Лекция 2. Отечественная история семиотики

I. Зарождение и развитие семиотики в революционные годы

В России развитие семиотики пришлось на предреволюционные и первые годы после Октябрьской революции.

Одним из представителей зарождавшейся науки был Густав Густавович Шпет (1878–1940). Основная сфера занятий – философия, в которой он был последователем Гуссерля. Окончил историко-филологический факультет Киевского университета. В 1907 переехал в Москву. В 1910 и 1912 был в Германии и Англии. В 1916 защитил диссертацию «История как проблема логики». С 1918 Шпет – профессор Московского университета, с 1921 – действительный член, а с 1923 по 1929 годы вице-президент Российской академии художественных наук (впоследствии ГАХН). Занимался литературной и философской работой, переводами «Феноменологии духа» Гегеля. Шпет строил свою концепцию по принципам феноменологии Гуссерля: все, что дано, слагается из «явлений» и находимых в них «смыслов». Поскольку историческую науку Шпет понимал как «чтение слова» в его значащей функции, основной оказывается проблема истолкования. «Эстетические фрагменты» исследуют структуру эстетического предмета и намечают вопросы философии языка. Его можно назвать одним из зачинателей семиотики в России. У Шпета язык выступает несущей конструкцией культуры. Главная его идея состояла в связанности смысла вещи и символа вещи через их общий культурный код. Им были разработаны методы интерпретации «смыслов» и «текстов» культуры. Его учение о морфологии эстетического сознания стали определяющими идеями для формирования «московской» и «пражской» школ.

Важным этапом в становлении семиотики в России стал Московский лингвистический кружок – научное общество, основанное в 1915 г. по инициативе студентов-филологов Московского университета и просуществовавшее до 1942 г. Председатели: Р. О. Якобсон (1915–1919), М. Н. Петерсон (1920), А. А. Буслаев (1921), Г. О. Винокур (1922–1924). В 1920 г. в период расцвета его деятельности, Московский лингвистический кружок насчитывал 34 действительных члена и 3 почетных (в их число входил знаменитый автор словаря Д. Н. Ушаков), и охватывал значительную часть молодого поколения московских исследователей языка и языковых вопросов литературы и фольклора.

Одним из основных направлений деятельности Московского лингвистического кружка было всестороннее исследование поэтики. Вместе с ОПОЯЗом[21] Московский лингвистический кружок выдвинул требование строго формального анализа художественных произведений. Исследования велись в тесной связи между языкознанием и литературоведением. По концепции Московского лингвистического кружка, поэтический язык по сравнению с языком как средством общения выполняет особую эстетическую функцию. В отличие от ОПОЯЗа, настаивавшего на полной автономии истории развития художественных форм, Московский лингвистический кружок доказывал необходимость социологического обоснования их истории. Московский лингвистический кружок вел полемику по вопросам ритмики с поэтами-символистами А. Белым и В. Я. Брюсовым. Вопросам теории стиха были посвящены труды С. И. Бернштейна, С. М. Бонди, О. М. Брика, Б. В. Томашевского, Р. Якобсона, Б. И. Ярхо и др. Членами Московского лингвистического кружка были и поэты: В. В. Маяковский (в 1920 впервые прочитавший здесь поэму «150000000»). Б. Л. Пастернак, О. Э. Мандельштам, Н. Н. Асеев.

В последний период существования Московского лингвистического кружка первоначальное единство его целей и принципов было утрачено. Члены кружка вели споры о месте и границах эмпиризма, месте семантики и фонетики в науке о языке, о проблеме «внутренней формы», критериях разграничения поэтической и обиходной речи, отношениях между языком и культурой. Это было связано с обсуждением философии языка Г. Г. Шпета и его идей в области теории литературы, оказавших значительное влияние на членов Московского лингвистического кружка. В связи с трудностями публикаций, многое из достояния Московского лингвистического кружка осталось только в архивах. Главным путем распространения идей кружка была устная передача. Многие идеи этого научного объединения были развиты Пражской лингвистической школой, повторившей его организационно и включившим в свой состав ряд его членов. Значительную роль в этом сыграл Роман Осипович Якобсон (1896–1982). Он окончил Лазаревский институт восточных языков (1914) и Московский университет (1918). В составе постпредства РСФСР выехал в Прагу (1921). В Праге основал вслед за созданным им в Москве Московским лингвистическим кружком – Пражскую лингвистическую школу. В СССР не вернулся и уехал в США. Там стал профессором Гарвардского университета и Массачусетского технологического института и основал Нью-Йоркский лингвистический кружок. Один из основоположников структурализма. В области литературоведения работы чрезвычайно широкого спектра, которые посвящены: раннеславянской поэзии, «Слову о полку Игореве», «Задонщине», А. С. Пушкину, А. Н. Радищеву, А. А. Блоку, В. В. Хлебникову, Б. Л. Пастернаку, В. В. Маяковскому, Данте, Шекспиру, У. Блейку, Ш. Бодлеру, М. Эминеску, Б. Брехту и др. Значителен вклад Якобсона в текстологию (издания и комментарии к славянским текстам). Опубликовал работы по раннеславянскому эпосу, славянской мифологии, ритуалу, отдельным видам искусства (напр., по семиотике кино).

Основные труды Якобсона в области языкознания посвящены лингвистике (фонологии, теории дифференциальных признаков, соотношению диахронии и синхронии, типологии, языковым универсалиям и др.), а также славянским языкам (прежде всего – русскому); в области поэтики – стиховедению, метрике разных языковых традиций. Опубликовал многочисленные исследования поэтических текстов.

Идеи Якобсона в разных областях науки дали начало ряду направлений и школ во многих странах мира. Почетный член многих научных обществ, национальных академий и университетов. Роман Якобсон приезжал в СССР (см. об этом в эссе Б. Наймана «Б. Б. и другие»), участвовал в I Международном Конгрессе семиотиков в Италии в 1974 г., где встречался с советскими представителями московско-тартуской школы. С Романом Якобсоном связано дальнейшее развитие семиотики за рубежом. Его имя связано с Пражской лингвистической школой, основоположником которой он стал. Затем, эмигрировав в Америку, он стал генератором развития семиотических исследований и там.

Известным членом Московского лингвистического кружка был Петр Григорьевич Богатырев (1893–1971) – этнограф, фольклорист, литературовед, доктор honoris causa Карлова университета в Праге, университета Яна Амоса Каменского в Братиславе. Окончил историко-филологический факультет Московского университета (1918). Один из основателей Московского лингвистического кружка. Совместно с Якобсоном организовал Пражский лингвистический кружок. Был репрессирован, впоследствии реабилитирован. Последние годы жизни профессор филологического факультета МГУ. Направления научных интересов многообразны: исследование обрядов и магических действий, народного театра, фольклора. Рассматривал народный костюм как семиотическую систему («Функции национального костюма в Моравской Словакии»). По мнению Богатырева, национальный костюм или крестьянский дом может сделаться знаком, но при этом приобретает значение, выходящее за пределы единичного существования.

Другая ветвь зарождения семиотики была претворена в Московской Фортунатовской школе (московская лингвистическая школа, «формальная» лингвистическая школа). Это было направление, сложившееся в результате научной и преподавательской деятельности Ф. Ф. Фортунатова в Московском университете в 1876–1902 гг., занимавшее центральное положение в отечественном языкознании (русистика, славистика, компаративистика, общая теория языка) и оказавшее существенное влияние на развитие отечественного (а в известной мере – и европейского) языкознания. Московскую Фортунатовскую школу называют иногда «формальной», т. к. она проповедовала необходимость поиска собственных лингвистических «формальных» критериев при исследовании языка для всех областей языкознания. К концу XIX в. языкознание тяготело либо к психологии (в морфологии), либо к физиологии (в фонетике), либо к логике (в синтаксисе), либо к «истории народа» (в лексикологии). Пафос Московской Фортунатовской школы, по словам Л. Ельмслева, «в протесте против смешения грамматики с психологией и логикой». Фундаментальные положения этой школы сыграли существенную роль в создании лингвистических концепций Пражской лингвистической школы и Копенгагенского лингвистического кружка, а также массачусетской ветви американского структурализма (Якобсон и его ученики).

Звуковому уровню языка были посвящены исследования Московской фонологической школы. Фонология – (от греч. phone – звук) – раздел языкознания, изучающий звуки речи и просодические явления как средства смыслоразличения (фонемы) по выполняемым им функциям. Школа эта возникла в конце 1920-х гг. Ее основатели – Р. И. Аванесов, П. С. Кузнецов, А. А. Реформатский, В. Н. Сидоров, А. М. Сухотин – и их единомышленники – И. С. Ильинская, Г. О. Винокур, А. И. Зарецкий и др. – опирались на идеи И. А. Бодуэна де Куртенэ (представителя Казанской лингвистической школы). На формирование Московской фонологической школы оказали влияние и взгляды Н. Ф. Яковлева, также продолжавшего традиции Бодуэна де Куртенэ. Развитие идей Московской фонологической школы содержится в трудах ее представителей второго и следующего поколений. Обобщение идей школы в виде целостной концепции, отражающей ее состояние в 60–70-х гг., было осуществлено М. В. Пановым.

М. М. Бахтин

Яркой фигурой, во многом предопределившей развитие многих направлений лингвистики, литературоведения и, что особенно важно для нашего предмета изучения, семиотики, был Михаил Михайлович Бахтин (1895–1975). Он окончил филологический факультет Петроградского университета. В 1920 – начал педагогическую и литературную работу. В кн. «Проблемы творчества Достоевского» (1929) Бахтин исследовал полифонический характер романов Достоевского в связи с анализом стилистики его произведений. Автор работы «Ф. Рабле в истории реализма» (диссертация, 1940, архив Института мировой литературы им. М. Горького АН СССР). На основе диссертации была подготовлена книга в 1940, которая увидела свет только четверть века спустя, в 1965 г. под названием «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса», во многом определив развитие мировой культурологии. С 1957 руководил кафедрой литературы Мордовского Государственного университета (г. Саранск). Им написано множество статей о творчестве Л. Н. Толстого, много работ по разным вопросам литературы и искусства. И все же творческое наследие Бахтина относительно невелико. Но с каждым годом оно возрастает качественно, открываясь для нас все новыми гранями, вступая в опосредованный диалог с современными учеными разных направлений. В этом смысле Бахтин – наш современник, заложивший основания грандиозного понятийно-терминологического аппарата всей филологии и культурологии предстоящего столетия.

В начале ХХ в. в лингвистике соперничали два основных направления философско-лингвистической мысли, которые по своему пониманию языка были прямо противоположны друг другу. Одно было представлено школой Ф. де Соссюра, другое – школой К. Фосслера. Ф. де Соссюр понимал язык как устойчивую систему нормативно тождественных языковых форм, которая не созидается индивидами, а берется ими от своих предков и усваивается в готовом виде, а К. Фосслер – как творческий психолого-эстетический процесс вечного его созидания, осуществляемый именно индивидами в их речевых актах. Бахтин со своим коллегой В. Н. Волошиновым были первыми, кто обнаружил односторонность обоих направлений.

Среди работ Бахтина по семиотике искусства выделяются заметки 1956–1960 гг., впервые опубликованные под заглавием «Проблема текста» в «Вопросах литературы» за 1976 г. (номер 10, публикация В. Кожинова). В изданной в 1979 г. книге Бахтина «Эстетика словесного творчества» они помещены под заголовком «Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа». В этих заметках, представляющих материал для большого исследования (к сожалению, не осуществленного), уже видна сложившаяся система взглядов Бахтина на язык искусства.

В первую очередь следует отметить, что Бахтин рассматривает понятие «язык искусства» по отношению не только к литературе, но и к живописи, музыке, т. е. «язык искусства» для него – интегральный термин, применимый ко всем видам искусства. Это – система знаков, все «повторенное» и «воспроизведенное», «повторимое» и «воспроизводимое».

