплоть до катастрофы 1527 года — до разграбления немецкими ландскнехтами и испанцами — был охвачен междоусобными войнами, которые чаще всего носили открытый и кровавый характер. Даты и факты говорят сами за себя. Так, в 1434 году Евгений IV, осажденный семейством Колонна, был вынужден обратиться в бегство. А в 1527 году те же самые Колонна призывают иностранные войска, чтобы удержать город в своей власти.

Взлеты и падения семейства Колонна

Мартин V, представитель клана Колонна, без раздумий поселяется у своих родственников и опирается на их поддержку. Однако кардиналы на состоявшемся после его смерти заседании конклава и, без сомнения, весь римский народ высказываются категорически против продолжения зависимости от Колонна. Евгений IV, Габриель Кондулмер, был венецианцем и выходцем из сравнительно молодого рода, особенно обязанного своим состоянием и положением церковным должностям. Сразу после своего избрания он сталкивается с враждебностью Колонна. Он старается поднять свой престиж и преумножить свои силы. Так, под командованием рыцаря тевтонского ордена и Марко Кондулмера укрепляется замок Святого Ангела; закупаются бомбарды; неаполитанская королева Жанна предоставляет армию в четыре тысячи человек; в 1433 году происходит торжественная коронация императора Сигизмунда. В то же время, опередив Колонна, он стремительно начинает широкомасштабное наступление против этого семейства, прекрасно отдавая себе отчет в том, что никакие компромиссы невозможны, что Колонна стремятся погубить его, замышляя один заговор за другим, и даже пытались отравить его. Он предает их анафеме, приказывает арестовать, посадить в тюрьму и казнить на площади на глазах у всего народа главу заговорщиков; в течение лета 1431 года более двухсот человек погибают в застенках замка и на эшафоте. Осенью 1433 года он решает нанести сокрушительный удар, вновь предав род Колонна анафеме и обвинив несколько вельмож клана во главе с кардиналом Просперо и герцогом Салерно в растрате, в обычном, заурядном воровстве. Он объявляет их врагами Церкви и приказывает конфисковать их земли, замки и все имущество в пользу папского престола. Но вскоре становится ясно, что сила далеко не на его стороне: Колонна, не мешкая, поднимают народ и устраивают в городе серьезные волнения. Они организуют нечто вроде «народного» правительства, которое составляют семь нотаблей, помпезно названных «правителями свободы». Все провозглашают отречение папы, который вынужден был скрываться в доме своего племянника кардинала Франческо, а затем — в Trastevere, в старом обветшалом здании возле церкви Санта-Мария. Он спешно покидает Рим, и его постыдное, невероятно смехотворное бегство еще долго служит пищей для толков. В тайне от всех папу уносит на спине один лодочник и прячет его на дне своей лодки, положив ничком и укрыв сверху щитом. Однако дело вскрывается, и разъяренные люди устремляются в погоню. К счастью, их лодка садится на мель, преследование оказывается невозможным, и отважные поборники справедливости стыдливо удаляются. Наконец, «беспрестанно причитающий и жалующийся на свою судьбу» папа может выбраться из-под щита! Однако приключение еще не закончилось: римляне поджидают его в Остии. Ему надо добраться морем до Чивитавеккья, где один капитан, а точнее корсар с дурной репутацией, некто Винчителло с Искьи, берет его на борт своего корабля и с попутным ветром доставляет до Пизы. Оттуда папа добирается до Флоренции, куда постепенно стягиваются придворные, каждый сам по себе. Все располагаются без всяких удобств в строениях, принадлежащих церкви Санта-Мария Новелла. В общей сложности, это безрассудное предприятие для папы, его советников, легата и военачальника Вителлески все же заканчивается редкой удачей. А именно, римляне вскоре понимают, что они не могут договориться между собой и что они не справляются с управлением государством. Начавшиеся беспорядки и голод подрывают доверие к «народному» режиму. Знатные бароны вновь поднимаются друг против друга. Евгений IV пользуется моментом, чтобы объявить о новом заговоре и потребовать наказать виновных: он получает помощь войсками из Неаполя, от Сфорца из Милана и, что самое главное, от семейства Орсини из Рима. Префекта города арестовывают и ему отрубают голову, а его должность, сведенную до функции почетного представительства, передают Орсини. Воодушевленный успехом, Вителлески атакует на юге Рима на их же собственных землях Колонна и их верных союзников Савелли. Папские войска захватывают via Appia и великолепную крепость Кастель Савелло, которую опустошают и разрушают до основания. Сразу вслед за этим, на сей раз при поддержке верных римских rioni, были захвачены замки Колонна. Особо знаменательным событием стало взятие их замка в Палестрине, которое было встречено в Риме всеобщим ликованием. В свою очередь Вителлески заслужил право на настоящий триумф. Под аркой Сан-Вито над ним поднимают балдахин из золотой парчи и сопровождают его до Сан-Лоренцо ин Дамазо, церкви, расположенной в rione Parione, квартале, принадлежащем Орсини. Собирались даже воздвигнуть в его честь конную статую из бронзы на площади Капитолия, а 14 августа, в день взятия Палестрины, каждый год назначать праздничные церемонии. Сразу же были восстановлены народные игры и бега, в частности на территории Капитолия.{21}

