§ 1. Нарративная модель: от события к истории

Прежде всего проясним понимание нарративного подхода к анализу коммуникативной формы рассказывания/повествования. Под нарративное подпадает широкий круг повествовательных форм – роман, анекдот, пиаровская легенда фирмы, история драматического старта в болезнь и т. д. Различаемы литературное рассказывание (в письменной форме литературы), конверсационное рассказывание (в устной форме повседневных разговоров) и институциональное рассказывание (в функциональной связи с запросами социальных институтов). Понятие нарратива отсылает, по мнению С. Зенкина, скорее, к идеологически ответственному повествованию, в котором акцент делается не на событие рассказывания, а на сами рассказываемые события, на «историю», которая как-то сама собой упорядочена еще до текстуального изложения [Зенкин, 2003].

Широко разработанное в литературоведении понятие нарративности в классической традиции основывается на признаках коммуникативной структуры – на присутствии рассказчика/нарратора и повествуемого мира, т. е. опосредствованности этого мира [Шмид, 2003, с. 12]. В структуралистской парадигме признаком нарративности является не столько структура коммуникации, сколько признак структуры самого повествуемого. Примером систематического описания нарратива может служить предложенная модель В. Тюпы: «Он являет собой текстопорождающую конфигурацию двух рядов событийности: референтного и коммуникативного» [Тюпа, 2002, с. 8]. Тем не менее она оставляет открытым вопрос о сути событийности как таковой.

Итак, нарративные тексты обладают темпоральной структурой и излагают некую историю, подразумевающую событие. Что есть событие? В первом приближении – изменение исходной ситуации вовне (естественные, акциональные и интеракциональные события) и внутри (ментальные события). С точки зрения Ю. Лотмана, под событием понимается «перемещение персонажа через границу семантического поля» [Лотман, 1970, c. 282]. Это могут быть прагматические, топографические, этические, психологические, познавательные и прочие границы, переход которых нарушает норму, миропорядок. Оппозициональность исходной и получившейся через событие ситуации предполагает ряд условий, благодаря которым можно говорить о полноценном событии. В. Шмид предлагает, – вслед за В.-Д. Штемпелем – в качестве признаков событийности: его фактичность или реальность; результативность, включая релевантность, непредсказуемость, консекутивность (как прозрение, перемена взглядов), необратимость, неповторяемость [Шмид, 2003, c. 16–18]. Тем самым структуралистское понимание событийности включает в нарративные тексты событийно-динамические процессы в отличие от описательных текстов, транслирующих статическое состояние или циклические, рутинно повторяемые процессы, классификации, типологии, рассматриваемую среду.

Для социологического подхода, в отличие от литературоведения, ввиду нацеленности на анализ социальных практик, действий, интеракций остается актуальным вопрос об онтологичности события: насколько мыслимо и употребимо понятие «реальные события», как референты породившей их реальности, первичные и независимые по отношению к нарративному дискурсу рассказа о произошедшем. Нам близка позиция деонтологизации, представленная в том, что «событие рассматривается как герменевтический конструкт для преобразования недифференцированного континуума сырых данных опыта или воображения в вербальные структуры, которые мы используем для того, чтобы говорить об опыте в наших повествованиях и таким образом его осмысливать» [Трубина. Нарратология…]. Переход от опыта к истории через событие Т. Шуман описывает так: «Истории, опыт и события есть различные сущности. Грубо говоря, опыт есть поток перекрывающих друг друга действий, которые образуют повседневную жизнь. События, в отличие от опыта, обладают потенциально идентифицируемыми началами и концами. Истории обрамляют опыт как совокупность событий. Истории есть одна из форм, которые преобразуют опыт в очерченные единицы с началами, концами и кульминациями, а события есть одни из таких очерченных единств. История есть представление события, поделенного на последовательно выстроенные единицы»[9]. Таким образом, под событием понимается способ категоризации опыта и его последующей дискурсивизации как оречевления.

Последовательность этих процедур – когнитивной, а затем вербальной – «предполагает бессознательную сегментацию разрозненного континуума опыта на когнитивные единицы, которые мы называем «событиями». Вторая операция – лингвистическое кодирование этих событий как последовательности предикатов и, в конце концов, различных типов предложений с целью «линеаризации» и «перспективизации», т. е. внесения в события некоторого порядка и связности, изображения их конфигурации в осмысленном виде» [Трубина. Нарратология…].

Таким образом, отобранное для повествования событие представляет собой лишь сырой материал, подлежащий дальнейшей переработке с помощью нарративных операций. В этой связи возникает вопрос о логическом различении уровней переработки повествовательного материала, занимавший умы русских формалистов (В. Шкловский, Л. Выготский, М. Петровский) с их дихотомией «фабула – сюжет» и представителей французского структурализма (Р. Барт, Ж. Женетт) с их различением истории и дискурса. Мы воспользуемся четырехуровневой моделью В. Шмида [Шмид, 2003, c. 158–159] как примиряющей двухвалентные значения фабулы – сюжета и истории – дискурса. Кроме того, она перекликается с усилиями социально ориентированных нарративистов, имена которых более знакомы сторонникам качественного подхода (а именно W. Labow, J. Waletzky, F. Schuetze, W. Fischer-Rosenthal и др.).

Введем основные понятия, используемые в этой модели, разворачивающейся от события к истории, далее к наррации и презентации наррации.

Событие — аморфная совокупность ситуаций, персонажей и действий, подлежащая бесконечному пространственному расширению, неограниченному временн?му отслеживанию в прошлое, членению внутрь и безграничной конкретизации.

История – результат смыслопорождающего отбора ситуаций, персонажей, их действий из множества элементов и качеств событий. Их отбор в конкретизированном виде приобретает вид естественного порядка (хронологического, например) в результате диспозиции[10].

Наррация – результат композиции, реорганизующей элементы событий в искусственном порядке. В способы композиции входят: 1) линеаризация одновременно совершающихся в истории событий, 2) перестановка элементов истории.

Презентация наррации – собственно доступный эмпирической фиксации нарративный текст, переданный приемами языка (через вербализацию)[11].

Экскурс в нарратологические модели порождения имеет двоякую цель. С одной стороны, извлечь выгоду из междисциплинарного подхода, подразумевающего ознакомление с аналогичными темами сопредельных дисциплин. С другой стороны, произвести размежевание с микроисторией, построенной на иллюстративном материале повседневности. Мы концентрируемся на нелитературных текстах – рассказах людей о себе, о своих событиях и пережитых опытах. Такие истории жизни, в центре которых сам рассказчик является действующим переживающим субъектом, представляют собой автобиографии и соответствующее исследовательское поле биографического (автобиографического) анализа в социологии. Исследователь автобиографических текстов «встречает» повествование «с конца», в отличие от литератора, соответственно его задача – реконструкция тех нарративных приемов, с помощью которых рассказчик придает форму прожитой и переживаемой им событийности. Более того, придается форма и его меняющейся с течением времени, т. е. со сменой социальных опытов, идентичности. Если пойти дальше, рассказывая свою жизнь, рассказчик создает (или соучаствует в создании) форму, посредством которой распознает в своей жизни то, что без этой формы не увидел бы.