С понятием «язык искусства» тесно связана проблема условного и безусловного в искусстве. По Бахтину, любой язык представляет собой условную систему знаков. Но сам язык безусловен, как безусловно и художественное произведение – единственный и неповторимый «текст». Вместе с тем Бахтин подчеркивает, что если «всякую систему знаков» (т. е. всякий язык) можно легко перевести на другой язык, то художественное произведение (текст) никогда нельзя перевести «до конца», полностью, ибо, как он поясняет, «нет потенциального единого текста текстов». Кроме того, любое произведение, текст «всегда есть в какой-то мере свободное и не предопределенное эмпирической необходимостью откровение личности».[22]

Автора мы всегда чувствуем в художественном произведении, но никогда до конца воспроизвести его для себя через его художественное произведение не можем. Реальны лишь различные виды и формы его понимания через усвоение знаковой системы языка автора, ибо автор всегда использует один из возможных, а не «безусловный язык», единственно возможный. В связи с анализом условного и безусловного в языке искусства Бахтин приходит к проблеме реализма в искусстве, который понимается им как «приближение средств изображения к предмету изображения» в отличие от натурализма.

Центральным понятием для анализа языка искусства становится для Бахтина текст как «связный знаковый комплекс» художественного произведения, «первичная данность» для системного изучения художественной культуры. Бахтин выделяет письменный и устный, а также «подразумеваемый» текст. Каждый текст художественного произведения имеет «субъекта», автора и «истолкователя». Сам текст включает в себя замысел и его осуществление. Как правило, замысел разнится от его воспроизведения. Бахтин считает, что при анализе художественного произведения расхождения, динамические взаимоотношения замысла и его претворения, их борьба могут помочь проникновению в суть художественного произведения. Истолкование же текста может иметь разные формы: 1) примера, 2) воображаемого текста, 3) конструируемого текста. Таким образом, любое художественное произведение всегда содержит в себе потенциальный диалог с воспринимающим, на которого оно рассчитано. При этом автор, его образы и персонажи также включают в себя диалогичность, так что текст изначально, на авторском уровне, двуедин, имея разные смысловые плоскости, на которые накладывается диалогичность (истолкование) художественного текста. Любой текст представляет собой «субъективное отражение объективного мира». Таким образом, интерпретируя текст, мы погружаемся в выражение «что-то отражающего сознания», когда наше познание текста становится «отражением отражения».

Текст, по Бахтину, связан с контекстом. Он указывает, что «за каждым текстом стоит система знаков», но каждый текст в то же время является «индивидуальным, единственным, неповторимым». И этот его «второй полюс» раскрывается только в ситуации «в цепи текстов», он осуществляется «чистым контекстом».

Понятия «язык искусства» и «текст» тесно связываются Бахтиным с понятием жанр. Понятно, что при создании художественного произведения автор движется от внутренних слоев содержания к внешним слоям формы. При восприятии декодирование художественного текста произведения идет в обратном направлении. Язык искусства всегда учитывает эти двунаправленные движения. Современная психологическая наука условно вычленяет несколько уровней (или актов) единого процесса восприятия: 1) чувственное созерцание; 2) отнесение наблюдаемого к определенной категории; 3) осознание его конкретного смысла в данном контексте; 4) оценка, отношение. Бахтин по отношению к художественному восприятию называет эти уровни «актами познания»: 1) психофизиологический уровень восприятия знака; 2) узнавание знака; 3) понимание его значения в данном контексте; 4) включение в диалектический контекст.

Представленная концепция Бахтина «язык искусства» оказалась на уровне самых современных структуралистских изысканий, во многом предопределив и предвосхитив их.

С именем Бахтина связан круг людей, которые были объединены в «Кружок Бахтина». Вернее, на самом деле несколько кружков собрались вокруг этого замечательного русского мыслителя. Особенно большое значение для семиотики имел тот кружок, который впервые собрался в Невеле и Витебске (где-то в период 1918–1924 гг.). Кроме Бахтина, который только что закончил получением степени изучение классической филологии в Санкт-Петербурге, группа состояла из философа М. И. Кагана (1990–1937) и филолога Л. В. Пумпянского (1891–1940). Два его члена впоследствии стали известны в музыкальном мире: замечательный пианист М. В. Юдина (1889–1970) и музыковед И. И. Соллертинский (1902–1944), закончивший жизнь директором Ленинградской филармонии. Двум другим предстояло сыграть особенно значительную роль в развитии идей, которые мы связываем с этой группой: П. Н. Медведев (1891–1938), активист культурного строительства и В. Н. Волошинов (1895–1936), поэт, музыковед и исследователь языка.

В отличие от русских формалистов или Пражского лингвистического кружка, эта группа не была школой. Ее члены встречались время от времени, дискуссии носили неформальный характер, не было сделано сознательного усилия издавать журнал или опубликовать манифест. После своего возвращения в Ленинград в 1922 году, состав группы стал еще более текучим. Только трое из ее участников продолжали заниматься теорией. Медведев и Волошинов были марксистами из тех, которые пытались создать социолингвистическую основу для борьбы с формалистами. Все они были под влиянием Бахтина, который продолжал развивать идеи, высказанные им впервые в Витебске. Медведев в 1928 г. и Волошинов в 1927–1929 г. – это прежде всего труды Бахтина, только опубликованные под другим именем. Бахтин (1929) появился после того, как его автор попал под арест по подозрению в религиозной активности. Он был отправлен в ссылку в Казахстан на шесть лет, в течение этого времени он написал несколько работ по теории романа. Они были опубликованы в 1975 г. Волошинов умер от туберкулеза, а Медведев был репрессирован в 30-х гг., но Бахтину удалось продолжать работать в одиночестве в Саранске, где его открыли в начале 60-х гг. С тех пор появилось большое количество работ на различные темы и сейчас ясно, что Бахтин прежде всего был философом языка. Он умер в Москве в 1975 г.

Концепция Бахтина рисует язык как наиболее чувствительное выражение великой манихейской борьбы во Вселенной между центробежными силами, которые стремятся разобщить вещи с центростремительными силами, которые их сплачивают. Язык весьма системен: он состоит из таких повторяющихся черт, как синтаксис, грамматика и фонетические законы. Эти аспекты языка наиболее изучались современными лингвистами. Но язык, чтобы иметь значение, должен быть открыт каждый раз для особенных условий, в которых происходит высказывание. Слова могут значить множество различных вещей – в зависимости от оттенка интонации. Бахтин рассматривает интонацию как один из способов, позволяющих различным историческим и социальным контекстам приводить в действие неизменные аспекты языковых систем. Бахтин, далее, подчеркивает действенность parole в противоположность статичности langue, доминирование истории над синхронией, эпистемологии и семантики над лингвистикой. Он пост-, а, точнее, трансструктуралист в том плане, что он подчеркивает утечки в системе. Его работа о жанрах речи (1979) делает его пионером теории речи, в ней он рассуждает о вещах, которые позже были затронуты Эрвином Гоффманом в кн. «Frame Analyzis». Работа Бахтина о Фрейде находится в числе первых, которые подчеркнули роль языка в психоанализе. Его многочисленные работы о романе, взятые вместе, составляют важную главу в современной теории текста, а также дают убедительную модель исторической поэтики. Хотя он повлиял на таких деятелей, как Кристева, Бахтин сам в меньшей степени интересовался природой знака. Его внимание было сосредоточено на высказывании, которое он понимал как средство выражения особых социальных, профессиональных, географических, политических и других различий, которые в различные исторические периоды были выражены в языковой коммуникации. Высказывание, понимаемое таким образом, требует анализа дискурса. Язык, писал Бахтин, стратифицирован не только на диалекты, но и на социоидеологические языки, принадлежащие разным профессиям, поколениям и т. д. Бахтин называл это явление разноречием.

Язык, понимаемый как сумма диалогов, является тончайшим и наиболее полным воплощением диалога между центробежными и центростремительными силами мира. Но автор исследует и другие пути, которыми эти две силы осуществляют конфликт и коммуникацию. Диалог присутствует в образовании его в потребности представить мое Я в терминах, предложенных другими. В потоке становления Я всегда стремится обозначить свою сущность. Оно присутствует в сложной политике, которая определяет степень влияния между авторами и их персонажами. Монологическим является случай Толстого, который представляется нам как автор, выступая автократом своих текстов – в противоположность «полифонии» Достоевского, в романах которого звучит демократия голосов, каждый из которых есть «образ всего языка», свойственных враждебным идеологиям в мире Достоевского.

Диссертация Бахтина 1940 г. о Рабле, опубликованная в окончательном варианте в 1965, показывает тот род мышления, который сделал его важным влиянием в становлении Московско-тартуской школы и облегчил ее переход от ранней кибернетической и научной версии семиотики к семиотике культуры. Рассматривая культуру Ренессанса в Европе как текст, Бахтин находит в ней борьбу центробежных и центростремительных сил, выраженную в конкретно-исторической форме. Он подчеркивает оппозицию между идеологией, имеющей политическую гегемонию (церковно-государственный альянс), которая порождает статичность и ритуализацию – и карнавалом, понимаемым больше как мировоззрение действия, чем воскресный отдых. Карнавал – это народная философия, акцент подлинности тела, напоминание среди разделяющих людей банальностей и запретов, что люди объединены своей радостью в еде, питье, размножении – связью карнавального смеха.

Столь же значимой фигурой для семиотики, как и М. М. Бахтин, был Владимир Яковлевич Пропп (1895–1970) – русский ученый, филолог. Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета (1918). С 1938 г. – профессор Ленинградского университета. Долгое время в России его труды рассматривались только как посвященные теории и истории фольклора. Действительно, такому взгляду соответствуют названия его работ. Его первая книга – «Морфология сказки» (1928 г., 2-е издание вышло лишь в годы «оттепели», в 1969-м, ставшее библиографической редкостью, в годы перестройки переиздавалась несколько раз). Вторая книга – «Исторические корни волшебной сказки» (1946). Затем появляется фундаментальный труд «Русский героический эпос» (1955, 2-е издание – 1958). Далее была напечатана книга «Русские аграрные праздники» (1963). На первый взгляд предметом анализа всех этих трудов является только фольклор. Многие фольклористы чрезвычайно серьезно отнеслись к этим исследованиям и в своих разысканиях отталкивались от трудов Проппа. В первую очередь это касается работ Б. Н. Путилова, К. В. Чистова, Е. М. Мелетинского.

Однако содержание научного наследия Проппа выходит за рамки только фольклористики. Ученый открывает методологические направления, характерные для всех гуманитарных наук XX в. и даже XXI веков. В его работах исследуются структурные соотношения изучаемых сюжетов (нарративные структуры, инвариантные аспекты формы, композиции функциональных элементов), которые оказываются определяющими факторами той или иной культурной формы. Так, в работе «Морфология сказки» он выделяет 32 функции и 7 персонажей, которые образуют метаструктуру волшебной сказки, ее метасюжет. Т. обр., он выделил принципиально ограниченный набор элементов и правил их действия в пространстве сказки, тем самым сделав анализ сказки системно-семиотическим. Не случайно Р. Якобсон ссылался на его работы. Но явно прослеживаемая связь с семиотикой в его первой книге послужила тому, что отношение к ней сложилось неоднозначное. Связано это было с изменением отношения к семиотике. Сам Пропп неоднократно указывал, что его работы не несут на себе следа ни семиотических, ни структуралистских методов. Следует, однако, хорошо представлять себе то время, когда только за полемику с К. Леви-Стросом (а Пропп полемизировал с ним в печати и отказывался от причастности к гонимой и хулимой тогда в официальных кругах у нас в стране методологии структурализма) можно было поплатиться свободой и жизнью.