Прежде всего, это явилось несомненной победой семейства Орсини над заклятым врагом. Эта победа, сопровождавшаяся непременным ритуалом триумфа победителя и посрамления врага, во всей Италии и даже во всем западном мире веками служила примером борьбы мятежных группировок. Было принято решение до основания разрушить город Палестрину; его жителям дали всего неделю на то, чтобы собрать имущество и покинуть город. Это также победа Рима, коммуны, символом которой является Капитолий, победа его «народа» над одним из главенствующих баронских кланов. Для наблюдения за сносом зданий от каждого rioni был выделен мастер-каменщик. В надежде чем-нибудь поживиться вокруг собрались огромные толпы народа. Даже собор был разрушен, а его колокола переданы в дар церкви, расположенной в местечке Корнето, откуда был родом Вителлески и жители которого были торжественно провозглашены «римскими гражданами». Стоящие у входа мраморные колонны также были перевезены в Корнето для украшения дворца, который там начала строить семья Вителлески. В итоге папа, которым никто особенно не манипулировал, все же сильно увяз в конфликте между семейными группировками, причем он был вынужден выбрать себе лагерь и разделить славу и успех со своим легатом и городом Римом, которые стали его случайными союзниками. Несмотря ни на что папа достиг двойного преимущества. Первое — это что два крупных знатных клана были разбиты в своих же вотчинах и серьезно ослаблены по крайней мере на некоторое время. А второе состоит в том, что в результате захвата замков и дворцов, земель и богатств, конфискации фьефов и юрисдикций значительно увеличилось папское состояние.

В других случаях папа римский ставит себя выше междоусобных споров и выступает гарантом мира. Как западные князья, как некогда французские и английские короли, он тоже борется со знатью, этими «сеньорами»-разбойниками. Так, в 1465 году Павел II наконец разрешает тяжелый спор с семейством Ангвиллара. Обосновавшиеся в своей вотчине в районе Тиволи и окопавшиеся в личных замках, представлявших собой настоящее бандитское логово, его члены, непрестанно клянясь в верности папе, грабили путешественников, проезжающих по Номентанской дороге, сея ужас везде, вплоть до стен Рима. Тогда Павел II заручается поддержкой герцога Урбино, Федериго де Монтефельтре и опять же семейства Орсини и бросает вперед армию своего кардинала-легата Фортигуэрра. В результате простой военной «прогулки» по землям врага тот был выбит и бежал сломя голову. Был захвачен ряд крепостей, которые пали под натиском солдат почти без сопротивления, а также огромные трофеи в виде золотых слитков, монет, драгоценностей, украшений и дорогой мебели. Схвачен главарь клана Ангвиллара, ему предъявлено обвинение в различных преступлениях, в том числе фальшивомонетничестве. Весь остаток своей жизни он проведет узником замка Святого Ангела, где и скончается, а все родовое имущество клана будет конфисковано в пользу Церкви. Отныне над башнями и дворцами бывших феодальных владений развеваются боевые папские знамена.{22}

Спустя двадцать лет поднимает голову оппозиционное семейство Колонна, выдвигая серьезные претензии. Гнев клана Орсини и многих семейств, стоящих на их стороне во главе с кланом Крещенци и Санта-Кроче, направлен на старейшину рода Колонна Лоренцо, обвиняемого в том, что он не сдержал своих обязательств и не передал в залог мира обещанных укреплений. Собирается огромная толпа, люди ропщут, а затем штурмуют дворец, в котором укрывается Лоренцо. Здание было захвачено и полностью разграблено; Лоренцо схвачен и обезглавлен. Мощная папская армия под командованием Вирджилио Орсини направляется на штурм двух других более прочных укреплений Колонна. Одно из них сдается, а вернее, продается его капитаном. Другая же крепость держит оборону. Тем временем в папском лагере в обстановке интриг все сильнее затягивается подготовка к наступлению. Солдаты папы, окруженные любопытными римлянами, пришедшими поглазеть на военное представление, предаются веселым развлечениям и в итоге разбегаются.{23}

Семейство Колонна вновь поднимает голову, громко заявляя о своих требованиях. Тем более что их, по крайней мере в первое время, активно поддерживает папа Александр VI, который, забыв о собственной обиде и подогреваемый воинственным настроением своей семьи, думает лишь о том, чтобы навредить клану Орсини. В июне 1496 года он объявляет о конфискации их имущества и повелевает занять два принадлежащих им замка, но после длительной осады самым жалким образом терпит поражение перед Браччано. Оба клана по-прежнему ведут непримиримую войну, а спустя три года под давлением французского короля папа вновь выступает против Колонна, объединив свои силы с армией графа де Бомона. В ходе мощного наступления, в котором отличился Чезаре Борджиа, оказываются занятыми Капуя, затем Неаполь и в завершение операции — все замки, принадлежащие клану. Многие города сожжены дотла, по дорогам бредут бесконечные вереницы пленных. Папа руководит разделом добычи, щедро одаривая своих друзей и сторонников, прежде всего кардиналов Гаэтани и д’Эстувиля, затем отличившихся аристократов, потом своих близких. Так, сын Лукреции Борджиа и ее второго мужа Альфонсо де Бишелье Родриго получает титул герцога Сермонеты, а в придачу замки, предместья и близлежащие небольшие города. Собственный сын Александра VI Джованни, герцог Непи получает в подарок пять городов. Аббатство Субиако с большой рентой и около двадцати укреплений переходят в распоряжение семейства Борджиа, отныне занимающего в Италии крепкие позиции.{24} У семьи Колонна не осталось практически ничего из их огромных владений на юге Рима; их могущество в самом городе, кажется, сведено на нет.

А тем временем… Король Карл VIII и его победоносная армия возвращаются во Францию. 18 августа 1503 года умирает папа Александр, и его сын Чезаре вынужден бежать. За какие-то несколько лет все повторяется снова. Вновь объединяется и требует мести за массовые убийства, преступления, грабежи и унижения часть семейства Колонна. Они жаждут отомстить за поруганную честь и пролитую кровь, вернуть былой авторитет и водрузить гордые стяги на башнях замков и воротах дворцов, расположенных в самом сердце Рима… Ссора между мятежными группировками, готовыми биться до последней капли крови и уничтожить друг друга, родившаяся из воинственных устремлений или простого духа соперничества, вновь кажется неизбежной.{25} Колонна плетут интриги, собирают войска; надвигается опасность. Продолжение известно: для обеспечения их триумфа потребовался ввод императорских войск, в результате чего город был разграблен, разрушен и поставлен на колени (1527 год).

Конклавы: цели и опасности, таящиеся в них

Противостоя этим группировкам, которые постоянно возрождаются и представляют такую же опасность, как и до своего падения, имеют надежную опору среди укоренившихся в городе за века семейных кланов, кланов с многочисленными генеалогическими ветвями, опирающихся на идеальную династическую преемственность, многочисленных союзников и верных сторонников, папы прекрасно отдают себе отчет в том, что их собственных усилий не всегда будет достаточно. Власть пап является пожизненной — уникальный случай для Запада. Когда папа уходит из жизни, весь двор находится под угрозой резких перемен. Таким образом, папство представляет собой не что иное, как неустойчивое княжество. Вся его история выглядит пунктирной линией с непредсказуемыми интервалами, линией, прерываемой катастрофическими изменениями в повседневном течении дел. С кончиной папы все переворачивается вверх дном, все живет ожиданием нового. Весь город охватывают волнения.

Стремление быть в курсе событий, извлечь выгоду из результатов конклава и даже дать знать о своих предпочтениях или требованиях относительно избрания нового понтифика провоцирует сильные народные волнения. Толпа устремляется к Ватикану и замку Святого Ангела, осаждает дворцы. Поднимается волна гнева против родственников усопшего и его приближенных, оставшихся без покровительства, чаще всего чужаков в городе, чьи интриги и высокомерие народ с трудом терпел все это время. Грабежи дворцов кардиналов, должностных лиц, бывших приближенных быстро становятся обычным делом. Хозяевам дворцов остается лишь спасаться бегством за пределы Рима, переодевшись в чужое платье или благодаря помощи друзей. Членам всех папских родов в той или иной степени пришлось столкнуться с этими напастями, собственными глазами видеть выломанные двери своих жилищ, вспыхивающие повсюду пожары. Самое главное, они не имели возможность спасти от разграбления свои сокровища и коллекции произведений искусства, гобелены и мебель — все то, что не смогли унести с собой. Семейство Борджиа имело подобный печальный опыт. В 1458 году, перед самой смертью Каллиста III Борджиа, народ полностью разоряет его дворец и многочисленные дома «каталонцев». Его племянник Родриго поспешно покидает город в сопровождении трехсот всадников и двухсот пехотинцев. Он был вынужден прибегнуть к большим уловкам, чтобы обмануть римлян по поводу цели своего отъезда. Однако очень скоро эскорт покидает его, и он добирается до Остии без единого слуги. Там он нанимает лодку и отправляется в Чивитавеккью. Некоторое время спустя он умирает, по всей видимости в результате отравления. Во всех папских владениях народ недолюбливает испанцев, и правителям часто приходится вставать на их защиту. Так, в Риме волна народного гнева обрушивается на кардинала Барбо, обвиняемого в подготовке побега Родриго и отправке крупных сумм денег в Испанию.{26}

Более полувека спустя сын папы Чезаре Борджиа также познает изгнание и забвение.