Его книга «Морфология сказки», переизданная после 40-летнего перерыва, оказала огромное влияние на французских и американских ученых, занимавшихся проблемами семиотики (Р. Барт, Ц. Тодоров, Ж. Греймас и др.). Представители Московско-Тартуской школы тоже использовали методологические наработки Проппа. И все же наследие ученого остается не до конца известным и понятым. Мало кто знает его прозаические произведения – повести, дневники, воспоминания. Не оценены по достоинству его книга «Проблемы комизма и смеха» и статья «Ритуальный смех в фольклоре» (впервые опубликованы в 1999 г.). Комическое и комизм рассматриваются им вместе с понятием смеха. Реабилитируя понятие комического как эстетической категории, Пропп рассматривает его как основополагающую эстетическую ценность, производными от которой являются все другие категории – прекрасное, трагическое и т. д. Это в корне отличается от устоявшегося в отечественной эстетике представления о том, что ведущими категориями являются прекрасное и безобразное, возвышенное и низменное, трагическое и комическое. В отношении к смеху Пропп оказывается близок М. М. Бахтину, рассматривавшему смех как основополагающее «смешение всех и вся». У смеха, по Проппу, две причины. Одну из них порождает комизм, положение «реальных объектов», создающих условия возникновения смеха. Вторая причина – комическое, рассматриваемое им как «психологическое» расположение субъектов, одинаково внимающих однотипным словесным отрезкам. В связи с этим анализом комического и комизма становится важным анализ речевой деятельности. Пропп рассматривает язык как пробу на осмысленность вещей и речь как пробу на вещественность смысла, и оба они претворяются в смехе. Поэтому смех оказывается у Проппа основой культуры человека, с помощью смеха формируется новая личность, отчужденная в знак. Не случайно Пропп занимался сказкой, где главный герой – «дурак». Ибо этот «дурак» в русских сказках обладает нравственными достоинствами – душевной красотой и моральной силой, которые перевешивают ум и знания. В сложное советское время это традиционное представление переросло в новое родовое сознание, в котором смешались опыт и ум, знаки и знания, переживания и сознание. Смеховая ситуация в советскую эпоху, как и в другие исторические периоды, возникает, когда первый элемент эстетической оппозиции ставится вместо второго, вытесняя его в тень. Из теории комического Проппа можно сделать вывод, что советские люди запутались в речах, не понимая иных мыслей. Единогласие, вера в нелепое теоретизирование породила сверхличного несмеющегося индивидуума – советского человека. Сейчас пришло время осознать эту личность, что возможно только с помощью смеха, и возникла ситуация, когда мы, не боясь идеологических репрессивных мер, можем пережить это порождение тоталитарной эпохи. Т. обр., теория Проппа стала сегодня классической, не только помогая осознать прошлое в художественной жизни и культуре, но и намечая пути дальнейшего осмысления культуры в целом.

Наряду с Московскими и петербургскими школами, в России семиотика получила распространение и в других городах. Довольно значительное направление языкознания, положившего основы развития семиотики в России, представляла собой Казанская лингвистическая школа. Это было одно из направлений русского языкознания второй половины XIX в., представители которого (И. А. Бодуэн де Куртенэ и его ученики – Н. В. Крушевский, В. А. Богородицкий, А. И. Анастасиев, А. И. Александров, Н. С. Кукуранов, П. В. Владимиров и др.) работали в Казани в 1875–1983 гг. К Казанкской лингвистической школе принадлежали также В. В. Радлов, С. К. Булич, К. Ю. Аппель.

Для школы были характерны следующие принципы: преимущество строгого разграничения звуков и букв, фонетической и морфологической членимости слова; строгое разграничение процессов, происходящих в языке на данном этапе его существования, и процессов исторических, совершающихся на протяжении длительного времени (это была первая – еще до Ф. де Соссюра – попытка сформулировать различия между синхронией и диахронией): преимущество наблюдений над живыми языками и изучения новых языков – перед догадками, извлекаемыми из рассмотрения памятников письменности, в связи с чем подчеркивалась особенная значимость диалектологии. «Казанцы» последовательно утверждали и отстаивали в своих работах полное равноправие всех языков как объектов исследования. Характерной чертой Казанской лингвистической школы, и в особенности Бодуэна де Куртенэ и Крушевского, было стремление к обобщениям, без которых, как подчеркивал Бодуэн де Куртенэ, «немыслима ни одна настоящая наука». Многие идеи представителей Казанской лингвистической школы сыграли большую роль в развитии лингвистической мысли: они предвосхитили развитие идей структурной лингвистики, фонологии, морфонологии, типологии языков и др.

Для ученых Казанской лингвистической школы было характерно понимание языка как системы, которую Бодуэн де Куртенэ рассматривал как «обобщающую конструкцию», четко выраженный историзм в подходе к языку. Наиболее плодотворные идеи этой школы позднее развивались и углублялись учеными Московской фонологической и Пражской лингвистической школами, а также представителями др. направлений отечественного и зарубежного языкознания.

Одно из видных направлений отечественного языкознания второй половины XIX в. – Харьковская лингвистическая школа. Представителями ее были А. А. Потебня, Д. Н. Овсянико-Куликовский, А. В… Ветухов, А. Г. Горнфельд и др. Они исследовали язык в широком культурном и историческом контексте. У истоков Харьковской лингвистической школы стояли И. И. Срезневский и его ученик П. А. Лавровский. Наиболее значительные достижения Харьковской лингвистической школы связаны с деятельностью Потебни. Он считал, что в основе развития языка лежит смена поэтического мышления, отразившегося в формах слов и высказываний, прозаическим мышлением. Определение искусства как основной формы познания, предшествующей философским и научным формам познания, было распространено в начале ХХ в. Взгляды Потебни на поэтический язык, природу поэзии и вообще искусства составляют его «лингвистическую поэтику». Последователи Харьковской лингвистической школы историко-генетическим подходом к изучению языковых явлений способствовали развитию отечественной семасиологии, лексикологии, этимологии.

А. А. Потебня

Александр Афанасьевич Потебня (1835–1891) – видный русский и украинский языковед считается создателем философско-лингвистической концепции – «потебнианства». В 1856 окончил Харьковский университет и с 1860 преподавал в нем. С 1875 – проф. Харьковского университета; чл. – корр. Петербургской АН (с 1877). Центральный труд Потебни «Из записок по русской грамматике» сыграл выдающуюся роль в обосновании исторического языкознания, в развитии грамматической теории русского языка. Потебня одним из первых в России поставил на почву точного фактологического исследования разработку вопросов истории мышления в его связи с языком, пытался установить общие семантические принципы осознания человеком основных категориальных отношений действительности. Рассматривая речевые единицы как акт мысли, в котором языковая форма выступает «ссылкой на значение», Потебня[23] обосновывает учение о «внутренней форме» слова. Согласно этому учению, наряду со знаковой оболочкой и абстрактным значением, слово имеет «внутреннюю форму». Т. е. представление, образ этого значения, подобно тому, как термин «окно», помимо четырехбуквенного сочетания знаков и понятия о застекленном проеме стены, содержит образ этого значения – представление об «оке» (глазе). Внутреннее противоречие между такими чувственными образами и абстрактными значениями определяет, по мнению Потебни, генезис рече-мыслительной деятельности. Разрабатывая учение о роли языка в психической деятельности, Потебня указывает, что представление значения речевого сигнала, т. н. «апперцепция в слове» выступает как предпосылка самосознания. В работе «Из записок по русской грамматике» Потебня анализирует чувственный образ в слове как «внутренний знак» его семантики и рассматривает в функции «внутренней формы» ближайшее значение слова, которое носит общенародный характер и является условием понимания речи. Анализируя образ и значение как основные компоненты искусства, Потебня подчеркивает полисемантичность его языка, вводит т. н. «формулу поэтичности»: А (образ) < X (значения), возводящую неравенство числа образов множеству их возможных значений в специфику искусства.[24] Соотношение образа и значения в слове носит, по мнению Потебни, исторический характер; оно очерчивает специфику как мифологического сознания (характеризующегося нерасчлененностью образных и понятийных сторон своего языка), так и сменяющих его форм художественно-поэтического мышления (в котором значение преломляется через образ) и научного мышления (характеризующегося приматом значения над образом). Исследуя генезис грамматических и логических категорий, Потебня вскрыл категориальную синкретичность первобытного мышления, связанную с архаической нерасчлененностью представлений о субстанции и атрибутах, и рассматривал путь ее преодоления. В связи с анализом истории мышления и его категорий Потебня развивает идеи эмпирического обоснования логики. Ценные результаты получены исследователем и в области литературоведения, фольклористики, славяноведения, изучения украинского языка.

Однако обилие течений и направлений, характерных для этого времени в России, как в искусстве, так и в науке, в конечном итоге обернулось борьбой между ними. Потерпели поражение научные и художественные представления наиболее глубокомысленные, требующие широкого круга знаний и, как правило, оторванные от привязанности к сиюминутным практическим задачам. И все они стали высмеиваться, а затем и преследоваться. Сохранилась частушка, показывающая пренебрежительное отношение к этим течениям в науке и искусстве:

«Сублимация культуры

И рефлексов неоргазм

Суть концепция структуры

Анормальных протоплазм…»

Это что же, Марь-Макарны,

Чай, похабные словца?

Нет, это лектор популярно

Объясняет стиль дворца!

Так семиотика в России первый раз оказалась под запретом, в загоне вместе с социологией, впоследствии с кибернетикой, генетикой и другими передовыми научными направлениями. Многие представители семиотики преследовались (например, М. Бахтин, а В. Я. Пропп до конца жизни преподавал в ЛГУ немецкий язык), труды их оказались запрещенными (например, О. Фрейденберг), кто-то эмигрировал (наиболее яркий пример – Р. Якобсон).

Однако и в этот темный период ученые продолжали свои исследования в интересующем нас направлении. К таким энтузиастам можно отнести Виноградовскую школу в языкознании – одно из направлений советского языкознания, возникшее в 40–50 гг. ХХ в. и объединившим учеников и последователей В. В. Виноградова общим пониманием природы языка, общей методологией его исследования. В теории Виноградова в центре изучения языка стоит, с одной стороны, слово как центральная единица языковой системы, с другой стороны, – текст во всей его сложности, рассматриваются взаимоотношения языка и речи, раскрывается динамика языковых явлений. Эта концепция отличается от концепции Ф. де Соссюра (Женевская школа), фактически описывающего язык вне связи с актом речи, и от филологической концепции К. Фосслера, ориентированной прежде всего на экспрессивно-эстетическую функцию языка.

Таким же подвижником был Михаил Константинович Петров (1924–1987) – философ, историк науки, многие работы которого написаны в свете семиотики. Он защитил первую в Советском Союзе науковедческую диссертацию «Философские проблемы науки о науке». Перевел в 1968 роман-антиутопию Дж. Оруэлла «1984», что по тем временам было подвигом. Из-за своих взглядов оказался за бортом официальной науки. Исследовал проблемы взаимовлияния, общения и преемственности культур, генезис и пути образования разных культурных типов: индийской общины, западноевропейской античности, Средневековья и Нового времени. Многие его работы до сих пор не опубликованы. Вышедшая в 1991 книга «Язык, знак, культура», написанная в 1974 году, восполнила в некоторой степени лакуну его неопубликованных трудов, насчитывающих 12 тыс. страниц рукописей. В работе исследуется функционирование социокодов в разных культурах.

Столь же незаслуженно оказавшимся в тени был Николай Иванович Жинкин (1893–1979) – психолог, философ, лингвист. Он был автором работ по эстетике и теории живописи, один из основоположников отечественной учебной и научно-популярной кинематографии, первопроходец в изучении кино как искусства и процессов восприятия кинокартины, исследователь коммуникации животных и общих проблем семиотики. Однако его труды до сих пор известны лишь в пределах сравнительно узких и разобщенных друг с другом профессиональных сообществ. Связано это как с общественными условиями, так и личной скромностью ученого. За долгую жизнь была издана лишь одна, правда, самая объемная его работа – знаменитые «Механизмы речи».[25] В 1998 г. началось издание его избранных трудов.

Н. И. Жинкин

II. Второй этап развития семиотики в России

Второй этап победоносного шествия и развития семиотики связан с годами «оттепели» в России. В 60-е годы, когда были реабилитированы многие безвинно пострадавшие, вместе с ними вернулись и те, кто занимался исследованиями в области семиотики. Стали публиковаться труды М. М. Бахтина, сыгравшие важную роль в развитии семиотических идей не только в нашей стране, но и на Западе. Вспомним, что именно под воздействием книги «Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» Ю. Кристева пришла к обоснованию интертекстуальности, под влиянием М. Бахтина оказался и У. Эко. Публикуются труды О. Фрейденберг и др. К этому времени относится становление и развитие Московско-тартуской школы. Теперь уже предметом семиотического анализа становится не только литература, но и многие другие виды искусства – музыка, пластические искусства, кино. Семиотические аспекты анализа оказываются применимы и к другим сферам жизнедеятельности человека – быта, в том числе жилища, идеологии и политики. В это время появляются философские труды по семиотике, получает развитие семиотический анализ и в психологии, и в медицине. На Западе, особенно во Франции, наблюдается взрыв интереса к семиотике. В это время начинают работать и создают свои знаменитые произведения Ж. Бодрийяр, Р. Барт, позднее Ю. Кристева.