Пустующий папский трон практически всегда превращает толпу в хозяйку улиц. Кардиналы пробуют вести переговоры о сохранении «свобод», пытаются договориться и найти общий язык с магистратами коммун, ответственными за сохранение порядка. Чаще всего эти старания оказываются тщетными, а единственное спасение видится в том, чтобы как можно скорее, желательно на следующий день после похорон, созвать конклав и затем представить городу нового папу. Спешно собирается Священная коллегия, охраняемая стражниками. Ей предстоит сделать выбор за несколько дней. Так, Евгений IV был избран меньше чем за два дня! И если до и во время авиньонского пленения заседания конклавов продолжались нескончаемо долго, вплоть до нескольких недель и даже месяцев, отныне голосование следует одно за другим. Впрочем, мнения сторон известны и исход дела можно спрогнозировать заранее. Еще одно новое обстоятельство: давление со стороны сильных мира сего теперь проявляется иначе, чем раньше. Теперь они действуют окольными путями, их вмешательство становится более завуалированным и только в редких случаях осуществляется грубо, с угрозой применения военной силы. Заседание конклава всегда проводится в Риме.

С середины века, начиная с правления уроженца Сиены Пия II и венецианца Павла II, Священная коллегия состоит в основном из итальянцев. Когда в 1471 году избирали Сикста IV, среди восемнадцати кардиналов было всего три иностранца. Правители других государств действуют через своих доверенных лиц, послов и специальных агентов. Они вступают в переговоры с кардиналами, которые еще не примкнули к той или другой стороне и пока не «проявили себя». Им сулят всевозможные блага, их одаривают крупными денежными суммами. Говорят, что в 1503 году французский король в надежде, что сумеет поспособствовать избранию своего фаворита, передал римским банкирам двести тысяч и генуэзским — сто тысяч дукатов. Неаполитанский король, король Испании, герцог Миланский, венецианцы, генуэзцы и, конечно, флорентийцы при каждом удобном случае поступали так же.

Естественно, в ход шли и другие способы оказания давления. Часто народ, руководимый одной из группировок, выкрикивал на улицах какое-нибудь определенное имя или, что случалось гораздо чаще, с редкостным пылом вопил о своем нежелании видеть на троне папу-иностранца. Особенно рьяно люди выступали против какого-нибудь француза, а после правления семейства Борджиа выступали и против испанцев.

Сначала взвешиваются шансы, затем принимается решение. Так, венецианец Санудо рассказывает, что в 1503 году в противовес мнению кардиналов, которые сначала не давали кандидату никаких шансов на победу, римляне полагали, что тридцать и даже сорок пять процентов голосов достанутся уроженцу Сиены Пикколомини против всего лишь пятнадцати, двенадцати и шести процентов, отданных более известным личностям, и ни одного — кардиналу д’Амбуазу. И народ оказался прав.{27}

Пристроившиеся при дворе и обосновавшиеся в Риме банкиры (в основном тосканцы), одалживающие крупные суммы денег без требования возвратить долг, или дальновидные спекулянты иногда просто ради самой игры включаются в предвыборную авантюру, готовые к любому повороту событий. Для крупных банковских компаний конклав приобретает решающее значение; о нем много говорят в финансовом мире, взвешивают все шансы, определяют степень риска. Все в том же 1503 году, после смерти папы Борджиа, банк Спанночи, будучи уже тесно связанным с Чезаре Борджиа, всячески поддерживает кандидатуру Пикколомини. Говорили, что банкирский дом должен выиграть как минимум двенадцать тысяч дукатов. Расчет оказался верным: Пикколомини был избран, и Джулио Спанночи становится папским казначеем… Но, видимо, судьбе было угодно распорядиться иначе: после всего лишь двадцати шести дней правления папа умирает, и банкиры, его кредиторы, теряют все свои вложения. А сделано их было ни много ни мало — на двести тысяч дукатов.{28}

Несмотря ни на что, в момент голосования собрание является свободным, оно предоставлено самому себе. Можно отчетливо вообразить все те изощренные шаги, обещания, расчеты и сделки, с помощью которых подготавливаются соглашения и снятие кандидатур в последний момент. Обо всем этом, об этой игре на конклаве в общих чертах рассказывают все хронисты, коллекционирующие различные городские слухи. А более подробно пишут об этом в своих воспоминаниях или письмах друзьям некоторые кардиналы. Например, Пий II Пикколомини оставил два подробных рассказа, написанных его собственной рукой, в которых он довольно живо, часто не без иронии, повествует о заседаниях двух римских конклавов. На первом из них был избран Николай V Парентучелли, на втором, состоявшемся в 1458 году, — он сам. Это своего рода небольшие шедевры политического рассказа, оживленные тонким умом наблюдателя и превосходным знанием всех приемов игры.

Несомненно, заседание конклава является большим событием в жизни всего города. В значительной степени от него зависит судьба города, судьба огромного числа людей, во всяком случае, членов курии, а также политическая ориентация, равновесие между различными группировками и самими итальянскими государствами.