Одним из ярких представителей семиотики этого периода был Лазарь Осипович Резников (1905–1970) – советский философ, доктор философских наук (с 1948), профессор (с 1948). Судьба его достаточно показательна для советского периода. Он окончил Северо-Кавказский университет (1929) и философскую аспирантуру МИФЛИ (1938). Вел педагогическую и научно-исследовательскую работу в вузах с 1929. Был репрессирован с 1949 по 1956 и позже реабилитирован; в связи с этим не печатался 10 лет (с 1948 по 1958). После освобождения был приглашен в Ленинградский университет. С 1956 – профессор философского факультета Ленинградского университета. Разрабатывал вопросы теории познания. Начинал свою исследовательскую деятельность с изучения теории отражения. Это привело его к изучению проблем познания, что, в свою очередь, подвело к исследованию связи познания и мышления с языком. Закономерным стало исследование гносеологических проблем семиотики. Самая значительная работа – «Гносеологические вопросы семиотики» (Л., 1964), которая была переведена на многие языки мира. Однако сам Резников считал, что семиотический аспект анализа невозможен по отношению к искусству, а применим только при изучении проблем познания. Несмотря на это, его идеи легли в основу многих отечественных работ по семиотике искусства. (На Западе, где развитие семиотики шло без идеологического деформирующего давления, семиотические исследования применялись во всех областях знания, в том числе и в искусствознании) Лазарь Осипович Резников пользовался большим уважением в кругу своих коллег, в том числе и автора этих строк, восхищавшихся его эрудицией и оригинальным умом.

Коллегой Лазаря Осиповича Резникова был Виктор Александрович Штофф (1915–1984) – советский философ, доктор философских наук (с 1964), профессор (с 1966). Окончил философский факультет ЛГУ (1937) и аспирантуру (1941). Вел педагогическую и научно-исследовательскую работу в вузах (с 1937), с 1945 – на философском факультете ЛГУ. Заведующий кафедрой философии Института повышения квалификации преподавателей общественных наук при ЛГУ (с 1967). Область научных исследований – теория познания, методология научных исследований и философские вопросы естествознания. Проблемы моделирования связывал со знаковостью.

Самым значительным явлением в области семиотики этого периода была Московско-тартуская школа, объединявшая представителей двух городов – Москвы и Тарту. Нередко эту школу называют тартуско-московской.[26] Основные представители: Ю. М. Лотман, З. Г. Минц, Б. М. Гаспаров, Б. Ф. Егоров, Л. Мялль (Тарту), В. В. Иванов, В. Н. Топоров, Б. А. Успенский, А. М. Пятигорский, И. И. Ревзин, М. И. Лекомцев, Г. А. Лесскис (Москва). Ведущую роль играли Ю. М. Лотман и В. В. Иванов. Несмотря на то, что многие ее участники жили в Ленинграде, Риге, Вильнюсе, Ереване, центром ее был Тарту, вернее, Тартуский университет и его кафедра русской литературы, возглавляемая Ю. М. Лотманом. Около 10 лет в Москве работал кружок (или семинар), как пишет М. Л. Гаспаров, похожий на филиал Московско-Тартуской школы: сперва в Инязе, потом у А. К. Жолковского, потом у Е. М. Мелетинского. По мнению Лотмана, Тарту оказался выгодным местом встречи московской и ленинградской филологической школ. Москвичи, как правило, пришли в семиотику от лингвистики. Но все они в какой-то мере занимались литературоведением. Группа в Тарту, возглавляемая Ю. М. Лотманом и З. Г. Минц – литературоведы, занимавшиеся лингвистикой. Оба эти направления соединились в интересе к языку как генератору текстов в культурном контексте. Различение школ обозначилось в начале ХХ века. В Москве образовался Московский лингвистический кружок, в Петрограде – Ленинграде – функционировал ОПОЯЗ, где доминирующим было литературоведение (Эйхенбаум, Жирмунский, Томашевский, Пумпянский, Бахтин, Фрейденберг, Пропп, Тынянов, Гуковский). Работа в Тарту Бодуэна де Куртене как бы представляла собой историческое предвестие Тартуской семиотики. Симбиоз двух традиций оказался плодотворным, отражая биполярность всей русской культуры.

Московские представители – профессиональные лингвисты, хотя у каждого была своя специальность: В. В. Иванов – хеттолог, В. Н. Топоров – балтист и индолог, И. А. Ревзин – германист, Ю. Лекомцев – специалист по вьетнамскому языку, Зализняк и Б. А. Успенский – слависты. Все они занимались разными подходами к семиотике, но впоследствии в основном занимались семиотическим анализом художественного текста и мифологии. Эта область получила название «вторичные моделирующие системы», в отличие от «первичной моделирующей системы», представляющей собой естественный язык.

Как писал Б. А. Успенский: «Если москвичи – лингвисты, в какой-то мере занявшиеся литературоведением, то представители тартуской группы – литературоведы, занявшиеся лингвистикой» (ТГУ, 1987).

В 1962 году прошел симпозиум по структурному изучению знаковых систем в Москве, положивший начало выпуску «Трудов по знаковым системам» (начавших выходить с 1964 г. – всего выпущено 25 томов) и конференций, проходивших сначала в Кяэрику, затем в Тарту. Впоследствии материалы Тартуских летних школ публиковались под заголовком «Летняя школа по вторичным моделирующим системам» (было их всего 5 – с 1964 по 1973 гг.). Название «вторичные моделирующие системы» возникло, чтобы избежать возраставшей критики, с одной стороны, с другой – знаковые системы понимались как моделирующие частные аспекты действительности, надстраивающиеся над первичной моделирующей системой – языком.

Московско-тартуская школа как бы представала семиотическим феноменом, в котором направление исследований, формы работы, стиль научного общения представляли собой своего рода семиотический код, отличавшийся от всей обстановки в стране, имея определенную знаковую ценность в культуре, в которой он формировался и функционировал. Семиотические принципы исследований Московско-тартуской школы были изоморфны обстоятельствам в стране. Герметизм школы поддерживался эзотерическим научным языком. Но интерес к изданиям был чрезвычайно велик как в Советском Союзе, так и за рубежом.

Особенность Московско-тартуской школы – она представляла возможность для междисциплинарного сотрудничества: историки и лингвисты, музыковеды и этнографы, математики и биологи общались в рамках общего языка. Таковы были особенности Московско-тартуской школы в 60-е гг. В 70-е гг. и внешние условия работы, и внутренние механизмы общения начали изменяться. В 1973 г. Летние школы прекратились, «Труды по знаковым системам» были сокращены по объему, что повлияло на характер изданий. Связано это было с ухудшимися условиями культурного и идеологического климата. В 80-е–90-е гг. идеология, захлестнувшая науку, сменила знак на противоположный. И сегодня представители Московско-тартуской школы продолжают свои исследования, уже не связанные единым центром.

Временные границы школы – начало 60 – конец 70-х годов. Практически к 1986 году школа прекратила свое существование.[27] Вскоре возникло разочарование в семиотике. А. М. Пятигорский писал: «Семиотика превратилась в такой кухонный комбайн, куда можно запихнуть все что угодно» (Пятигорский А. М. интервью «Я был для Лотмана…»). В статье «Заметки из 90-х о семиотике 60-х годов» он пишет о том, что «господствовала тенденция (которая мне тогда очень нравилась) принимать за теорию метод описания объекта, а с другой стороны приписывать этому методу онтологические характеристики. Так, метод бинарных оппозиций превращался из рабочего метода описания чуть ли не в закон природы описываемого объекта». Все упиралось в то, что, как указывал Ю. И. Левин в статье, посвященной 25-летию школы, «не оправдались надежды на отыскание семиотического философского камня, т. е. универсальной отмычки, метода, аппарата, который бы позволил описать и понять с единой точки зрения если не вообще все семиотические явления и объекты знаковой природы, то, хотя бы объекты определенного, достаточно широкого класса (миф, поэзия и т. д.) Не оправдались надежды на построения достаточно строгой, богатой и при этом действующей модели «культуры вообще» (ТГУ, 1987. С. 10).

В дальнейшем каждый из представителей школы применяет ее методы в области своих научных интересов, но школы как таковой не существует.

Остановимся на некоторых наиболее значимых для семиотики именах.

Юрий Михайлович Лотман (1922–1993) – литературовед, культуролог, искусствовед, семиотик, глава Московско-тартуской школы. Ему принадлежит обширный комментарий к «Евгению Онегину», биография Пушкина, работы о Гоголе и Карамзине, о литературном наследии декабристов. В своих книгах и статьях ученый уделял особое внимание быту и культуре различных эпох русской истории. Ю. М. Лотман прожил свою творческую жизнь в общении с учеными различных специальностей: помимо гуманитариев, это были физиологи, медики, биологи, кибернетики. Важнейшей сферой научной деятельности Ю. М. Лотмана была семиотика культуры. Ею он занимался с 1963 г. Во второй пол. 60-х гг. по его инициативе были проведены Летние школы в эстонском местечке Кяэрику. В них приняли участие многие ученые Москвы и Ленинграда. Итогом был ряд сборников в «Ученых записках Тартуского университета», книга Ю. М. Лотмана «Статьи по типологии культуры» (Материалы к курсу теории литературы, вып. 2. – Тарту, 1973). Ученым было написано большое число работ по семиотике, среди которых: «Семиотика кино и проблемы киноэстетики» (1973), «Культура и взрыв» (1992). После смерти были изданы: «Избранные статьи» в 3-х тт. (1993); «Беседы о русской культуре» (1994); «Анализ поэтического текста» (1996); «Внутри мыслящих миров: Человек – текст – семиосфера – история» (1996) и мн. др. В работах ученого сочетается теоретический логико-культурологический подход с конкретными разысканиями в области истории общественной мысли, литературы и быта с семиотической точки зрения.

Ю. М. Лотман

Библиография и научные идеи Ю. М. Лотмана отражены в двух публикациях: Guingugtnario. Сб. статей молодых филологов к 50-летию проф. Ю. М. Лотмана. – Тарту. А также вышедший там же через 10 лет библиографический указатель, посвященный 60-летию ученого.

Уже будучи всемирно известным ученым (все его основные труды переведены на европейский и иные языки), вице-президентом Всемирной ассоциации семиотики, чл. – корр. Британской академии, действительным членом Норвежской и Шведской академий, Лотман так и не был избран ни в АН СССР, ни в АН Эст. ССР. Лишь под конец жизни он был удостоен Пушкинской премии РАН (за цикл исследований о Пушкине) и стал академиком АН Эстонии (1992). В Германии (г. Бохум) действует научно-исследовательский институт русской и советской культуры, который носит имя Ю. М. Лотмана. После кончины Лотмана интерес к его наследию не только не угасает, но и усиливается. Переиздаются труды ученого (общее их число превышает 800), выходят в свет неопубликованные работы. Ретранслируется цикл телевизионных передач «Беседы о русской культуре», которые Лотман вел по Ленинградскому (ныне Петербургскому) телевидению. В Институте высших гуманитарных исследований (ИВГИ) РГГУ в память об ученом проводятся ежегодные Лотмановские чтения. С каждым годом становится яснее выдающийся вклад Лотмана в отечественную и мировую гуманитарную науку, в т. ч. семиотику, его историческое значение как ученого, мыслителя, педагога в истории культуры XX века. Блестящий анализ творчества Лотмана и описание его творческого и жизненного пути см. в замечательной книге Б. Ф. Егорова[28] и в работе К. Аймермахера.[29]

Юрий Иосифович Левин – литературовед, один из активных участников Летней школы в Кяэрику, также сформировался в недрах московско-тартуской семиотической школы. Круг интересов чрезвычайно широк: проза и поэзия, поэтика, фольклор, общая и частная семиотика. Разработал типологию непонимания текста, занимался семиотикой и структурой евангельских притч и советских лозунгов.

Как и Левин, к тартуской ветви Московско-тартуской школы относится еще один из ярких ее представителей – Борис Михайлович Гаспаров (1940, Ростов-на-Дону) литературовед, музыковед. Он окончил филологический факультет Ростовского университета по специальности русский язык и литература (1961), музыкально-педагогический институт им. Гнесиных по специальности музыковедение (1968). Кандидатская диссертация «Функция служебных слов в древнерусском языке» (1965, МГПИ им. В. И. Ленина); докторская диссертация «Проблемы функционального описания предложения (на материале современного русского языка)» (1971, АН БССР, Минск). С 1966 – старший преподаватель и с 1968 – доцент Тартуского государственного университета. С 1981 – живет и работает в США: 1981–1982 – профессор Стэнфордского университета; 1983–1992 – профессор Калифорнийского университета (Беркли); с 1992 по настоящее время – профессор кафедры славянских языков и литератур Колумбийского университета в Нью-Йорке. Преподавал в качестве приглашенного профессора во многих университетах Европы и Америки.

Язык исследуется Б. М. Гаспаровым как среда существования человека, с которой происходит его постоянное взаимодействие; рассматривает коммуникативный и духовно-творческий аспекты языковой деятельности. Многие работы посвящены семиотическому анализу музыки, музыкального языка, рассматриваемого Гаспаровым как система, реализуемая в музыкальной речи.

Главой московской ветви Московско-тартуской школы является Вячеслав Всеволодович Иванов (1929, Москва), сын известного писателя Вс. Иванова. Лингвист и литератор, доктор филологических наук, академик РАН. Член Британского королевского общества, Нью-йоркского лингвистического общества.

Будучи подростком, вместе с А. Вознесенским находился под духовной опекой Б. Л. Пастернака, что, несомненно, повлияло на эрудицию и культуру. Иванов – доктор филологических наук, профессор. В 2000 г. избран действительным членом АН РФ. В годы перестройки был заведующим кафедрой мировой культуры МГУ им. М. Ломоносова, где работали С. С. Аверинцев, Г. С. Кнабе, Е. М. Мелетинский и др., депутатом Верховного Совета СССР.

Начал печататься с 1953 года, опубликовав свыше 2000 работ. Много статей в разных энциклопедиях России и за рубежом. Круг научных интересов Иванова чрезвычайно широк. Ему принадлежат работы по структурной типологии языков, по духовной культуре балто-славянских народов, монография «Хеттский язык» (1963). Иванов первым среди ученых московско-тартуской школы стал заниматься вопросами семиотики. Это произошло в 60-х гг., а в 70-х он публикует ряд работ по семиотике культуры: «Очерки по истории семиотики в СССР» – (М., 1976), «Чет и нечет. Асимметрия мозга и знаковых систем» – М., 1978 (сам автор считает эту работу одной из лучших) и др. В последней из указанных работ ученый связал деятельность мозга и семиотику – что интересно, но спорно и не нашло поддержки в трудах соратников Иванова по семиотическим изысканиям. Иванов является одним из инициаторов выступления группы отечественных ученых с коллективным докладом на VII Международном съезде славистов в 1973 г. Этот доклад впервые обобщил идеи московско-тартуской школы и представил семиотику культуры в виде законченной теории. Другие соавторы доклада – В. Н. Топоров, Ю. М. Лотман, Н. М. Пятигорский, Б. А. Успенский.

В настоящее время – профессор кафедры славистики в Калифорнийском Лос-анжелесском университете (UCLA), директор Института истории мировой культуры при МГУ.

В 1980–90 гг. ученый обратился к проблемам кибернетической лингвистики и методам построения информационного языка для текстов по дескриптивной лингвистике. Он выступил также редактором сборника «Ноосфера и художественное творчество» (М., 1991), в том числе он является одним из ведущих авторов энциклопедии «Мифы народов мира» (1988), Государственная премия СССР в 1990, работы совместно с Т. В. Гамкрелидзе «Индоевропейский язык и индоевропейцы» (1984), Ленинская премия, 1988.

В. Н. Топоров

Столь же значимо наследие другого представителя московской ветви Московско-тартуской школы Владимира Николаевича Топорова (1928–2006) – филолога, языковеда, культуролога, доктора филологических наук (1988). Он был избран действительным членом Российской Академии наук (1990), действительным членом РАЕН (1993), был главным научным сотрудником Института славяноведения и балканистики РАН, автор 1200 публикаций, из них 25 – монографии. 7 мая 1998 г. ему была вручена первая Литературная премия Александра Солженицына. Премию Топорову вручил сам А. И. Солженицын, в речи на торжественной церемонии высоко оценивший научные заслуги Владимира Николаевича. Труды Топорова поражают многогранностью и разнообразием, его научный горизонт отличается большой широтой: в области языкознания занимался общетеоретическими проблемами, а также античным, славянским, балтийским, древнеиндийским, древнеиранским языкознанием, изучением енисейских языков и их взаимоотношений; мифологией и мифопоэтикой; ритуалами и символами, их соотношением с мифологическими системами и религиями; буддологией (в 1960 он осуществил издание малого буддийского канона – Джаммапады, книга вышла в его переводе, с его введением и комментарием); литературоведением (Буслаев, Тредиаковский, Жуковский, Пушкин, Фонвизин, Батюшков, Карамзин, Тютчев, Достоевский, Тургенев, Ремизов, Блок, Ахматова – вот неполный перечень литературоведческих интересов). И все работы пронизывает семиотический аспект анализа. Один из основоположников многих семиотических концепций, которые получили широкое распространение в мире. Статья ученого «Геометрические символы» (1973) даст читателю представление о семиотических трудах ученого.

К выдающимся московским ученым относился и Михаил Леонидович Гаспаров (1935–2005) – литературовед, переводчик, видный исследователь по проблемам семиотики. Принимал активное участие в трудах Московско-Тартуской школы. Окончил классическое отделение филологического факультета МГУ в 1957; тогда же начал печататься. Работал в ИМЛИ АН (сектор античной литературы) в 1958–1990, в Институте русского языка АН (сектор стилистики и языка художественной литературы) с 1990. Чл. – корр. – 1990, действительный член РАН – 1992, Государственная премия – 1995. Основные труды посвящены классической филологии и стиховедению. М. Л. Гаспаров исследует единство формы и содержания в структуре античных поэтических жанров (кандидатская дис. – «Античная басня», 1963; монография «Античная литературная басня», 1971; статьи «Поэзия Горация» 1970; «Цицерон и античная риторика», 1972; «Три подступа к поэзии Овидия», 1973 и др.). Стиховедческие работы Гаспарова посвящены анализу и типологии неклассической метрики и ритмики, истории русского стиха, взаимоотношениям стиха и смысла. Монография «Современный русский стих. Метрика и ритмика» (1974; док. дисс. 1976) не только обобщила изыскания автора в области теории и истории русского стиха, но и явилась своеобразным итогом развития советского стиховедения 50–60-х гг. Гаспаров выступает как переводчик (Пиндар, Гораций, Овидий, античные баснописцы, Цицерон, Светоний, средневековые латинские писатели) и теоретик перевода. Последующие монографии «Очерк истории русского стиха: метрика, ритмика, рифма, строфика» (1984); «Учебный материал по литературоведению: Русский стих» (1987, 1989); «Очерк истории европейского стиха» (1989); «Избранные статьи» (1995), «Занимательная Греция: рассказы о древнегреческой культуре» (1995) и др. обобщили опыт очень широкого круга работ (свыше 300). В 1997 закончилось издание «Избранных трудов» в трех томах в серии «Семиотика. Язык. Культура». В последние годы жизни М. Л. Гаспаров преподавал в ведущих университетах в США.

Столь же значительно для семиотики имя Бориса Андреевича Успенского (род. 1937) – доктора филологических наук (1972), профессора (1979), действительного члена РАЕН (1993), главного научного сотрудника Института высших гуманитарных исследований РГГУ.

Направления научных исследований – история славянских языков; семиотика культуры; семиотика истории.

В РГГУ работал с 1993, член международного редсовета журнала Arbor Mundi («Мировое древо»), издающегося в РГГУ, член редколлегии серии «Труды по знаковым системам». Кроме того, он обладатель различных международных высоких научных регалий: действительный член Европейской академии наук (Academia Europaea), профессор Неаполитанского восточного университета (Instituto Universitario Orientale), иностранный член Австрийской академии наук, почетный член Международного общества визуальной семиотики и Британского общества по изучению славянской средневековой культуры, член Международной ассоциации семиотических исследований, автор более 350 работ, один из наиболее значительных представителей отечественной семиотической школы, крупнейший специалист в области истории русского языка, участвовал с 1976 в работе Международной ассоциации семиотических исследований. В настоящее время работает над семиотикой русской истории (XV–XVII вв.). В 1996–1997 гг. вторым изданием вышли его избранные труды. Первые два тома посвящены работам ученого в области структурной типологии языков и семиотики культуры, третий том – славянскому языкознанию. Книга Успенского «Семиотика искусства» (М., 1995), в которой идет речь о структуре художественного текста и типологии композиционной формы, заслуживает особого внимания. Как показал в ней Успенский, в художественном произведении различные точки зрения вступают в определенные отношения друг с другом, образуя таким образом достаточно сложную систему противопоставлений, различий и тождеств. Эта структура рассматривается ученым в оценочном, фразеологическом и пространственно временном аспекте. Хотя в книге Успенского – в ее основной части – речь идет прежде всего о литературных произведениях, автор касается также театра, музыки, изобразительного искусства, показывая структурную общность различных видов искусства.

Книгу завершают работы по семиотике русской иконы и по композиции Гентского алтаря Ван Эйка, в которых показана божественная и человеческая перспектива произведения искусства, какой ее раскрывает семиотический анализ.

По признанию Успенского, он опирается в своих исследованиях на труды кружка Бахтина (М. М. Бахтин, В. Н. Волошинов), на то, что было сделано В. В. Виноградовым, Г. А. Гуковским и др. Успенский заявляет о своей близости к направлению в американской науке, которое сложилось под влиянием литературных оценок Генри Джеймса и получило название «новой критики».

Б. А. Успенский успешно продолжает плодотворную работу, которую с 20-х гг. нашего века ведут отечественные и зарубежные мастера «формального анализа», являющегося одной из важных сторон всеобъемлющей характеристики произведений искусства во всех его видах и текста вообще.

Членом московско-тартуской школы был и Александр Константинович Жолковский (род. 1937, Москва) – литературовед, культуролог. Окончил филологический факультет МГУ английской группы романо-германского отделения. После окончания МГУ работал в Лаборатории Машинного Перевода МГПИИЯ с 1959 по 1974 гг., где был привлечен И. А. Мельничуком к соавторству над экспериментальным «Толково-комбинаторным словарем» (Вена, 1984). Материалы к нему, включая наиболее важную статью «О семантическом синтезе» (Проблемы кибернетики, № 19, 1967), печатались в СССР, но сам словарь был издан в эмиграции. Параллельно учился в аспирантуре и преподавал язык сомали в Институте Восточных Языков при МГУ. В 1969 была защищена диссертация, на основе которой издана книга «Синтаксис сомали» (1971). В 1964–1973 работал также в редакции вещания на языке сомали Московского Радио, сначала в должности редактора-выпускающего, а затем переводчика и диктора. Использование в книге языковых примеров из официозных передач Московского Радио можно считать одним из ранних образцов соц. – арта.

В 1974 г. был уволен с работы в связи с подписанием писем в поддержку диссидентов и был принят в группу автоматического перевода Ю. Д. Апресяна в информационном институте «Информэлектро».

Вместе с университетским сокурсником Ю. К. Щегловым разработал так называемую поэтику выразительности (порождающую модель литературной компетенции «Тема-Текст»). Однако первая публикация результатов использования этого метода – «Структурная поэтика – порождающая поэтика» (Вопросы литературы. 1967. № 1) вызвала полемику, в том числе со стороны представителей Московско-тартуской школы. С 1976 г. стал проводить у себя на квартире семинар по Поэтике с участием виднейших семиотиков и литературоведов: М. Л. Гаспарова, Ю. И. Левина, Б. М. Гаспарова, Ю. М. Лотмана, Б. А. Успенского, Е. М. Мелетинского, В. В. Иванова, К. Ф. Тарановского, С. И. Гиндина и др.

В 1979 г. Б. А. Успенский эмигрировал. Сначала семестр преподавал в Амстердамском университете, выезжая с лекциями в другие европейские университеты. С 1980 г. – работает в США. В настоящее время – профессор Университета Южной Калифорнии (USC) в Лос-Анджелесе. Испытал воздействие работ Шкловского, Проппа, Тынянова, Якобсона, Эйзенштейна, Бахтина и Риффатера. Основной круг интересов – явления русской литературы и искусства XX века. В своих работах использует постструктурные, интертекстуальные методы, которые дают прочтению хорошо знакомых произведений остроту и новизну изложения. Печатался в Москве и Тарту, будучи одним из представителей Московско-Тартуской школы.