Вынужденные после схизмы провести два заседания в церкви Санта-Мария Минерва, кардиналы, начиная с 1455 года, проводят заседания в Ватикане, в одном из приделов базилики. Четкий церемониал этих выборов обусловлен рядом традиций и различных предписаний. Был установлен строгий надзор и предпринято огромное количество предосторожностей. Уже в Санта-Мария Минерва четыре разных ключа от зала хранились у четырех прелатов, а сам зал охранялся поочередно послами императора, короля Арагона и короля Кипра. Общий контроль осуществлялся представителем великого магистра Родоса. Еще более сложный порядок устанавливается в Ватикане. Ключи от дворца хранятся у епископа Червии и у одного из членов знатной семьи Конти. У знатных римлян и «хранителей» коммуны находится ключ от первой входной двери; ключ же от другой входной двери — у послов империи, Франции, Испании и основных итальянских государств. Наконец, вход на сам конклав охраняют прелаты, представители национальностей, представленных в Риме.

Кардиналы живут каждый в отдельной келье, на двери которой начертаны одна или две буквы. Они имеют право на двух слуг. В каждой узкой, не слишком удобной комнате можно увидеть скромную аккуратно расставленную мебель (кровать, стол, табурет…), постельное белье и сменную одежду, несколько флаконов (с маслом, уксусом, мальвазией) и несколько горшочков с вареньем и марципанами, кое-какую посуду, непременно письменные принадлежности (тетрадь, красный воск для печатей, перья и чернильница) и, наконец, молитвенники и книги по каноническому праву, а также большое количество свечей. Еда, которую готовят ватиканские повара, для всех одинакова. Даже создается ощущение, что с каждым днем порции специально уменьшаются, как будто это может ускорить ход дебатов.

Процесс голосования не был простым, скорее как раз наоборот. Создается впечатление, что ни один автор серьезно не пытался составить четкое представление о нем. Дело в том, что с момента принятия Конституции, ратифицированной Александром III в 1179 году, требовалось две трети голосов, чтобы кандидат считался избранным. Но способы волеизъявления были разными. Поначалу голосование проходило с использованием бюллетеней, в которые каждый из присутствующих вписывал в произвольном порядке два или три имени: первым — своего кандидата, остальных — «из вежливости». Бюллетени складывались в потир либо в золотую урну. Их вынимали один за другим, зачитывали и тут же сжигали. Если прошедшее накануне голосование оказывалось безрезультатным, в тот же вечер или на следующий день назначалось новое.

Действовали также согласно «совету» или «одобрению» либо, следуя тогдашней формулировке, согласно «велению Святого Духа». В случае неясности результата один или несколько кардиналов «назначали» одного из присутствующих, заручались сначала поддержкой большинства, а потом и всего собрания. Но в этом случае была разница: говорили то о полном единодушии, то лишь о преобладающем большинстве. Во всяком случае, этот вариант был своеобразным компромиссом, способом выйти из затруднительного положения, возможностью не согласиться ни с одним из преобладающих мнений. Так, 20 сентября 1503 года в результате такого «одобрения» был избран кардинал Пикколомини — Пий III, хотя во время голосования он не получил ни одного из тридцати семи возможных голосов. Выбор пал на него, поскольку все знали, что он человек слабый, болезненный, стоящий на пороге смерти. Его пришлось внести в базилику святого Петра на носилках, и знаки почтения кардиналов вновь избранный папа принимал лежа.{29}

Процедура избрания не всегда проходила в строжайшей тайне. Некоторые авторы даже рискуют описывать подробности голосования, заявляя о своей прекрасной осведомленности в этом деле. Церемониймейстер Йоханнес Бурхард утверждает, что во время подобного голосования в 1503 году он держал в своих руках бюллетени, подробное содержание которых излагает в своем «Дневнике».{30}

В 1464 году в первом туре, к всеобщему удивлению, венецианец Пьетро Барбо получил двенадцать голосов. Этого было недостаточно, однако его кандидатура получила одобрение после того, как за него высказались еще четыре кардинала. Весь Рим ликовал и говорил о чуде: папа избран в первый же день!{31}

Разумеется, сделанный выбор не всегда оказывался неожиданным и чудесным сюрпризом. Он был результатом тончайшей, зачастую непостижимой игры, столкновения изменчивых и едва уловимых течений. Результат никогда не известен заранее, и редко какой конклав избирает одного из тех, кто ходит в фаворитах. Недаром народная поговорка гласит: «Кто приходит на конклав папой, выходит оттуда кардиналом»!