К московской группе Московско-тартуской школы относился и Александр Моисеевич Пятигорский (1929–2009). В 60-х гг. принял участие в симпозиумах по знаковым системам в Киярику. Впоследствии дал оценку деятельности тартуского кружка и московских семиотиков в работе «Взгляд из 90-х на семиотику 60-х». Участвовал в диалоге с М. Мамардашвили. В середине 70-х гг. уехал за границу. Наиболее значительные работы собраны в кн. «Избранные труды» (М., 1996). К их числу принадлежат исследования о тексте как разновидности сигнала, о семиотической ситуации и ее наблюдателе, о метатеории сознания и др. проблемах семиотики.

Вопросы семиотики Пятигорский понимал в широком социокультурном контексте. В диалогах с М. Мамардашвили и в нескольких других небольших по объему работ А. М. Пятигорский высказал ряд соображений о духовной ситуации в современной России. В России, рассуждали Пятигорский и Мамардашвили, каждый текст стремится стать «Текстом» с большой буквы, энциклопедией русской жизни. Между тем, необходим отказ от этих претензий, от вековых стереотипов. Коренным пороком русского самосознания является отсутствие формы. Философия призвана расколдовать общество от власти культурных идолов, создать условия, при которых текст обретет форму и станет одной из единиц в полифонии текстов. В конечном итоге надо преодолеть типичную для нашей страны ситуацию, когда в стране что-то случается, но ничего не происходит (как сформулировал эту мысль автор предисловия к «Избранным трудам» Г. Амелин).

Известен Пятигорский и как незаурядный прозаик, лауреат премии Андрея Белого. Формулировка присуждения премии: «За философичность романной прозы и бескомпромиссность исследователя экзистенциальных лабиринтов». (Недавно опубликован сборник: Пятигорский А. Рассказы и сны. – М., 2001. 128 с.). Проза его понятна, проста и ясна. Это кажется парадоксальным только людям, считающим науку чем-то непонятным, сложным, темным и неясным. Пятигорский же, разносторонний и глубокий ученый, и в этих рассказах предстает представителем семиотики. Сон и явь перетекают друг в друга в его рассказах, когда сновидение предстает как семиотическая система, язык.

Однако в России открытое развитие семиотики длится недолго, как недолго просуществовала «оттепель». Наступает «застойный» период, датируемый 1967 годом. И в газетах начинается издевательство над семиотическими изысканиями, их терминологией, способами анализа. Многие представители семиотики вынуждены эмигрировать. Единственным оплотом семиотической науки остается Тартуский университет, вернее кафедра литературы во главе с Ю. М. Лотманом. В ответ на притеснения язык исследований становится еще более усложненным, именно в те годы возникает термин «вторичные моделирующие системы». В Тарту печатаются труды под названием «Летняя школа по вторичным моделирующим системам» (всего их вышло 5). Публикации по семиотике ждали и в России и за рубежом, но распространение идей оказывается замкнутым, аудитория искусственно ограничивается. Так снова развитие семиотики было извне сдержано, свернуто.

Между тем на Западе происходит разочарование в эффективности методов семиотики. И так синхронно и у нас и за рубежом во второй раз семиотика оказалась в кризисном состоянии.

III. Современная отечественная семиотика.

Перестройка чудесным образом все изменила в духовной жизни общества. Все ранее запретное стали печатать. Книги и статьи по семиотике стали обильно печататься, появились на книжном рынке. Новое издательство – Школа «Языки русской культуры» интенсивно пропагандирует труды по семиотике. Начинается активная волна интереса к семиотическим исследованиям. Появляются новые диссертации, написанные под влиянием семиотических идей, и защита их уже не подвергается остракизму. Теперь уже диапазон семиотических исследований еще больше расширяется. На Западе постмодернизм целиком строится на семиотической базе. Ж. Деррида, Ж. Делез, Ф. Гваттари и многие другие столпы постмодернизма строят свои работы сплошь на семиотических терминах.

Однако, многие представители семиотики оказываются за границей. Это понятно. Жизнь в стране становится трудной. А на Западе им создают необходимые условия для работы. Многим из них теперь представляется, что семиотика как наука выдохлась. И вот уже растет разочарование и неприятие идей семиотики как изнутри, так и вне ее.

31 марта 2000 года в газете «Известия» появляется маленькая заметочка под названием «Знак беды. Гонкуровский лауреат Мишель Турнье призывает держаться подальше от торфяных болот». Речь идет о романе Мишеля Турнье «Лесной царь», получившего Гонкуровскую премию в 1970 году. В 2000 году она вышла на русском языке. Сюжет взят из древнегерманских легенд о таинственном похитителе детей, который хорошо известен в России по балладе Гете, переведенной Жуковским «Кто скачет, кто мчится под хладною мглой». Однако действие романа перенесено во Вторую мировую войну. «Лесным Царем» оказывается французский военнопленный Авель Тиффож, извращенец – педофил. Однако этого персонажа возбуждают не просто детские тела, а знаки, которые он должен на них расшифровать. Автор статьи, Лев Данилкин пишет: «Тиффож, таким образом, – педофил-семиотик (семиотика – модная во времена написания романа наука о знаковых системах)». И делает затем следующий вывод: «фашизм у Турнье – своего рода учение о знаковых системах (строящееся на предпочтении одних формальных признаков другим – арийского типа – еврейскому)». На самом деле можно поспорить с трактовкой романа замечательного и тонкого романиста, как раз прославившегося печальным гуманизмом, сопереживающего своим героям и видящего все страшные и неприглядные стороны жизни, в которой все же есть радость и прелесть бытия, давно печатавшегося у нас на страницах журнала «Иностранная литература», автора многих интереснейших романов, повестей и рассказов. Довольно неточное прочтение смысла романа приводит к неожиданному и эпатажному выводу: «…в 1970 году появилась книга, которая в романной форме показала, к чему ведет семиотика, если перенести ее идеи на человеческий материал. Всякий структуралист может кончить людоедством – не буквальным, так символическим».

Понятно, что «всякий структуралист», как любой ученый, отнюдь не заряжен на людоедство. Но ведь если есть такой взгляд на семиотику, значит он чем-то оправдан. А оправдан он тем, что пора великих и интересных исследований на первый взгляд прошла. У нас теперь печатают переводные издания по семиотике как раз тех лет, когда западные идеи были закрыты от нас железным занавесом. Работы интересные, ставшие классическими. Да и обилие современных отечественных работ, получивших доступ к публикации, как правило, произведения отнюдь не современные. Чувствуется определенная усталость, накопленная семиотикой. Итак, третий и последний кризис? Неужели семиотика не вписывается в систему современного научного знания и должна быть забыта как интересный и плодотворный, но изживший себя эксперимент? Думается, что поминки по семиотике преждевременны.

С уверенностью можно прогнозировать, что, несмотря на кризисы и спады, семиотика входит важным компонентом в систему современного научного знания и в будущем ее, несомненно ждут великие открытия и завоевания.

Тем более, что у нас в стране продолжает работать Георгий Степанович Кнабе (1920) – филолог, культуролог. Поступил в ИФЛИ в 1938. С III курса ушел добровольцем на фронт (1941). Вернувшись, окончил МГУ (1943). Кандидатская дис. посвящена сравнительному анализу фр. и лат. яз. (1955); докторская дис. – анализу творчества Тацита (1983). Долгое время заведовал каф. иностр. языков во ВГИКЕ, с 1992 – профессор Российского Государственного Гуманитарного университета, главный научный сотрудник Института высших гуманитарных исследований (ИВГИ) при РГГУ. Основной круг интересов – античность, а также преломление в современной культуре античности. Много работ посвящено семиотическим аспектам разных явлений культуры: повседневности, быта, массовым формам художественной культуры и т. п.

Говоря о современном развитии семиотики, нельзя не вспомнить Михаила Бенеаминовича Ямпольского (1949) – киновед и культуролог. В 1971 г. окончил французское отделение романо-германского факультета МГПИ им. Ленина. Работал в НИИ теории и истории кино (ныне НИИ киноискусства) переводчиком, редактором, затем научным сотрудником. В 1977 году защитил кандидатскую диссертацию на тему «Воспитательные и образовательные функции курса философии в средней школе Франции». С 1990 г. – доктор искусствоведения. Тема диссертации – «Проблема интертекстуальности в кинематографе». Сотрудник лаборатории постклассических исследований Института философии РАН, автор работ по вопросам киноискусства, семиотики, европейской культуры XVIII–XX веков. Работы Ямпольского переведены на основные европейские языки. В настоящее время живет и работает в США, преподает в Нью-Йоркском университете. В соавторстве с А. К. Жолковским в 1994 г. издана книга «Бабель».

Автор более 200 работ по вопросам киноискусства, семиотики, европейской культуры XVIII–XX веков. Работы Ямпольского переведены на основные европейские языки. В книге «Память Тиресия» проводится детальный анализ ассоциативных связей, возникающих в результате прочтения фильма как художественного текста. В основе авторской концепции лежит понятие текстуальной аномалии, т. е. такого места в тексте, где смысл затемнен и тем самым нарушен миметизм чтения. Однако именно в таких случаях возникают богатые возможности для семиотики и, в частности, для теории интертекстуальности, в рамках которой работает автор. На первый план здесь выходит анализ цитат, гиперцитат, вытесненных источников, анаграмм и т. п., выводящих к интертексту, проясняющему присутствие однотипных текстуальных аномалий в различных произведениях и таким образом неявно участвующему в формировании смысла. Особенно важен такой подход для прояснения изобразительного ряда авангардных фильмов, использующих усложненный язык.

Особое место в современной семиотике занимает Санкт-Петербургский государственный университет. На заре становления семиотики как науки ученые, работавшие в Санкт-Петербургском университете, приняли активное участие в разработке основных направлений и проблем этой философской дисциплины. Прекращение структурных исследований с 30-х до начала 60-х годов нашло художественное осмысление истории структурализма в СССР в романе «Пушкинский дом» А. Битова.

Выпускники Ленинградского университета Ю. Лотман и З. Минц стали основателями Московско-тартуской школы. Здесь интенсивно развивалась семиотика во взаимодействии с учеными из других городов СССР, в первую очередь из Москвы (почему эта школа называется «Московско-тартуской»). В трудные годы «застоя» это была единственная база для такого рода исследований.

В Ленинграде эта наука не прерывала своего развития. В начале 60-х годов вышла знаменитая книга Л. О. Резникова «Гносеологические вопросы семиотики», которая во многом предопределила дальнейшее развитие этой науки в нашей стране. Параллельно Л. О. Резникову работал В. А. Штофф, занимавшийся проблемами моделирования, связывая их с концепциями знакового анализа.

Несмотря на сложности, связанные с «замораживанием» «оттепели», Ленинградский университет, наряду с Тартускими летними школами по вторичным моделирующим системам, продолжал свои семиотические исследования. Не случайно в 1974 году была возможна защита в ЛГУ диссертации, связанной со знаковым анализом искусства.

Сегодня семиотические исследования широко распространены во всем мире. И Санкт-Петербургский университет достойно представляет это направление в современной науке.

Одним из представителей семиотики можно считать Моисея Самойловича Кагана (1921–2006). Он был искусствоведом, эстетиком, культурологом. Его научные звания многочисленны и разнообразны: доктор философских наук, кандидат искусствоведения, профессор Санкт-Петербургского государственного университета, член Академии Гуманитарных наук, член Союза художников, член Союза кинематографистов РФ, Всероссийского театрального общества, Международной Ассоциации критиков искусства (AICA), заслуженный деятель науки РФ. С 1938 по 1941 учился в ЛГУ. Во время учебы добровольцем пошел в действующую армию. Демобилизован в 1942 как инвалид Отечественной войны. В 1944 поступил в аспирантуру ЛГУ, с 1946 – преподаватель ЛГУ. Работал профессором в СПбГУ (ЛГУ). Кандидатская диссертация «Французский реализм XVII века» (1948), докторская диссертация «Лекции по марксистско-ленинской эстетике» (1966). Профессор Санкт-Петербургского Государственного Университета, признанный глава ленинградской/петербургской эстетической школы. В своих воспоминаниях Моисей Самойлович пишет, что его критиковали за приверженность к семиотике. Подвергался критике многократно и несправедливо. К последовательному семиотическому анализу языков культуры пришел после опубликования «Морфологии культуры» (1974), вызвавшей огульную, подчас смехотворную критику Академии Художеств. Между тем, труды Кагана были всегда остро актуальны, и даже в тех случаях, когда вызывали несогласие, были чрезвычайно гетерогенны. В «Философии культуры» рассматриваются проблемы семасиологии в применении к художественной культуре.