Родившееся и вызревшее в бесконечных переговорах дело подготавливается при содействии сторонников и друзей. Разные народы рассчитывают на многое в этой игре. Испанцы, неожиданно появившиеся в 1455 году с приходом Каллиста III, были озабочены лишь тем, чтобы власть не ушла к другим. Король Франции, втянутый в войну за Неаполь, хотел бы иметь в Риме папу-сторонника. Тем временем все выступления заканчиваются провалом: еще слишком тяжелы воспоминания об авиньонском пленении и папстве, находящемся в услужении у короля, папском дворе, набитом соглядатаями и состоящем либо из лимузенцев, либо перигорцев.{32} В 1458 году Гийом д’Эстувиль, почти двадцать лет носящий сан кардинала, выдающийся деятель, осыпанный милостями со стороны папы Николая V, номинальный епископ Руана и еще шести епископств, четырех аббатств и трех крупных монастырей, в первом туре не набрал ни одного голоса. Во втором он чуть было не одержал победу, но в последний момент его обошел Пикколомини. У него было не больше шансов и на следующем конклаве, состоявшемся в августе 1464 года, на котором папой был избран венецианец Павел II. Во время сентябрьского конклава 1503 года войска короля Людовика XII встают лагерем вокруг города. Многие предполагали, что теперь кардиналом будет избран Жорж д’Амбуаз, архиепископ Руанский. Однако при первом же голосовании его вытеснила итальянская партия, избравшая Джулиано делла Ровере.

Более многочисленные итальянцы явно решили не пропустить ни одного иностранца, а на деле противостояли главным образом сторонникам бывших пап, стремившимся сохранить некоторые должности и прерогативы. Так, в 1471 году, после кончины Павла II, «паолески», его приближенные и сторонники-венецианцы, выступили против «пииски» — уроженцев Сиены и сторонников Пия II. Был избран уроженец Савоны, представитель семейства делла Ровере.

Все кардиналы хорошо знают, что результат не всегда зависит от заранее намеченного соотношения сил. Сколько маневров, умело подготовленных договоренностей терпят крах, когда все выступают единым фронтом и имеют возможность высказаться! Важны лишь заговоры, устроенные в тот же день, сила убеждения, умение припугнуть, показав опасность того или иного выбора и напомнив о былых досадных промахах. Разговоры не стихают и после заседаний: беседы ведутся во время перерывов и в течение дня, а по вечерам они еще больше оживляются и продолжаются даже ночью. Не без доли юмора и не упуская ни малейших деталей, Пий II пишет, как в 1455 году кардиналы, сторонники Алонсо Борджиа, тайком среди ночи с фонарями в руках, стараясь не разбудить соседей, пробирались в отхожее место, чтобы совещаться там. Но их обнаружили, и, потерпев фиаско, они вынуждены были капитулировать. Постоянно то тут то там образуются небольшие группы. Некоторые, напротив, обособляются, почти против своей воли изолируясь от друзей. В 1458 году Пикколомини не хватало всего одного голоса, и Просперо Колонна уже готов был его отдать, когда два француза (первым был д’Эстувиль) буквально схватили его за руки и попытались вывести из зала. Он был вынужден сопротивляться и сумел избавиться от них лишь с помощью силы.

Кардиналы, являющиеся действительными кандидатами, разумеется, сдабривают свои выступления щедрыми обещаниями. Обычно они во всеуслышание заявляют о своих намерениях соблюдать свободы Священной коллегии, охранять независимость Церкви от притязаний князей, бороться против неверных и, после падения Константинополя в 1453 году, начать крестовый поход против турок. В частности, они пытаются заранее оказать кое-какие милости. Они доходят до того, что дают некоторым деньги на погашение долгов, а также обещают, что постараются хорошо пристроить их родственников. В конце века подобная практика получает широкое распространение и даже принимает столь значительный размах, что наблюдатели с полным правом могли обвинить того или иного в элементарной покупке голосов. Судьба выборов подсчитывается в золотых дукатах.

Вопрос об избрании Иннокентия VIII был решен в ночь на 29 августа 1484 года благодаря Джулиано делла Ровере, племяннику почившего папы, и кардиналу Борджиа, которые в самые темные ночные часы работали над тем, чтобы склонить на свою сторону Орсини. Так что шестеро простодушных кардиналов, мирно спавших в своих постелях, поутру с ужасом узнали, что новый папа уже выбран и что голосование остается не более чем простой формальностью. Одних общих заверений было бы недостаточно, и Джулиано демонстрирует свою щедрость до такой степени, что «раздевает себя самого». Он пообещал епископства, аббатства, провинции, управляемые папскими легатами, замки и охотничий домик. Помимо завидной должности легата над Патримонием (Папской областью) — самой близкой римской провинцией, расположенной вдоль морского побережья к северу от Тибра, кардинал Колонна должен был получить фьеф в Капрано, семь тысяч флоринов из будущих доходов церкви и незамедлительно двадцать пять тысяч на восстановление своего дворца, сгоревшего во время недавних волнений. Неизвестно, все ли обещания были выполнены в точности, но фактом остается то, что новый папа, даже не читая, подписал целую кипу прошений. Церемониймейстер Йоханнес Бурхард, который столь хорошо сыграет в дальнейшем роль блюстителя нравов, в свою очередь, получил два монастыря в Германии.{33}