М. С. Каган

Столь же ярким представителем семиотики в Санкт-Петербургском государственном университете является Татьяна Владимировна Черниговская, профессор кафедры общего языкознания филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета, родилась 7 февраля 1947 года в Санкт-Петербурге. В 1965 году окончила 213 «английскую» школу, а в 1970 отделение английской филологии филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Специализировалась в области экспериментальной фонетики под руководством Л. Р. Зиндера, Л. А. Вербицкой и Л. В. Бондарко. До 1998 г. работала в Институте эволюционной физиологии и биохимии им. И. М. Сеченова РАН в лабораториях биоакустики, функциональной асимметрии мозга человека и сравнительной физиологии сенсорных систем (ведущий научный сотрудник). В 1977 защитила кандидатскую диссертацию, а в 1993 докторскую по теме «Эволюция языковых и когнитивных функций: физиологические и нейролингвистические аспекты» по двум специальностям «Теория языкознания» и «Физиология». Сейчас читает курсы «Психолингвистика», «Нейролингвистика» и «Когнитивные процессы и мозг» для студентов и аспирантов филологического и медицинского факультетов СПбГУ, а также для аспирантов Европейского университета в Санкт-Петербурге.

На современном этапе развития науки и образования, очевидно, что изучение любых форм деятельности человека без взаимообогащения разных областей знания фактами и специфическими для данной научной дисциплины парадигмами невозможно. Т. В. Черниговская работает в междисциплинарной области на пересечении лингвистики, семиотики, психологии и нейронаук.

В течение многих лет является руководителем грантов РФФИ, РГНФ, Международного научного фонда, OSI/HESP Института Открытое Общество и Программы поддержки высшего образования. Входила в Совет «Проблемы сознания» при Президиуме Академии Наук СССР.

В 2000 году на кафедре общего языкознания по инициативе Т. В. Черниговской была открыта первая в России специализация «Психолингвистика», на которой сейчас обучается более 60 студентов. Разработаны и успешно функционируют международные программы совместной подготовки аспирантов по психо– и нейролингвистике (с Голландией, Норвегией и США). Т. В. Черниговская разрабатывает системы модификации программ обучения на основе современных научных данных, плодотворно сотрудничает с рядом институтов Российской Академии Наук и университетами Европы и США. Является членом Ученых Советов по защите диссертаций по биологическим и филологическим наукам, руководителем ежемесячного городского семинара по психо– и нейролингвистике Петербургского лингвистического общества, представителем России в руководящем комитете координации Программ образования в области нейролингвистики Северных стран (Steering Committee of the Nordic Neurolinguistic Network (NORFA), является государственным стипендиатом Президента России и программы международных обменов Фулбрайта. Также она является руководителем Ведущей научной Школы «Петербургская школа психолингвистики», член Петербургского лингвистического общества, Российской ассоциации искусственного интеллекта, Петербургского семиотического общества, Российского физиологического общества, International Neuropsychological Society; International Language Origins Society; International Society of Phonetic Sciences; European Speech Communication Association; International Semiotic Studies Association.

American Biographical Institute номинировал Т. В. Черниговскую как «2003 Woman of the Year», International Biographical Center (Cambridge, England) ежегодно публикует о ней биографические статьи, в частности в издании «2000 Outstanding Intellectuals of the 21st Century».

Многократно входила в оргкомитеты национальных научных форумов и была основным организатором четырех международных конференций, проходивших в Санкт-Петербурге: «Cultural Norms: A Multiple View» (St. Petersburg, Russia, 1993); Annual Meeting of the Language Origins Society (St.Petersburg, Russia, 1993); Russian-American Conference «Sensory Biology and Biosensors: Evolutionary Perspective» (St. Petersburg, 1995); Nordic Neurolinguistic Network Workshop (St. Petersburg,1999); «Человек читающий и пишущий – «Homo Legens Scribensque» (St. Petersburg, 2002); «140 лет кафедре общего языкознания Санкт-Петербургского государственного университета»; «Первая Российская конференция по когнитивной науке, Казань, 2004. Кроме того, она участвовала в четырех передачах программы Александра Гордона на НТВ (URL: http://www.gordon.ru и URL: http://www.ntv-tv.ru) и в передаче «Черный квадрат» канала «Культура».

Неоднократно была приглашенным лектором в крупнейших университетах США и Европы, координатором международных симпозиумов.

Член редколлегий журнала Петербургского лингвистического общества «Язык и речевая деятельность» и журнала РАН «Сенсорные системы» (Journal of Language and Language Behavior ISSN 1560–2974); Sensory Systems ISSN 0235–0092). Со-редактор изданий по эволюции языка, (Голландия/Германия/США). В 1997 году была выдвинута кандидатом в члены-корреспонденты РАН.

Сферы научных интересов – психо– и нейролингвистика, когнитивная лингвистика и психология, биосемитотика, нейронауки, происхождение языка, теория эволюции, искусственный интеллект. Ею опубликовано более 190 научных трудов в ведущих отечественных и зарубежных изданиях.

За пределами СПбГУ в Санкт-Петербурге трудится ряд выдающихся ученых, посвящающих свои труды семиотике. Среди них выделяется имя Альберта Кашфулловича Байбурина (1947, Краснодарский край). С 1966 по 1972 г. учился в Тартуском государственном университете на историко-филологическом факультете. Под руководством проф. Ю. М. Лотмана написал ряд научных работ, которые были награждены медалями как лучшие студенческие работы. Затем последовала работа в Институт этнографии АН (последовательно: аспирант, младший, старший, ведущий, главный научный сотрудник). В 1996–1997 гг. исполнял обязанности заместителя директора Института по научной работе, и директора Института этнографии АН. В 1976 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему «Русские народные обряды, связанные со строительством жилища». В 1995 г. защитил докторскую диссертацию на тему «Семиотические аспекты функционирования традиционной культуры восточных славян».

В 1996 г. приступил к организации факультета этнологии Европейского университета в Санкт-Петербурге.

1996–2002 – декан факультета этнологии, с 2002 г. по настоящее время – профессор факультета этнологии, главный научный сотрудник Музея антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН. С 2003 г. является главным редактором журнала «Антропологический форум». Основные проблемы исследований: Этнография и фольклор восточных славян, Этнические стереотипы поведения, Семиотика культуры. А. К. Байбурин разработал основы символики пространства в народной культуре восточных славян; ввел понятие семиотического статуса вещей; описал систему ритуалов у восточных славян; разработал основные принципы исследования символики традиционной культуры. Преподавательская деятельность: читал курсы лекций в качестве приглашенного профессора в университетах России, Франции, Болгарии, Финляндии. Под руководством А. К. Байбурина защищены 2 докторские и 5 кандидатских диссертаций. Является научным руководителем 12 аспирантов. Почетная степень – в 2004 г. удостоен степени почетного доктора университета Сорбонна (Париж, Франция). Получатель грантов Российского фонда фундаментальных исследований, Российского гуманитарного научного фонда, Open Society Institute, Tacis/Tempus, British Academy. Отмечен грантом Президента России «Выдающимся ученым России». Автор нескольких книг и более 150 научных статей, в том числе: Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. – Л., 1983; У истоков этикета (с А. Л. Топорковым). – Л., 1990; Ритуал в традиционной культуре. – СПб., 1993; Полузабытые слова и значения. Словарь русской культуры XVIII–XIX вв. (с Л. Беловинским и Ф. Контом). – СПб – М., 2004. Кроме того, является ответственным редактором книг: Этнические стереотипы поведения. – Л., 1985; А. А. Потебня. Слово и миф. – М., 1989; Этнические стереотипы мужского и женского поведения. – СПб., 1991; Великорусские заклинания. Сборник Майкова. – СПб., 1994; Н. Ф. Сумцов. Символика славянских обрядов. – М., 1996; Антропология. Фольклористика. Лингвистика. – СПб., 2001 и мн. др. Участие в российских и международных советах, член редколлегии серии «Этнографическая библиотека», член редколлегии журнала «Ethnologia Europaea», член научного совета журнала «Ethnologie fran?aise», член международного наблюдательного совета International Encyclopedia of the Social and Behavioral Sciences.

Коллегой А. К. Байбурина является И. Утехин.

Утехин Илья Владимирович (род. 1968), к.и.н., антрополог, лингвист. Окончил филологический факультет ЛГУ (1992), специализировался по каф. Общего языкознания; аспирантура в МАЭ РАН «Кунсткамера». По инициативе А. С. Штерн с 1994 читает спецкурсы по семиотике на каф. общего языкознания СПбГУ; с 1996 г. в ЕУСПб читает курсы семиотики и лингвистики. Читал лекции по семиотике в университете Хельсинки, университете Париж-IV (Сорбонна), Институте Высших гуманитарных исследований (ISH, Любляна, Словения). С 2002 г. – декан факультета этнологии Европейского университета в Санкт-Петербурге (ЕУСПб).

Взгляды на семиотическую проблематику сформировались в значительной мере под влиянием учителей и коллег, ярких представителей тартуской школы этносемиотика А. К. Байбурина и фольклориста Г. А. Левинтона, а также под воздействием идей Г. Бейтсона.

В сферу научных интересов входят культурная антропология (в т. ч. антропология города и антропология повседневного поведения), исследование межличностной коммуникации, когнитивная психология и психология развития, а также визуальная семиотика.

Среди основных публикаций – монографическое исследование в области семиотической антропологии повседневности (Очерки коммунального быта. – М.: ОГИ, 2001; 2-е изд – 2004.; URL: http://www.utekhin.spb.ru).

Молодой культуролог Илья Игоревич Докучаев (р. 1971, Ленинград) закончил факультет русской филологии и культуры РГПУ им. А. И. Герцена (1993, специальность – русский язык и литература), факультет философии ВРФШ (Высшей религиозно-философской школы) Санкт-петербургского союза ученых при АН РФ (1996 г., специальность – философия: философская герменевтика), аспирантуру кафедры художественной культуры РГПУ им. А. И. Герцена (1996 г., специальность – теория и история культуры). Защитил диссертацию «Семиотический анализ художественной культуры» (1999) на степень культурологии. В 2003 г. – докторскую диссертацию «Общение в истории культуры (методологический и типологический аспекты)». Основные публикации: «Феноменология знака. Психические, социальные и культурные аспекты семиозиса». (1999), «Введение в историю общения. Постановка проблемы» (2001). Стажировался по философии в Свободном университете г. Амстердама (Нидерланды), Институте «Открытое общество» (Будапешт, Венгрия), Европейском гуманитарном университете (Минск, Белоруссия). Преподавал РГПУ им. А. И. Герцена, МЭСИ (Московском институте экономики, статики и информатики), Московском СГУ (Современном гуманитарном университете), КнАГТУ (Комсомольском-на-Амуре государственном техническом университете). Профессор, ректор КнАГТУ. Читал курсы: «Эстетика», «Семиотика», «Риторика», «Введение в лингвистику», «Философия культуры», «История культурологии», «Источниковедение» и др.

Несмотря на обилие семиотической литературы, Докучаев верно отмечает, что семиотические аспекты художественной культуры все еще слабо изучены, отсутствует системное описание семиозиса, построенное на строгих философских, онтологических принципах.