В 1492 году, главным образом благодаря своему богатству, которое он щедро раздавал, папой был избран Родриго Борджиа. Он начал с того, что заверил каждого из присутствующих, что увеличит их доходы до пятнадцати тысяч дукатов. Кардинал Колонна получил аббатство Субиако с двадцатью восьмью замками, Савелли — базилику Санта-Мария Маджоре и Перуджу, провинцию, управляемую папским легатом; остальные тоже были вознаграждены соответствующим образом. Папа даже приказал выделить пять тысяч дукатов слугам венецианского патриарха, который был настолько болен, что все задавались вопросом, хватит ли ему сил проголосовать. Папа Александр VI Борджиа был избран, но с очень небольшим перевесом. Разразившийся скандал, о котором стало известно во всех государствах через их послов, наделал столько шума, что чуть позже, в январе 1505 года, Юлий II постановил, что впредь подобные выборы будут объявляться несостоявшимися, а кардиналы, продающие свои голоса, будут подвергнуты отлучению от Церкви (папская булла «Cum, tam divino»).{34}

Пути к власти: сторонники и родственники

Сразу после своего избрания папа непрестанно мечтает утвердиться, укрепить свою власть, сохранить за собой доходы, достаточные для того, чтобы не разочаровывать своих сторонников и даже увеличить их количество, окружить себя как можно большим числом преданных людей. Конечно, римский народ почти всегда, испытывает он удивление или ошеломление, встречает папу восторженными криками. «У нас новый папа!» — эта весть разносится от собора святого Петра до самых крохотных улочек. Народ ликует, потому что римляне не любят, когда конклавы затягиваются. При воспоминаниях о пустующем в течение нескольких месяцев троне святого Петра, о конклаве, проводящемся вдали от их дома, об авиньонском папстве и в еще большей степени о распрях внутри Церкви во время раскола их охватывает панический страх, что город перестанет быть центром и сердцем христианства. Поэтому избрание нового понтифика как по мановению волшебной палочки гасит все беспокойства. Тем более что народ находит в этом повод от души повеселиться и возможность что-то по мелочи украсть или кого-то серьезно ограбить. В Ватикане челядь и члены конклава полностью опустошают папский кабинет. Небольшие предметы мебели, белье, все вплоть до оконных украшений и перегородок сбывается перекупщикам ради небольшой выручки. Нередко приходилось тщательно охранять Сикстинскую капеллу, где происходило избрание папы.

Следуя некой традиции, причины которой совершенно ясны, чего не скажешь о ее истоках, в городе грабят резиденцию вновь избранного: он будет жить в Ватикане, у него будет новая мебель и посуда, а в случае необходимости он прикажет возместить утраченное. В момент всеобщего замешательства народ не колеблясь наведывается и в некоторые кардинальские дворцы. В 1447 году римляне, поначалу решившие, что прибывший известить об избрании нового папы кардинал Колонна был избран сам, моментально бросились к его дворцу. Затем прокатился слух, что избран кардинал Капуанский, — тут же его жилище также было подвергнуто разорению. Когда, наконец, толпа поняла, что папой избран Парентучелли, она устремилась к его более чем скромному дому, но «поскольку он ничего не имел, у него нечего было взять». Во время следующего конклава во дворце Каллиста III толпа также ничего не нашла — ни серебряной посуды, ни дорогих тканей. В дальнейшем кардиналы стали заранее предпринимать некоторые меры предосторожности и выставлять вооруженных людей для охраны собственного имущества.

Избрание папы не означает, что он будет продолжать политику своего предшественника, а, наоборот, знаменует собой политический и духовный переворот, который должны пережить Рим и Церковь. По крайней мере, большая часть людей на местах и рабочие команды меняются обязательно. Возникают конфликты в конторах и бюро курии, Священной коллегии, внутри группировок и семей, объединенных союзническими или родственными узами. Иногда это грязные интриги и скандалы, но чаще — столкновения идей, концепций правления и даже конфликты духовного характера.{35} Новый папа только и думает о том, чтобы в большинстве областей предпринять меры, противоположные тем, которые осуществлялись его предшественником, вознаградить своих сторонников и еще больше утвердиться самому. Эти преобразования затрагивают двор, город — весь духовный и деловой мир в Италии и далеко за пределами страны. Опасности подвергаются интересы сильных мира сего. От папской апостольской палаты зависят многие торговые комбинации, предоставление привилегий или монополий, аренда таможни в том или ином месте, сбор и доставка десятин. Если умирает папа, все оказывается под вопросом. В Генуе в ноябре 1454 года, когда все считали, что папа Николай серьезно заболел и долго не протянет, трое не самых активных и не самых богатых торговцев города внесли некоторую страховку, чтобы обеспечить себе выплату трехсот флоринов в случае, если папа скончается до конца года.{36}

Всем кажется, что события идут своей чередой; известно, что новый церковный властитель неизбежно пустит в ход любые средства, чтобы окружить себя верными людьми. Что касается города, то папа привлекает на свою сторону нотариусов, магистратов коммуны, сенаторов и членов правительства. Ко всему прочему ему необходимо добиться поддержки народа, поселив в сердцах людей надежду (которую не всегда способен оправдать). После своего избрания Александр VI Борджиа был принят как спаситель. Огромная толпа, следовавшая за магистрами и главами районов (caporioni), хлынула к Ватикану, чтобы приветствовать его. Шумная, ликующая процессия, освещаемая тысячью факелов, выглядела так причудливо, что видевшие ее могли подумать, что «это вакханки идут чествовать своего бога». Под его окнами была устроена «карусель» — конные состязания.{37} В конце жизни его все ненавидели.

Единственная настоящая опора папы — семья, клан, друзья, дальние и близкие родственники, которых верховный понтифик может собрать вокруг себя и, чтобы упрочить их состояние, осыпать всевозможными милостями, назначить на важные и ответственные посты.

В зависимости от каждого конкретного случая, от происхождения самого папы это кумовство укрепляет достояние старинных фамилий или закладывает основу богатства новых, в большей степени стремящихся обзавестись сторонниками и обезопасить самих себя. Но во всех обстоятельствах с момента возвращения в Рим до самых страшных дней правления Александра VI (и даже вплоть до правления пап Медичи) эта практика являлась абсолютной необходимостью как основная силовая линия всей политики.

Папа-римлянин, Мартин V Колонна, приходящийся родственником самым влиятельным представителям дворянства города и Патримония, лишь перенимает традицию, существовавшую до 1300 года, до французского папства в Авиньоне. С его приходом вновь настают «старые добрые» времена внутригородских войн. Очевидно, он преследует цель не только утвердиться в городе (ему действительно удалось стать хозяином, силой, и каким образом!), но и разделаться с врагами своего клана, установить в Риме власть своих родичей. Он ведет себя словно деспот, наподобие тех, кто правит в многочисленных городах Северной Италии и особенно в Романье. Он приказывает приобрести земли для своих родственников и на это, по слухам, расходует около ста пятидесяти тысяч флоринов из денег Церкви (правда, ходят слухи и о том, что другой папа-римлянин, из семейства Каэтани, Бонифаций VIII (1294–1303) растратил пятьсот тысяч флоринов!). Духовный отец клана, патриарх, арбитр, Мартин созывает большой семейный совет, нечто вроде сейма синьоров Колонна, и в 1427 году настаивает на разделе ранее приобретенных владений. Он устраивает своих родственников в ответственные учреждения, упрочив их положение многочисленными брачными союзами с видными римскими семействами (Аннибальдески, Мональдески) и даже с итальянскими князьями (Малатеста, Монтефельтре).

После него, начиная с 1431 года, это кумовство в той или иной степени опирается не только на семью, на родственные связи, но и на «национальную принадлежность» папы, которая сразу, с первых же недель после прихода его к власти, призывает ко двору многочисленных соотечественников. Таким образом, Борджиа были единственными папами не итальянцами, за исключением очень короткого правления фламандца Адриана VI (1522–1523). Однако начиная с Каллиста III, слывшего за очень скромного и осмотрительного старика (ему было семьдесят семь лет), но на самом деле всецело поглощенного вопросами религии и идеей крестового похода против турок, правившего всего три года (1455–1458), настало время испанцев. С тех пор они прочно обосновываются в Ватикане. Они устанавливают свои законы, подкупают полицию и судебные органы, думая, что им позволено все. «Чтобы польстить им, кое-кто из римлян даже говорил с испанским акцентом».{38} Гостящие епископы Кастилии или Арагона вообще не идут в расчет.

С 1456 года Каллист начинает присваивать сан кардинала. В общей сложности он наградил им троих человек, в том числе обоих своих племянников: Родриго Ланзоля и Педро Луиса Мила. Родриго, будущий папа Александр VI, был осыпан всяческими милостями, в рекордный срок занял самые важные посты: заместителя начальника канцелярии, командующего папскими войсками, а также получил должность легата в папской провинции Марке. Слывя более блистательным по сравнению со своим юным братом, будучи, возможно, более дальновидным и, во всяком случае, более честолюбивым, Педро имел лучшую стартовую позицию: его назначили наместником патримония святого Петра с многочисленными замками, городским префектом Рима и управляющим замка Святого Ангела. В какой-то момент казалось, что его дядя, воспользовавшись замешательством, вызванным смертью Альфонсо Великодушного, хотел провозгласить его королем Неаполя. Но Педро умер в молодом возрасте, и постоянно находившийся на первом плане неутомимый Родриго, этот грозный собеседник на конклавах и консисториях, способный своими точными действиями развенчать любую умело сплетенную интригу, обладающий удивительным умением снискать поклонение и преданность, остался единственным предводителем испанской партии, истинным главой Священной коллегии… вплоть до своего собственного избрания папой в 1492 году.{39} Два племянника, два кардинала, два князя… — а в Испании они оба имели весьма скромное происхождение.

Время племянников: делла Ровере и Борджиа