Сложно объяснить эволюцию стилей, их взаимодействие и взаимосвязь. На основе своей концепции Докучаев выделяет четыре типа стилей: традиционно-парадигматический (классицизм, социалистический реализм), нетрадиционно-парадигматический (реализм и постренессансный реализм), традиционно-непарадигматический (романтизм и барокко), нетрадиционно-непарадигматический (импрессионизм). Проблема морфологии искусства оказывается весьма аргументированно обоснованной. Выявляя историческую типологию общения, его процессуальный характер Илья Игоревич Докучаев практически осмысляет выбранную тему в русле истории культуры. По-новому отражено осмысление общения в античных памятниках, комплексно преодолен европоцентризм. Анализируя историю общения в науке, историография правомерно ограничена рамками Нового и Новейшего времени. Им показана близость понятий «общение» и «бытие», их связь и взаимозависимость, исторические типы функционального общения, а также интерперсональное и ролевое общение. С семиотических позиций постулируются основные компоненты общения: его участники, канал взаимодействия и код его организации. Автор подчеркивает главенствующее значение в нем кодов и каналов общения, связанных с соответствующими этапами культуры Докучаев показывает отличие классических знаковых систем от естественного языка, парадоксальность которого заключается в том, что с помощью ограниченного количества средств практически возможно передать неограниченное число информации, хотя здесь есть свои пределы выразительности. Именно благодаря этому естественный язык – идеальное средство общения, хотя в культуре он дополняется множеством других языков. Логично поэтому рассмотрение характеристик общения людей в мире культуры. Представлена типология диалога культур. Автору удалось благодаря обширному материалу установить возникновение термина, показать модификации такого диалога. В связи с этим доказывается с приведением различных форм и видов, что не всегда общение ведет к общности общающихся. Уточняя типы каналов общения, автор вводит семиотические категории. Выделены метакоды и коды общения.

Культуролог-семиотик – Леонид Файбышевич Чертов (род. в 1949). В 1972 г. окончил Ленинградское высшее художественно-промышленное училище им. В. И. Мухиной по специальности «художественная керамика»; в 1996 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему «Язык предметных форм и пространственных отношений» по специальности «эстетика» на философском факультете Санкт-Петербургского государственного университета; там же затем читал спецкурсы по темам: «Семиотика культуры», «Знаковые системы в культуре» и «Семиотика пространства и пространственных видов искусства».

Чертов – автор книги «Знаковость: опыт теоретического синтеза идей о знаковом способе информационной связи» (1993). В ней проводится сравнительный анализ ключевых семиотических понятий в концепциях Ч. Пирса, Ч. Морриса, Ф. де Соссюра, Л. Выготского и других ученых, и на этой основе строится интегративная модель («знаковая призма»), в которой классические схемы (например, версии «семантического треугольника» Г. Фреге, Огдена – Ричардса, К. Л. Бюлера и др.) представлены как аспекты единого механизма. Этот механизм выводится в анализе места знаков и их значений в системе субъектно-объектных и межсубъектных информационных процессов, совмещение которых рассматривается как условие знакового уровня связи. Межсубъектный процесс трактуется как нетождественный сигнально-индексальному и символическому способам кодирования, а также внекодовому иконическому моделированию.

Чертов является автором ряда публикаций по проблемам семиотики пространства и пространственных искусств, развивая в них концепцию существенного отличия пространственного семиозиса от временно?го. Это отличие он находит как в синтаксическом, так и в семантическом планах. В плане синтактики у Чертова специфика пространственного семиозиса характеризуется «семиотопологией», в рамках которой рассматриваются такие свойства формы выражения пространственных текстов, как размерность, однородность или неоднородность, обратимость или необратимость, дискретность или непрерывность и т. д. В плане семантики особенности пространственного семиозиса связываются с его способностью затрагивать и такие уровни психики, которые недоступны вербальному языку (например, уровень восприятия, с которого начинает разворачиваться план содержания изображаемых объектов). Различные нормы семиотизации пространства, т. е. такого его структурирования и осмысления, в которых устанавливаются связи между планами выражения и содержания, Чертов трактует как ряд специфических визуально-пространственных кодов. Среди последних описываются такие, как «перцептографический» (связывающий плоское изображение с возникающей лишь в восприятии объемной картиной изображаемого), «архитектонический» (соотносящий видимые пространственные формы с кинестетическими образами тяжести или легкости, равновесия или неравновесия и т. п.), «предметно-функциональный» (сопоставляющий узнаваемые предметные формы с выработанными в культуре нормами их использования в предметных действиях).

В отличие от устоявшихся в семиотике представлений об искусстве как о сфере, вырабатывающей свой особый язык, Чертов трактует его как область, которая вбирает в себя коды, имеющие внехудожественное происхождение, подвергает складывающиеся в них семиотические средства тщательному отбору и превращает их в предмет особой «искусной» разработки. Чертов признает, что понимание этой искусности исторически изменчиво, так же как изменчивы и соотношения между кодами, разрабатываемыми в разных видах искусства в разные периоды его развития. Исходя из этого, он предлагает рассматривать историю искусств как историю освоения выразительных возможностей различных визуально-пространственных кодов и изменения их соотношений.

Семиотическим анализом искусства занимается А. А. Курбановский (1955, Ленинград). Курбановский Алексей Алексеевич (р. 24.03.1955) – искусствовед, критик, переводчик. В 1977 году закончил Институт живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина (факультет теории и истории искусства). С 1990 года работает в Государственном Русском музее (ведущий научный сотрудник). В 1998 году защитил кандидатскую диссертацию «Новейшее отечественное искусство. Методологические аспекты его изучения» по специальности кандидат искусствоведения. Опубликовал книги: «Искусствознание как вид письма» (СПб.: Борей-арт, 2000), «Незапный мрак. Очерки по археологии визуальности» (СПб.: АРС, 2007), также около 150 статей в периодических изданиях и каталогах выставок отечественных художников, и в России, и за рубежом. В 2002–2003 годах преподавал историю русского искусства в университетах США.

Опубликовал в своем переводе две книги художественной прозы Джона Леннона: «Пишу как пишется» (СПб.: Борей, 1991) и «Испалец в колесе» (СПб.: Агрогород, 1992); переизданы под одной обложкой: «Испалец в колесе» (М.: Эксмо, 2003). Переводил философские и искусствоведческие тексты К. Гринберга, Фр. Джеймисона, Р. Краусс, Ж.-Ф. Лиотара, Г. Рида, Л. Эйтнера.

В ряде публикаций 2002–2008 годов подчеркивал несводимость адекватного понимания памятников искусства прошлого к визуальному опыту современного зрителя; предложил использовать понятия: «техники визуальности», «режимы визуальности», «визуальные коды» – и, как итог, «археология визуальности» (по модели предложенной М. Фуко «археологии знания»). Человеческое видение – это культурно-исторический конструкт или артефакт, неразрывно связанный со своим временем, общественной средой, изобразительными (академическими) конвенциями. Воззрения прошлых эпох, запечатленные в произведениях музейного искусства, суть всегда некие шифры, семиотические загадки – сколь бы ни походило изображенное на то, что доступно наблюдению зрителя в окружающей реальности XXI столетия. Ничто, конечно, не мешает нашему современнику вписывать то или иное произведение в свой повседневный жизненный и эмоциональный горизонт; но при этом практически неизбежна модернизация памятника, вплоть до полного его искажения. Вот почему необходима археология визуальности, вскрывающая определенные конфигурации зрительных и семантических напряжений «под» гладкой поверхностью старинной живописи, смещающая акцент с оптического впечатления на интеллектуальное усилие, требуемое для реконструкции, возможно, утраченного авторского, оригинального смысла.

Представителем биосемиотики является Сергей Викторович Чебанов, называющий себя герменевтом. Родился 20 марта 1953 г. в Санкт-Петербурге. Окончил среднюю физико-математическую школу № 239 (1970, С.-Петербург), биолого-почвенный факультет Санкт-Петербургского государственного университета по специальности «биолог-микробиолог» (1976).

Работал в лаборатории иммуногематологии Института Акушерства и гинекологии АМН СССР (1976–1978, С.-Петербург), занимался палеонтологией докембрия во Всесоюзном научно-исследовательском нефтяном институте ВНИГРИ (1978–79, С.-Петербург) и в Институте геологии и геохронологии докембрия АН СССР (1979–80, С.-Петербург). С 1980 по 1984 и с 1987 по 1989 сотрудник лаб. кристаллогенезиса НИИ Земной коры СПбГУ.

С 1984 по 1987 гг. – аспирант кафедры математической и структурной лингвистики филологического факультета СПбГУ. В 1987 г. защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата филологических наук (специальность 10.02.21 – математическая и прикладная лингвистика), в 2001 – на соискание ученой степени доктора филологических наук (специальности 10.02.21 – математическая и прикладная лингвистика; 09.00.01 онтология и теория познания).

С 1989 по 2000 – ст. н. с., с 2000 – консультант Института Эволюционной физиологии и биохимии им. С. М. Сеченова РАН (ИЭФиБ, С.-Петербург), с 1997 г. член Института национальной модели экономики (Москва). С 2000 по 2002 г. – ст. н. с. Центра исследовательских и образовательных программ Санкт-Петербургского Союза ученых, февраль – июнь 2002 – научный сотрудник Библиотеки РАН, с августа 2002 по сентябрь 2003 – проректор по науке Высшей религиозно-философской школы (ВРФШ), с сентября 2003 – профессор кафедры национальной безопасности факультета безопасности Санкт-Петербургского технического университета (Политехнического института).

Основные интересы – герменевтика специализированных форм деятельности (когнитологическая герменевтика, герменевтика non-fction), теоретическая биологии, теория классификации.

Один из основателей и руководителей Семинара по Теоретической биологии (1972) (ныне – Семинар по биогерменевтике Санкт-Петербургского союза ученых и Петербургского лингвистического общества), Городского семинара по семиотике (с 2002).

Являлся членом Областного Совета Молодых Ученых (1978–84); Всесоюзного Совета групп теоретической биологии (1978–79); секции теоретической биологии Научно-технического совета Министерства Высшего и среднего специального образования СССР (1979–80).

Организатор и участник школ по теоретической биологии (1975–96, 2000), школ и семинаров по теории и методологии классификации (с 1979 до середины 80-х годов), межуниверситетской группы «Текст как предмет междисциплинарных исследований» и ее мероприятий, Московско-Петербургского семинара по общей морфологии (1992–94), Философского семинара Гуманитарного фонда им. А. С. Пушкина (1992–94), программы «Иерусалим-3000» школы-клуба «Бейт» (СПб, 1995–96), участник Русской сессии Международной Академии Наук Сан-Марино «Язык – Культура – Экология» (Москва, 1992), «К. фон Бэр и современная биология» (Тарту, 1992), «Русско-немецкого Коллоквиума по лингвистической синергетике» (Москва, 1992), международных конференций «Еврейская цивилизация и мировая культура» (СПб, 1993–95), «Проблемы еврейского образования» (СПб, 1993–95), 2-го Международного методологического конгресса (Москва, 1995), международного семинара «Парадигмы философствования» (СПб, 1995) и других международных семинаров философско-культурологического центра «Эйдос», семинаров центра «Стратегия» Леонтьевского центра (СПб, 1994–95), приема философской делегации Программы Народной дипломатии (СПб, сентябрь, 1995), международной конференции «Развивающиеся системы, конкуренция и кооперация в социобиологии и экономике» (Хильдесхайм, Германия, 1996), семинара Польского общества естествоиспытателей им. Н. Коперника (Вроцлав, Польша, 1996), конференции по квантитативной лингвистике КВАЛИКО-97 (Хельсинки, 1997), Международного семинара TSD (Текст. Речь. Диалог.) (Брно, Чехия, 1998), Международного семинара по биосемиотике «Икскюлль и жизненный мир» (Тарту, Эстония, 1999), 9-ом Международном Конгрессе Немецкого общества семиотиков «Машины и история» (Дрезден, Германия, 1999), 7-ом Международном Конгрессе Международной Ассоциации Семиотических исследований «Знаковые процессы в сложных системах» (Дрезден, Германия, 1999), Зальцбургского Семинара (сессия «Социальные, этические и юридические аспекты биотехнологии» (Зальцбург, Австрия, 2001), 2-ой Встрече по биосемиотике (Тарту, Эстония, 2002), конференции «Новый этап становления общей семиотики: вклад техно– и биосемиотики» (СПБ, апрель 2003).

Член Санкт-Петербургского союза ученых (с 1992), Международного общества Я. фон Икскюлля (Тарту, с 1993), Международной Ассоциации семиотических исследований (с 1999), Петербургского лингвистического общества (с 2001), научно-методического совета ассоциации «Покров» (2002–2003).

Один из разработчиков многофункциональной автоматической системы обработки текста LINDA, нового метода выращивания бездефектных кристаллов.